А. Панарин о двух началах российской цивилизации
Российская цивилизация основана на симбиозе двух начал: землепашского и воинского. Каждое представляет специфический тип пространства-времени. Пространство пахаря - локальное, относительно замкнутое, а время - медленно текущее, не знающее чудодейственных скачков. Напротив, пространство Воина-Всадника - огромное, ускользающее от кропотливого хозяйского наблюдения, манящее неясными, но обещающими далями. Время его - прерывное скачкообразно-аритмичное, сочетающее периоды предельной мобилизованности и напряженности с периодами предельной расслабленности и рассредоточенности...
По сравнению с бывалым и склонным к авантюрам Всадником Пахарь воплощает черты, которые в поздних "мещанских" проявлениях послужили поводом для заподазривания (в особенности со стороны левого и правого радикализма) в "мелочности", "бескрылости", "антигероичности". "реакционности" и т.п. Напротив, восходящий к образу индоевропейского "младшего брата" архетип чудодейственного "великого скачка" лег в основу революционных ожиданий нового времени. Все революции осуществлялись "поздно пришедшими" младшими братьями цивилизации сначала "внутренним" пролетариатом Запада, затем "внешним" пролетариатом третьего мира - маргиналами как продуктом разрушительных модернизаций...
Нам представляется, что гетерогенная структура, основанная на архетипических образах "старшего" и "младшего" братьев, в известной мере характерна для любой цивилизации. У нас с середины 60-х годов известна работа Дж.Нидама "Общество и наука на Востоке и на Западе", в которой он связывает колониальную и научно-техническую экспансию западной цивилизации с движением "младших братьев". Система майората - наследования по линии старшего из сыновей - оставляла младших неприкаянными. Они и составили динамичный полумаргинальный элемент, вовлеченный в такие эпопеи, как великие географические открытия, колониальная экспансия, а затем и научно-техническое творчество "покорителей природы".
Старшие братья, напротив, образовали оседлую мещанскую культуру со всей ее пуританской сдержанностью,
расчетливостью, провинциальным консерватизмом. Рискнем предположить, что все катастрофы нашего времени в конечном счете восходят к социокультурной катастрофе, разрушившей исторический консенсус двух культур - мещанской ("старшего брата") и инновационно-авантюрной ("младшего брата"). Доведя их до непримиримого противопоставления, цивилизация оказалась во власти цикла, чередующего революционаристскую фазу господства "младших братьев" с их безоглядным стремлением к заманчивым далям, духом авантюры и риска, с консервативной фазой доминирования "старших братьев", обеспечивающих стабильность ценой обуздания творческого воображения и ограничения "порывов".
Может быть, главной слабостью российской цивилизации является особая хрупкость консенсуса между двумя указанными началами. Само становление российской государственности связано с жестким столкновением этих начал. "Пахарь" у нас зачастую представлял провинциальную культуру, тяготеющую к самоизоляции, к замыканию в локусы и недостаточно чуткую- в отношении норм и запросов большого мира. Вероятно, евразийцы 20-х годов правы, подчеркивая особую роль туранского элемента и "монгольского наследия" в становлении централизованной российской государственности. Кочевнический архетип оказался более приспособленным к освоению и административному "приручению" больших разбегающихся пространств. С тех пор борьба державного начала с началом провинциального локализма и местничества прошла через всю российскую историю. "Державники" - от Ивана Калиты до Петра I и большевиков - непрерывно потрясали общину, безжалостно перетряхивали склонный к самозамыканию мир Пахаря. В этом смысле российская державность почти всегда выступала как "революционная".
Драматическая цикличность российской истории связана с этой разорванностью и противостоянием двух начал: продуктивного и административно-военного. Стабильность государства и общества осуществлялась в те периоды, когда эти начала сближались и достигали согласия. Нестабильность как правило связана с их очередным взаимным дистанцированием и противостоянием.
Сегодня официозная идеология описывает политический конфликт нашего общества как столкновение Демократии и Империи или, в модных экономических терминах - "экономики" и "антиэкономики". С "антиэкономикой" оказалось связанным все динамичное, мобильное и обладающее высоким организационным потенциалом: военно-промышленный комплекс, наука и образование, тяжелая промышленность, а также вся инфраструктура, обеспечивающая единое цивилизационное пространство. Все это с доктринальным усердием "демонтируется" и разрушается. Не ясно, насколько осознается при этом глубинный социокультурный подтекст, связанный с архетипическими образами индоевропейской триады (Жрец, Пахарь, Воин), но, во всяком случае, вряд ли случайно то, что массированная атака на "антиэкономику" сопровождается тенденциями внутрицивилизационного раскола - нарушения славяно-тюркского синтеза.
Я думаю, что если две великие "субкультуры"' нашей цивилизации - Пахаря и Воина разойдутся окончательно, мы в результате получим затухание "ядерной реакции", сообщающей ей жизненную энергию. "Пахари", лишенные государственного кругозора и государственной воли, идущих от землесобирательной, державной культуры "Воина", быстро превратятся либо в безответственных обывателей, пассивно созерцающих крушение великого государства, либо, в "верхней" своей части, в беззастенчивых "приватизаторов" и компрадоров, разрушающих единое экономическое пространство и прямо заинтересованных в сохранении нынешней смуты.
Но не меньшие разрушения наблюдаются в другой части расколотого цивилизационного ядра. Архетипы "воинской удали", освобожденные от урезонивающего воздействия "субкультуры Пахаря", дают о себе знать в виде криминальной волны набега, захвата и всеобщего "рэкетирства", накрывшей наше общество и вконец обессмысливающей всякий созидательный труд. Две субкультуры, образующие цивилизационное ядро, распались, породив невиданную социально-экономическую и нравственную катастрофу.
Если эти "субкультуры" рассмотреть в геополитическом измерении, то, наверное, разъяснится смысл современной государственной катастрофы. Славянскому элементу, решившему дистанцироваться от туранского, грозит вырождение в духе изолирующихся локусов, безответственных по части общегосударственных интересов и не способных за себя постоять в случае натиска извне. "Туранскому" элементу, в свою очередь, грозит сползание либо в "субкультуру пособий" - иждивенчество и зависимость от всякого рода "гуманитарной помощи" извне, роль "лихих всадников", предпочитающих тяготам труда легкость "воинской добычи". Попытка создания государственности, целиком основанной на архетипе "воинского набега", уже была предпринята в Чечне. Однако этот конкретный пример - лишь слабое подобие того, что может случиться, если соответствующие процессы охватят все постсоветское пространство.
Мне представляется, что "миграция" нашего тюркского элемента из североевразийского пространства на юг станет на деле не началом воссоединения мусульманской цивилизации, а началом вселенской катастрофы, связанной с новым противоборством оседлой и кочевнической культур в масштабах планеты.Заслуга российской цивилизации состояла в том, что ей удалось интегрировать наименее цивилизационно развитую, отличающуюся наибольшей агрессивностью и перераспределительным экспансионизмом часть туранского мира, прирастив ее к может быть не менее одностороннему и ограниченному древу "культуры Пахаря". Этот симбиоз дал впечатляющие плоды: на шестой части суши возникло цивилизационно-государственное образование, не знающее внутренних войн и обеспечивающее относительную стабильность и геополитическое равновесие всей Евразии. И поскольку, согласно геополитической теории, Евразия составляет "хартленд - центральную часть мира, не стоит безответственно экспериментировать с таинственными силами этого планетного ядра. Лучше положиться на выстраданный опыт наших общих предков, создавших одну из самых значительных земных цивилизаций.
(«Реванш истории", стр. 140 - 144)