По ссылке у
maxim_korzhov прочитала статью в РГ (
ссылка на копию в жж, потому что оригинал недоступен) с темами сочинений для гимназистов старших класов в 1906 году:
- Слово как источник счастья.
- Почему жизнь сравнивают с путешествием?
- Родина и чужая сторона.
- О скоротечности жизни.
- Какие предметы составляют богатство России и почему?
- О высоком достоинстве человеческого слова и письма.
- О непрочности счастья, основанного исключительно на материальном богатстве.
- О проявлении нравственного начала в истории.
- На чем основывается духовная связь между предками и потомством?
И сразу вспомнились нежно любимые с детства "Далекие годы" Паустовского и преподаватели литературы в его гимназии.
"Высокий, чванный, с бледным и постным лицом" учитель Тростянский. "По его мнению, все русские писатели делились на благонамеренных, заслуживающих изучения, и крамольников и сбившихся с пути разночинцев. О последних он говорил с сожалением, как о погибших талантах".
Кроткий и безответный старик Шульгин. "Русская литература в его передаче представлялась примитивной и безоблачной. Отметки он ставил наугад. В младших классах плаксивые и прилипчивые гимназисты легко добивались, чтобы Шульгин переделывал им двойки на тройки, а тройки - на четверки".
И, наконец, замечательный и незабываемый "преподаватель психологии и русской литературы Селиханович, похожий на поэта Брюсова. Он ходил в черном, застегнутом наглухо штатском сюртуке.
Это был человек мягкий и талантливый. Он "промыл" перед нами русскую литературу, как опытные мастера-реставраторы промывают картины. Он снял с нее пыль и грязь неправильных и мелких оценок, равнодушия, казенных слов и скучной зубрежки. И она заиграла перед нами таким великолепием красок, глубиной мысли и такой великой правдой, что многие из нас, уже взрослые юноши, были поражены.
От Селихановича мы узнали многое. Он открыл нам не только русскую литературу. Он открыл нам эпоху Возрождения и европейскую философию XIX века, сказки Андерсена и поэзию "Слова о полку Игореве". До тех пор мы бессмысленно вызубривали наизусть его древнеславянский текст.
У Селихановича был редкий дар живописного изложения. Самые сложные философские построения в его пересказе становились понятными, стройными и вызывали восхищение широтой человеческого разума.
Философы, писатели, ученые, поэты, чьи имена до тех пор воскрешали в памяти только мертвые даты и сухой перечень их "заслуг перед человечеством", превращались в ощутимых людей. В изображении Селихановича они никогда не существовали сами по себе, вне своей эпохи.
На уроках о Гоголе Селиханович воскрешал перед нами Рим гоголевских времен -- его карту, его холмы и руины, его художников, карнавалы, самый воздух римской земли и синеву римского неба. Вереницы замечательных людей, связанных с Римом, проходили перед нами, вызванные к жизни магической силой.
Эта магическая сила была проста и доступна каждому. Называлась она знанием, одухотворенным любовью и воображением.
Мы переходили из одной эпохи в другую, из одних интереснейших мест в другие, не менее интересные. Изучая литературу, мы побывали с Селихановичем всюду-- среди оружейников Тулы, в казачьих станицах на границе Дагестана, под моросящим дождем "болдинской осени", в сиротских домах и долговых тюрьмах диккенсовской Англии, на рынках Парижа, в заброшенном монастыре на острове Майорке, где болел Шопен, и в безлюдной Тамани, где морской ветер шуршит стеблями сухой кукурузы.
Мы пристально проследили жизнь тех людей, кому были обязаны познанием своей страны и мира и чувством прекрасного,-- жизнь Пушкина, Лермонтова, Толстого" Герцена, Рылеева, Чехова, Диккенса, Бальзака и еще многих лучших людей человечества. Это наполняло нас гордостью, сознанием силы человеческого духа и искусства".
По-моему, рассказ про Селихановича надо учить в педагогических институтах наизусть))
Поскольку не люблю идиллических картин и вздохов "тогда были другие дети", добавлю сюда отрывок из великолепной главы "Золотая латынь" с бессмертными словами в адрес великовозрастных школяров: "Ваши головы начинены дешевыми мыслями! Мусором! Анекдотами! Футболом! Бильярдом! Курением! Зубоскальством! Кинематографом! Всякой белибердой! Стыдитесь!"
Если кто не читал воспоминания Паустовского, советую заглянуть под кат. На мой взгляд, одна из лучших историй во всей книге!
"Латинист Субоч смотрел на меня круглыми глазами. Усы его топорщились.
-- А еще восьмиклассник!--сказал Субоч.--Черт знает чем занимаетесь! Следовало бы влепить вам четверку по поведению. Тогда бы вы у меня запели!
Субоч был прав. Тот трюк, или, как мы его называли, "психологическийопыт", который мы проделали на уроке латинского языка, можно было только и определить словами "черт знает что".
В нашем классе когда-то висели картины. Их давно сняли, но в стенах осталось шесть больших железных костылей.
Эти Костыли вызвали у нас одну "удачную мысль". Наш класс осуществил ее с блеском и ловкостью.
Субоч был человек стремительный. Он влетал в класс как метеор. Фалды его сюртука разлетались. Пенсне сверкало. Журнал, со свистом рассекая воздух, летел по траектории и падал на стол; Пыль завивалась вихрями за спиной латиниста. Класс вскакивал, гремя крышками Парт, и с таким же грохотом садился. Застекленные двери звенели. Воробьи за окнами срывались с тополей и с треском уносились в глубину сада.
Таков был обычный приход Субоча.
Субоч останавливался, вынимал из кармана крошечную записную книжку, подносил ее к близоруким глазам и замирал, подняв в руке карандаш. Вихрь сменялся грозной тишиной. Субоч искал в книжке очередную жертву.
Шестерых самых легких и маленьких ростом гимназистов, в том числе и меня, подвесили за туго затянутые кушаки к костылям. Костыли больно давили на поясницу. Спирало дыхание. В класс влетел Субоч. В это время все остальные гимназисты сделали между партами "стойку" -- стали вниз головой, вытянув вверх ноги и опираясь руками на парты.
Субоч разогнался и не мог остановиться. Он швырнул на стол журнал, и в ту же минуту весь класс с грохотом перешел в "исходное положение" -- стал на ноги и сел на места. А мы, шестеро, отстегнули кушаки, упали на пол и тоже сели на парты.
Наступила звенящая зловещая тишина. Все было в полном порядке. Мы сидели с невинным видом, как будто ничего не случилось. Субоч начал бушевать. Но мы отрицали все начисто. Мы упрямо доказывали, что ничего не было, никто не висел на стенах и класс не делал никакой "стойки". Мы даже осмелились намекнуть, что Субоч страдает галлюцинациями.
Латинист растерялся. Он вызвал к себе шестерых гимназистов, висевших на костылях, и подозрительно осмотрел их со всех сторон. На куртках не было следов мела со стены. Субоч пожал плечами. Он посмотрел на костыли, заглянул на пол -- нет ли там осыпавшейся штукатурки. Выражение тревоги появилось у него на лице: Субоч был очень мнительный.
-- Дежурный,--сказал Субоч,--позовите ко мне Платона Федоровича.
Дежурный вышел и возвратился с надзирателем Платоном Федоровичем.
-- Вы ничего не заметили в начале моего урока?-- спросил его Субоч.
-- Нет,-- ответил Платон Федорович.
-- Никакого шума, грохота?
-- Класс встает и садится всегда с некоторым шумом, -- осторожно ответил Платон Федорович и с недоумением посмотрел на Субоча.
-- Благодарю вас,-- сказал Субоч.-- Мне показалось, что в классе произошли несколько странные явления. Платон Федорович выжидательно смотрел на Субоча.
-- А что именно?-- спросил он вкрадчиво.
-- Ничего!--вдруг рассердясь, отрезал Субоч.--Извините, что я вас побеспокоил.
Платон Федорович развел руками и вышел.
-- Сидите тихо,--сказал нам Субоч и взял журнал.-- Я сейчас вернусь.
Он ушел и через несколько минут возвратился с инспектором Варсонофием Николаевичем, носившим прозвище "Варсапонт".
"Варсапонт" внимательно осмотрел нас, потом подошел к стене, влез на парту и потянул за костыль. Костыль вылез из стены почти без сопротивления.
-- Тэк-с! -- загадочно сказал "Варсапонт" и засунул костыль обратно.
Класс следил за "Варсапонтом".
-- Тэк-с!--повторял "Варсапонт".--Что сей сон означает?
-- Тэк-с! -- повторил он в третий раз, покачал головой и ушел.
Субоч сел к столу и долго сидел, уставившись в журнал и размышляя. Потом он сорвался с места и вылетел из класса. Зазвенели двери. Сорвались с тополей воробьи. Ветер пронесся между партами, шевеля страницы учебников.
До конца урока мы просидели одни, стараясь не шуметь. Мы были встревожены удачей "психологического опыта" и боялись, что после этого Субоч действительно повредится в уме.
Но все окончилось проще. Слух о "психологическом опыте" разнесся по гимназии и вызвал завистливое восхищение.
Гимназисты младшего класса решили повторить этот опыт с одним из своих учителей. Но, как известно, гениальное удается только раз. Дело окончилось провалом,
Субоч все узнал и пришел в ярость. Он произнес обличительную речь. Она была не хуже знаменитой речи Цицерона "Доколе, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением!"
Субоч сделал в этой речи неожиданный поворот. Он стыдил нас не за то, что мы ввели в обман его, Субоча, а за то, что мы осмелились вести себя так недостойно на уроке "золотой латыни", на уроке самого великолепного из всех языков мира.
-- Латинский язык!-- восклицал он.-- Язык Овидия и Горация! Тита Ливия и Лукреция! Марка Аврелия и Цезаря! Перед ним благоговели Пушкин и Данте, Гете и Шекспир! И не только благоговели, но и знали его, кстати, гораздо лучше, чем вы. Золотая латынь! Каждое ее слово можно отлить из золота. Люди не потеряют на этом ни одного золотника драгоценного металла, потому что в латинском языке нет словесного мусора. Он весь литой. А вы? Что делаете вы? Вы издеваетесь над ним! Вы позволяете себе превращать занятия этим языком в балаган. Ваши головы начинены дешевыми мыслями! Мусором! Анекдотами! Футболом! Бильярдом! Курением! Зубоскальством! Кинематографом! Всякой белибердой! Стыдитесь!
Субоч гремел. Мы были подавлены тяжестью этих обвинений и картиной собственного ничтожества. Но, кроме того, мы были обижены. Большинство из нас прекрасно знало латынь.
Примирение вскоре было достигнуто. А потом наступил и величайший триумф "золотой латыни".
Интересно, как выглядел этот триумф? Читайте
первоисточник ))
______
Кстати, любопытную деталь вычитала в статье РР
"Геном русской души" (с притянутым за уши списком литературы)):
"В школьных программах 20-х вообще не было литературы и истории в нашем понимании. Были обществоведческие «комплексы», в которых литературные произведения только иллюстрировали те или иные положения о классовой борьбе. Например, была тема «Крестьянские восстания» - по ней надо было читать тексты о Жакерии, о Пугачеве и «Капитанскую дочку». А в 7-м классе дети проходили тему «Город» и в связи с ней «Медного всадника» Пушкина, «Город желтого дьявола» Горького, «Города-спруты» Верхарна, «Вечерний прилив» Брюсова и «Сломанные заборы» Полетаева".