Янина Пинчук: Дуэль, или рассказ второй
Дуэль, или рассказ второй
Янина Пинчук
За кофе пришлось спускаться в преисподнюю.
Длиннейшая, крутая лестница уходила в темноту. Только справа в глубине виднелось квадратное пятно света. Я аккуратно шагнула на первую из ступеней-клавиш, смутно-белых с тёмными сетчатыми ковриками, левой рукой взялась за массивный серый поручень: спускаться можно было лишь так, медленно, осторожно - почти с пиететом.
Какое-то подобное чувство я и испытывала: смесь волнения, подступающего восторга и завороженности. Шагнув в последний раз, я подняла голову и с восхищением охватила взглядом тот путь, что проделала в тёмно-синем сумраке туннеля. Это было детское чувство - осознание необычности.
Очередное заведение в моём вкусе: не какое-то банальное и затёртое место на Проспекте, где всё выставлено напоказ - здесь есть интрига.
Однако последнее время...
Ах, тёплый воздух, аромат шоколада, выпечки, - в минус пять самое то! Что мы сегодня будем дегустировать?
...последнее время я не уверена, напрягает меня эта «интрига» или, наоборот, нравится. М-да уж. Носиться по всему городу, выбрасывать на ветер кучу денег, тревожно прислушиваться, принюхиваться, как охотничий пёс, скакать с автобуса на автобус, из вагона в вагон, забыв про подготовку к экзамену - пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что!
Я заказала карамельный маккиато, отнесла его к стойке, забралась на высокий стул, бросив сумку и куртку на соседний. Края соломинки мягко пронзили слой пены со сладким узором... Хоть что-то хорошее в этой странной игре - возможность побыть гурманом: я лелеяла наивную надежду, что моё поведение - это игра по Станиславскому, которая помогает мне выглядеть убедительно.
***
В тот вечер меня осенило. И я постигла метафизическую сущность трамвая.
Погода стояла не зимняя - ожидание не раздражало. Более того: я жаждала подставить прохладе разгорячённое лицо. Здоровьем начинаешь наслаждаться, лишь переболев, повышенную стипендию и блестящую репутацию начинаешь ценить только под угрозой их потери. Но я - сдала. Победила, справилась, отстрелялась!
Эта пересдача была невероятной. И поэтому я пережила нечто вроде инициатической смерти. По идее, такой опыт должен был ещё и продвинуть меня в духовном развитии... Ну что ж, как бы там ни было, ощущения своеобразные. Неделя была словно сжата - судорогами кошмара, тревоги и непрестанного учения. А сейчас - время остановилось.
Если не совсем замерло, то крайне замедлилось: так неспешно подползала к нам бирюзово-зелёная степенная гусеница. Я поднялась и плюхнулась на одиночное место у окна. Трамвай тронулся с лёгким рывком, как кабинка аттракциона в парке развлечений.
Пришла нирвана. Нетушки, я хорошо знаю этимологию этого слова - «отсутствие желаний»: но ведь все желания действительно напрочь улетучились, с меня было довольно и радости избавления. Нахлынули философские мысли: о том, как важно верно рассчитывать свой потенциал, о том, что невозможно бесконечно жонглировать работой, учёбой, вечерними курсами и потугами самовыражения - обязательно что-то уронишь. Подступило желание раскрыть книжку - и вот он здесь, миниатюрный бледно-розовый томик Святого Франциска Сальского. Проплывают мимо «врата города» - две башни Привокзальной площади, кремово-бежевые, с зубцами-рожками вроде тех, что делают дети на своих замках из капельной смеси песка и воды; и вот я проникаюсь «Руководством к благочестивой жизни», так же, как неделю назад изучала биографию Мартина Лютера пера Ивана Гобри...
Но потом я со вздохом откладываю даже столь изящно написанную душеполезную книгу. Меня переполняет что-то ещё. Что-то более объёмное, многоцветное, настойчивое - не в обиду Франциску Сальскому, но как дань настоящему моменту.
Ульяновская, потом Первомайская - только сейчас понимаешь, как безлики названия и как очаровательны улицы. Строгая и обаятельная архитектура советского времени, затем скромные, но симпатичные домики начала двадцатого века. А стадион «Динамо»? Узнаваемый и нарядный, чем-то напоминающий не то, чтобы торжественный, но вкусный торт - моё любимое ретро. А ведь справа город уже плавно переходит в свою индустриальную часть. Потом парк Горького, что везде носит одно название, но воспоминания хранит совершенно разные (Арина, помнишь?). Площадь Змитрока Бядули и сакральное место - кладбище... Улица Чырвоная (какая ещё «Красная», вы с дуба рухнули?!)... Потом - на улицу Якуба Коласа, это земля обетованная, новая земля...
Меня охватило умиление. Я однозначно сроднилась со столицей. Больше всего мне нравился именно этот маршрут и то, что проплывало за окном. Если приедут иностранные гости, самым чудесным будет отправиться с ними кататься на трамвае. Неспешно вбирать в себя стиль города, глазея за окна, ощущать, как вагон после каждой остановки трогается с лёгким, но ощутимым усилием, подрагивает на поворотах, слышать дребезжание звонка - старомодное, несмотря на современный дизайн корпуса. А как перед самым поворотом на Коласа переводят стрелку, этот ритуал? Нет, ну правда ведь неповторимо!
Этот вид транспорта никогда не был «моим» - я предпочитала быстрое и без-лишних-церемоний метро. Трамваи же оставались арининой епархией; она говорила, что есть в них своя прелесть, с ними связана масса литературных произведений, даже мой любимый Кортасар. И ведь только теперь до меня дошло, только теперь я прочувствовала! Поистине, после потрясений многое видится в ином свете. И трамвайная экскурсия с зарубежными коллегами уже кажется мне настоящей находкой.
А ведь недавно я познакомилась с Родригесом. Мне нравилось называть его «агент Родригес». Вот приедет учиться на юрфак и станет резидентом - недурная легенда, правда? Мне льстил его интерес к славянским странам и желание учиться где-то в Восточной Европе. А знание русского? Готовый шпион...
И наша встреча с ним неслучайна. Как и переписка с чилийцами. Неужели я буду, как тётя Наташа?!
Она уже тридцать лет живёт в Германии. Никогда не забуду её рассказ: «Я всегда в детстве любила сказки братьев Гримм. А ещё ж была книжка с картинками - мне так нравились эти наряды, эти аккуратненькие домики. И в детской у меня над кроватью висел коврик. Нет, гобелен. И там тоже была иллюстрация из сказок - вроде бы Гензель и Гретель, но что точно помню - загадочный, не наш, еловый лес. И мне тогда думалось: а вот здорово было б жить там! Постоянно мечтала и фантазировала. Ну вот - домечталась! Теперь, глядишь, и в самом деле там обитаю».
Смотри, нафантазируешь себе Латамерику, сказала Арина. А что? Я бы и не против. Более того - мечтаю. Совершить паломничество, как в Святую Землю.
- Неужели тебе Военного кладбища недостаточно?
- Да это совсем не то! Ты не понимаешь.
Мои слова - заведомая ложь. Всё она понимала. Но в ответ могла только вздохнуть и промолчать.
А теперь на меня нахлынуло странное чувство - осознание того, что всё это - реально. Начиная с лета, с поры вечерних прогулок, с поздних звонков Насте, с одурения от переводов с испанского, с замирания сердца на улице Краснозвёздной - с каждым шагом «это» становилось всё более реальным. Я орала и возмущалась, била копытом или инсценировала сцену обморока от переутомления, чертыхалась и стонала на финишной прямой - но знала, что даже кровавые муки - почти понарошку, ведь мечты мои сгущаются в воздухе, как волшебный туман, принимают форму, уплотняются, и...
И тут я увидела Экс-Президента. Что я обалдела - это слабо сказано. Сначала мне подумалось, что дело в больном воображении, что я уже окончательно рехнулась на почве своей личной одержимости.
Однако стоял он почти прямо передо мною, ближе к дверям, готовясь выходить, в компании крашеной блондинки лет сорока в брусничном берете и какого-то сурового дядьки в номенклатурном пальто. Сам он тоже выглядел донельзя номенклатурно - с портфелем, в куртке с барашковым воротником. Да и очки а-ля Шурик почему-то не разбавляли образ, а нагнетали официоз. Он не улыбался. И меня не замечал.
«Прыпынак «Вулiца Дарашэвiча»[1] - отчеканил голос БССР-овского интеллигента. Мягко разъехались створки дверей, женщина чуть жеманным движением поправила берет и вышла - он за нею.
С того вечера я и не знала покоя.
***
Девчонки подошли через несколько минут. Арина была несколько бледна и хмура: она пребывала отнюдь не в восторге от такой инфернальной лестницы. Настя же хранила всегдашнее бесшабашно-независимое выражение лица, которое, пожалуй, больше пристало парням. Хотя в нашей компании было не принято обсуждать, что кому «пристало», а что нет.
- Так а что за идея такая прикольная? - переспросила Настя.
- Теория распространения «кофейных коробок» в Минске, - хихикнула я.
Арина выдержала паузу и заговорила:
- Вы заметили? Они растут, как грибы, как будто размножаются спорами - и это за каких-то полтора года. Что с точки зрения экономики несколько рискованно, согласны?
- Хм, ну, наверное, - хмыкнула Настя.
- Сомневаюсь, что они продают конкретный продукт, - продолжала Арина. - Кофе? Подумаешь, им уже лет триста никого не удивишь, в любом заведении его подадут.- Она обвела взглядом помещение. - Похоже, они продвигают идею, имидж. Конечно, если это позиционируется как аналог Starbucks, то первый, кто приходит на ум - хипстеры, - усмехнулась Арина.
Из интереса мы глянули туда-сюда, проверяя утверждение. Точно, справа от нас за стойкой обосновались богемные щёголи - представители вышеупомянутой субкультуры. Но моё любопытство не было праздным - я цедила холодный кофейный напиток с одиозным названием «трава», не прекращая стрельбу глазами, бесцельное, но навязчивое выслеживание. Ясное дело, внутри у меня всё оборвалось при взгляде на соседей: это был он.
Невысокий, но ладно скроенный молодой человек в клетчатом пиджаке с кожаными заплатками на локтях и длинном белом шарфе. И, естественно, в характерных очочках. Он что-то негромко, но с увлечением рассказывал всей компании - может, о каком-то фильме, может, о снимках, что сделал новоприобретённым «Зенитом» (фотоаппарат тут же и стоял, на стойке). О да, и явно не просто хвастался, а делал экскурс в искусство артхаусной фотографии. До чего же всё стереотипно. Пожалуй, выдавала именно нарочитость маскировки. Тем более, нельзя было спутать это слегка самодовольное выражение, искорки хитрецы во взгляде, и эти густые, красиво зачёсанные волнистые волосы ни с чьими другими.
- Смотрите, да вон же он!
Да, не сдержалась.
Наверное, это глупо выглядело: лихорадочно зашептала, зачем-то даже пригнулась, и с драматичной преувеличенностью принялась косить глаза в сторону соседней компании. Ответ: два скептических взгляда и вежливое молчание. Правда, на парня они всё же посмотрели. Безусловно, подруги мои - святые люди: до сих пор громогласно не послали меня к чёрту с моими причудами.
- У тебя навязчивая идея, - констатировала Настя. Нет, рано я обрадовалась: не скандал, так нотации. - Типа лёгкое расстройство на фоне переутомления. Блин, прости, конечно. Но иначе - ни в какие ворота не лезет!
Ну да, «прости»: при знакомстве мы чуть не поссорились из-за психоанализа - мне аж любопытно стало, сейчас разругаемся или нет? Она прочла мои мысли:
- Я понимаю, ты на... хм, да на любой взгляд адекватнее очень многих. Но со своими особенностями.
- Это даже не мои личные особенности, а моей реальности, - упрямо прошипела я.
- Но реальность формируется восприятием и сознанием, - подхватила Арина. Настя щёлкнула пальцами - верное замечание.
Ну вот! Я им про Фому, они мне про Ерёму. Долго объяснять, но я имела в виду совсем другое, объективные вещи: случаи и явления, а не просто фантазии!
- Короче, Склифософский, - махнула рукой Настя, разгоняя туман тягучих терминов, - так жить нельзя. К экзамену надо готовиться! А ты за призраком гоняешься. Причём постоянно переживаешь, изводишь себя.
- Ну хорошо, я зациклилась на одной теме. Каждый, кто смотрит - видит то, о чём думает. Но разве вам этот парень хоть отдалённо его не напоминает?
- Да, - согласилась Арина, - похож. Но это - всего лишь парень: современный, наш, минская хипстота! А не тот, кого ты ищешь.
«А вам не казалось, что внешний облик обманчив?» Эту фразу я произнесла лишь мысленно - потому что во рту у меня пересохло: они все уходили. Как бы соскользнуть со стула и догнать их; какой-то хлопец впереди, он следом, и две девицы; как неуклюжи мои движения; вот хлопнула дверь; скорее!
На верху лестницы тоже дверь, она мягко стукает... вверх, сбивая дыхание...
Улица была пуста. Ну кто бы сомневался. Я выскочила из двора, едва не зацепившись за край шлагбаума, и застенчивой трусцой пробежала до остановки. Никого похожего. Да ещё тридцать третий троллейбус, уже с захлопнутыми дверями, отчалил от тротуара. Оставалось поплестись обратно в кафе, на ходу застёгивая кое-как наброшенную куртку.
Я села и принялась допивать свою «траву», хотя сейчас гораздо лучше пришлось бы что-то горячее. Девчонки уже не пытались убедить меня, что я псих. Настя посмотрела чуть исподлобья и сказала:
- Оставь Президента в покое.
Я не собиралась повиноваться. О чём и заявила.
- Ну и на что он тебе? Допустим, поймаешь. И что с ним дальше будешь делать?
- Не знаю, - беспомощно призналась я.
И ведь правда не знала. Но от намерений своих отказываться не собиралась.
***
У меня была видимость нормальной жизни и рациональные причины, по которым нужно было ездить в город - а вот потом, одновременно с выполнением пунктов плана, начиналась погоня, и снова вслепую, на ощущениях, намёками и предчувствиями.
Президент явился передо мной намеренно, оба раза - но наиболее демонстративным было его поведение в кафе. Я отметила странность собственного отношения: похоже, теперь мне хотелось... понравиться ему?! Давно уже я так тщательно не красила губы, не проверяла фактуру и гладкость кожи при разном освещении, не подбирала нарядов - притом что обычно одевалась по принципу «надела то, что выпало з шкафа». Но опять-таки, зачем? Он околдовал меня. Я рассматривала его фотографии, очертания и довольно мягкие черты лица, умилялась тому, как органично он смотрится в нашем советском, винтажном городе...
- Это просто становится опасно, - покачала головой Настя. - Причём не только из-за учёбы. Тебе пора завязывать с погонями и игрой в кошки-мышки.
- Ха, да ты меня поражаешь, - смеялась я. - Генерал, значит, не опасен, а Президент вдруг - зловещая личность? Обычно всё было по-другому. С точностью до наоборот.
Она только вздохнула. Ясное дело, к Генералу она привыкла, и всё было нормально.
- Тьфу на тебя! Говоришь точно, как интеллигенция брежневских времён. Я не могу сказать, что тут не в порядке. Просто... чувствую, что ли.
Я ничего не повторяла, не учила. Забыла, что собиралась на кафедру разузнавать что-то о магистратуре. Весь мир мой сузился до транспорта в разных его ипостасях, до «Книги песчинок», которую я таскала с собой, несмотря на внушительные размеры, музыки в наушниках и съеденных на бегу шоколадок.
И мне - да, мне это нравилось! Казалось какой-то безумной, но красивой авантюрой, разнообразящей серые будни.
- Как давно ты разговаривала с Генералом?
- Да не помню, недели две назад, а так он вообще не появлялся.
Я раздражённо отмахивалась и беззаботно констатировала то, из-за чего раньше накрутила бы себя до истерики. А сколько раз я обзывала Генерала сволочью, мерзавцем и подонком из-за того, что он упорно не хотел являться мне во сне.
Я честно пробовала размышлять об этом и звать его. Старалась проникнуться бесчестностью своего поведения, ощутить горечь утраты - но нет, ничто не отзывалось внутри. Меня наполняло ощущение странной лёгкости и пустоты - а вследствие этого, приятного спокойствия. Я перестала активно желать встречи с ними обоими, и в один прекрасный вечер села в трамвай возле вокзала без всякой задней мысли.
Вот здорово, поставили ёлку. Наконец какое-то подобие праздничного настроения - хотя снега до сих пор не было, просто вечно влажные тротуары и серое усталое небо, и такое во всём выражение, наподобие: «Сейчас-сейчас!». Хотя это подобострастное «сейчас» в виде двух одиноких снежинок и прохладного ветерка было откровенной фальшью. Но ничего, на моём расположении духа это никак не отражалось. Ведь я только что сдала английский, да на высший балл, чем ещё раз опровергла эту нелепую, мещанскую озабоченность подруг - ха! Было здорово включить свинг, закрыть глаза и расставить поудобнее ноги, ведь пока я никому не мешала.
Снова виды за окном, концертный зал, связанный с великим множеством захватывающих воспоминаний, и снова - волна эйфории. Острое, поразительно чётко обрисованное осознание реальности всех моих мечтаний. И не просто как возможность - а как голос, шепчущий прямо в ухо, как рука, протягивающая ключ от заветной двери или хлопающая по плечу...
В плечо меня и правда толкнули. Сквозь волны залихватской мелодии пришлось вынырнуть в вульгарную реальность. И обнаружить, что двое не совсем трезвых молодых людей ведут оживлённый разговор прямо у меня над головой. Да притом производят странные телодвижения. Ближний был одет в тараканно-рыжую куртку и вываренные джинсы, в руке держал прозрачный зелёный пакет - других подробностей его внешности я не знала, потому что глаз не поднимала. Он то и дело наваливался и толкал меня в плечо бедром, а ещё постоянно задевал мои ноги (уже аккуратно подобранные!) своими ластами - ему, видите ли, мало было просто стоять в трамвае, надо было «элегантно» закидывать ногу за ногу. Причём ноги он менял каждые полминуты: наверное, в голову не приходила причина неустойчивости («это не я упитый, это пол качается»). Я долго недоумевала; по природной застенчивости возмущаться не хотела и делала вид, что не обращаю внимания. Однако к площади Якуба Коласа этот юноша подшофе мне окончательно надоел. «Да перестань ты грести возле меня ногами, олень!» - злобно подумала я.
Я не выдержала и встала, и пошла, продираясь к освободившемуся месту слева спереди. Там какой-то пенсионер сидел у окна и читал толстенную книгу, открыв на середине.
И тут моё эйфорическое благодушие пронзило остриём благоговейного ужаса и восторга. Чего бы там ни было, трудно описать это чувство, - ноги у меня стали ватными, сесть захотелось ещё больше. Прямо возле кабины водителя, пристально глядя на меня, стоял Экс-Президент. Глаза его за толстыми стёклами очков сощурились, губы под пушистыми усами ризеншнауцера тронула тень улыбки - как мучительно было разгадывать выражение, терзаться догадками, что же он чувствует и почему - нет, зачем сейчас так смотрит на меня. Затем на мгновение прилило благоговение и влечение - жаркой волной. И тут моя психика окончательно зависла, я была в панике, но не могла заорать: горло как петлёй сдавило.
Ноги сами подогнулись, я села, только ощутив, как спружинило сиденье. И всё время глаза в глаза. Но тут уже явная, тёплая улыбка испарилась с лица Президента - он выглядел, как барышня, заметившая маньяка в тёмной подворотне. И смотрел уже куда-то сквозь меня. Или рядом?
Медленно, как во сне, я с усилием повернула голову и столкнулась лицом к лицу с моим Генералом. Он был в гражданском. И книгу сейчас держал закрытой, заложив пальцем. И нагло, победоносно ухмылялся. Вот вам и попутчик-пенсионер.
Что творилось, описывать не берусь. Описание бы заняло полстраницы, а само замешательство длилось доли секунды. Но внутри перевернулось всё.
Трамвай замедлил ход. Объявление из динамика зазвучало низко и глухо. Люди словно были там и отсутствовали: стояли толпой и ничего не видели. Президент напрягся, как наруживается только тот, в кого стреляют. Кроме несчастного выражения в глазах его затаилась ярость разочарования: «не выгорело».
Но я не отрывала взгляда от его лица - глядела неотрывно, откровенно и бездушно, наслаждаясь растянутой пыткой («смотрите и любуйтесь, какая я стерва, сеньор президент») - а в это время обнимала Генерала, всё приближаясь и придвигаясь к нему.
Президент стоял и смотрел. Наверное, такой взгляд у человека, лезущего в петлю. Я фиксировала его смертную бледность, растерянность, пропорциональную холодноватому спокойствию Генерала... отворачиваясь лишь в последний момент... зачем-то старательно и чинно опуская веки... от волнения натыкаясь на генеральские усы (хоть я давно научилась этого не делать)... краем глаза видя ползущий за окном забор военной части... чувствуя температуру и влажность, но не вкус и не настроение поцелуя... впрочем, проникаясь... ощущая себя до ужаса глупо... боясь, что началась уже настоящая тахикардия...
Да, в конце концов мне было неловко. Когда я открыла глаза, Президент исчез, но в воздухе ещё витал прозрачный облик его призрака.
«Вулiца Бялiнскага»[2], - провозгласил динамик. Я рывком встала и выскочила, и споткнулась: забыла, что там на асфальте такие канавки, волнистые борозды. Била дрожь. Страшно, стыдно, радостно - одним словом, непонятно.
Я шла не оборачиваясь. Однако Генерал нагнал меня и пошёл рядом.
- Как вы оба оказались в одном трамвае?
Он пожал плечами.
- Вы что, собирались устраивать дуэль у канала Слепянской водной системы?
Но он только ухмыльнулся, как довольный ирбис.
Как бы там ни было, напряжение меня отпустило, и навалилась усталость. В голове роились десятки мыслей, и не все одинаково приятные - причём добрая половина их касалась Генерала и его поведения. Но он просто шёл рядом, и это само по себе было чудом. Таким невероятным, что сил для изумления уже не осталось. А ещё он взял меня за руку - у него рука была по-солдатски сильная, широкая - и тёплая.
Смеркалось. Уже начали загораться мандариновым светом окна; кое-где мерцали гирлянды, почему-то в основном синие, холодных оттенков - и мне нравилось их считать, как в пять лет, - раз, два, три... ух ты, вон ещё в квартире по диагонали! А Генерал на самом деле как будто вёл меня за ручку из садика. И пошёл снег - наконец-то настоящий, пушистый, праздничный. И брови у Генерала тоже были похожи на снежные хлопья. А может, на них сразу налипли эти толстые мохнатые снежинки.
И я как-то очень растрогалась - ведь происходящее было прекрасно.
Я замедлила шаг и тронула его за рукав:
- Ох, генерал, дедуся ты мой хороший... слушай, а пойдём ко мне домой, чаю вместе попьём, у меня там печенье вкусное. И конфеты.
Но тут же спохватилась, сердце у меня упало.
- То есть... блин, кажется, глупости говорю, какой там чай. Вам, наверное, он не нужен. Не едите ведь, не спите, как мы, - так? - проговорила я окончательно расстроенным голосом.
- Не столь однозначно, - важно поправил меня Генерал, - всё зависит от желания.
- А ты хочешь выпить со мной чаю? - с надеждой переспросила я.
Мой вояка не ответил. Просто сжал мою руку ещё крепче и продолжал идти, не замедляя шага.
А я тоже ничего не переспрашивала. Просто полезла в карман проверить ключи.
___________________
[1] Остановка "Улица Дорошевича" (бел.)
[2] Улица Белинского (бел.)
Янина Пинчук
За кофе пришлось спускаться в преисподнюю.
Длиннейшая, крутая лестница уходила в темноту. Только справа в глубине виднелось квадратное пятно света. Я аккуратно шагнула на первую из ступеней-клавиш, смутно-белых с тёмными сетчатыми ковриками, левой рукой взялась за массивный серый поручень: спускаться можно было лишь так, медленно, осторожно - почти с пиететом.
Какое-то подобное чувство я и испытывала: смесь волнения, подступающего восторга и завороженности. Шагнув в последний раз, я подняла голову и с восхищением охватила взглядом тот путь, что проделала в тёмно-синем сумраке туннеля. Это было детское чувство - осознание необычности.
Очередное заведение в моём вкусе: не какое-то банальное и затёртое место на Проспекте, где всё выставлено напоказ - здесь есть интрига.
Однако последнее время...
Ах, тёплый воздух, аромат шоколада, выпечки, - в минус пять самое то! Что мы сегодня будем дегустировать?
...последнее время я не уверена, напрягает меня эта «интрига» или, наоборот, нравится. М-да уж. Носиться по всему городу, выбрасывать на ветер кучу денег, тревожно прислушиваться, принюхиваться, как охотничий пёс, скакать с автобуса на автобус, из вагона в вагон, забыв про подготовку к экзамену - пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что!
Я заказала карамельный маккиато, отнесла его к стойке, забралась на высокий стул, бросив сумку и куртку на соседний. Края соломинки мягко пронзили слой пены со сладким узором... Хоть что-то хорошее в этой странной игре - возможность побыть гурманом: я лелеяла наивную надежду, что моё поведение - это игра по Станиславскому, которая помогает мне выглядеть убедительно.
***
В тот вечер меня осенило. И я постигла метафизическую сущность трамвая.
Погода стояла не зимняя - ожидание не раздражало. Более того: я жаждала подставить прохладе разгорячённое лицо. Здоровьем начинаешь наслаждаться, лишь переболев, повышенную стипендию и блестящую репутацию начинаешь ценить только под угрозой их потери. Но я - сдала. Победила, справилась, отстрелялась!
Эта пересдача была невероятной. И поэтому я пережила нечто вроде инициатической смерти. По идее, такой опыт должен был ещё и продвинуть меня в духовном развитии... Ну что ж, как бы там ни было, ощущения своеобразные. Неделя была словно сжата - судорогами кошмара, тревоги и непрестанного учения. А сейчас - время остановилось.
Если не совсем замерло, то крайне замедлилось: так неспешно подползала к нам бирюзово-зелёная степенная гусеница. Я поднялась и плюхнулась на одиночное место у окна. Трамвай тронулся с лёгким рывком, как кабинка аттракциона в парке развлечений.
Пришла нирвана. Нетушки, я хорошо знаю этимологию этого слова - «отсутствие желаний»: но ведь все желания действительно напрочь улетучились, с меня было довольно и радости избавления. Нахлынули философские мысли: о том, как важно верно рассчитывать свой потенциал, о том, что невозможно бесконечно жонглировать работой, учёбой, вечерними курсами и потугами самовыражения - обязательно что-то уронишь. Подступило желание раскрыть книжку - и вот он здесь, миниатюрный бледно-розовый томик Святого Франциска Сальского. Проплывают мимо «врата города» - две башни Привокзальной площади, кремово-бежевые, с зубцами-рожками вроде тех, что делают дети на своих замках из капельной смеси песка и воды; и вот я проникаюсь «Руководством к благочестивой жизни», так же, как неделю назад изучала биографию Мартина Лютера пера Ивана Гобри...
Но потом я со вздохом откладываю даже столь изящно написанную душеполезную книгу. Меня переполняет что-то ещё. Что-то более объёмное, многоцветное, настойчивое - не в обиду Франциску Сальскому, но как дань настоящему моменту.
Ульяновская, потом Первомайская - только сейчас понимаешь, как безлики названия и как очаровательны улицы. Строгая и обаятельная архитектура советского времени, затем скромные, но симпатичные домики начала двадцатого века. А стадион «Динамо»? Узнаваемый и нарядный, чем-то напоминающий не то, чтобы торжественный, но вкусный торт - моё любимое ретро. А ведь справа город уже плавно переходит в свою индустриальную часть. Потом парк Горького, что везде носит одно название, но воспоминания хранит совершенно разные (Арина, помнишь?). Площадь Змитрока Бядули и сакральное место - кладбище... Улица Чырвоная (какая ещё «Красная», вы с дуба рухнули?!)... Потом - на улицу Якуба Коласа, это земля обетованная, новая земля...
Меня охватило умиление. Я однозначно сроднилась со столицей. Больше всего мне нравился именно этот маршрут и то, что проплывало за окном. Если приедут иностранные гости, самым чудесным будет отправиться с ними кататься на трамвае. Неспешно вбирать в себя стиль города, глазея за окна, ощущать, как вагон после каждой остановки трогается с лёгким, но ощутимым усилием, подрагивает на поворотах, слышать дребезжание звонка - старомодное, несмотря на современный дизайн корпуса. А как перед самым поворотом на Коласа переводят стрелку, этот ритуал? Нет, ну правда ведь неповторимо!
Этот вид транспорта никогда не был «моим» - я предпочитала быстрое и без-лишних-церемоний метро. Трамваи же оставались арининой епархией; она говорила, что есть в них своя прелесть, с ними связана масса литературных произведений, даже мой любимый Кортасар. И ведь только теперь до меня дошло, только теперь я прочувствовала! Поистине, после потрясений многое видится в ином свете. И трамвайная экскурсия с зарубежными коллегами уже кажется мне настоящей находкой.
А ведь недавно я познакомилась с Родригесом. Мне нравилось называть его «агент Родригес». Вот приедет учиться на юрфак и станет резидентом - недурная легенда, правда? Мне льстил его интерес к славянским странам и желание учиться где-то в Восточной Европе. А знание русского? Готовый шпион...
И наша встреча с ним неслучайна. Как и переписка с чилийцами. Неужели я буду, как тётя Наташа?!
Она уже тридцать лет живёт в Германии. Никогда не забуду её рассказ: «Я всегда в детстве любила сказки братьев Гримм. А ещё ж была книжка с картинками - мне так нравились эти наряды, эти аккуратненькие домики. И в детской у меня над кроватью висел коврик. Нет, гобелен. И там тоже была иллюстрация из сказок - вроде бы Гензель и Гретель, но что точно помню - загадочный, не наш, еловый лес. И мне тогда думалось: а вот здорово было б жить там! Постоянно мечтала и фантазировала. Ну вот - домечталась! Теперь, глядишь, и в самом деле там обитаю».
Смотри, нафантазируешь себе Латамерику, сказала Арина. А что? Я бы и не против. Более того - мечтаю. Совершить паломничество, как в Святую Землю.
- Неужели тебе Военного кладбища недостаточно?
- Да это совсем не то! Ты не понимаешь.
Мои слова - заведомая ложь. Всё она понимала. Но в ответ могла только вздохнуть и промолчать.
А теперь на меня нахлынуло странное чувство - осознание того, что всё это - реально. Начиная с лета, с поры вечерних прогулок, с поздних звонков Насте, с одурения от переводов с испанского, с замирания сердца на улице Краснозвёздной - с каждым шагом «это» становилось всё более реальным. Я орала и возмущалась, била копытом или инсценировала сцену обморока от переутомления, чертыхалась и стонала на финишной прямой - но знала, что даже кровавые муки - почти понарошку, ведь мечты мои сгущаются в воздухе, как волшебный туман, принимают форму, уплотняются, и...
И тут я увидела Экс-Президента. Что я обалдела - это слабо сказано. Сначала мне подумалось, что дело в больном воображении, что я уже окончательно рехнулась на почве своей личной одержимости.
Однако стоял он почти прямо передо мною, ближе к дверям, готовясь выходить, в компании крашеной блондинки лет сорока в брусничном берете и какого-то сурового дядьки в номенклатурном пальто. Сам он тоже выглядел донельзя номенклатурно - с портфелем, в куртке с барашковым воротником. Да и очки а-ля Шурик почему-то не разбавляли образ, а нагнетали официоз. Он не улыбался. И меня не замечал.
«Прыпынак «Вулiца Дарашэвiча»[1] - отчеканил голос БССР-овского интеллигента. Мягко разъехались створки дверей, женщина чуть жеманным движением поправила берет и вышла - он за нею.
С того вечера я и не знала покоя.
***
Девчонки подошли через несколько минут. Арина была несколько бледна и хмура: она пребывала отнюдь не в восторге от такой инфернальной лестницы. Настя же хранила всегдашнее бесшабашно-независимое выражение лица, которое, пожалуй, больше пристало парням. Хотя в нашей компании было не принято обсуждать, что кому «пристало», а что нет.
- Так а что за идея такая прикольная? - переспросила Настя.
- Теория распространения «кофейных коробок» в Минске, - хихикнула я.
Арина выдержала паузу и заговорила:
- Вы заметили? Они растут, как грибы, как будто размножаются спорами - и это за каких-то полтора года. Что с точки зрения экономики несколько рискованно, согласны?
- Хм, ну, наверное, - хмыкнула Настя.
- Сомневаюсь, что они продают конкретный продукт, - продолжала Арина. - Кофе? Подумаешь, им уже лет триста никого не удивишь, в любом заведении его подадут.- Она обвела взглядом помещение. - Похоже, они продвигают идею, имидж. Конечно, если это позиционируется как аналог Starbucks, то первый, кто приходит на ум - хипстеры, - усмехнулась Арина.
Из интереса мы глянули туда-сюда, проверяя утверждение. Точно, справа от нас за стойкой обосновались богемные щёголи - представители вышеупомянутой субкультуры. Но моё любопытство не было праздным - я цедила холодный кофейный напиток с одиозным названием «трава», не прекращая стрельбу глазами, бесцельное, но навязчивое выслеживание. Ясное дело, внутри у меня всё оборвалось при взгляде на соседей: это был он.
Невысокий, но ладно скроенный молодой человек в клетчатом пиджаке с кожаными заплатками на локтях и длинном белом шарфе. И, естественно, в характерных очочках. Он что-то негромко, но с увлечением рассказывал всей компании - может, о каком-то фильме, может, о снимках, что сделал новоприобретённым «Зенитом» (фотоаппарат тут же и стоял, на стойке). О да, и явно не просто хвастался, а делал экскурс в искусство артхаусной фотографии. До чего же всё стереотипно. Пожалуй, выдавала именно нарочитость маскировки. Тем более, нельзя было спутать это слегка самодовольное выражение, искорки хитрецы во взгляде, и эти густые, красиво зачёсанные волнистые волосы ни с чьими другими.
- Смотрите, да вон же он!
Да, не сдержалась.
Наверное, это глупо выглядело: лихорадочно зашептала, зачем-то даже пригнулась, и с драматичной преувеличенностью принялась косить глаза в сторону соседней компании. Ответ: два скептических взгляда и вежливое молчание. Правда, на парня они всё же посмотрели. Безусловно, подруги мои - святые люди: до сих пор громогласно не послали меня к чёрту с моими причудами.
- У тебя навязчивая идея, - констатировала Настя. Нет, рано я обрадовалась: не скандал, так нотации. - Типа лёгкое расстройство на фоне переутомления. Блин, прости, конечно. Но иначе - ни в какие ворота не лезет!
Ну да, «прости»: при знакомстве мы чуть не поссорились из-за психоанализа - мне аж любопытно стало, сейчас разругаемся или нет? Она прочла мои мысли:
- Я понимаю, ты на... хм, да на любой взгляд адекватнее очень многих. Но со своими особенностями.
- Это даже не мои личные особенности, а моей реальности, - упрямо прошипела я.
- Но реальность формируется восприятием и сознанием, - подхватила Арина. Настя щёлкнула пальцами - верное замечание.
Ну вот! Я им про Фому, они мне про Ерёму. Долго объяснять, но я имела в виду совсем другое, объективные вещи: случаи и явления, а не просто фантазии!
- Короче, Склифософский, - махнула рукой Настя, разгоняя туман тягучих терминов, - так жить нельзя. К экзамену надо готовиться! А ты за призраком гоняешься. Причём постоянно переживаешь, изводишь себя.
- Ну хорошо, я зациклилась на одной теме. Каждый, кто смотрит - видит то, о чём думает. Но разве вам этот парень хоть отдалённо его не напоминает?
- Да, - согласилась Арина, - похож. Но это - всего лишь парень: современный, наш, минская хипстота! А не тот, кого ты ищешь.
«А вам не казалось, что внешний облик обманчив?» Эту фразу я произнесла лишь мысленно - потому что во рту у меня пересохло: они все уходили. Как бы соскользнуть со стула и догнать их; какой-то хлопец впереди, он следом, и две девицы; как неуклюжи мои движения; вот хлопнула дверь; скорее!
На верху лестницы тоже дверь, она мягко стукает... вверх, сбивая дыхание...
Улица была пуста. Ну кто бы сомневался. Я выскочила из двора, едва не зацепившись за край шлагбаума, и застенчивой трусцой пробежала до остановки. Никого похожего. Да ещё тридцать третий троллейбус, уже с захлопнутыми дверями, отчалил от тротуара. Оставалось поплестись обратно в кафе, на ходу застёгивая кое-как наброшенную куртку.
Я села и принялась допивать свою «траву», хотя сейчас гораздо лучше пришлось бы что-то горячее. Девчонки уже не пытались убедить меня, что я псих. Настя посмотрела чуть исподлобья и сказала:
- Оставь Президента в покое.
Я не собиралась повиноваться. О чём и заявила.
- Ну и на что он тебе? Допустим, поймаешь. И что с ним дальше будешь делать?
- Не знаю, - беспомощно призналась я.
И ведь правда не знала. Но от намерений своих отказываться не собиралась.
***
У меня была видимость нормальной жизни и рациональные причины, по которым нужно было ездить в город - а вот потом, одновременно с выполнением пунктов плана, начиналась погоня, и снова вслепую, на ощущениях, намёками и предчувствиями.
Президент явился передо мной намеренно, оба раза - но наиболее демонстративным было его поведение в кафе. Я отметила странность собственного отношения: похоже, теперь мне хотелось... понравиться ему?! Давно уже я так тщательно не красила губы, не проверяла фактуру и гладкость кожи при разном освещении, не подбирала нарядов - притом что обычно одевалась по принципу «надела то, что выпало з шкафа». Но опять-таки, зачем? Он околдовал меня. Я рассматривала его фотографии, очертания и довольно мягкие черты лица, умилялась тому, как органично он смотрится в нашем советском, винтажном городе...
- Это просто становится опасно, - покачала головой Настя. - Причём не только из-за учёбы. Тебе пора завязывать с погонями и игрой в кошки-мышки.
- Ха, да ты меня поражаешь, - смеялась я. - Генерал, значит, не опасен, а Президент вдруг - зловещая личность? Обычно всё было по-другому. С точностью до наоборот.
Она только вздохнула. Ясное дело, к Генералу она привыкла, и всё было нормально.
- Тьфу на тебя! Говоришь точно, как интеллигенция брежневских времён. Я не могу сказать, что тут не в порядке. Просто... чувствую, что ли.
Я ничего не повторяла, не учила. Забыла, что собиралась на кафедру разузнавать что-то о магистратуре. Весь мир мой сузился до транспорта в разных его ипостасях, до «Книги песчинок», которую я таскала с собой, несмотря на внушительные размеры, музыки в наушниках и съеденных на бегу шоколадок.
И мне - да, мне это нравилось! Казалось какой-то безумной, но красивой авантюрой, разнообразящей серые будни.
- Как давно ты разговаривала с Генералом?
- Да не помню, недели две назад, а так он вообще не появлялся.
Я раздражённо отмахивалась и беззаботно констатировала то, из-за чего раньше накрутила бы себя до истерики. А сколько раз я обзывала Генерала сволочью, мерзавцем и подонком из-за того, что он упорно не хотел являться мне во сне.
Я честно пробовала размышлять об этом и звать его. Старалась проникнуться бесчестностью своего поведения, ощутить горечь утраты - но нет, ничто не отзывалось внутри. Меня наполняло ощущение странной лёгкости и пустоты - а вследствие этого, приятного спокойствия. Я перестала активно желать встречи с ними обоими, и в один прекрасный вечер села в трамвай возле вокзала без всякой задней мысли.
Вот здорово, поставили ёлку. Наконец какое-то подобие праздничного настроения - хотя снега до сих пор не было, просто вечно влажные тротуары и серое усталое небо, и такое во всём выражение, наподобие: «Сейчас-сейчас!». Хотя это подобострастное «сейчас» в виде двух одиноких снежинок и прохладного ветерка было откровенной фальшью. Но ничего, на моём расположении духа это никак не отражалось. Ведь я только что сдала английский, да на высший балл, чем ещё раз опровергла эту нелепую, мещанскую озабоченность подруг - ха! Было здорово включить свинг, закрыть глаза и расставить поудобнее ноги, ведь пока я никому не мешала.
Снова виды за окном, концертный зал, связанный с великим множеством захватывающих воспоминаний, и снова - волна эйфории. Острое, поразительно чётко обрисованное осознание реальности всех моих мечтаний. И не просто как возможность - а как голос, шепчущий прямо в ухо, как рука, протягивающая ключ от заветной двери или хлопающая по плечу...
В плечо меня и правда толкнули. Сквозь волны залихватской мелодии пришлось вынырнуть в вульгарную реальность. И обнаружить, что двое не совсем трезвых молодых людей ведут оживлённый разговор прямо у меня над головой. Да притом производят странные телодвижения. Ближний был одет в тараканно-рыжую куртку и вываренные джинсы, в руке держал прозрачный зелёный пакет - других подробностей его внешности я не знала, потому что глаз не поднимала. Он то и дело наваливался и толкал меня в плечо бедром, а ещё постоянно задевал мои ноги (уже аккуратно подобранные!) своими ластами - ему, видите ли, мало было просто стоять в трамвае, надо было «элегантно» закидывать ногу за ногу. Причём ноги он менял каждые полминуты: наверное, в голову не приходила причина неустойчивости («это не я упитый, это пол качается»). Я долго недоумевала; по природной застенчивости возмущаться не хотела и делала вид, что не обращаю внимания. Однако к площади Якуба Коласа этот юноша подшофе мне окончательно надоел. «Да перестань ты грести возле меня ногами, олень!» - злобно подумала я.
Я не выдержала и встала, и пошла, продираясь к освободившемуся месту слева спереди. Там какой-то пенсионер сидел у окна и читал толстенную книгу, открыв на середине.
И тут моё эйфорическое благодушие пронзило остриём благоговейного ужаса и восторга. Чего бы там ни было, трудно описать это чувство, - ноги у меня стали ватными, сесть захотелось ещё больше. Прямо возле кабины водителя, пристально глядя на меня, стоял Экс-Президент. Глаза его за толстыми стёклами очков сощурились, губы под пушистыми усами ризеншнауцера тронула тень улыбки - как мучительно было разгадывать выражение, терзаться догадками, что же он чувствует и почему - нет, зачем сейчас так смотрит на меня. Затем на мгновение прилило благоговение и влечение - жаркой волной. И тут моя психика окончательно зависла, я была в панике, но не могла заорать: горло как петлёй сдавило.
Ноги сами подогнулись, я села, только ощутив, как спружинило сиденье. И всё время глаза в глаза. Но тут уже явная, тёплая улыбка испарилась с лица Президента - он выглядел, как барышня, заметившая маньяка в тёмной подворотне. И смотрел уже куда-то сквозь меня. Или рядом?
Медленно, как во сне, я с усилием повернула голову и столкнулась лицом к лицу с моим Генералом. Он был в гражданском. И книгу сейчас держал закрытой, заложив пальцем. И нагло, победоносно ухмылялся. Вот вам и попутчик-пенсионер.
Что творилось, описывать не берусь. Описание бы заняло полстраницы, а само замешательство длилось доли секунды. Но внутри перевернулось всё.
Трамвай замедлил ход. Объявление из динамика зазвучало низко и глухо. Люди словно были там и отсутствовали: стояли толпой и ничего не видели. Президент напрягся, как наруживается только тот, в кого стреляют. Кроме несчастного выражения в глазах его затаилась ярость разочарования: «не выгорело».
Но я не отрывала взгляда от его лица - глядела неотрывно, откровенно и бездушно, наслаждаясь растянутой пыткой («смотрите и любуйтесь, какая я стерва, сеньор президент») - а в это время обнимала Генерала, всё приближаясь и придвигаясь к нему.
Президент стоял и смотрел. Наверное, такой взгляд у человека, лезущего в петлю. Я фиксировала его смертную бледность, растерянность, пропорциональную холодноватому спокойствию Генерала... отворачиваясь лишь в последний момент... зачем-то старательно и чинно опуская веки... от волнения натыкаясь на генеральские усы (хоть я давно научилась этого не делать)... краем глаза видя ползущий за окном забор военной части... чувствуя температуру и влажность, но не вкус и не настроение поцелуя... впрочем, проникаясь... ощущая себя до ужаса глупо... боясь, что началась уже настоящая тахикардия...
Да, в конце концов мне было неловко. Когда я открыла глаза, Президент исчез, но в воздухе ещё витал прозрачный облик его призрака.
«Вулiца Бялiнскага»[2], - провозгласил динамик. Я рывком встала и выскочила, и споткнулась: забыла, что там на асфальте такие канавки, волнистые борозды. Била дрожь. Страшно, стыдно, радостно - одним словом, непонятно.
Я шла не оборачиваясь. Однако Генерал нагнал меня и пошёл рядом.
- Как вы оба оказались в одном трамвае?
Он пожал плечами.
- Вы что, собирались устраивать дуэль у канала Слепянской водной системы?
Но он только ухмыльнулся, как довольный ирбис.
Как бы там ни было, напряжение меня отпустило, и навалилась усталость. В голове роились десятки мыслей, и не все одинаково приятные - причём добрая половина их касалась Генерала и его поведения. Но он просто шёл рядом, и это само по себе было чудом. Таким невероятным, что сил для изумления уже не осталось. А ещё он взял меня за руку - у него рука была по-солдатски сильная, широкая - и тёплая.
Смеркалось. Уже начали загораться мандариновым светом окна; кое-где мерцали гирлянды, почему-то в основном синие, холодных оттенков - и мне нравилось их считать, как в пять лет, - раз, два, три... ух ты, вон ещё в квартире по диагонали! А Генерал на самом деле как будто вёл меня за ручку из садика. И пошёл снег - наконец-то настоящий, пушистый, праздничный. И брови у Генерала тоже были похожи на снежные хлопья. А может, на них сразу налипли эти толстые мохнатые снежинки.
И я как-то очень растрогалась - ведь происходящее было прекрасно.
Я замедлила шаг и тронула его за рукав:
- Ох, генерал, дедуся ты мой хороший... слушай, а пойдём ко мне домой, чаю вместе попьём, у меня там печенье вкусное. И конфеты.
Но тут же спохватилась, сердце у меня упало.
- То есть... блин, кажется, глупости говорю, какой там чай. Вам, наверное, он не нужен. Не едите ведь, не спите, как мы, - так? - проговорила я окончательно расстроенным голосом.
- Не столь однозначно, - важно поправил меня Генерал, - всё зависит от желания.
- А ты хочешь выпить со мной чаю? - с надеждой переспросила я.
Мой вояка не ответил. Просто сжал мою руку ещё крепче и продолжал идти, не замедляя шага.
А я тоже ничего не переспрашивала. Просто полезла в карман проверить ключи.
___________________
[1] Остановка "Улица Дорошевича" (бел.)
[2] Улица Белинского (бел.)