Сверхамбиции. Мораль
Во всех лично мне знакомых случаях колоссальные амбиции сочетались с ненавистью, завистью и стремлением загрызть конкурентов. Всегда успех и экспансия достигались за счет захвата, а не созидания.
Здоровые амбиции это создавать, строить, открывать, для всех, отдавать.
Добавляем презрение к людям, злобу и зависть и получаем крысиные сверхамбиции.
Сверхамбиции - отобрать, стрелять, ломать, разрушать, для меня/для избранных.
Про сверхамбициозные персонажи в жж. Больше половины напоминает молодого Чубайса а четверть - Троцкого (хотя принципиальной разницы между ними нет, тем более, что оба явно ненавидели свою страну). Почти во всех случаях звучат откровенные или завуалированные реплики "этот народ тупой, я сам решу, чего им надо", самый мягкий вариант: "срок неограниченных полномочий власти должен быть ограничен несколькими годами" :)
Без равновесия исполнительной и честно выбранной из нормальных людей законодательной власти любые продекларированные благие намерения даже самые распрекрасные, на первый взгляд, обернутся воровством и разрушением, причем очень быстро. История придушенного в 1993 году парламента, нагло и хвастливо рассказанная Чубайсом (см. пункт 4) очень показательна. Наглость, впрочем, не удивляет при таком очевидном презрении к окружающим. Как говорил крысиный Принц-Администратор у Шварца: "...а кто хорош? Весь мир таков, что стесняться нечего".
Сверхамбиции легко определить по вектору: деньги и/или власть. А власть и деньги для такого типа людей, как наркотик и подсаживаются они на них мгновенно. Как только возникает реальная перспектива получения денег и власти или (потом) угроза их потери или нехватки любые убеждения легко меняются на противоположные.
Читаем классику. . Кодекс амбициозных мальчиков, образец соблазна и неизбежный выбор замечательно прописан у Бальзака в разговоре криминального короля Вотрена и студента Растиньяка: Всё, как по нотам. Амбиции - раз. Презрение к людям два, Плюс злость и зависть - три. Курс на деньги и власть - четыре
"А знаете ли вы, что нужно вам при вашем теперешнем размахе? Миллион - и как можно скорее <...>
Этот миллион я вам дам. - Вотрен сделал паузу, глядя на Эжена. - Ага! Вы смотрите уже приветливее на милого дядюшку Вотрена. Услыхав слово "миллион", вы стали похожи на молодую девушку, которой сказали: "сегодня вечером", и она прихорашивается, облизываясь, как кот на молоко. Очень хорошо. Значит, пошли? Рука об руку!
Иметь честолюбие, дружочек мой, дано не каждому. Спросите женщин, каких мужчин они предпочитают, - честолюбцев. У честолюбцев хребет крепче, кровь богаче железом, сердце горячее, чем у других мужчин. <...>
Вопрос такой: у нас аппетит волчий, зубки острые, что же делать, как нам добыть провизии в котел? <...>
Вы, юноша, на перекрестке жизни, выбирайте! Вы уже выбрали: вы побывали у вашей кузины де Босеан - на вас пахнуло роскошью; вы побывали у дочки папаши Горио, графини де Ресто, - на вас пахнуло парижанкой. В тот день, когда вы от нее пришли домой, у вас на лбу было написано одно словцо, и я легко прочел его: пробиться! Пробиться во что бы то ни стало! Браво, сказал я, такой молодчик как раз по мне. Вам нужны были деньги. Откуда их достать? <...>
Может быть, вы собираетесь работать? Но работа, как вы понимаете ее сейчас, дает к старости комнату у маменьки Воке людям такого сорта, как Пуаре. Пятьдесят тысяч молодых людей, находящихся в вашем положении, стремятся разрешить задачу быстрого обогащения, и среди них вы только единица. Посудите, что вам предстоит: сколько усилий, какой жестокий бой! Пятидесяти тысяч доходных мест не существует, и вам придется пожирать друг друга, как паукам, посаженным в банку. Известно ли вам, как здесь прокладывают себе дорогу? Блеском гения или искусством подкупать. В эту людскую массу надо врезаться пушечным ядром или проникнуть как чума. Честностью нельзя достигнуть ничего. Перед силой гения склоняются и его же ненавидят, стараются очернить его за то, что гений берет все без раздела, но, пока он стоит твердо, его превозносят, - короче говоря, боготворят, встав на колени, когда не могут втоптать в грязь.
Продажность - всюду, талант - редкость. Поэтому продажность стала оружием посредственности, заполонившей все, и острие ее оружия вы ощутите везде. Вы увидите, что жены тратят больше десяти тысяч франков на наряды, в то время когда мужья их получают шесть тысяч на все про все. Вы увидите, как чиновники с окладом в тысячу двести франков покупают земли. Вы увидите, как женщины продают себя за прогулки в карете сына пэра Франции, потому что в ней можно разъезжать по среднему шоссе в Лоншане. <...>
Вот почему честный человек всем враг. Но что такое, по-вашему, честный человек? В Париже честный человек - тот, кто действует молчком и не делится ни с кем. Я оставляю в стороне жалких илотов, которые повсюду тянут лямку, никогда не получая награды за свои труды; я называю их братством божьих дурачков. Там - добродетель во всем расцвете своей глупости, но там же и нужда. Я отсюда вижу, какая рожа будет у этих праведных людей, если бог сыграет с ними злую шутку и вдруг отменит Страшный суд. Итак, раз вы хотите быстро составить состояние, необходимо или уже быть богатым, или казаться им. Чтобы разбогатеть, надо вести игру большими кушами, а будешь скаредничать в игре - пиши пропало! Когда в сфере ста доступных вам профессий человек десять быстро достигли успеха, публика сейчас же обзывает их ворами. Сделайте отсюда вывод. Вот жизнь как она есть. Все это не лучше кухни - вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошенько смыть грязь; вот вся мораль нашей эпохи. Если я так смотрю на человеческое общество, то мне дано на это право, я знаю общество. Вы думаете, что я его браню? Нисколько. Оно всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далек от совершенства. Он лицемерен иной раз больше, иной раз меньше, а дураки болтают, что один нравственен, а другой нет. Я не осуждаю богачей, выхваляя простой народ: человек везде один и тот же, что наверху, что в середине, что внизу. На каждый миллион в людском стаде сыщется десяток молодцов, которые ставят себя выше всего, даже законов; таков и я. Если вы человек высшего порядка, смело идите прямо к цели. Но вам придется выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой, идти против всего общества. Наполеон столкнулся с военным министром по имени Обри, который чуть не сослал его в колонии. Проверьте самого себя! Ежедневно, встав утром, наблюдайте, стала ли ваша воля крепе, чем накануне. <...>
Париж, изволите ли видеть, вроде девственного леса Северной Америки, где бродят двадцать племен различных дикарей, гуронов, иллинойцев, промышляя охотой в общественных угодьях. Вы, например, охотитесь за миллионами; чтобы добыть их, вы пользуетесь капканами, ловушками, манками. Охота имеет свои отрасли. Один охотится за приданым, другой за ликвидацией чужого предприятия; первый улавливает души, второй торгует своими доверителями, связав их по рукам и по ногам. Кто возвращается с набитым ягдташем, тому привет, почет, тот принят лучшем обществе. Надо отдать справедливость этой гостеприимной местности: вы имеете дело с городом, самым терпимым во всем мире. В то время как гордые аристократы других столиц Европы не допускают в свою среду миллионера-подлеца, Париж раскрывает ему свои объятия, бегает на его пиры, ест его обеды и чокается с его подлостью. <...>
Могу подать, мой ангел, еще один совет: бросьте считаться с вашими убеждениями и вашими словами. Продавайте их, если на это будет спрос. Когда человек хвастается, что никогда не изменит своих убеждений, он обязуется идти все время по прямой линии, - это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет - есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими. Будь принципы и законы непреложны, народы не сменяли бы их, как мы - рубашку. Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации. Человек с ничтожными заслугами перед Францией почитается теперь, как некий фетиш, только потому, что за все хватался с большим жаром. <...>
Так презирайте же людей и находите в сетях Свода законов те ячейки, где можно проскользнуть. Тайна крупных состояний, возникших неизвестно как, сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано.
"Что за железная логика у этого человека! - подумал Растиньяк, глядя, как спокойно удаляется Вотрен, держа подмышкой палку. - Он грубо, напрямик сказал мне то же самое, что говорила в приличной форме госпожа де Босеан. Стальными когтями он раздирал мне сердце. <...>
"Быть верным добродетели - это возвышенное мученичество! Да! Все верят в добродетель, а кто же добродетелен? Народы сделали своим кумиром свободу, а где же на земле свободный народ? Твоя юность еще чиста, как безоблачное небо, но ты хочешь стать большим человеком или богачом, а разве не значит это идти сознательно на то, чтобы лгать, сгибаться, ползать, снова выпрямляться, льстить и притворяться? Разве это не значит добровольно стать лакеем у тех, кто сам сгибался, ползал, лгал? Прежде чем сделаться их сообщником, надо подслуживаться к ним. О нет! Хочу трудиться благородно, свято, хочу работать день и ночь, чтоб только трудом достичь богатства. Это самый долгий путь к богатству, но каждый вечер голова моя будет спокойно опускаться на подушку, не отягченная ни единым дурным помыслом. Что может быть прекраснее - смотреть на свою жизнь и видеть ее чистой, как лилия? Я и моя жизнь - жених и невеста. Да, но Вотрен мне показал, что происходит после десяти лет супружества. Чорт возьми! Голова идет кругом. Не хочу думать ни о чем: сердце - вот верный вожатый!"
Напомню, что благие намерения у Эжена Растиньяка долго не продержались. Вот чем заканчивается "Отец Горио":
"Оставшись в одиночестве, студент прошел несколько шагов к высокой части кладбища, откуда увидел Париж, извилисто раскинутый вдоль Сены и кое-где уже светившийся огнями. Глаза его впились в пространство между Вандомскою колонной и куполом на Доме инвалидов - туда, где жил парижский высший свет, предмет его стремлений. Эжен окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто предвкушая его мед, и высокомерно произнес:
- А теперь - кто победит: я или ты!"
И, бросив обществу свой вызов, он, для начала, отправился обедать к
Дельфине Нусинген".
Честолюбие, крепкий хребет и горячая кровь - сами по себе большой дар. Но если человек этот не ценит, от себя к подаркам с неба добавляет злобу и зависть, важничает и обиженно рычит: "ну всё, гады! раз недодали мне к этому денег, власти и почестей, то сам всё возьму и любой ценой!!" то просто разрушает окружающий мир и себя. Дары надо ценить - раз, и даются они не просто так - два, это уже обязывает. Дар означает, что человек может что-то для мира хорошее создать, а не просто отожрать сколько может в три пуза. Мне вот обидно, что от амбиций может быть столько вреда, когда могло бы быть много пользы. Собственно у сверхамбициозных людей есть мозги, они могут и сами это понять и со своей злобой и завистью справиться сами. Хорошо еще, когда в обществе по телевизору показывают не воров и бандитов, а героев и созидателей. Чтобы были правильные ориентиры для амбиций. Вот, интересно, кого в русской истории можно назвать правильным ориентиром для правильных амбиций? Вот, Ломоносов, например, Гагарин. Кто еще?
Здоровые амбиции это создавать, строить, открывать, для всех, отдавать.
Добавляем презрение к людям, злобу и зависть и получаем крысиные сверхамбиции.
Сверхамбиции - отобрать, стрелять, ломать, разрушать, для меня/для избранных.
Про сверхамбициозные персонажи в жж. Больше половины напоминает молодого Чубайса а четверть - Троцкого (хотя принципиальной разницы между ними нет, тем более, что оба явно ненавидели свою страну). Почти во всех случаях звучат откровенные или завуалированные реплики "этот народ тупой, я сам решу, чего им надо", самый мягкий вариант: "срок неограниченных полномочий власти должен быть ограничен несколькими годами" :)
Без равновесия исполнительной и честно выбранной из нормальных людей законодательной власти любые продекларированные благие намерения даже самые распрекрасные, на первый взгляд, обернутся воровством и разрушением, причем очень быстро. История придушенного в 1993 году парламента, нагло и хвастливо рассказанная Чубайсом (см. пункт 4) очень показательна. Наглость, впрочем, не удивляет при таком очевидном презрении к окружающим. Как говорил крысиный Принц-Администратор у Шварца: "...а кто хорош? Весь мир таков, что стесняться нечего".
Сверхамбиции легко определить по вектору: деньги и/или власть. А власть и деньги для такого типа людей, как наркотик и подсаживаются они на них мгновенно. Как только возникает реальная перспектива получения денег и власти или (потом) угроза их потери или нехватки любые убеждения легко меняются на противоположные.
Читаем классику. . Кодекс амбициозных мальчиков, образец соблазна и неизбежный выбор замечательно прописан у Бальзака в разговоре криминального короля Вотрена и студента Растиньяка: Всё, как по нотам. Амбиции - раз. Презрение к людям два, Плюс злость и зависть - три. Курс на деньги и власть - четыре
"А знаете ли вы, что нужно вам при вашем теперешнем размахе? Миллион - и как можно скорее <...>
Этот миллион я вам дам. - Вотрен сделал паузу, глядя на Эжена. - Ага! Вы смотрите уже приветливее на милого дядюшку Вотрена. Услыхав слово "миллион", вы стали похожи на молодую девушку, которой сказали: "сегодня вечером", и она прихорашивается, облизываясь, как кот на молоко. Очень хорошо. Значит, пошли? Рука об руку!
Иметь честолюбие, дружочек мой, дано не каждому. Спросите женщин, каких мужчин они предпочитают, - честолюбцев. У честолюбцев хребет крепче, кровь богаче железом, сердце горячее, чем у других мужчин. <...>
Вопрос такой: у нас аппетит волчий, зубки острые, что же делать, как нам добыть провизии в котел? <...>
Вы, юноша, на перекрестке жизни, выбирайте! Вы уже выбрали: вы побывали у вашей кузины де Босеан - на вас пахнуло роскошью; вы побывали у дочки папаши Горио, графини де Ресто, - на вас пахнуло парижанкой. В тот день, когда вы от нее пришли домой, у вас на лбу было написано одно словцо, и я легко прочел его: пробиться! Пробиться во что бы то ни стало! Браво, сказал я, такой молодчик как раз по мне. Вам нужны были деньги. Откуда их достать? <...>
Может быть, вы собираетесь работать? Но работа, как вы понимаете ее сейчас, дает к старости комнату у маменьки Воке людям такого сорта, как Пуаре. Пятьдесят тысяч молодых людей, находящихся в вашем положении, стремятся разрешить задачу быстрого обогащения, и среди них вы только единица. Посудите, что вам предстоит: сколько усилий, какой жестокий бой! Пятидесяти тысяч доходных мест не существует, и вам придется пожирать друг друга, как паукам, посаженным в банку. Известно ли вам, как здесь прокладывают себе дорогу? Блеском гения или искусством подкупать. В эту людскую массу надо врезаться пушечным ядром или проникнуть как чума. Честностью нельзя достигнуть ничего. Перед силой гения склоняются и его же ненавидят, стараются очернить его за то, что гений берет все без раздела, но, пока он стоит твердо, его превозносят, - короче говоря, боготворят, встав на колени, когда не могут втоптать в грязь.
Продажность - всюду, талант - редкость. Поэтому продажность стала оружием посредственности, заполонившей все, и острие ее оружия вы ощутите везде. Вы увидите, что жены тратят больше десяти тысяч франков на наряды, в то время когда мужья их получают шесть тысяч на все про все. Вы увидите, как чиновники с окладом в тысячу двести франков покупают земли. Вы увидите, как женщины продают себя за прогулки в карете сына пэра Франции, потому что в ней можно разъезжать по среднему шоссе в Лоншане. <...>
Вот почему честный человек всем враг. Но что такое, по-вашему, честный человек? В Париже честный человек - тот, кто действует молчком и не делится ни с кем. Я оставляю в стороне жалких илотов, которые повсюду тянут лямку, никогда не получая награды за свои труды; я называю их братством божьих дурачков. Там - добродетель во всем расцвете своей глупости, но там же и нужда. Я отсюда вижу, какая рожа будет у этих праведных людей, если бог сыграет с ними злую шутку и вдруг отменит Страшный суд. Итак, раз вы хотите быстро составить состояние, необходимо или уже быть богатым, или казаться им. Чтобы разбогатеть, надо вести игру большими кушами, а будешь скаредничать в игре - пиши пропало! Когда в сфере ста доступных вам профессий человек десять быстро достигли успеха, публика сейчас же обзывает их ворами. Сделайте отсюда вывод. Вот жизнь как она есть. Все это не лучше кухни - вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошенько смыть грязь; вот вся мораль нашей эпохи. Если я так смотрю на человеческое общество, то мне дано на это право, я знаю общество. Вы думаете, что я его браню? Нисколько. Оно всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далек от совершенства. Он лицемерен иной раз больше, иной раз меньше, а дураки болтают, что один нравственен, а другой нет. Я не осуждаю богачей, выхваляя простой народ: человек везде один и тот же, что наверху, что в середине, что внизу. На каждый миллион в людском стаде сыщется десяток молодцов, которые ставят себя выше всего, даже законов; таков и я. Если вы человек высшего порядка, смело идите прямо к цели. Но вам придется выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой, идти против всего общества. Наполеон столкнулся с военным министром по имени Обри, который чуть не сослал его в колонии. Проверьте самого себя! Ежедневно, встав утром, наблюдайте, стала ли ваша воля крепе, чем накануне. <...>
Париж, изволите ли видеть, вроде девственного леса Северной Америки, где бродят двадцать племен различных дикарей, гуронов, иллинойцев, промышляя охотой в общественных угодьях. Вы, например, охотитесь за миллионами; чтобы добыть их, вы пользуетесь капканами, ловушками, манками. Охота имеет свои отрасли. Один охотится за приданым, другой за ликвидацией чужого предприятия; первый улавливает души, второй торгует своими доверителями, связав их по рукам и по ногам. Кто возвращается с набитым ягдташем, тому привет, почет, тот принят лучшем обществе. Надо отдать справедливость этой гостеприимной местности: вы имеете дело с городом, самым терпимым во всем мире. В то время как гордые аристократы других столиц Европы не допускают в свою среду миллионера-подлеца, Париж раскрывает ему свои объятия, бегает на его пиры, ест его обеды и чокается с его подлостью. <...>
Могу подать, мой ангел, еще один совет: бросьте считаться с вашими убеждениями и вашими словами. Продавайте их, если на это будет спрос. Когда человек хвастается, что никогда не изменит своих убеждений, он обязуется идти все время по прямой линии, - это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет - есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими. Будь принципы и законы непреложны, народы не сменяли бы их, как мы - рубашку. Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации. Человек с ничтожными заслугами перед Францией почитается теперь, как некий фетиш, только потому, что за все хватался с большим жаром. <...>
Так презирайте же людей и находите в сетях Свода законов те ячейки, где можно проскользнуть. Тайна крупных состояний, возникших неизвестно как, сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано.
"Что за железная логика у этого человека! - подумал Растиньяк, глядя, как спокойно удаляется Вотрен, держа подмышкой палку. - Он грубо, напрямик сказал мне то же самое, что говорила в приличной форме госпожа де Босеан. Стальными когтями он раздирал мне сердце. <...>
"Быть верным добродетели - это возвышенное мученичество! Да! Все верят в добродетель, а кто же добродетелен? Народы сделали своим кумиром свободу, а где же на земле свободный народ? Твоя юность еще чиста, как безоблачное небо, но ты хочешь стать большим человеком или богачом, а разве не значит это идти сознательно на то, чтобы лгать, сгибаться, ползать, снова выпрямляться, льстить и притворяться? Разве это не значит добровольно стать лакеем у тех, кто сам сгибался, ползал, лгал? Прежде чем сделаться их сообщником, надо подслуживаться к ним. О нет! Хочу трудиться благородно, свято, хочу работать день и ночь, чтоб только трудом достичь богатства. Это самый долгий путь к богатству, но каждый вечер голова моя будет спокойно опускаться на подушку, не отягченная ни единым дурным помыслом. Что может быть прекраснее - смотреть на свою жизнь и видеть ее чистой, как лилия? Я и моя жизнь - жених и невеста. Да, но Вотрен мне показал, что происходит после десяти лет супружества. Чорт возьми! Голова идет кругом. Не хочу думать ни о чем: сердце - вот верный вожатый!"
Напомню, что благие намерения у Эжена Растиньяка долго не продержались. Вот чем заканчивается "Отец Горио":
"Оставшись в одиночестве, студент прошел несколько шагов к высокой части кладбища, откуда увидел Париж, извилисто раскинутый вдоль Сены и кое-где уже светившийся огнями. Глаза его впились в пространство между Вандомскою колонной и куполом на Доме инвалидов - туда, где жил парижский высший свет, предмет его стремлений. Эжен окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто предвкушая его мед, и высокомерно произнес:
- А теперь - кто победит: я или ты!"
И, бросив обществу свой вызов, он, для начала, отправился обедать к
Дельфине Нусинген".
Честолюбие, крепкий хребет и горячая кровь - сами по себе большой дар. Но если человек этот не ценит, от себя к подаркам с неба добавляет злобу и зависть, важничает и обиженно рычит: "ну всё, гады! раз недодали мне к этому денег, власти и почестей, то сам всё возьму и любой ценой!!" то просто разрушает окружающий мир и себя. Дары надо ценить - раз, и даются они не просто так - два, это уже обязывает. Дар означает, что человек может что-то для мира хорошее создать, а не просто отожрать сколько может в три пуза. Мне вот обидно, что от амбиций может быть столько вреда, когда могло бы быть много пользы. Собственно у сверхамбициозных людей есть мозги, они могут и сами это понять и со своей злобой и завистью справиться сами. Хорошо еще, когда в обществе по телевизору показывают не воров и бандитов, а героев и созидателей. Чтобы были правильные ориентиры для амбиций. Вот, интересно, кого в русской истории можно назвать правильным ориентиром для правильных амбиций? Вот, Ломоносов, например, Гагарин. Кто еще?