Взлет и падение государственно-олигархического капитализма в России
Крот русской истории чрезвычайно трудолюбив, но, так как он роет вслепую, пути русской истории оказываются неисповедимы...
Режим, созданный исключительно с охранительными целями и поставивший перед собой задачу заморозить русское общество на десятки лет вперед, сам того не желая, производит глубочайшую революционную вспашку этого общества, приближая свой неминуемый финал. Русское общество вошло в эпоху Путина одним, а выйдет из нее совершенно другим. И все это не вследствие «подрывной» работы вражеских сил, а благодаря действию объективных законов истории, суровость которых в России, в отличие от законов юридических, не может быть смягчена их неисполнением. Бог посылает исцеление до хворобы, сразу закладывая в конструкцию очередного «русского мира» механизм его самоликвидации.
Неототалитарный уклад современной России, вдохновляющий одних и пугающий других своей неуязвимостью, на самом деле внутренне нестабилен. Это «политический изотоп» с довольно коротким (по историческим меркам) периодом полураспада. Являясь высшей и последней стадией развития посткоммунистического олигархического капитализма, он должен в завершающей фазе своей эволюции разлагаться естественным путем на два составных элемента: государственный капитализм и полицейское государство. Из этого материала в отдаленном будущем сформируется экономическая и политическая платформа для какой-нибудь новой «революции сверху», которая, наконец, капитализирует во что-то существенное все те качественные перемены, которые произошли в российском обществе после распада СССР.
Русский политический цикл ― реформаторство, государственный террор и полицейское государство
В праве важную роль играет категория «подразумеваемое значение» ― нечто не произнесенное, но имевшееся в виду. В истории не менее важную роль играет «подразумеваемая цель» ― некая идеальная, но на деле недостижимая точка, в которую общество стремится вернуться «по умолчанию» после каждого отклонения от заданной исторической траектории. В течение последних ста лет такой «подразумеваемой целью» для русской истории является вовсе не движение вперед к либеральной демократии, как полагает прогрессивная общественность, а возвращение назад к полицейскому государству.
Политический цикл в России состоит из трех основных фаз: стремительного взлета, резкого падения и долгого плавного набора высоты, чтобы совершить новый взлет, но уже с другой исторической «отметки». Обычно сначала следует мощный реформаторский рывок в сторону «Европы» (русская мечта), потом такой же сильный «отскок» назад в традиционализм (русский страх) и, наконец, мучительные попытки «вылепить» из этого гибрида модерна с архаикой «регулярное» бюрократическое государство (русское счастье). В конце последней фазы режим, как правило, впадает в «декаданс», подготовляя смену эпох. Сегодня Россия находится внутри «посткоммунистического» цикла на этапе перехода в завершающую фазу ― формирования полицейского государства.
Третьей фазе в этом цикле, как правило, уделяется мало внимания. Однако я бы не стал высокомерно-пренебрежительно к ней относиться, как к какой-то промежуточной цели. Полицейское государство ― это пока лучшее, что было в истории российской государственности, потому что настоящей демократии, тем более либеральной, в ней не было никогда. Хотя полицейское государство и враждебно духу либерализма, но, в отличие от обычной русской деспотии (самодержавной, коммунистической или посткоммунистической), в нем действуют хотя бы неправовые законы. Оно является важной транзитной «орбитальной станцией» для будущих полетов в далекий «либеральный космос».
Дважды за столетие русское общество пыталось обмануть свою историю и прыгнуть через несколько исторических ступенек вверх, сразу в либеральную демократию. Дважды после этого оно срывалось вниз и оказывалось в каменном мешке: сначала в «тоталитарном» при Сталине, а потом в «неототалитарном» ― современном. Советской России потребовалось чуть больше тридцати лет (если считать с 1953 года), чтобы превратить себя из «чрезвычайного» в более-менее «регулярное» государство. Но затем случилась перестройка, завершившаяся падением в ту же большевистскую яму, но с меньшей высоты. Теперь посткоммунистической России предстоит ощупью подниматься с этого «дна» ― сначала до отметки «полицейское государство» и лишь потом куда-нибудь выше. Подъем этот будет достаточно долгим и, скорее всего, составит политическое содержание всего ближайшего этапа русской истории.
Что же будет подъемной силой: непримиримая оппозиция, «либеральные» агенты в правительстве, массовые социальные протесты, интриги иностранных разведок? Отнюдь, это сделает сама власть собственными руками, развиваясь в соответствии со своей логикой. В России созрел новый «фазовый переход» внутри посткоммунистического цикла ― от «контрреволюционности» к «регулярности». Он обусловлен эволюцией олигархического капитализма, родившегося из варварской приватизации девяностых и полностью переродившегося по ходу не менее варварской национализации нулевых.
Развитие олигархического капитализма в России: между «черной приватизацией» и «серой национализацией»
Четверть века посткоммунистической российской истории протекли в узком коридоре возможностей, заданном «черной приватизацией» и «серой национализацией».
О том, что история посткоммунистической России развивалась под несчастливой звездой стихийной приватизации, которая наложила негативный отпечаток практически на все стороны экономического, социального и политического развития страны, мне приходилось писать не раз, в том числе и на страницах «Новой газеты». В целом о порочности не столько идеи приватизации, сколько ее конкретного сценария, при котором она в значительной мере свелась к «самозахвату» государственной собственности представителями бывшей советской номенклатуры в союзе с криминалитетом, сказано очень много. Но негативные последствия «черной приватизации» не идут ни в какое сравнение с катастрофическими последствиями реализованного в России десять лет спустя проекта «серой национализации».
Олигархический капитализм в России никто не планировал, он возник на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого столетия «естественным путем», не столько благодаря действию власти, сколько благодаря ее бездействию. Дело не в том, что государство навязало обществу приватизацию, а в том, что оно фактически самоустранилось от контроля над ней, положившись на «рыночную стихию». При полном отсутствии даже намека на гражданское общество в посткоммунистической России «свободная приватизация» открыла путь для насильственного захвата и перераспределения ставшего бесхозным «наследства» представителями бывшей советской номенклатуры в союзе с криминалитетом.
Удивительно не то, что стихийная приватизация привела к беспрецедентной концентрации богатства на одном общественном полюсе и обнищанию ― на другом, а то, как молниеносно это все произошло, ― весь процесс размежевания фактически уместился в «пятилетку» между 1989 (фактическая приватизация началась задолго до того, как о ней было публично объявлено) и 1994 годами. Во второе президентство Бориса Ельцина Россия вошла уже состоявшейся олигархической «псевдоконституционной монархией», в которой экономическая и политическая жизнь страны контролировалась очень узким кругом лиц.
Олигархический капитализм оказался экономически крайне неэффективен и поэтому нестабилен. Триггером его первого системного кризиса стало неудачное сочетание внутренних и внешних факторов ― поражение федерального центра в войне на Кавказе и резкое падение мировых цен на энергоносители, приведшее к дефолту. Кризис выявил полную дисфункциональность ельцинского псевдодемократического государства и привел к тому, что в 1998 году в России сложился пазл революционной ситуации.
Знаменитая операция «преемник», несмотря на свой «мирный» характер и формальную легитимность, была классическим «дворцовым переворотом», устроенным олигархами в их же собственных интересах. Ельцин никогда не отказался бы от власти, несмотря ни на какие проблемы со здоровьем, если бы не угроза революции. Олигархи никогда бы не осмелились на контролируемую смену режима, если бы не угроза его неконтролируемого падения.
Теоретически из революционной ситуации, сложившейся на рубеже веков, у России было два выхода ― через устранение олигархического капитализма и через его оптимизацию. Но практически выбирать было не из чего, потому что после трех государственных переворотов ― 1993, 1996 и 1999 годов власть в стране полностью контролировалась олигархами. У Путина, ставшего президентом России благодаря «олигархическому консенсусу», не было другого пути, как искать выход из кризиса исключительно через оптимизацию олигархического режима, а не через его демонтаж.
И система была преобразована из олигархической в государственно-олигархическую, в которой бюрократия (номенклатура) становится равноправным участником олигархического правления. Влияние старого посткоммунистического «боярства» ослабло, а влияние нового посткоммунистического «дворянства» выросло. Реорганизация была произведена в интересах олигархии как класса, но в ущерб эгоистичным интересам отдельных олигархов. Некоторые из них реально существенно пострадали, но олигархия в целом только выиграла от этих преобразований.
Справедливости ради надо сказать, что выиграли от путинских нововведений не только олигархи, но и все общество, причем как экономически, так и политически. Оптимизация привела к временной стабилизации, непосредственная угроза государственной дезинтеграции была предотвращена, а общий уровень жизни существенно возрос. Память об этих достижениях до сих пор является главным политическим капиталом и самой надежной подушкой политической безопасности режима. Все, однако, имеет свою цену.
Государственно-олигархический капитализм ― от олигархии к фаворитизму
Сегодня мало кто помнит о том, что Владимир Путин, как и многие русские «самодержцы», начинал свою миссию в традиционной либерально-реформаторской парадигме ― в смысле хотел «углубить и улучшить» рыночные реформы и демократию. Но дело быстро не заладилось, в том числе, но не только, из-за своеволия тех самых олигархов, которые вдохнули жизнь в его президентство. Тогда и был явлен России альтернативный сценарий, предполагавший «усмирение олигархов» и подчинение их «власти государя», известный как «доктрина Сечина», по имени его главного архитектора и вдохновителя.
На подготовку «серой национализации» ушло приблизительно столько же времени, сколько на «черную приватизацию». Разгонный этап уложился в исторический зазор между первым и вторым делами ЮКОСа ― первым приговором Ходорковскому был дан старт, вторым ― подвели черту. В 2003 году олигархи уже практически лишились политического влияния, но еще оставались серьезной экономической силой. После 2010 года они в значительной мере утратили и свое экономическое влияние.
Катализатором «серой национализации» в значительной степени стал экономический кризис 2008―2009 годов, заставивший Кремль перейти в режим «ручного управления» экономикой. Нормальной практикой стало «согласование» олигархами основных экономических решений с властями. С этого времени в России нельзя ничем существенным владеть, пользоваться и распоряжаться без разрешения правительства. К тем, кто не усвоил этого правила, почти открыто стали применяться уголовные репрессии.
Пример Ходорковского оказался настолько показательно-убедительным, что никто больше не пытался сопротивляться. Многократно перекредитованные в госбанках, обессилевшие «олигархические империи» стали стремительно сращиваться с государством, а их владельцы ― превращаться в «доверительных управляющих» и «рантье». Государство наделило «спецслужбы» функцией «регулятора рынка» и с помощью полностью управляемого уголовного правосудия стало активно перераспределять активы.
В соответствии с «доктриной Сечина», фискальный и следственный аппараты стали рассматриваться как мощный рычаг давления на предпринимателей. Уголовные дела превратились в эффективный инструмент разрешения корпоративных споров в пользу контролируемых властью хозяйственных субъектов. Спецслужбы, в свою очередь, решая поставленные перед ними задачи, начали активно привлекать к работе криминальные структуры. Криминальные «генералы», таким образом, окончательно легализовались и стали частью российского номенклатурно-олигархического истеблишмента.
Но, решая одну проблему, власть породила другую, еще более серьезную. Свято место пусто не бывает, и на место старых, порожденных несправедливой приватизацией олигархов пришли новые, возникшие из еще более несправедливой национализации. В первой четверти XXI века в Россию вернулся «фаворитизм» ― позорное явление, изжитое в России, по авторитетному мнению Ричарда Пайпса, еще в середине XIX века Николаем I. На волне стремительного огосударствления экономики в России возникла «каста неприкасаемых» ― группа тесно связанных с бизнесом чиновников, поставивших себя вне закона (точнее ― «над законом»). Символом этого перерождения стало дело Магнитского, продемонстрировавшее полную беззащитность как общества, так и самого государства перед новыми «фаворитами». Дело ЮКОСа и дело Магнитского являются двумя самыми толстыми томами в «Большой рейдерской энциклопедии» Российской Федерации.
Военно-олигархический капитализм ― контрреволюция пожирает своих бенефициаров
Когда последствия грабительской приватизации преодолеваются путем еще более грабительской национализации, результатом может быть только возвращение к истокам ― то есть к той самой революционной ситуации, страх перед которой породил этот режим. Нет ничего неожиданного в том, что следствием «серой национализации» стала тотальная, возведенная в ранг государственной политики коррупция. Это не сбой системы, не случайность, а запрограммированный результат, та «разумная цена», которую приходится платить за контроль государства над олигархией. Триггером новой революционной ситуации стали парламентские и президентские выборы 2011―2012 годов, но ее действительные причины никак не связаны с выборами.
Истоки городских протестов («болотного движения») в России в 2011―2012 годах и второй «оранжевой революции» (Майдана) на Украине в 2013―2014 годах внешне одни и те же ― острая реакция общества на коррупционно-криминальное перерождение власти. Однако итоги выступлений оказались совершенно разными: если на Украине произошла «революция снизу», то в России ― «контрреволюция сверху». Потенциал украинской революции оказался существенно переоценен, в то время как преобразовательная энергия «русской контрреволюции» оказалась сильно недооценена.
Случившийся в России в 2014―2015 годах политический и конституционный переворот не осмыслен как контрреволюция, которая меняет жизнь общества в не меньшей степени, чем революция. Контрреволюция ― это и есть революция, но достигающая своих целей окольным путем, двигаясь к «звездам» сквозь «тернии». Она обеспечивает сохранение режима, но при этом незаметно меняет его природу. С высоты сегодняшнего дня можно сказать, что режим в «контрреволюционной» России поменялся гораздо сильнее, чем на «революционной» Украине.
Дело в том, что контрреволюция достигает своих конечных целей в два этапа. На первом этапе она осуществляет мобилизацию общества с целью подавления революции, а на втором без особого шума реализует значительную часть задач несостоявшейся революции. В этом нет ничего специфически русского, так устроена любая настоящая реакция. А поскольку непосредственными задачами протестного движения были борьба с тотальной коррупцией и произволом «государственных олигархов», то именно эти цели со временем стали по умолчанию частью «реакционной» повестки дня.
Главной новостью «русской весны» является вовсе не возвращение Крыма ― это только острая приправа к блюду. Основное блюдо ― перемена в отношениях между властью и элитами. В 2014 году ради спасения режима русская власть вышла из «партнерства» с «номенклатурной олигархией» и поставила себя над ней, фактически введя в стране бессрочное чрезвычайное положение. Несмотря на все «либеральные» декорации, которые с тех пор время от времени заносят на сцену (вроде освобождения Ильдара Дадина), Россия теперь находится в перманентном мобилизационном состоянии (фактически в состоянии войны).
Государственно-олигархический капитализм переродился в военно-олигархический. Финальное и особо изощренное выламывание рук посткоммунистическим олигархам как первого, так и второго призыва происходит под звуки «Прощания славянки». Россия вышла из несостоявшейся революции в наглухо застегнутом армейском френче. Такой режим жизнеспособен ровно до тех пор, пока действует страх, поэтому террор стал постоянным и необходимым атрибутом системы.
Если в России и есть сегодня что-то по-настоящему гибридное, то это «37-й год». Особенность момента состоит в том, что сегодня машина террора, как и 80 лет назад, начала работать автоматически. Она обрушивает шквал репрессий на общество, не нуждаясь больше в наводчике. Снаряды ложатся в непредсказуемо случайном порядке, в том числе не только на головы политических оппонентов, но и на головы олигархов и чиновников, силовиков и решал, то есть тех, кто является плотью от плоти системы. Никто больше не может чувствовать себя в безопасности только потому, что он находился когда-то в «зоне дружбы» с Владимиром Путиным. Дело Улюкаева стало символом новых правил игры ― если за кем-то еще не пришли, то только потому, что его очередь еще не наступила.
Вертикаль власти больше не пронзает общество как шампур в шашлыке, а торчит над этим обществом как памятник Петру I на Стрелке Москвы-реки. В этой системе нет господ, здесь все рабы на одной галере, все равны в бесправии, но не все еще это осознали. Если революции пожирают своих детей, то контрреволюции пожирают своих бенефициаров. У военно-олигархического капитализма нет иных бенефициаров, кроме обезличенной «системы», которая работает исключительно на свое самосохранение. Пока это лишь тенденция, но «процесс пошел», и траектория понятна.
Полицейское государство и олигархия: Игорь Сечин как зеркало русской контрреволюции
«Доктрина Сечина» исчерпала себя в момент своего триумфа. Оптимизация олигархического капитализма, составлявшая смысл всей эпохи Путина, помимо воли ее архитекторов переросла в его демонтаж. За очень короткий по историческим меркам срок Россия прошла путь от просто олигархического капитализма к государственно-олигархическому и, наконец, к военно-олигархическому. Теперь в повестке дня у нее ― просто государственный капитализм, при котором и олигархи, и фавориты будут такими же, как и все, запуганными обывателями, лишенными политических и даже экономических прав, но которым власть разрешила (пока еще) быть богатыми.
Политической надстройкой над государственным капитализмом является полицейское государство ― регулярное, универсальное, но не свободное. Это государство враждебно олигархам и фаворитам, как и любым другим «нерегулярным» силам. Поэтому архитекторам «государственно-олигархического капитализма» придется определиться, что они больше любят: себя в «системе» или «систему» в себе. Стройка завершена, режиму больше не нужны «инженеры человеческих душ», остались вакансии только для «чернорабочих», готовых заниматься «сервисным обслуживанием» режима. Либо олигархи и фавориты станут винтиками созданной ими машины, либо эта машина их переедет. Или Сечин должен стать Сердюковым, или он рано или поздно повторит судьбу Сердюкова. Так или иначе, но последняя фаза развития государственно-олигархического капитализма обещает быть очень бурной.
Все действительное в русской истории если не разумно, то хотя бы логично. Сначала в ходе перестройки активное меньшинство навязало архаичному советскому большинству правила игры, которые общество не готово было усвоить в силу имевшихся культурных ограничений. Затем, отказавшееся от старых правил, но неспособное жить по новым, общество впало в смуту. Для того чтобы подавить смуту, уже другому, не менее активному меньшинству пришлось положить общество под тоталитарный пресс (не такой мощный, как 80 лет назад, но идентичный по конструкции). Общество, следуя инстинкту самосохранения, легло под этот пресс практически без сопротивления и начало под ним «преть», незаметно для самого себя превращаясь в очень полезные социальные удобрения. Все это создает хорошую почву для превращения деспотического государства в полицейское, а уже полицейское государство, в свою очередь, имеет неплохие шансы для дальнейшей эволюции в нечто более свободное, с помощью очередной русской «перестройки» ― революции сверху. Не очень романтично, очень нескоро, но смотрится как наиболее вероятный сценарий, при условии, если «нормальный» ход русской истории не будет прерван большой войной или серией глобальных катастроф (природных или техногенных).
Третья «перестройка», отдаленная неизбежность которой вызывает мало сомнений, обещает быть более успешной, чем две предыдущие, именно благодаря тому, что историческая почва для нее гораздо лучше подготовлена. Конечно, никто не знает, сколько времени нужно для полной «рекультивации» земель. Библейские сюжеты подсказывают, что не меньше сорока лет. Если считать от начала первой «перестройки», то выходит приблизительно 2025 год. К этому времени у «пресса» как раз истекут все «гарантированные сроки»...
Владимир Пастухов
Доктор политических наук. University College of London
https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/03/22/71873-doktrina-sechina