Расхождение слова и дела
Оригинал взят у jlm_taurus в Николай Сергеевич Леонов, руководитель информационно-аналитического отдела КГБ 1973-83
Николай Сергеевич Леонов, генерал-лейтенант КГБ, сотрудник внешней разведки, профессиональный историк.
Из книги "Лихолетье"
*****
"...14 мая 1975 г. к нам в разведку приехал тогдашний директор Экономико-математического института Академии наук СССР академик Николай Прокопьевич Федоренко. Он пытался решить задачу автоматизации обработки всех экономических показателей по народному хозяйству страны, чтобы кардинально улучшить управление им. Академик нарисовал обобщенную картину положения в стране, что было важно для нас, разведчиков, проводивших все свое основное время в изучении зарубежных стран и их проблем. Вот как выглядело основное содержание его выступления по сохранившимся записям: «Хозяйство у нас большое, разлапистое. За все первое десятилетие советской власти (1918-1928 гг.) в капитальное строительство было вложено 1,5 млрд, рублей, а сейчас ежегодно вкладываются 80 млрд, в сопоставимых ценах. В стране 120 млн человек наемного труда, что соответствует 50 % населения. 300 тыс. предприятий промышленного и сельскохозяйственного производства трудятся над выполнением планов.
Признаком здоровой экономики является ее преимущественный рост за счет научно-технического прогресса. Если 2/3 всего прироста годового производства идут за этот счет, а 1/3 - за счет экстенсивного развития, тогда можно не беспокоиться за судьбу страны. У нас эти цифры стоят как раз в обратном порядке.
Мы обогнали США по общим объемам произведенных капиталовложений, а общее производство едва достигает 60 % их уровня. У нас посевных площадей в 1,8 раза больше, чем в США, но зерна не хватает постоянно в тревожно нарастающих объемах. Мы просим хлеба не краюшками, а миллионами тонн. Мы превзошли США по производству стали, цемента, угля, но эти товары остаются остродефицитными. Их странным образом не хватает.
Сметные и реальные стоимости строительства разнятся, как небо и земля, иногда даже в 2-3 раза. В США даже нет такого понятия, как «время, отведенное на освоение новой техники»: построенный завод сразу начинает давать продукцию в полную силу, а у нас освоение мощностей занимает четыре-пять лет. Ручной труд в СССР составляет 60 % в промышленности, 80 % - в сельском хозяйстве, 70 % - в торговле, 60 % - в строительстве, 50 % на транспорте. Откуда взять рабочие руки, если рождаемость падает из года в год?» А дальше в дневнике следует такая запись: «В общем, от его выступления то смех, то слезы пробирали аудиторию… Картинка получилась действительно “веселенькой”. Но самое грустное - это тупиковая философия, отсутствие путей выхода из углубляющейся стагнации.
Красноречивый академик, саркастически обыгрывавший все данные о нашем горе-печали, как только перешел к теме “что делать?”, стал бубнить под нос что-то маловразумительное, иссиня-бледное. Кроме призывов к улучшению управления производством, мы ничего не поняли, а дело явно не только в совершенствовании административного аппарата».
Выступавшему было задано очень много вопросов. Разговор получился тяжелый, но честный. Слушатели вышли из зала взъерошенные, приговаривая: «Н-н-да! Ну и ну!» Я тоже был изрядно подавлен и угнетен: «Неужто мы уверенно проигрываем экономическое соревнование - главную форму утверждения социализма? Война “горячая” невозможна, а победы в мирном соперничестве не видно сквозь непроходимые джунгли наших социальных и экономических непорядков».
Вспоминаю об этом выступлении только потому, что оно состоялось пару месяцев спустя после эйфорического XXV съезда партии, когда было ой как далеко до тех времен, в кои можно стало говорить об этом безбоязненно. Да и сам разговор состоялся в разведке, руководство которой только-только принял В. А. Крючков."
Наши социологи стали уже громко говорить о создании новой исторической категории - «советский народ». И все-таки реальность была совсем не той, которую задумывали творцы социализма в теории и на практике. Нового человека создать так и не удалось. Более того, почему-то люди скорее менялись в худшую сторону.
Размышления приводили к грустным выводам: повседневная практика советской действительности убивала те человеческие качества, которые теоретически постулировала социалистическая мысль. Сталинские репрессии отучили от смелости в отстаивании своих взглядов, от помощи товарищу, попавшему в беду, да мало ли от чего еще.
Генофонд народа был основательно подорван за годы XX века. Из первых полвека 15 лет Россия непрерывно воевала (русско-японская война, первая мировая, гражданская, финская, вторая мировая), потеряв в общей сложности 35-37 млн молодых здоровых мужчин. На фронтах всегда в первую очередь гибнут самые смелые, честные, совестливые люди. Даже во время войны лучше выживают симулянты, трусы, приспособленцы, от которых, скорее всего, будут рождаться такие же дети. Русские пословицы всегда точны: «Яблоко от яблоньки недалеко падает».
В годы коллективизации и сопутствующего ей раскулачивания были уничтожены миллионы самых крепких крестьян-хозяев, тех, кто к обычным сельским занятиям добавлял работу на крупорушках, мельницах, маслобойках, в дубильных мастерских и т. д. Руководство сельским хозяйством с тех пор всегда находилось в руках людей, любивших командовать, но не умевших трудиться и неспособных разумно организовать труд сельских тружеников. С конца 20-х годов русский крестьянин как тип человека был глубоко и очень надолго исковеркан.
Репрессии 30-х годов вновь ударили по самому ценному человеческому материалу. Волокли в застенки и ставили к стенке тех, кто имел смелость высказать свое мнение, кто отказывался писать доносы, оговоры, кто не желал стрелять в невинных. Выживали подхалимы, провокаторы, трусы и доносчики.
Вся наша жизнь превращалась в страшное ситечко, сквозь которое фильтровалось в будущее все низкопробное человеческое отребье, а большая часть того материала, которое Библия называет «солью земли», выбрасывалась в виде исторического шлака. Теперь нам нечего удивляться, что пьянство стало всеобщим и не бытовым, а патологическим. Им поражены все сферы общества - от самых заоблачных до бомжей. С таким человеческим материалом светлое здание счастливого будущего не построишь.
В гораздо большей степени эти процессы затронули верхушечную часть общества, что и выразилось в деградации нашего политического истеблишмента, в канонизации клятвопреступничества, расцвете пошлейшего словоблудия, умственной и организационной импотенции.
Расхождение слова с делом стало, на мой взгляд, главной «черной дырой», в которую провалились все наши титанические усилия по созданию нового человека. Нельзя проповедовать правдивость и одновременно лгать на каждом шагу, призывать к скромности и быть воплощением чванливости, твердить о демократии и всячески отодвигать граждан страны от участия в управлении.
Справедливый лозунг социализма «От каждого - по способностям, каждому - по труду», который практически действует в развитом капиталистическом обществе, в реальной жизни СССР вовсе не действовал. Вместо способных наверх выталкивались те, кто имел связи, протекцию, не чурался подхалимажа. Вместо дохода по труду насаждалась уравниловка. В результате действия этих причин и остановилась вся общественная машина, вконец разладились взаимоотношения народа и власти, началось гниение человеческой души.
Примеров разложения с каждым днем приходилось видеть все больше и больше. Министр культуры Екатерина Фурцева, та самая, которая распекала нас в 1952 году, будучи первым секретарем Фрунзенского райкома партии, за то, что мы якобы нарушили коммунистическую мораль, когда выступили на защиту оболганных товарищей, была уличена в том, что строила личную дачу из материалов, которые выделялись на реконструкцию Большого театра. Когда ее упрекнули в этом на политбюро, она вспыхнула и бросила в лицо сидевшим: «Нечего меня обвинять, на себя посмотрите!»
Стыдно было даже слышать, к примеру, о том, что тогдашний председатель Союза общества Красного Креста и Красного Полумесяца, Герой Советского Союза Троян была снята со своего поста за то, что присвоила 100 кг шерсти-мохер, поступившей в фонд оказания помощи жертвам стихийных бедствий."
В начале декабря 1982 года в самом засекреченном варианте тассовских информационных материалов был опубликован доклад ЦРУ о потреблении алкогольных напитков в СССР. Из него вытекало, что в СССР эта отрава съедает 17 % всего семейного бюджета, в то время как в капстранах эти расходы составляют от 1 до 6 %. Никакая цифровая статистика не учитывает производство самогона, самого разрушительного для здоровья зелья.
Уровень потребления алкоголя определяет и качество рабочей силы, и качество выпускаемой продукции. Рост потребления спиртных напитков - верный признак заболевания общества. Несколько позже в изложении французского агентства Франс Пресс мне довелось прочитать секретную записку, составленную в Академии наук СССР и посланную в ЦК КПСС (наши секреты частенько стали попадать на Запад). Там говорилось, что в СССР происходит сплошная алкоголизация населения, что 40 млн человек, или 1/6 всей популяции, систематически пьянствует. Ежегодно умирает от последствий постоянного потребления водки 1 млн человек.
По данным документа, 16,5 % всех детей рождаются дебилами, то есть опять-таки 1/6 часть. Государство выручает в год за счет продажи винно-водочных изделий 45 млрд, руб., а теряет 180 от прогулов, болезней, травм, производственного брака. Нам едва ли хватало прибыли от водки на строительство новых вытрезвителей, психбольниц, школ для умственно отсталых детей. Излишне говорить, что 85 % всех убийств, изнасилований, грабежей происходят после обильных возлияний.
Только усиленно спаиваемый властями народ мог столько времени и так безразлично относиться к своей судьбе. Ни в лице церкви, ни в лице интеллигенции народ не нашел духовных пастырей, которые помогли бы ему встать на ноги.
В те годы Министерство внутренних дел впервые зафиксировало в Советском Союзе массовое появление бродяжничества. В 1983 году были выявлены 390 тыс. взрослых, «не занятых общественно-полезным трудом». Официальная мораль социализма гласила: «Кто не работает, тот не ест». Поэтому выявленные бездельники, захребетники, приживалы, «коты» и пр. подлежали принудительному «трудоисправлению». В том же 1983 году были осуждены таким образом 73 тыс. человек, остальным задержанным удалось отвертеться, сославшись на то, что они живут временно на средства родителей, на доходы от приусадебных участков, на сбережения и пр."
Окончилась эпоха, длившаяся 18 лет и один месяц. Официально она была окрещена как «эпоха застоя», но эта характеристика не отражает ее существа.
Это было время разложения всей социально-экономической системы. Сам факт распада был уже осознан верхушкой правящей элиты. Любопытно, что ни один из представителей партийно-государственного руководства не использовал своего влияния для того, чтобы направить своих отпрысков по пути партийно-государственной карьеры. Она им уже представлялась опасной и бесперспективной. Модным и почти поголовным увлечением стало направлять своих детей за рубеж в дипломатические представительства. Сын Брежнева Юрий был торгпредом в Швеции, сын Громыко - советником-посланником в Англии, сын Андропова работал в МИД, а потом был послом в Греции и т. д. Такая же картина наблюдалась и во втором, и третьем эшелонах партгосаппарата. У заместителя заведующего отделом ЦК О. Б. Рахманина, уже упоминавшегося в качестве лидера «ястребов» по китайскому вопросу, сын работал в советском посольстве в Вашингтоне (хотя по образованию и опыту работы был востоковедом-китаистом). Поскольку условия оплаты труда в Вашингтоне лучше, чем в Пекине, то Рахманин стал хлопотать и добился того, чтобы в Вашингтон уехал работать вторым секретарем и его зять Андрей Ефимов, который также был «восточником». Одним словом, наблюдалось повальное бегство с Родины, от ее забот, от ее проблем.
Того, что знала жреческая партийная верхушка, не должен был знать народ. И для него штатные «теоретики» придумывали цветастые декорации вроде «общенародного государства», «общества развитого социализма», «новой исторической общности - советского народа» и пр.
Приход к власти Андропова был воспринят всей страной с облегчением. Угасшие было надежды реанимировались, то обстоятельство, что свою известность Андропов приобрел в КГБ, не стало непреодолимым препятствием. Многие даже записывали ему в плюс доскональное знание проблем страны и возможность с помощью аппарата КГБ победить коррупцию. Наконец-то жуликам, очковтирателям, проходимцам будет поставлен заслон! Как бы отвечая на ожидания народа, в течение всех дней, пока длился официальный траур, по телевидению непрерывно передавали фильмы о героях пятилеток, революции, гражданской войны: «Коммунист», «Мать», «Ленин в 1918 году», «Депутат Балтики», «Мы из Кронштадта», «Фронтовики» и др. Нам, разведчикам, тоже хотелось, чтобы экранная героика стала той реальной духовной средой, в которой приходится жить.
Прошел месяц с небольшим после похорон Брежнева. И пошли кадровые изменения, явно ориентированные на хозяйственную проблематику. Был создан экономический отдел ЦК и во главе его поставлен 53-летний Н. И. Рыжков. Ему дали ранг секретаря ЦК, чтобы повысить авторитет среди партийной иерархии. Теперь руководил промышленностью в качестве партийного куратора тоже молодой секретарь ЦК Долгих, а сельским хозяйством занимался 50-летний Горбачев. «Ну, три витязя, напрягитесь!» - мысленно умоляли мы эту троицу, от успеха работы которой зависело очень многое.
Непосредственно для разведки и Комитета госбезопасности наступили светлые дни. Дело в том, что за полгода до смерти Брежнева, когда Андропов ушел на работу в ЦК, на место председателя КГБ был назначен В. В. Федорчук, прежде занимавший пост председателя КГБ Украины. Эти месяцы стали настоящим испытанием разведки на выживаемость. Федорчук был воплощением солдафонского духа. Ничего не смысля в международных делах и не желая разбираться в них (ни разу не собрал специалистов и не попросил доклада ни по одному вопросу), он буквально терроризировал Первое главное управление. Его любимым был вопрос о сроках прохождения шифротелеграмм разведки с момента дешифровки до доклада председателю КГБ. Если он узнавал, что телеграмма была «в работе» более 8-10 часов, то устраивал разнос по всем правилам чиновничьего мордоворота. Мы получали вот такие указания: «Т. Крючкову В. А., т. Андрееву Н. Н. (нач. управления шифросвязи). Тов. Федорчук В. В. просил отобрать письменные объяснения от всех причастных к задержке прохождения на доклад ш/т №…» или «Прошу провести расследование и доложить о причинах несвоевременного доклада ш/т №… Федорчук. 29.6.82».
Я писал обстоятельные объяснения, что, мол, телеграммы были полны сомнительных, непроверенных фактов, что они пришли в полночь, когда на работе не было экспертов, детально знающих проблему, что вообще в них не содержалось фактов, требующих принятия срочных мер, а излагалась текущая оценочная информация. Но это еще больше ярило председателя КГБ. Он слал новую резолюцию: «Т. Крючкову В. А. Объяснение явно неудовлетворительное и неубедительное… Прошу исполнить мое указание по существу. Федорчук. 30.6.82». Сама категория экспертов вызывала нарекания. От меня требовалось доложить, «кто такие эксперты, почему в них имеется необходимость, может быть, их совместить с круглосуточной дежурной службой и пр.».
Подобная переписка выматывала душу, и я обратился к начальнику разведки Крючкову с просьбой освободить меня от руководства информационно-аналитическим управлением. Владимир Александрович, читавший деловые бумаги, не поднимая головы, хитро сверкнул на меня глазами из-под очков и сказал: «Ладно, Леонов, потерпи, все уладится!» Мне показалось, что он заранее знал о недолгой карьере новоявленного председателя КГБ СССР.
...Припомнилась история в ГДР, где однажды речной пассажирский пароходик напоролся на чистом по карте фарватере на какое-то препятствие, пробил свое днище и затонул. Погибли люди. При обследовании места происшествия выяснилось, что на дне реки стоял танк, затонувший при попытке форсировать речную преграду во время учений. Танк был советский, но все усилия установить принадлежность танка к конкретной части оказались безуспешными. Командиры дружно рапортовали, что у них в полном составе вся боевая техника.
Сколько лет шведы громко кричали о нарушениях их территориальных вод советскими подводными лодками! В отдельных случаях дело доходило даже до сбрасывания глубинных бомб на неопознанные подводные корабли. А мы со слов военных отвергали по дипломатическим каналам всякое подозрение в наш адрес, и пресса получала задание позубоскалить над страхами и подозрительностью северных соседей. Пока… не произошло неизбежное: одна из наших субмарин забралась глубоко в прибрежные шхеры и села на мель у самых берегов Швеции. Расследование высветило главные причины - головотяпство и непрофессионализм, скрываемые ложью.
Нам были известны случаи, когда наши военные «упускали» крылатые ракеты, улетавшие даже за рубежи родной страны, но и в этом случае главные заботы направлялись на то, чтобы скрыть происшедшее.
Я люблю нашу армию, горжусь славной военной историей России, верю, что армия очистится от всех, кто позорит военный мундир, и станет одним из катализаторов и гарантов возрождения России. Моя критика относится только к тем, для кого навсегда утеряны понятия чести, порядочности, считавшиеся в русской армии обязательными для офицеров и генералов.
В Афганистане сокрытие правды высшими чинами армейского руководства было распространенным явлением. Мы и в центре, десятки раз обсуждая афганскую войну, не могли понять, каким же образом совместить доклады военных о потерях «бандитов» с реальной численностью формирований моджахедов. По отчетам военных, десятки тысяч участников этих формирований ежегодно погибали в военных операциях, а численность противостоявших нам группировок и отрядов практически не уменьшалась и оставалась, по данным разведки, примерно на одном и том же уровне - 120-150 тыс. человек по всей стране. Оказалось, что использовалась своеобразная система подсчета потерь противника, основанная на расходе собственных боеприпасов. Скажем, сброшено столько-то тонн бомб, выпущено столько-то снарядов, мин, израсходовано энное количество стрелковых боеприпасов - значит, должно быть убито и ранено такое-то количество «супостатов». Просто и «эффективно». Жаль только, что совсем порочно.
По словам наших офицеров-аналитиков, работавших в Кабуле, вся исходная информация о военном положении была порочной изначально. В их распоряжении были доклады военной контрразведки (подчинявшейся КГБ), армейского командования и командования армии Афганистана. Разница в цифрах была в 10-12 раз. «Липа» цвела и благоухала.
Свои потери, чтобы не портить репутацию, раскладывали на месяцы и кварталы, создавая впечатление интенсивности боевых действий и связанной с этим регулярности потерь. Мне рассказывали, что были случаи отправки крупных колонн автомашин с гражданскими и военными грузами без должного военного сопровождения и мер прикрытия. Колонны становились легкой добычей моджахедов, гибли почти целиком. Потери составляли сотни машин, но эти цифры аккуратно раскладывались на длительный период.
Нам давно было известно, что в Москве так и не был решен вопрос, кто же будет главным представителем советского руководства в самом Афганистане, кто будет своего рода военно-политическим руководителем всей кампании. Вопрос не был решен потому, что и в самой Москве никто не знал, кто же несет основную ответственность за афганскую войну. Существовала комиссия ЦК по Афганистану, в которую входили Громыко, Андропов, Устинов и др. Это был типичный по тем временам «коллективный орган безответственности», носивший, по сути дела, консультативный характер, при генеральном секретаре. А практическое каждодневное руководство осуществляли министры по своим линиям, не спрашивая коллег и часто не советуясь с ними.
Этим ловко пользовались афганцы, находившие себе покровителей среди ведомственных начальников. Скажем, в течение всех лет войны представители Комитета государственной безопасности ориентировались преимущественно на группировку «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана. Эту группировку возглавлял Бабрак Кармаль, стоявший во главе партии и государства. В то же время представители Министерства обороны неизменно симпатизировали «халькистам», потому что подавляющее большинство военного командования афганской армии принадлежало именно к этой группировке.
Роль посла Советского Союза была достаточно принижена, что, по-видимому, устраивало МИД СССР и А. А. Громыко, не желавшего глубоко погружаться в афганскую пучину. Партийные советники отбывали в Афганистане что-то вроде штрафного срока. Они командировались, как правило, на один год под предлогом выборности своих должностей в СССР. Из этого года они старались пару месяцев пробыть в отпуске дома. Когда потом при поездке по стране пришлось присутствовать на докладах партсоветников при провинциальных комитетах НДПА, то неизменно оставалось удручающее впечатление от пустословия, желания втереть очки и полного отсутствия понимания обстановки и перспектив своих действий.
При такой организационной неразберихе не было ничего удивительного, что не существовало и никакого стратегического плана действий в Афганистане. В течение всех лет не прекращалась дискуссия, что должна делать 40-я армия: охранять коммуникации, крупные города, военные объекты либо активно участвовать в боевых операциях против бандформирований, следует ли держаться крупными соединениями или частями в гарнизонах либо принять участие в организации эффективной оккупации всех сколь-нибудь значительных населенных пунктов страны, чтобы лишить повстанцев реальной опоры среди местного населения.
Мы не могли ответить убедительно и на такой вопрос: почему СССР, неся все возможные политические издержки в, связи с военной интервенцией, ограничился вводом всего стотысячного войска, которого было явно недостаточно для решения военных проблем? Ведь было известно, что американцы во время вьетнамской войны ввели туда армию, насчитывавшую до 500 тыс. человек, а театр боевых действий во Вьетнаме был значительно меньше и компактнее, чем в Афганистане. Неужели наша вечная неуверенность и нерешительность руководили нами и здесь, на поле боя? Так или иначе, но личные наблюдения и многочисленные встречи и беседы приводили неизбежно только к одному выводу: такими силами и такой организацией выиграть войну нельзя, просто невозможно. Вся страна отдана противнику, который бесконтрольно набирает и обучает свои боевые отряды, беспрепятственно ходит в Пакистан, где расположена постоянная база снабжения, переподготовки, отдыха и лечения, возвращается и по своему усмотрению определяет время и место нанесения удара.
Хотя резидентуры КГБ и отвечали за безопасность советских граждан и совзагранучреждений, но, честно говоря, достаточных сил и возможностей для организации надежной защиты их от проникновения спецслужб на территории США у нас не было. Численность посольств и представительств пухла в прямой пропорции к благосостоянию государства. Причем пухла не за счет разведчиков, а за счет огромного числа сынков и дочек высокопоставленных чиновников партгосаппарата. Чем престижнее была страна, тем больше в нашем посольстве скапливалось такого высокопоставленного балласта. США и развитые страны Европы были лакомым куском для пираний из советской элиты.
В период идеологического охлаждения общества, когда жизненные установки чиновничества явно сместились в пользу чисто материальных факторов, уязвимость советских людей стала очень высокой. Начали учащаться предательства. В их основе в подавляющем большинстве лежали не мотивы идеологического характера, а самые заземленные причины, которые в просторечье зовутся шкурными. Желание во что бы то ни стало продлить командировку, чтобы получать валютную зарплату, жить красиво, делало из людей трусов и потом даже подонков. Стоило вербовщикам намекнуть на то, что они предадут гласности какие-то компрометирующие материалы, как воля попавшего на крючок чиновника надламывалась. А сколько соблазнов окружало в обществе потребления хилого духом соотечественника! То в компании, «под газом», подставят разбитную молодицу (в Америке во всем свобода!), а потом сочинят невероятную историю, от которой волосы встанут дыбом, вроде того, что-де молодица-то, оказывается, связана с террористами или торговцами наркотиками. Обомлеет российский простачок и готов на все, лишь бы замять дело и продолжать жить, как до этого страшного вроде бы сна. Бывало, что кто-то из забывших стыд соотечественников пытался вынести из магазина неоплаченную вещь. Его легко разоблачали и, помучив изрядно, предлагали забыть конфликт за «маленькую услугу».
Если ты был под хмельком и совершил автомобильную аварию (возможно, не случайную, а подстроенную), тебе могли предложить опять пойти на мировую все за ту же «крохотную услугу». Во всех случаях они эксплуатировали страх нашего сотрудника перед возможным откомандированием домой.
Всем известным мне случаям предательств всегда сопутствовал фактор угрозы высылки из США и конца профессиональной карьеры. Для подкрепления своих вербовочных аргументов американцы часто использовали деньги.
У меня нет никакого снисхождения к предателям. Во все времена и у всех народов они считались общественными отбросами и подонками. Потеря чести и собственного достоинства - свидетельство распада личности.
К стыду своему приходится признать, что таких случаев бывало много. Только в разведке я знал более полудюжины предательств.
В то время четко обозначилось специфически русское общественное явление - массовое написание анонимных писем в ЦК партии. В 1984 году на Старую площадь поступило 74 тыс. таких писем, а затем каждый год эта цифра увеличивалась на 22-25 %. Поток этих обличительных документов явно свидетельствовал о том, что в стране творятся крупные беспорядки, господствует беззаконие, нарушаются общепризнанные нормы морали и этики. Человека толкает на написание письма его неустроенная, неладная жизнь. Такой поток писем красноречиво говорил и о том, что высшая государственная власть, казавшаяся ранее всеслышащей и всевидящей, теперь оказывалась слепой и глухой. Она не замечала вопиющих безобразий и, оказывается, не знала, как действуют от ее имени. Анонимные письма свидетельствовали и о том, что простой гражданин, обыватель не верил новым руководителям, не верил в серьезность их гарантий демократической свободы слова и уж тем более не верил, что верховная власть в состоянии обеспечить его личную безопасность в случае расправы над ним местных руководителей. Это была особая уродливая форма «демократии», при которой можно было все сказать, но ни за что не бороться. Пассивное сигнализирование отражало неугасимую жажду справедливости, но оно же свидетельствовало и об отказе от личного участия в исправлении недостатков.
В закатные годы застоя разведка подверглась еще одной напасти. С «самого верха» ей стали давать задания, мягко говоря, не по профилю ее работы. Ее стали превращать в «затычку для каждой бочки». Диапазон ее деятельности начал опасно расширяться. Однажды, например, мы получили задание подготовить прогноз колебаний цен на мировом рынке золота. Задание было крайне деликатным, к его выполнению было разрешено привлечь весьма ограниченный круг работников. Причем нас предупредили, что поручение дается в связи с предстоящим выходом СССР с крупной партией золота на мировой рынок. Ошибка в прогнозе может означать потерю многих десятков, а может, и сотен миллионов долларов. Когда я сформулировал задачу перед специалистами своего управления, то раздались недовольные голоса: «А что, у нас нет Государственного банка? Что будет делать Министерство внешней торговли? Куда подевались советские банкиры, которые постоянно работают за рубежом и руководят советскими банками?» На такие вопросы у меня ответа не было, и пришлось сослаться на предположение, что, возможно, нам доверяют в таких делах больше, чем иным специалистам, репутация которых может быть подмочена постоянными связями с заграницей. Такие спонтанные реакции возмущения не были редкостью, но люди быстро успокаивались, польщенные тем, что именно к ним обращаются со столь неординарной просьбой. Но оставалась большая проблема - как решить поставленную задачу. Ведь разведка никогда не занималась такими делами, у нас не было даже представления о необходимом технологическом процессе, а срок был поставлен весьма жесткий - одна неделя.
Началась работа, в которой все было импровизацией. Одним поручалось вычертить график движения цен на золото за последние три года; другие занимались выявлением состояния мировых запасов этого металла, ходом строительства новых шахт, разрезов; третьи оценивали научно-технический прогресс в области золотодобычи и его влияние на себестоимость золота; четвертые исследовали кривую забастовочного движения на приисках, пятые - промышленное и торговое потребление металла и т. д., и т. п. Не раскрывая предмета нашей заинтересованности, мы втемную опросили широкий круг специалистов, так или иначе связанных с золотом. В конце недели мы собрались и в процессе «мозгового штурма», длившегося несколько часов, обсудили все собранные сведения. В результате пришли к выводу, что в ближайшие три-четыре недели будет сохраняться устойчивая тенденция роста цены на золото. Вывод сформулировали в неформальном рабочем документе, адресованном председателю КГБ, и в состоянии невероятного нервного напряжения стали следить за колебаниями и скачками цены на проклятое золото на бирже.
Мы не были подготовлены к таким поручениям и выполняли их на уровне просто здравого смысла и неглубокого научного исследования. К счастью, небеса были милостивы к нам. Цена на золото действительно в указанный период шла все время вверх, и мы, как дети, радовались, что угадали правильно, хотя в душе чувствовалась тревога при мысли, что неважно обстоят дела у государства, которое обращается к нам с такими заданиями.
Нам приходилось неоднократно составлять документы об организации сельскохозяйственного производства в социалистических странах Восточной Европы, особенно в Венгрии. И мы подолгу думали, как объяснить, что рекомендации «передовой» сельскохозяйственной науки в СССР о введении ротации культур не совпадают с практикой в той же Венгрии или в США, где по нескольку лет кряду сеяли кукурузу на одних и тех же полях, применяя точно разработанную систему внесения удобрений. Приходилось думать не о получении образцов и технологических документов, а уже об описании организационно-производственного, управленческого дела. Это порождало отчаяние.
Разведка на постоянной основе занималась проблемами дна Мирового океана, ее представители даже участвовали иногда в международных совещаниях экспертов, которых на чиновничьем жаргоне называли «подонками». Проблемы Арктики и Антарктики также не сходили с повестки дня, причем заниматься ими приходилось вовсе не в разведывательном ключе, а в плане политики, экологии, экономики, транспорта и т. п.
Все подобные поручения размывали контуры профессионального поля деятельности разведки, вели к появлению элементов поверхностности, непрофессионализма в освещении достаточно случайных для разведки проблем. Они вызывали раздражение в коллективе, и это раздражение иногда выливалось и в открытых выступлениях на производственных совещаниях.
Мне трудно объяснить, почему с «самого верха» обращались с такими вопросами в разведку, но думаю, что причины следующие: во-первых, разведка обязательно выполняла поручение в точно указанный срок, и, во-вторых, мы никогда не уходили от ответственности, не напускали тумана и неопределенности в свои документы. Мы обычно говорили, что считаем свой прогноз верным на столько-то процентов (от 60 и выше).
Продолжение
Николай Сергеевич Леонов, генерал-лейтенант КГБ, сотрудник внешней разведки, профессиональный историк.
Из книги "Лихолетье"
*****
"...14 мая 1975 г. к нам в разведку приехал тогдашний директор Экономико-математического института Академии наук СССР академик Николай Прокопьевич Федоренко. Он пытался решить задачу автоматизации обработки всех экономических показателей по народному хозяйству страны, чтобы кардинально улучшить управление им. Академик нарисовал обобщенную картину положения в стране, что было важно для нас, разведчиков, проводивших все свое основное время в изучении зарубежных стран и их проблем. Вот как выглядело основное содержание его выступления по сохранившимся записям: «Хозяйство у нас большое, разлапистое. За все первое десятилетие советской власти (1918-1928 гг.) в капитальное строительство было вложено 1,5 млрд, рублей, а сейчас ежегодно вкладываются 80 млрд, в сопоставимых ценах. В стране 120 млн человек наемного труда, что соответствует 50 % населения. 300 тыс. предприятий промышленного и сельскохозяйственного производства трудятся над выполнением планов.
Признаком здоровой экономики является ее преимущественный рост за счет научно-технического прогресса. Если 2/3 всего прироста годового производства идут за этот счет, а 1/3 - за счет экстенсивного развития, тогда можно не беспокоиться за судьбу страны. У нас эти цифры стоят как раз в обратном порядке.
Мы обогнали США по общим объемам произведенных капиталовложений, а общее производство едва достигает 60 % их уровня. У нас посевных площадей в 1,8 раза больше, чем в США, но зерна не хватает постоянно в тревожно нарастающих объемах. Мы просим хлеба не краюшками, а миллионами тонн. Мы превзошли США по производству стали, цемента, угля, но эти товары остаются остродефицитными. Их странным образом не хватает.
Сметные и реальные стоимости строительства разнятся, как небо и земля, иногда даже в 2-3 раза. В США даже нет такого понятия, как «время, отведенное на освоение новой техники»: построенный завод сразу начинает давать продукцию в полную силу, а у нас освоение мощностей занимает четыре-пять лет. Ручной труд в СССР составляет 60 % в промышленности, 80 % - в сельском хозяйстве, 70 % - в торговле, 60 % - в строительстве, 50 % на транспорте. Откуда взять рабочие руки, если рождаемость падает из года в год?» А дальше в дневнике следует такая запись: «В общем, от его выступления то смех, то слезы пробирали аудиторию… Картинка получилась действительно “веселенькой”. Но самое грустное - это тупиковая философия, отсутствие путей выхода из углубляющейся стагнации.
Красноречивый академик, саркастически обыгрывавший все данные о нашем горе-печали, как только перешел к теме “что делать?”, стал бубнить под нос что-то маловразумительное, иссиня-бледное. Кроме призывов к улучшению управления производством, мы ничего не поняли, а дело явно не только в совершенствовании административного аппарата».
Выступавшему было задано очень много вопросов. Разговор получился тяжелый, но честный. Слушатели вышли из зала взъерошенные, приговаривая: «Н-н-да! Ну и ну!» Я тоже был изрядно подавлен и угнетен: «Неужто мы уверенно проигрываем экономическое соревнование - главную форму утверждения социализма? Война “горячая” невозможна, а победы в мирном соперничестве не видно сквозь непроходимые джунгли наших социальных и экономических непорядков».
Вспоминаю об этом выступлении только потому, что оно состоялось пару месяцев спустя после эйфорического XXV съезда партии, когда было ой как далеко до тех времен, в кои можно стало говорить об этом безбоязненно. Да и сам разговор состоялся в разведке, руководство которой только-только принял В. А. Крючков."
Наши социологи стали уже громко говорить о создании новой исторической категории - «советский народ». И все-таки реальность была совсем не той, которую задумывали творцы социализма в теории и на практике. Нового человека создать так и не удалось. Более того, почему-то люди скорее менялись в худшую сторону.
Размышления приводили к грустным выводам: повседневная практика советской действительности убивала те человеческие качества, которые теоретически постулировала социалистическая мысль. Сталинские репрессии отучили от смелости в отстаивании своих взглядов, от помощи товарищу, попавшему в беду, да мало ли от чего еще.
Генофонд народа был основательно подорван за годы XX века. Из первых полвека 15 лет Россия непрерывно воевала (русско-японская война, первая мировая, гражданская, финская, вторая мировая), потеряв в общей сложности 35-37 млн молодых здоровых мужчин. На фронтах всегда в первую очередь гибнут самые смелые, честные, совестливые люди. Даже во время войны лучше выживают симулянты, трусы, приспособленцы, от которых, скорее всего, будут рождаться такие же дети. Русские пословицы всегда точны: «Яблоко от яблоньки недалеко падает».
В годы коллективизации и сопутствующего ей раскулачивания были уничтожены миллионы самых крепких крестьян-хозяев, тех, кто к обычным сельским занятиям добавлял работу на крупорушках, мельницах, маслобойках, в дубильных мастерских и т. д. Руководство сельским хозяйством с тех пор всегда находилось в руках людей, любивших командовать, но не умевших трудиться и неспособных разумно организовать труд сельских тружеников. С конца 20-х годов русский крестьянин как тип человека был глубоко и очень надолго исковеркан.
Репрессии 30-х годов вновь ударили по самому ценному человеческому материалу. Волокли в застенки и ставили к стенке тех, кто имел смелость высказать свое мнение, кто отказывался писать доносы, оговоры, кто не желал стрелять в невинных. Выживали подхалимы, провокаторы, трусы и доносчики.
Вся наша жизнь превращалась в страшное ситечко, сквозь которое фильтровалось в будущее все низкопробное человеческое отребье, а большая часть того материала, которое Библия называет «солью земли», выбрасывалась в виде исторического шлака. Теперь нам нечего удивляться, что пьянство стало всеобщим и не бытовым, а патологическим. Им поражены все сферы общества - от самых заоблачных до бомжей. С таким человеческим материалом светлое здание счастливого будущего не построишь.
В гораздо большей степени эти процессы затронули верхушечную часть общества, что и выразилось в деградации нашего политического истеблишмента, в канонизации клятвопреступничества, расцвете пошлейшего словоблудия, умственной и организационной импотенции.
Расхождение слова с делом стало, на мой взгляд, главной «черной дырой», в которую провалились все наши титанические усилия по созданию нового человека. Нельзя проповедовать правдивость и одновременно лгать на каждом шагу, призывать к скромности и быть воплощением чванливости, твердить о демократии и всячески отодвигать граждан страны от участия в управлении.
Справедливый лозунг социализма «От каждого - по способностям, каждому - по труду», который практически действует в развитом капиталистическом обществе, в реальной жизни СССР вовсе не действовал. Вместо способных наверх выталкивались те, кто имел связи, протекцию, не чурался подхалимажа. Вместо дохода по труду насаждалась уравниловка. В результате действия этих причин и остановилась вся общественная машина, вконец разладились взаимоотношения народа и власти, началось гниение человеческой души.
Примеров разложения с каждым днем приходилось видеть все больше и больше. Министр культуры Екатерина Фурцева, та самая, которая распекала нас в 1952 году, будучи первым секретарем Фрунзенского райкома партии, за то, что мы якобы нарушили коммунистическую мораль, когда выступили на защиту оболганных товарищей, была уличена в том, что строила личную дачу из материалов, которые выделялись на реконструкцию Большого театра. Когда ее упрекнули в этом на политбюро, она вспыхнула и бросила в лицо сидевшим: «Нечего меня обвинять, на себя посмотрите!»
Стыдно было даже слышать, к примеру, о том, что тогдашний председатель Союза общества Красного Креста и Красного Полумесяца, Герой Советского Союза Троян была снята со своего поста за то, что присвоила 100 кг шерсти-мохер, поступившей в фонд оказания помощи жертвам стихийных бедствий."
В начале декабря 1982 года в самом засекреченном варианте тассовских информационных материалов был опубликован доклад ЦРУ о потреблении алкогольных напитков в СССР. Из него вытекало, что в СССР эта отрава съедает 17 % всего семейного бюджета, в то время как в капстранах эти расходы составляют от 1 до 6 %. Никакая цифровая статистика не учитывает производство самогона, самого разрушительного для здоровья зелья.
Уровень потребления алкоголя определяет и качество рабочей силы, и качество выпускаемой продукции. Рост потребления спиртных напитков - верный признак заболевания общества. Несколько позже в изложении французского агентства Франс Пресс мне довелось прочитать секретную записку, составленную в Академии наук СССР и посланную в ЦК КПСС (наши секреты частенько стали попадать на Запад). Там говорилось, что в СССР происходит сплошная алкоголизация населения, что 40 млн человек, или 1/6 всей популяции, систематически пьянствует. Ежегодно умирает от последствий постоянного потребления водки 1 млн человек.
По данным документа, 16,5 % всех детей рождаются дебилами, то есть опять-таки 1/6 часть. Государство выручает в год за счет продажи винно-водочных изделий 45 млрд, руб., а теряет 180 от прогулов, болезней, травм, производственного брака. Нам едва ли хватало прибыли от водки на строительство новых вытрезвителей, психбольниц, школ для умственно отсталых детей. Излишне говорить, что 85 % всех убийств, изнасилований, грабежей происходят после обильных возлияний.
Только усиленно спаиваемый властями народ мог столько времени и так безразлично относиться к своей судьбе. Ни в лице церкви, ни в лице интеллигенции народ не нашел духовных пастырей, которые помогли бы ему встать на ноги.
В те годы Министерство внутренних дел впервые зафиксировало в Советском Союзе массовое появление бродяжничества. В 1983 году были выявлены 390 тыс. взрослых, «не занятых общественно-полезным трудом». Официальная мораль социализма гласила: «Кто не работает, тот не ест». Поэтому выявленные бездельники, захребетники, приживалы, «коты» и пр. подлежали принудительному «трудоисправлению». В том же 1983 году были осуждены таким образом 73 тыс. человек, остальным задержанным удалось отвертеться, сославшись на то, что они живут временно на средства родителей, на доходы от приусадебных участков, на сбережения и пр."
Окончилась эпоха, длившаяся 18 лет и один месяц. Официально она была окрещена как «эпоха застоя», но эта характеристика не отражает ее существа.
Это было время разложения всей социально-экономической системы. Сам факт распада был уже осознан верхушкой правящей элиты. Любопытно, что ни один из представителей партийно-государственного руководства не использовал своего влияния для того, чтобы направить своих отпрысков по пути партийно-государственной карьеры. Она им уже представлялась опасной и бесперспективной. Модным и почти поголовным увлечением стало направлять своих детей за рубеж в дипломатические представительства. Сын Брежнева Юрий был торгпредом в Швеции, сын Громыко - советником-посланником в Англии, сын Андропова работал в МИД, а потом был послом в Греции и т. д. Такая же картина наблюдалась и во втором, и третьем эшелонах партгосаппарата. У заместителя заведующего отделом ЦК О. Б. Рахманина, уже упоминавшегося в качестве лидера «ястребов» по китайскому вопросу, сын работал в советском посольстве в Вашингтоне (хотя по образованию и опыту работы был востоковедом-китаистом). Поскольку условия оплаты труда в Вашингтоне лучше, чем в Пекине, то Рахманин стал хлопотать и добился того, чтобы в Вашингтон уехал работать вторым секретарем и его зять Андрей Ефимов, который также был «восточником». Одним словом, наблюдалось повальное бегство с Родины, от ее забот, от ее проблем.
Того, что знала жреческая партийная верхушка, не должен был знать народ. И для него штатные «теоретики» придумывали цветастые декорации вроде «общенародного государства», «общества развитого социализма», «новой исторической общности - советского народа» и пр.
Приход к власти Андропова был воспринят всей страной с облегчением. Угасшие было надежды реанимировались, то обстоятельство, что свою известность Андропов приобрел в КГБ, не стало непреодолимым препятствием. Многие даже записывали ему в плюс доскональное знание проблем страны и возможность с помощью аппарата КГБ победить коррупцию. Наконец-то жуликам, очковтирателям, проходимцам будет поставлен заслон! Как бы отвечая на ожидания народа, в течение всех дней, пока длился официальный траур, по телевидению непрерывно передавали фильмы о героях пятилеток, революции, гражданской войны: «Коммунист», «Мать», «Ленин в 1918 году», «Депутат Балтики», «Мы из Кронштадта», «Фронтовики» и др. Нам, разведчикам, тоже хотелось, чтобы экранная героика стала той реальной духовной средой, в которой приходится жить.
Прошел месяц с небольшим после похорон Брежнева. И пошли кадровые изменения, явно ориентированные на хозяйственную проблематику. Был создан экономический отдел ЦК и во главе его поставлен 53-летний Н. И. Рыжков. Ему дали ранг секретаря ЦК, чтобы повысить авторитет среди партийной иерархии. Теперь руководил промышленностью в качестве партийного куратора тоже молодой секретарь ЦК Долгих, а сельским хозяйством занимался 50-летний Горбачев. «Ну, три витязя, напрягитесь!» - мысленно умоляли мы эту троицу, от успеха работы которой зависело очень многое.
Непосредственно для разведки и Комитета госбезопасности наступили светлые дни. Дело в том, что за полгода до смерти Брежнева, когда Андропов ушел на работу в ЦК, на место председателя КГБ был назначен В. В. Федорчук, прежде занимавший пост председателя КГБ Украины. Эти месяцы стали настоящим испытанием разведки на выживаемость. Федорчук был воплощением солдафонского духа. Ничего не смысля в международных делах и не желая разбираться в них (ни разу не собрал специалистов и не попросил доклада ни по одному вопросу), он буквально терроризировал Первое главное управление. Его любимым был вопрос о сроках прохождения шифротелеграмм разведки с момента дешифровки до доклада председателю КГБ. Если он узнавал, что телеграмма была «в работе» более 8-10 часов, то устраивал разнос по всем правилам чиновничьего мордоворота. Мы получали вот такие указания: «Т. Крючкову В. А., т. Андрееву Н. Н. (нач. управления шифросвязи). Тов. Федорчук В. В. просил отобрать письменные объяснения от всех причастных к задержке прохождения на доклад ш/т №…» или «Прошу провести расследование и доложить о причинах несвоевременного доклада ш/т №… Федорчук. 29.6.82».
Я писал обстоятельные объяснения, что, мол, телеграммы были полны сомнительных, непроверенных фактов, что они пришли в полночь, когда на работе не было экспертов, детально знающих проблему, что вообще в них не содержалось фактов, требующих принятия срочных мер, а излагалась текущая оценочная информация. Но это еще больше ярило председателя КГБ. Он слал новую резолюцию: «Т. Крючкову В. А. Объяснение явно неудовлетворительное и неубедительное… Прошу исполнить мое указание по существу. Федорчук. 30.6.82». Сама категория экспертов вызывала нарекания. От меня требовалось доложить, «кто такие эксперты, почему в них имеется необходимость, может быть, их совместить с круглосуточной дежурной службой и пр.».
Подобная переписка выматывала душу, и я обратился к начальнику разведки Крючкову с просьбой освободить меня от руководства информационно-аналитическим управлением. Владимир Александрович, читавший деловые бумаги, не поднимая головы, хитро сверкнул на меня глазами из-под очков и сказал: «Ладно, Леонов, потерпи, все уладится!» Мне показалось, что он заранее знал о недолгой карьере новоявленного председателя КГБ СССР.
...Припомнилась история в ГДР, где однажды речной пассажирский пароходик напоролся на чистом по карте фарватере на какое-то препятствие, пробил свое днище и затонул. Погибли люди. При обследовании места происшествия выяснилось, что на дне реки стоял танк, затонувший при попытке форсировать речную преграду во время учений. Танк был советский, но все усилия установить принадлежность танка к конкретной части оказались безуспешными. Командиры дружно рапортовали, что у них в полном составе вся боевая техника.
Сколько лет шведы громко кричали о нарушениях их территориальных вод советскими подводными лодками! В отдельных случаях дело доходило даже до сбрасывания глубинных бомб на неопознанные подводные корабли. А мы со слов военных отвергали по дипломатическим каналам всякое подозрение в наш адрес, и пресса получала задание позубоскалить над страхами и подозрительностью северных соседей. Пока… не произошло неизбежное: одна из наших субмарин забралась глубоко в прибрежные шхеры и села на мель у самых берегов Швеции. Расследование высветило главные причины - головотяпство и непрофессионализм, скрываемые ложью.
Нам были известны случаи, когда наши военные «упускали» крылатые ракеты, улетавшие даже за рубежи родной страны, но и в этом случае главные заботы направлялись на то, чтобы скрыть происшедшее.
Я люблю нашу армию, горжусь славной военной историей России, верю, что армия очистится от всех, кто позорит военный мундир, и станет одним из катализаторов и гарантов возрождения России. Моя критика относится только к тем, для кого навсегда утеряны понятия чести, порядочности, считавшиеся в русской армии обязательными для офицеров и генералов.
В Афганистане сокрытие правды высшими чинами армейского руководства было распространенным явлением. Мы и в центре, десятки раз обсуждая афганскую войну, не могли понять, каким же образом совместить доклады военных о потерях «бандитов» с реальной численностью формирований моджахедов. По отчетам военных, десятки тысяч участников этих формирований ежегодно погибали в военных операциях, а численность противостоявших нам группировок и отрядов практически не уменьшалась и оставалась, по данным разведки, примерно на одном и том же уровне - 120-150 тыс. человек по всей стране. Оказалось, что использовалась своеобразная система подсчета потерь противника, основанная на расходе собственных боеприпасов. Скажем, сброшено столько-то тонн бомб, выпущено столько-то снарядов, мин, израсходовано энное количество стрелковых боеприпасов - значит, должно быть убито и ранено такое-то количество «супостатов». Просто и «эффективно». Жаль только, что совсем порочно.
По словам наших офицеров-аналитиков, работавших в Кабуле, вся исходная информация о военном положении была порочной изначально. В их распоряжении были доклады военной контрразведки (подчинявшейся КГБ), армейского командования и командования армии Афганистана. Разница в цифрах была в 10-12 раз. «Липа» цвела и благоухала.
Свои потери, чтобы не портить репутацию, раскладывали на месяцы и кварталы, создавая впечатление интенсивности боевых действий и связанной с этим регулярности потерь. Мне рассказывали, что были случаи отправки крупных колонн автомашин с гражданскими и военными грузами без должного военного сопровождения и мер прикрытия. Колонны становились легкой добычей моджахедов, гибли почти целиком. Потери составляли сотни машин, но эти цифры аккуратно раскладывались на длительный период.
Нам давно было известно, что в Москве так и не был решен вопрос, кто же будет главным представителем советского руководства в самом Афганистане, кто будет своего рода военно-политическим руководителем всей кампании. Вопрос не был решен потому, что и в самой Москве никто не знал, кто же несет основную ответственность за афганскую войну. Существовала комиссия ЦК по Афганистану, в которую входили Громыко, Андропов, Устинов и др. Это был типичный по тем временам «коллективный орган безответственности», носивший, по сути дела, консультативный характер, при генеральном секретаре. А практическое каждодневное руководство осуществляли министры по своим линиям, не спрашивая коллег и часто не советуясь с ними.
Этим ловко пользовались афганцы, находившие себе покровителей среди ведомственных начальников. Скажем, в течение всех лет войны представители Комитета государственной безопасности ориентировались преимущественно на группировку «Парчам» Народно-демократической партии Афганистана. Эту группировку возглавлял Бабрак Кармаль, стоявший во главе партии и государства. В то же время представители Министерства обороны неизменно симпатизировали «халькистам», потому что подавляющее большинство военного командования афганской армии принадлежало именно к этой группировке.
Роль посла Советского Союза была достаточно принижена, что, по-видимому, устраивало МИД СССР и А. А. Громыко, не желавшего глубоко погружаться в афганскую пучину. Партийные советники отбывали в Афганистане что-то вроде штрафного срока. Они командировались, как правило, на один год под предлогом выборности своих должностей в СССР. Из этого года они старались пару месяцев пробыть в отпуске дома. Когда потом при поездке по стране пришлось присутствовать на докладах партсоветников при провинциальных комитетах НДПА, то неизменно оставалось удручающее впечатление от пустословия, желания втереть очки и полного отсутствия понимания обстановки и перспектив своих действий.
При такой организационной неразберихе не было ничего удивительного, что не существовало и никакого стратегического плана действий в Афганистане. В течение всех лет не прекращалась дискуссия, что должна делать 40-я армия: охранять коммуникации, крупные города, военные объекты либо активно участвовать в боевых операциях против бандформирований, следует ли держаться крупными соединениями или частями в гарнизонах либо принять участие в организации эффективной оккупации всех сколь-нибудь значительных населенных пунктов страны, чтобы лишить повстанцев реальной опоры среди местного населения.
Мы не могли ответить убедительно и на такой вопрос: почему СССР, неся все возможные политические издержки в, связи с военной интервенцией, ограничился вводом всего стотысячного войска, которого было явно недостаточно для решения военных проблем? Ведь было известно, что американцы во время вьетнамской войны ввели туда армию, насчитывавшую до 500 тыс. человек, а театр боевых действий во Вьетнаме был значительно меньше и компактнее, чем в Афганистане. Неужели наша вечная неуверенность и нерешительность руководили нами и здесь, на поле боя? Так или иначе, но личные наблюдения и многочисленные встречи и беседы приводили неизбежно только к одному выводу: такими силами и такой организацией выиграть войну нельзя, просто невозможно. Вся страна отдана противнику, который бесконтрольно набирает и обучает свои боевые отряды, беспрепятственно ходит в Пакистан, где расположена постоянная база снабжения, переподготовки, отдыха и лечения, возвращается и по своему усмотрению определяет время и место нанесения удара.
Хотя резидентуры КГБ и отвечали за безопасность советских граждан и совзагранучреждений, но, честно говоря, достаточных сил и возможностей для организации надежной защиты их от проникновения спецслужб на территории США у нас не было. Численность посольств и представительств пухла в прямой пропорции к благосостоянию государства. Причем пухла не за счет разведчиков, а за счет огромного числа сынков и дочек высокопоставленных чиновников партгосаппарата. Чем престижнее была страна, тем больше в нашем посольстве скапливалось такого высокопоставленного балласта. США и развитые страны Европы были лакомым куском для пираний из советской элиты.
В период идеологического охлаждения общества, когда жизненные установки чиновничества явно сместились в пользу чисто материальных факторов, уязвимость советских людей стала очень высокой. Начали учащаться предательства. В их основе в подавляющем большинстве лежали не мотивы идеологического характера, а самые заземленные причины, которые в просторечье зовутся шкурными. Желание во что бы то ни стало продлить командировку, чтобы получать валютную зарплату, жить красиво, делало из людей трусов и потом даже подонков. Стоило вербовщикам намекнуть на то, что они предадут гласности какие-то компрометирующие материалы, как воля попавшего на крючок чиновника надламывалась. А сколько соблазнов окружало в обществе потребления хилого духом соотечественника! То в компании, «под газом», подставят разбитную молодицу (в Америке во всем свобода!), а потом сочинят невероятную историю, от которой волосы встанут дыбом, вроде того, что-де молодица-то, оказывается, связана с террористами или торговцами наркотиками. Обомлеет российский простачок и готов на все, лишь бы замять дело и продолжать жить, как до этого страшного вроде бы сна. Бывало, что кто-то из забывших стыд соотечественников пытался вынести из магазина неоплаченную вещь. Его легко разоблачали и, помучив изрядно, предлагали забыть конфликт за «маленькую услугу».
Если ты был под хмельком и совершил автомобильную аварию (возможно, не случайную, а подстроенную), тебе могли предложить опять пойти на мировую все за ту же «крохотную услугу». Во всех случаях они эксплуатировали страх нашего сотрудника перед возможным откомандированием домой.
Всем известным мне случаям предательств всегда сопутствовал фактор угрозы высылки из США и конца профессиональной карьеры. Для подкрепления своих вербовочных аргументов американцы часто использовали деньги.
У меня нет никакого снисхождения к предателям. Во все времена и у всех народов они считались общественными отбросами и подонками. Потеря чести и собственного достоинства - свидетельство распада личности.
К стыду своему приходится признать, что таких случаев бывало много. Только в разведке я знал более полудюжины предательств.
В то время четко обозначилось специфически русское общественное явление - массовое написание анонимных писем в ЦК партии. В 1984 году на Старую площадь поступило 74 тыс. таких писем, а затем каждый год эта цифра увеличивалась на 22-25 %. Поток этих обличительных документов явно свидетельствовал о том, что в стране творятся крупные беспорядки, господствует беззаконие, нарушаются общепризнанные нормы морали и этики. Человека толкает на написание письма его неустроенная, неладная жизнь. Такой поток писем красноречиво говорил и о том, что высшая государственная власть, казавшаяся ранее всеслышащей и всевидящей, теперь оказывалась слепой и глухой. Она не замечала вопиющих безобразий и, оказывается, не знала, как действуют от ее имени. Анонимные письма свидетельствовали и о том, что простой гражданин, обыватель не верил новым руководителям, не верил в серьезность их гарантий демократической свободы слова и уж тем более не верил, что верховная власть в состоянии обеспечить его личную безопасность в случае расправы над ним местных руководителей. Это была особая уродливая форма «демократии», при которой можно было все сказать, но ни за что не бороться. Пассивное сигнализирование отражало неугасимую жажду справедливости, но оно же свидетельствовало и об отказе от личного участия в исправлении недостатков.
В закатные годы застоя разведка подверглась еще одной напасти. С «самого верха» ей стали давать задания, мягко говоря, не по профилю ее работы. Ее стали превращать в «затычку для каждой бочки». Диапазон ее деятельности начал опасно расширяться. Однажды, например, мы получили задание подготовить прогноз колебаний цен на мировом рынке золота. Задание было крайне деликатным, к его выполнению было разрешено привлечь весьма ограниченный круг работников. Причем нас предупредили, что поручение дается в связи с предстоящим выходом СССР с крупной партией золота на мировой рынок. Ошибка в прогнозе может означать потерю многих десятков, а может, и сотен миллионов долларов. Когда я сформулировал задачу перед специалистами своего управления, то раздались недовольные голоса: «А что, у нас нет Государственного банка? Что будет делать Министерство внешней торговли? Куда подевались советские банкиры, которые постоянно работают за рубежом и руководят советскими банками?» На такие вопросы у меня ответа не было, и пришлось сослаться на предположение, что, возможно, нам доверяют в таких делах больше, чем иным специалистам, репутация которых может быть подмочена постоянными связями с заграницей. Такие спонтанные реакции возмущения не были редкостью, но люди быстро успокаивались, польщенные тем, что именно к ним обращаются со столь неординарной просьбой. Но оставалась большая проблема - как решить поставленную задачу. Ведь разведка никогда не занималась такими делами, у нас не было даже представления о необходимом технологическом процессе, а срок был поставлен весьма жесткий - одна неделя.
Началась работа, в которой все было импровизацией. Одним поручалось вычертить график движения цен на золото за последние три года; другие занимались выявлением состояния мировых запасов этого металла, ходом строительства новых шахт, разрезов; третьи оценивали научно-технический прогресс в области золотодобычи и его влияние на себестоимость золота; четвертые исследовали кривую забастовочного движения на приисках, пятые - промышленное и торговое потребление металла и т. д., и т. п. Не раскрывая предмета нашей заинтересованности, мы втемную опросили широкий круг специалистов, так или иначе связанных с золотом. В конце недели мы собрались и в процессе «мозгового штурма», длившегося несколько часов, обсудили все собранные сведения. В результате пришли к выводу, что в ближайшие три-четыре недели будет сохраняться устойчивая тенденция роста цены на золото. Вывод сформулировали в неформальном рабочем документе, адресованном председателю КГБ, и в состоянии невероятного нервного напряжения стали следить за колебаниями и скачками цены на проклятое золото на бирже.
Мы не были подготовлены к таким поручениям и выполняли их на уровне просто здравого смысла и неглубокого научного исследования. К счастью, небеса были милостивы к нам. Цена на золото действительно в указанный период шла все время вверх, и мы, как дети, радовались, что угадали правильно, хотя в душе чувствовалась тревога при мысли, что неважно обстоят дела у государства, которое обращается к нам с такими заданиями.
Нам приходилось неоднократно составлять документы об организации сельскохозяйственного производства в социалистических странах Восточной Европы, особенно в Венгрии. И мы подолгу думали, как объяснить, что рекомендации «передовой» сельскохозяйственной науки в СССР о введении ротации культур не совпадают с практикой в той же Венгрии или в США, где по нескольку лет кряду сеяли кукурузу на одних и тех же полях, применяя точно разработанную систему внесения удобрений. Приходилось думать не о получении образцов и технологических документов, а уже об описании организационно-производственного, управленческого дела. Это порождало отчаяние.
Разведка на постоянной основе занималась проблемами дна Мирового океана, ее представители даже участвовали иногда в международных совещаниях экспертов, которых на чиновничьем жаргоне называли «подонками». Проблемы Арктики и Антарктики также не сходили с повестки дня, причем заниматься ими приходилось вовсе не в разведывательном ключе, а в плане политики, экологии, экономики, транспорта и т. п.
Все подобные поручения размывали контуры профессионального поля деятельности разведки, вели к появлению элементов поверхностности, непрофессионализма в освещении достаточно случайных для разведки проблем. Они вызывали раздражение в коллективе, и это раздражение иногда выливалось и в открытых выступлениях на производственных совещаниях.
Мне трудно объяснить, почему с «самого верха» обращались с такими вопросами в разведку, но думаю, что причины следующие: во-первых, разведка обязательно выполняла поручение в точно указанный срок, и, во-вторых, мы никогда не уходили от ответственности, не напускали тумана и неопределенности в свои документы. Мы обычно говорили, что считаем свой прогноз верным на столько-то процентов (от 60 и выше).
Продолжение