Битва за Донбасс. Исповедь снайперши.(продолжение)
- О чём ты думаешь, когда лежишь?
- Обо всём, но явно не о том, что тебе надо кого-то убивать. Песенки вспоминаешь, стишки. Блока люблю. Евгения Онегина знаю наизусть. У нас песня такая была: «Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали, нас осталось только два, нас с тобою на**али, все братушки полегли и с патронами напряжно, но мы держим рубежи и сражаемся отважно…»
- Гребенщиков её пел.
- Да, БГ. Слушали её, как правило, наши пацаны. О жизни ещё думаешь, о том, что дома надо что-то сделать, то, что недоделал. Лежишь, пейзажи наблюдаешь. Думаешь о том, о чём обычно человек думает в одиночестве. Обо всём. Ровно те же мысли, что и у человека, не лежащего в лёжке. Прислушиваешься, ждёшь колонну, а сам обо всём подряд думаешь. Высоких мыслей о том, что будет, если меня не станет, нет.
- А что будет, когда тебя не станет?
- Ничего не будет. Дети мои останутся, рисунки мои останутся.
- Когда задание выполнено, что ты чувствуешь?
- Довольство собою. Радость. Совесть мучила первые два выезда, потом стало легче. Потом уже хотелось снова на задание. Сравню с бойцовскими собаками. Вот представь, у тебя бойцовская собака, дома она вся такая няша, детей любит, на спине их катает, спит рядышком, но при этом у неё порода - питбуль, стафф, азиат, не важно. Инстинкт у неё есть, но он не явлен миру, это подсознание. Собаке, снятой с боёв, всегда будет сниться бой.
[Spoiler (click to open)]
- Тебе снится бой?
- Да, сегодня последний раз мне война снилась! До этого не снилась долго, а вчера и сегодня снилась.
Букет для врага
Однажды Юлу и её напарницу случайно забыли в бескрайней донбасской степи. Им сказали, чтобы они не покидали позиций, так как могла идти вторая колонна. Девочки остались, а основная группа уехала. Девочки переговаривались по рации и недоумевали, почему их оставили. Прошёл час, никого нет, прошёл второй, ничего не происходит. Время - глухая ночь.
- Юла, ты в основном работала ночью или днём?
- Ночью, не помню, чтобы были дневные выезды… Мы шли тогда пять часов. С трёх часов ночи до восьми часов утра. К восьми были в Донецке. В шлёпках, шортах и футболках.
- Вы что лежали в таком виде?- изумилась я.
- Нет, у нас сверху были комбинезоны, мы их сняли, замотали в них винтовки и всё это дело закопали. Они там где-то и лежат сейчас, наверное, если их никто не откопал, но это вряд ли. А пошлёпали мы по гражданке, конечно. Вид был двух деревенских девчонок. По дороге цветов нарвали, целые огромные охапки, шли и драли вдоль трассы, делали это для маскировки. Остановились около украинского блок-поста и подарили пацанам цветы. У моей напарницы выдающийся бюст, на него всегда все заглядывались. Подарили пацанам цветы и сказали что-то типа, что они нас защищают. Пацаны слушали и расцветали от наших слов и цветов. Две обычные деревенские девки с раскрасневшимися лицами, а на деле…
- Расскажи про плечи, правда, что остаются следы, синяки?
- Нет, это ложь. Если долго бегаешь, то от ремня остаётся след, но такой след может остаться и от обычной тяжёлой сумки. Я не знаю, сколько надо стрелять, чтобы появился синяк.
- Я слышала, что на украинских блок-постах молодых женщин раздевают по пояс с целью выявления снайперш.
- Ну и толку! У меня в моей жизни только один раз был небольшой синяк, винтовка мне такая попалась, то ли я как-то неловко с нею обратилась.
- Как зовут винтовку?
- Дуська, весло, ещё плётка - из-за звука, с которым она стреляет. СВД - хорошая штука, ею грести можно или отбиваться, если кончились патроны.
Муж
Горловка - это особенный донбасский город, которому досталось в эту войну по полной программе. Даже сейчас, приезжая в Горловку, понимаешь, что она вся простреливалась, остались следы, раны, которые ещё только предстоит залатать. Юла вспоминает, что закрывала форточку потому, что не могла слушать, как громко работает Зенитка. «Самое страшное - это авиабомбардировки, остальное всё фигня, - говорит Юла, - мины ещё страшно. Свист от них в ушах - пищащий такой звук».
Муж Юлы уехал с самого утра в Горловку, позвонил и сказал: «Выезжаю, как освобожусь, наберу!» Юла была дома. «Ничего не предвещало, - вспоминает Юла, - ничего внутри меня не дрогнуло в тот день. Звонит муж, я поднимаю трубку, а там женский голос: «Вы знаете владельца телефона?» Я сказала, что жена ему. Мне ответили, что муж во 2-й поликлинике в Горловке в тяжёлом состоянии. Попросили приехать. Машина в Горловке, я в Донецке. Обзвонила друзей, поехала. На блок-посту нас долго мурыжили, я едва не задушила пацана, который мурыжил, кричала, что у меня муж ранен. Спросили, кто муж. Я назвала позывной, меня тут же пересадили в другую машину и довезли до поликлиники. Только доехала, мне навстречу выносят знакомого парня 200-м, над ним жена плачет. Его даже не довезли…»
Муж старше Юлы на восемь лет, она его ласково называет динозавром. Он похож на музыканта, пшеничные волосы, длинные пальцы, только пальцев всего девять, нет большого на левой руке. У Юлы сложные отношения с матерью, она говорит, что единственный, кто есть у неё в жизни, это муж.
После операции вышел врач и сказал Юле: «Если до утра доживёт, то жить будет. Большая потеря крови». Врач вынес список того, что надо купить к утру. У Юлы шок, Горловка обстреливается, денег в кошельке около ста долларов, а купить надо минимум на четыреста. Утром пустили к мужу, а лекарства доставили из Донецка.
Перемены
- Юла, как тебя изменила война?
- Не знаю, это надо у мужа спросить, - отвечает Юла, а после всё же решает продолжить. - У меня большие проблемы с почками. Одна из них работает так, как ей хочется, а не так, как нужно. Это произошло после ночи в лёжке - 12 часов. Та ночь была бездарной, кстати, колонна так и не проехала, а почки я в ту ночь простудила.
- Какие ты изменения видишь в зеркале?
- Вижу шрамы на лице, три шрама. От осколков или камешков каких-то. Не знаю, от чего они, тогда воспринимала по факту, лицо заливало кровью. Появилась седина, раньше не было ни одного седого волоса. Для меня всю жизнь была трагедия - убить курицу. Мы как-то забивали свинью, я плакала. Стояла под окном и плакала, пока муж забивал, мне было жаль свинью. До войны я курицу убить не могла, меня мучила совесть. Курица - она ведь живая. А оказалось, что человека убить легче, чем курицу.
- Почему?
- Курица мне ничего плохого не сделала, а человек приехал меня убивать. Меня, моих детей, мать мою, друзей моих.
- Как тебя морально изменила война? Она тебя сделала жёстче?
- Я никогда не была жалостливой, мне никогда никого жалко не было. Каждый получает по своим заслугам. До сих пор я не понимаю многого. Например, есть многодетная мама, у которой пятеро детей от разных отцов. И я должна сдавать деньги за себя и за её детей. Я этого не понимаю. Если она рожала, она и должна их тянуть. Я рожала своих и ни на кого их не вешаю, ни на кого не полагаюсь.
- Как изменилась твоя жизнь после Горловки?
- Мы тогда переехали в Макеевку. Я начала готовить ребят. У меня за год вышло три группы моих пацанов, снайперов. Со всеми я поддерживаю отношения.
- Кто круче - мальчики или девочки?
- Ни одной девочки я не выпустила, я всех забраковала.
- А ты сама крутая девочка?
- На данный момент по сравнению с теми ребятами, которые сидят на позициях и тягаются не с теми лохами, с которыми тягались мы, а со спецами, я лох. Хорошо я знаю только теорию, я очень много литературы проштудировала и умею знания доносить понятным русским языком. Не рассказывать долго и нудно, а нормально объяснять. Я очень горжусь, что у многих моих ребят до сих пор лучшие показатели. Некоторые даже в Сирию несколько ходок сделали.
- Что происходит с человеком, когда он становится снайпером? Ему нужны ходки в Сирию, он не может больше без этого жить?
- Нет, это не от снайперства зависит, это зависит от человека. Есть люди, для которых война - это жизнь. Для человека, который меня учил, война - это работа. Вне войны он обычный мужчина, он разделяет. Война для него не трагедия.
- Что для тебя война?
- Мне на войне комфортней, чем в гражданской жизни. На войне тебя ценят не за то, сколько стоят твои туфли, а за то, какой ты человек. Женщине на войне гораздо сложней. Была такая ситуация, у нас из-за поварихи на казарме пострелялись пацаны. Один из них сидит напротив меня и говорит: «Женщине не место на войне!» Я ему: «Слышишь, а кто тебя вчера вытаскивал? Не напомнишь?» Он в ответ: «Ты». Я ему: «Так ты же только что рассказывал, что женщине на войне не место!» Он мне: «Ну, я же сказал женщине!» Я ему: «А я кто?» Минутная пауза, он собрался и отвечает: «Ну, мы же не про тебя сейчас!» Вот это для меня было важно. То, что меня не расценивали как женщину, как девочку. Я была боевой единицей, бойцом, которого ценят по поступкам, а не по половым признакам.
- Если бы муж не пошёл на войну, ты пошла бы?
- Да!
- Кто в вашей семье главный?
- Конечно, муж. Я считаю, что мужчина вообще старший в семье. То есть я могу кричать и возмущаться, но всё равно сделаю так, как он сказал. Только ты ему это не говори, пожалуйста.
- Чтобы он думал, что ты делаешь только так, как сама хочешь?
- Да, - со смехом отвечает Юла.
- Почему женщины идут на войну?
- Женщина идёт на войну либо за мужем, либо за мужем. Либо идёт за своим мужем, либо чтобы найти себе мужа. Только два варианта. Я шла за мужем, а кто-то шёл, чтобы найти себе мужа.
- Находили?
- А ты не знаешь этих историй? Конечно, находили.
Сейчас
Сейчас Юла всеми силами старается отойти от войны, много рисует, иллюстрирует детские и фантастические книги.
Рисунки Юлы словно бы разделились на до и после. До войны Юла рисовала мрачно, а сейчас она пишет очень светлые картины. А ещё занимается домом, детьми, зачем-то купила козу Ясю и не может ей нарадоваться. Каждое дело, которым мы занимаемся профессионально, в той или иной степени накладывает на нас свой отпечаток, деформирует. Я, например, болтлива, потому что много лет проработала преподавателем в вузе. Я спросила Юлу, как деформирована она. Юла ответила мне, что стала немного отмороженной, её перестали трогать чужие трагедии, чужие смерти. Юле, конечно, жалко, когда погибают люди, которых она знала, но она уже не рвёт на себе волосы, не истерит. Она разучилась плакать.
- Юла, когда ты последний раз плакала?
- Когда у меня собака умерла. Это было в 2013 году, перед Крещением.
Финал №1
Знаете, дорогой читатель, утомлённый моим длинным повествованием, если бы я писала не статью о Юле, а делала бы, например, сценарий к фильму, то я бы финишировала диалогом, который у нас случился в середине беседы. Я пошла ва-банк и задала вопрос, который приличные люди никогда не задают, это не просто дурной тон, это крайняя степень хамства - задавать такие вопросы, но я рискнула.
- Юла, сколько людей ты убила?
- Ни одного.
- Как это понимать, Юла?!
- Я не убивала людей, я убивала врагов, которые пришли на мою землю.
- Что могло бы тебя остановить? Чтобы ты не убивала… врагов. Есть такое средство?
- Конечно, есть. Пуля в лоб.
Финал №2
Но я ведь не сценарий пишу, я пытаюсь рассказать крошечную часть жизни человека, совсем несвятого человека, со своими собственными проблемами, со своей собственной почти неизлечимой болью. Историю девочки Юлы, которая в первую военную весну взяла в руки оружие, чтобы защитить свой дом. Меня она тоже защищала, ещё не зная, что защищает именно меня. А я в это время была дома в центре Донецка и не знала, что где-то по степи носится упёртая, как коза, девочка Юла, закапывает винтовку, рвёт полевые цветы, полощет рот водой и совсем не плачет. А я сидела дома и плакала, и снова плакала, плакала за себя и за Юлу. Я и сейчас плачу и за неё, и за себя. И мне хочется, отчаянно хочется, чтобы не было этой войны, чтобы девочка Юла жила в прекрасном доме, каталась на лошадях, которых любит ещё со времён своего конкурного прошлого, и чтобы страйкбольная пуля никогда не стала настоящей. Никогда. Потому что настоящими в руках женщины-художника должны быть не пули, а кисти, карандаши и краски.
Анна Ревякина
- Обо всём, но явно не о том, что тебе надо кого-то убивать. Песенки вспоминаешь, стишки. Блока люблю. Евгения Онегина знаю наизусть. У нас песня такая была: «Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали, нас осталось только два, нас с тобою на**али, все братушки полегли и с патронами напряжно, но мы держим рубежи и сражаемся отважно…»
- Гребенщиков её пел.
- Да, БГ. Слушали её, как правило, наши пацаны. О жизни ещё думаешь, о том, что дома надо что-то сделать, то, что недоделал. Лежишь, пейзажи наблюдаешь. Думаешь о том, о чём обычно человек думает в одиночестве. Обо всём. Ровно те же мысли, что и у человека, не лежащего в лёжке. Прислушиваешься, ждёшь колонну, а сам обо всём подряд думаешь. Высоких мыслей о том, что будет, если меня не станет, нет.
- А что будет, когда тебя не станет?
- Ничего не будет. Дети мои останутся, рисунки мои останутся.
- Когда задание выполнено, что ты чувствуешь?
- Довольство собою. Радость. Совесть мучила первые два выезда, потом стало легче. Потом уже хотелось снова на задание. Сравню с бойцовскими собаками. Вот представь, у тебя бойцовская собака, дома она вся такая няша, детей любит, на спине их катает, спит рядышком, но при этом у неё порода - питбуль, стафф, азиат, не важно. Инстинкт у неё есть, но он не явлен миру, это подсознание. Собаке, снятой с боёв, всегда будет сниться бой.
[Spoiler (click to open)]
- Тебе снится бой?
- Да, сегодня последний раз мне война снилась! До этого не снилась долго, а вчера и сегодня снилась.
Букет для врага
Однажды Юлу и её напарницу случайно забыли в бескрайней донбасской степи. Им сказали, чтобы они не покидали позиций, так как могла идти вторая колонна. Девочки остались, а основная группа уехала. Девочки переговаривались по рации и недоумевали, почему их оставили. Прошёл час, никого нет, прошёл второй, ничего не происходит. Время - глухая ночь.
- Юла, ты в основном работала ночью или днём?
- Ночью, не помню, чтобы были дневные выезды… Мы шли тогда пять часов. С трёх часов ночи до восьми часов утра. К восьми были в Донецке. В шлёпках, шортах и футболках.
- Вы что лежали в таком виде?- изумилась я.
- Нет, у нас сверху были комбинезоны, мы их сняли, замотали в них винтовки и всё это дело закопали. Они там где-то и лежат сейчас, наверное, если их никто не откопал, но это вряд ли. А пошлёпали мы по гражданке, конечно. Вид был двух деревенских девчонок. По дороге цветов нарвали, целые огромные охапки, шли и драли вдоль трассы, делали это для маскировки. Остановились около украинского блок-поста и подарили пацанам цветы. У моей напарницы выдающийся бюст, на него всегда все заглядывались. Подарили пацанам цветы и сказали что-то типа, что они нас защищают. Пацаны слушали и расцветали от наших слов и цветов. Две обычные деревенские девки с раскрасневшимися лицами, а на деле…
- Расскажи про плечи, правда, что остаются следы, синяки?
- Нет, это ложь. Если долго бегаешь, то от ремня остаётся след, но такой след может остаться и от обычной тяжёлой сумки. Я не знаю, сколько надо стрелять, чтобы появился синяк.
- Я слышала, что на украинских блок-постах молодых женщин раздевают по пояс с целью выявления снайперш.
- Ну и толку! У меня в моей жизни только один раз был небольшой синяк, винтовка мне такая попалась, то ли я как-то неловко с нею обратилась.
- Как зовут винтовку?
- Дуська, весло, ещё плётка - из-за звука, с которым она стреляет. СВД - хорошая штука, ею грести можно или отбиваться, если кончились патроны.
Муж
Горловка - это особенный донбасский город, которому досталось в эту войну по полной программе. Даже сейчас, приезжая в Горловку, понимаешь, что она вся простреливалась, остались следы, раны, которые ещё только предстоит залатать. Юла вспоминает, что закрывала форточку потому, что не могла слушать, как громко работает Зенитка. «Самое страшное - это авиабомбардировки, остальное всё фигня, - говорит Юла, - мины ещё страшно. Свист от них в ушах - пищащий такой звук».
Муж Юлы уехал с самого утра в Горловку, позвонил и сказал: «Выезжаю, как освобожусь, наберу!» Юла была дома. «Ничего не предвещало, - вспоминает Юла, - ничего внутри меня не дрогнуло в тот день. Звонит муж, я поднимаю трубку, а там женский голос: «Вы знаете владельца телефона?» Я сказала, что жена ему. Мне ответили, что муж во 2-й поликлинике в Горловке в тяжёлом состоянии. Попросили приехать. Машина в Горловке, я в Донецке. Обзвонила друзей, поехала. На блок-посту нас долго мурыжили, я едва не задушила пацана, который мурыжил, кричала, что у меня муж ранен. Спросили, кто муж. Я назвала позывной, меня тут же пересадили в другую машину и довезли до поликлиники. Только доехала, мне навстречу выносят знакомого парня 200-м, над ним жена плачет. Его даже не довезли…»
Муж старше Юлы на восемь лет, она его ласково называет динозавром. Он похож на музыканта, пшеничные волосы, длинные пальцы, только пальцев всего девять, нет большого на левой руке. У Юлы сложные отношения с матерью, она говорит, что единственный, кто есть у неё в жизни, это муж.
После операции вышел врач и сказал Юле: «Если до утра доживёт, то жить будет. Большая потеря крови». Врач вынес список того, что надо купить к утру. У Юлы шок, Горловка обстреливается, денег в кошельке около ста долларов, а купить надо минимум на четыреста. Утром пустили к мужу, а лекарства доставили из Донецка.
Перемены
- Юла, как тебя изменила война?
- Не знаю, это надо у мужа спросить, - отвечает Юла, а после всё же решает продолжить. - У меня большие проблемы с почками. Одна из них работает так, как ей хочется, а не так, как нужно. Это произошло после ночи в лёжке - 12 часов. Та ночь была бездарной, кстати, колонна так и не проехала, а почки я в ту ночь простудила.
- Какие ты изменения видишь в зеркале?
- Вижу шрамы на лице, три шрама. От осколков или камешков каких-то. Не знаю, от чего они, тогда воспринимала по факту, лицо заливало кровью. Появилась седина, раньше не было ни одного седого волоса. Для меня всю жизнь была трагедия - убить курицу. Мы как-то забивали свинью, я плакала. Стояла под окном и плакала, пока муж забивал, мне было жаль свинью. До войны я курицу убить не могла, меня мучила совесть. Курица - она ведь живая. А оказалось, что человека убить легче, чем курицу.
- Почему?
- Курица мне ничего плохого не сделала, а человек приехал меня убивать. Меня, моих детей, мать мою, друзей моих.
- Как тебя морально изменила война? Она тебя сделала жёстче?
- Я никогда не была жалостливой, мне никогда никого жалко не было. Каждый получает по своим заслугам. До сих пор я не понимаю многого. Например, есть многодетная мама, у которой пятеро детей от разных отцов. И я должна сдавать деньги за себя и за её детей. Я этого не понимаю. Если она рожала, она и должна их тянуть. Я рожала своих и ни на кого их не вешаю, ни на кого не полагаюсь.
- Как изменилась твоя жизнь после Горловки?
- Мы тогда переехали в Макеевку. Я начала готовить ребят. У меня за год вышло три группы моих пацанов, снайперов. Со всеми я поддерживаю отношения.
- Кто круче - мальчики или девочки?
- Ни одной девочки я не выпустила, я всех забраковала.
- А ты сама крутая девочка?
- На данный момент по сравнению с теми ребятами, которые сидят на позициях и тягаются не с теми лохами, с которыми тягались мы, а со спецами, я лох. Хорошо я знаю только теорию, я очень много литературы проштудировала и умею знания доносить понятным русским языком. Не рассказывать долго и нудно, а нормально объяснять. Я очень горжусь, что у многих моих ребят до сих пор лучшие показатели. Некоторые даже в Сирию несколько ходок сделали.
- Что происходит с человеком, когда он становится снайпером? Ему нужны ходки в Сирию, он не может больше без этого жить?
- Нет, это не от снайперства зависит, это зависит от человека. Есть люди, для которых война - это жизнь. Для человека, который меня учил, война - это работа. Вне войны он обычный мужчина, он разделяет. Война для него не трагедия.
- Что для тебя война?
- Мне на войне комфортней, чем в гражданской жизни. На войне тебя ценят не за то, сколько стоят твои туфли, а за то, какой ты человек. Женщине на войне гораздо сложней. Была такая ситуация, у нас из-за поварихи на казарме пострелялись пацаны. Один из них сидит напротив меня и говорит: «Женщине не место на войне!» Я ему: «Слышишь, а кто тебя вчера вытаскивал? Не напомнишь?» Он в ответ: «Ты». Я ему: «Так ты же только что рассказывал, что женщине на войне не место!» Он мне: «Ну, я же сказал женщине!» Я ему: «А я кто?» Минутная пауза, он собрался и отвечает: «Ну, мы же не про тебя сейчас!» Вот это для меня было важно. То, что меня не расценивали как женщину, как девочку. Я была боевой единицей, бойцом, которого ценят по поступкам, а не по половым признакам.
- Если бы муж не пошёл на войну, ты пошла бы?
- Да!
- Кто в вашей семье главный?
- Конечно, муж. Я считаю, что мужчина вообще старший в семье. То есть я могу кричать и возмущаться, но всё равно сделаю так, как он сказал. Только ты ему это не говори, пожалуйста.
- Чтобы он думал, что ты делаешь только так, как сама хочешь?
- Да, - со смехом отвечает Юла.
- Почему женщины идут на войну?
- Женщина идёт на войну либо за мужем, либо за мужем. Либо идёт за своим мужем, либо чтобы найти себе мужа. Только два варианта. Я шла за мужем, а кто-то шёл, чтобы найти себе мужа.
- Находили?
- А ты не знаешь этих историй? Конечно, находили.
Сейчас
Сейчас Юла всеми силами старается отойти от войны, много рисует, иллюстрирует детские и фантастические книги.
Рисунки Юлы словно бы разделились на до и после. До войны Юла рисовала мрачно, а сейчас она пишет очень светлые картины. А ещё занимается домом, детьми, зачем-то купила козу Ясю и не может ей нарадоваться. Каждое дело, которым мы занимаемся профессионально, в той или иной степени накладывает на нас свой отпечаток, деформирует. Я, например, болтлива, потому что много лет проработала преподавателем в вузе. Я спросила Юлу, как деформирована она. Юла ответила мне, что стала немного отмороженной, её перестали трогать чужие трагедии, чужие смерти. Юле, конечно, жалко, когда погибают люди, которых она знала, но она уже не рвёт на себе волосы, не истерит. Она разучилась плакать.
- Юла, когда ты последний раз плакала?
- Когда у меня собака умерла. Это было в 2013 году, перед Крещением.
Финал №1
Знаете, дорогой читатель, утомлённый моим длинным повествованием, если бы я писала не статью о Юле, а делала бы, например, сценарий к фильму, то я бы финишировала диалогом, который у нас случился в середине беседы. Я пошла ва-банк и задала вопрос, который приличные люди никогда не задают, это не просто дурной тон, это крайняя степень хамства - задавать такие вопросы, но я рискнула.
- Юла, сколько людей ты убила?
- Ни одного.
- Как это понимать, Юла?!
- Я не убивала людей, я убивала врагов, которые пришли на мою землю.
- Что могло бы тебя остановить? Чтобы ты не убивала… врагов. Есть такое средство?
- Конечно, есть. Пуля в лоб.
Финал №2
Но я ведь не сценарий пишу, я пытаюсь рассказать крошечную часть жизни человека, совсем несвятого человека, со своими собственными проблемами, со своей собственной почти неизлечимой болью. Историю девочки Юлы, которая в первую военную весну взяла в руки оружие, чтобы защитить свой дом. Меня она тоже защищала, ещё не зная, что защищает именно меня. А я в это время была дома в центре Донецка и не знала, что где-то по степи носится упёртая, как коза, девочка Юла, закапывает винтовку, рвёт полевые цветы, полощет рот водой и совсем не плачет. А я сидела дома и плакала, и снова плакала, плакала за себя и за Юлу. Я и сейчас плачу и за неё, и за себя. И мне хочется, отчаянно хочется, чтобы не было этой войны, чтобы девочка Юла жила в прекрасном доме, каталась на лошадях, которых любит ещё со времён своего конкурного прошлого, и чтобы страйкбольная пуля никогда не стала настоящей. Никогда. Потому что настоящими в руках женщины-художника должны быть не пули, а кисти, карандаши и краски.
Анна Ревякина