О бумажных книгах и разночтениях
Из очередного забега на свою старую квартиру привез новую добычу: старинное издание Пушкина, собр. соч. в одном томе. У меня их таких два: есть еще Гоголь, которого я читал в детстве, но Гоголь, хоть и старый, более современный, уже советский, с новой орфографией, 1926 или 29 года, не помню точно. А Пушкин прямо дореволюционный (какого года, определить невозможно, потому что все листы с годом издания утрачены), весь обтрепанный как не знаю что, рассыпавшийся по листочкам, но на удивление почти полный. С кучей гравюр (большая часть из них напечатана по четыре штуки на листе, как комикс). Пронумеровано - вот такого не видывал ни разу, - не по страницам, а по колонкам. То есть вот на одном листе на странице - 229-230, обратная сторона листа - 231-232. Если подумать, откуда он взялся - возможно, бабке Анне выдали на окончание школы, за отличную успеваемость. Короче, конечно, скорее сувенир, чем реально нужная вещь, потому что если мне захочется перечитать «Евгения Онегина» или «Маленькие трагедии», я их лучше на телефон скину. Но все равно.
Тем более, что я уже успел там нарыть кое-что любопытное. По представлению современного дилетанта, классический текст всегда идентичен сам себе: возьми любое издание «Онегина», оно совпадает с любым другим вплоть до запятой (ну, не считая неизбежных очепяток - а в электронных копиях и очепятки совпадают...) На самом деле это так потому, что существует общепринятый вариант текста, считающийся классическим. Есть академическое собрание сочинений, выверенное по лучшим изданиям и черновикам (там, где эти черновики вообще есть), все прочие тексты (от сокращенных собраний сочинений и до школьных хрестоматий) публикуются по этому изданию. Потому и совпадает. На самом деле в реальных прижизненных изданиях несовпадения могли быть весьма значительны: там и цензура потрудилась, и редакторы были, и наборщики от себя опечаточек насажали... И серьезные исследователи текста работают именно с этими разночтениями в том числе, и для них, в отличие от дилетанта, который в последний раз за Пушкина всерьез брался в школе, все не так однозначно.
Вот у меня, допустим, одно из любимых мест - «Сцена из «Фауста», небольшой пушкинский фанфик по пьесе Гете. Я впервые наткнулся на него в десятом классе, когда штудировал лирику Пушкина вдоль и поперек, и очень оно мне тогда зашло под мое тогдашнее умонастроение. И больше всего мне нравился финал:
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый...
Фауст
Все утопить.
Мефистофель
Сейчас.
Вот очень мне эти точки нравились в конце последних двух реплик: спокойно, несуетливо, деловито, скушно, как нечто само собой разумеющееся. «Все утопить. - Сейчас».
Так вот, а этот том у меня сам собою раскрылся на «Сцене из «Фауста». И там: «Все утопить! - Сейчас!» Разумеется, это именно то, чего ожидает русский читатель в данной ситуации: целый корабль утопить, шутка ли! - и, очевидно, редактор счел нужным оправдать ожидания читателя, мало ли что там у Пушкина написано, великие тоже ошибаются.
Столкнувшись с этим, я полез искать еще одно место, которое тоже всегда вызывало у меня вопросы: из «Евгения Онегина», про «восемь робертов». Мы это уже обсуждали когда-то, не стану повторяться: https://kot-kam.livejournal.com/910134.html Собрание сочинений Пушкина у меня, увы, и сейчас «заштабелировано» где-то на той квартире, поэтому заглянуть в него я по-прежнему не могу. Однако же это место в однотомнике я отыскал. Тут, ожидаемо, «восемь роберов» (с одною «б», ударение на первом слоге, согласно размеру). Впрочем, Глюк дал себе труд разобраться в истории этого слова: исконно оно английское rubber, то есть «роббер» (с поправкой на русское произношение), а вариант «роберт» использовался как гиперкоррекция, в восемнадцатом - первой половине девятнадцатого века. Начиная с середины девятнадцатого века «роберт» почти исчезает, всюду «робберы». И, видимо, в изданиях второй половины девятнадцатого века и многих изданиях двадцатого писали «роб(б)еры», а потом скорректировали по пушкинскому написанию, а Пушкин писал таки «роберт». Так что «правильно» «роббер», а у Пушкина - «роберт». Так-то вот. UPD: Причем сам Пушкин (внимание! это - гипотеза, не проверенная и не подтвержденная!) вполне мог говорить "роббер", а "роберты" - это особенность языка его персонажей, деревенских дворян из глубинки, куда все новости и моды доходят с опозданием лет на двадцать; или же, напротив, сам Пушкин говорил "роберт", по старинке, по-московски, в пику "правильному" петербургскому "роббер". Это уж задачка не для легкомысленного дилетанта: для этого придется поднимать словарь языка Пушкина (да, он существует, специальное издание, в десяти, кажется, томах... нет, в четырех), другие тексты, черновики, дневники, письма... Возможно, что мы и никогда этого не узнаем. UPD1: А вот и ответ, по крайней мере, частичный: "Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в дватцать четыре роббера в вист" (Из писем; "Словарь языка Пушкина", том третий, слово "роббер". В ЕО таки "робертов").
И кстати, чтоб два раза не вставать, пушкинские примечания к «Онегину» в этом издании тоже есть, но не все. :-) Примечания к стиху «Девчонки прыгают заране» - «Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха», и «В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками», и «Это значит, - замечает один из наших критиков, - что мальчишки катаются на коньках». Справедливо». - всего этого нет. Может статься, что эти примечания попросту не публиковались в девятнадцатом веке, и их раскопали только в черновиках, а может быть, издателю просто не хотелось выставлять Александр Сергеича шутом гороховым (каковым он, несомненно, был).
Вот для чего надобно хранить бумажные книги. Электронная книга (которые я вообще-то так люблю!) - это всегда точная копия, идентичная себе самой. На какой книжный сайт ни зайди, будь то пиратская библиотека, будь то Литрес, имеющий бесстыдство драть с читателя деньги за не ими отсканированного Пушкина, всюду вы найдете ту же самую копию «Онегина», с «робертами». В лучшем случае это будет факсимиле в pdf. Обычному читателю этого и довольно; но у вас не будет повода задуматься, как же было на самом деле и в чем разница.
Тем более, что я уже успел там нарыть кое-что любопытное. По представлению современного дилетанта, классический текст всегда идентичен сам себе: возьми любое издание «Онегина», оно совпадает с любым другим вплоть до запятой (ну, не считая неизбежных очепяток - а в электронных копиях и очепятки совпадают...) На самом деле это так потому, что существует общепринятый вариант текста, считающийся классическим. Есть академическое собрание сочинений, выверенное по лучшим изданиям и черновикам (там, где эти черновики вообще есть), все прочие тексты (от сокращенных собраний сочинений и до школьных хрестоматий) публикуются по этому изданию. Потому и совпадает. На самом деле в реальных прижизненных изданиях несовпадения могли быть весьма значительны: там и цензура потрудилась, и редакторы были, и наборщики от себя опечаточек насажали... И серьезные исследователи текста работают именно с этими разночтениями в том числе, и для них, в отличие от дилетанта, который в последний раз за Пушкина всерьез брался в школе, все не так однозначно.
Вот у меня, допустим, одно из любимых мест - «Сцена из «Фауста», небольшой пушкинский фанфик по пьесе Гете. Я впервые наткнулся на него в десятом классе, когда штудировал лирику Пушкина вдоль и поперек, и очень оно мне тогда зашло под мое тогдашнее умонастроение. И больше всего мне нравился финал:
Мефистофель
Корабль испанский трехмачтовый,
Пристать в Голландию готовый...
Фауст
Все утопить.
Мефистофель
Сейчас.
Вот очень мне эти точки нравились в конце последних двух реплик: спокойно, несуетливо, деловито, скушно, как нечто само собой разумеющееся. «Все утопить. - Сейчас».
Так вот, а этот том у меня сам собою раскрылся на «Сцене из «Фауста». И там: «Все утопить! - Сейчас!» Разумеется, это именно то, чего ожидает русский читатель в данной ситуации: целый корабль утопить, шутка ли! - и, очевидно, редактор счел нужным оправдать ожидания читателя, мало ли что там у Пушкина написано, великие тоже ошибаются.
Столкнувшись с этим, я полез искать еще одно место, которое тоже всегда вызывало у меня вопросы: из «Евгения Онегина», про «восемь робертов». Мы это уже обсуждали когда-то, не стану повторяться: https://kot-kam.livejournal.com/910134.html Собрание сочинений Пушкина у меня, увы, и сейчас «заштабелировано» где-то на той квартире, поэтому заглянуть в него я по-прежнему не могу. Однако же это место в однотомнике я отыскал. Тут, ожидаемо, «восемь роберов» (с одною «б», ударение на первом слоге, согласно размеру). Впрочем, Глюк дал себе труд разобраться в истории этого слова: исконно оно английское rubber, то есть «роббер» (с поправкой на русское произношение), а вариант «роберт» использовался как гиперкоррекция, в восемнадцатом - первой половине девятнадцатого века. Начиная с середины девятнадцатого века «роберт» почти исчезает, всюду «робберы». И, видимо, в изданиях второй половины девятнадцатого века и многих изданиях двадцатого писали «роб(б)еры», а потом скорректировали по пушкинскому написанию, а Пушкин писал таки «роберт». Так что «правильно» «роббер», а у Пушкина - «роберт». Так-то вот. UPD: Причем сам Пушкин (внимание! это - гипотеза, не проверенная и не подтвержденная!) вполне мог говорить "роббер", а "роберты" - это особенность языка его персонажей, деревенских дворян из глубинки, куда все новости и моды доходят с опозданием лет на двадцать; или же, напротив, сам Пушкин говорил "роберт", по старинке, по-московски, в пику "правильному" петербургскому "роббер". Это уж задачка не для легкомысленного дилетанта: для этого придется поднимать словарь языка Пушкина (да, он существует, специальное издание, в десяти, кажется, томах... нет, в четырех), другие тексты, черновики, дневники, письма... Возможно, что мы и никогда этого не узнаем. UPD1: А вот и ответ, по крайней мере, частичный: "Здесь объедаюсь я вареньем и проиграл три рубля в дватцать четыре роббера в вист" (Из писем; "Словарь языка Пушкина", том третий, слово "роббер". В ЕО таки "робертов").
И кстати, чтоб два раза не вставать, пушкинские примечания к «Онегину» в этом издании тоже есть, но не все. :-) Примечания к стиху «Девчонки прыгают заране» - «Наши критики, верные почитатели прекрасного пола, сильно осуждали неприличие сего стиха», и «В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками», и «Это значит, - замечает один из наших критиков, - что мальчишки катаются на коньках». Справедливо». - всего этого нет. Может статься, что эти примечания попросту не публиковались в девятнадцатом веке, и их раскопали только в черновиках, а может быть, издателю просто не хотелось выставлять Александр Сергеича шутом гороховым (каковым он, несомненно, был).
Вот для чего надобно хранить бумажные книги. Электронная книга (которые я вообще-то так люблю!) - это всегда точная копия, идентичная себе самой. На какой книжный сайт ни зайди, будь то пиратская библиотека, будь то Литрес, имеющий бесстыдство драть с читателя деньги за не ими отсканированного Пушкина, всюду вы найдете ту же самую копию «Онегина», с «робертами». В лучшем случае это будет факсимиле в pdf. Обычному читателю этого и довольно; но у вас не будет повода задуматься, как же было на самом деле и в чем разница.