ГОНЧАРСКОЕ РЕМЕСЛО СКВОЗЬ ПРИЗМУ МИФОЛОГИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ
К.Ю. РАХНО (Украина, Опошня)
ГОНЧАРСКОЕ РЕМЕСЛО СКВОЗЬ ПРИЗМУ МИФОЛОГИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ // Древнее гончарство: Итоги и перспективы изучения. - Москва: Институт археологии РАН, 2010. - С. 245-250.
В современной центральноевропейской этнологии прослеживается интерес к факторам, главным образом прагматического характера, определявшим общественный статус ремесла и ремесленников [Mlynka, 2004. S. 12, 14-15]. К таких моментам, несомненно, принадлежали особые знания и умения мастеров, сложность и продолжительность обучения и производственного процесса, общественная полезность продукции, прибыльность ремесла, возможность изготовления эксклюзивных изделий, широкий круг потребителей и т.п. Однако ни в коем случае нельзя игнорировать важность идеологических оснований социума, господствующей системы ценностей, религиозного мировосприятия, которое в традиционном обществе было доминирующим. Гончарство воспринималось им как таинственное волшебство превращения мягкой глины в твердые, подобные каменным, изделия различных форм и пропорций. Не случайно в древнейших легендах первыми гончарами являются исключительно сверхъестественные существа, от которых искусство изготовления глиняной посуды переходит к людям [Бобринский, 1993. С. 39, 41]. Данная статья посвящена проблеме детерминированности общественной рецепции ремесла мировоззренческими представлениями на примере гончаров Поздишовцев.
Поздишовцы - село в Восточной Словакии, на украинско-словацком этническом порубежье, известное с ХІV века. Оно находится западнее поселка Михаловцев, на подножии поросших лесом склонов Ондавской возвышенности Карпат, которая тут умеренно спускается, а на юге достигает плодородной Земплинской низменности. Такое расположение оберегает село от паводков местной речки Душа. Оно издавна было знаменито своими гончарами, которые впервые упомянуты в грамоте палатина Миклоша Гараи, данной в Поздишовцах в 1416 году, и это самое старое документальное упоминание о словацких гончарах. Поздишовское гончарство, отличающееся рядом архаических черт, стало неотъемлемой частью традиционной культуры края. У жителей Земплина село имело славу исключительно гончарского, его так и называли - «harčarski valal». Когда, например, девушка из соседнего села выходила замуж в Поздишовцы, даже в крестьянский дом, то о ней говорили, что «oddala do harčarov». Так же и тогда, когда поздишовчанка, гончаровна или крестьянка, выходила замуж в другое село, её называли в новом доме «harčarkou». Характер села определяли прежде всего гончары, поэтому «bul harčar, či ňebul, meno mal, že harčar, l’em kedz bul z Pozdišovec». В описании ремесел 1720 года преувеличенно отмечается, что в Поздишовцах все жители занимаются гончарством и с этого живут. Гончары с гордостью говорили, что «aňi ňigdze ňebulo, aňi ňit tel’o harčarov, jag u Pozdišouci. Šak tu davno šicko harčar bulo» [Plicková, 1959. S. 11, 20, 25, 51, 90; Paličková-Pátková, 1992. S. 46].
В противовес соседним селам Поздишовцы воспринимались исключительно как гончарный центр. Гончарство не только наложило свой отпечаток на внешние отношения и восприятие, но, конечно же, повлияло и на внутреннее устройство. Образ жизни и труд гончаров значительно обособляли их от остальной общины. Они не считались крестьянами и не причисляли себя к таковым. У них выработалось иное отношение к земле, возделывание которой не было для них основным средством к существованию, в общественной жизни - специфические взаимоотношения с зажиточной прослойкой газд-земледельцев, а на основа[с. 245]нии особенностей ремесла возникли среди гончаров разные формы соседской и семейной взаимопомощи и цеховая организация производства, засвидетельствованная с первой половины ХVІ века. В 1743 году местный феодал Менигерт Сирмаи утвердил устав гончарного цеха - «Punkta a Poradek Remesla Harčzarskeho, to gest Pozdissowskych Harčzaruw», который с небольшими изменениями действовал следующие двести лет и немало поспособствовал консолидации мастеров. Гончары с усладой вспоминали времена «slavnoho a počlivoho cechu harčarskoho» [Plicková, 1959. S. 11, 20, 26-33, 99-103, 105-106; Durišin, 1944. S. 18-19].
Социальное положение гончаров в Поздишовцах в старые времена было своеобразным. Гончары образовывали некую особую общественную касту в общине, неохотно принимавшую «do majstrovstva» ученика из крестьянской семьи [Durišin, 1944. S. 20]. Их ремесло пользовалось своего рода престижностью, поскольку давало стабильную, хотя и незначительную прибыль, позволяя выстоять во время экономических кризисов. Поэтому крестьяне, вопреки собственному отрицательному отношению к гончарам, посылали детей учиться гончарству. Ввиду возможной конкуренции, гончары ограничивали крестьянским сыновьям доступ в цеху. Прием в цех был раздельный - отдельный для гончарских сыновей и несколько иной для крестьянских парней. Крестьянские сыновья должны были учиться не два года, как обычно, а три, а в ХІХ веке, когда возросла конкуренция, и четыре, и при этом не принимались во внимание ни способности, ни добросовестность ученика. Правда, следует предположить, что сыновья гончаров обладали намного большими старанием и возможностями ознакомиться с ремеслом, ведь с детских лет вырастали в соответствующей среде. Обучались они, как правило, у своих отцов. К старым гончарским родам цех относился подчеркнуто благосклонно, и в некоторых случаях гончарские сыновья при вступлении не должны были даже изготавливать «majstrovský výrobok». Это бывало тогда, когда сын оставался работать с отцом в общей мастерской и не отделялся [Plicková, 1959. S. 12-13, 27; Durišin, 1944. S. 20-21].
Разграничение между гончарами и газдами проявлялось в разных формах и во взаимоотношениях. Крестьяне с пренебрежением смотрели на гончаров - многие еще и в середине ХХ века [Durišin, 1944. S. 20]. Часто между ними случались споры и недоразумения. Газды не раз злонамеренно препятствовали гончарам в их труде. В частности, в середине ХІХ - в початку ХХ века они не давали гончарам копать глину на взятой в наем урбариальной земле вблизи своих угодий, даже выставляли караул возле глинищ, не взирая на то, что гончары за пользование ими платили общине своими изделиями. Мотивировали тем, что во время весенних паводков газдовские луга, расположенные ниже, заносит грязью с раскопанного глинища. Да и гончары, в свою очередь, если находили на газдовских землях цветные глины, то, не слишком беспокоясь, втайне ходили их выбирать [Plicková, 1959. S. 13, 35].
Обособленность гончаров проявлялась и в способе расселения, который был важным показателем ремесленнического статуса [Mlynka, 2004. S. 12]. Гончары жили более-менее изолированно, как из соображений общественных, так и из-за опасности от огня их горнов, что наблюдалось и в других гончарных центрах. Поздишовские гончары сосредотачивались в части села, яка называлась «Vislok» и «Kut», в то время, как газдовские дома были «U valal’e», переимущественно на «Dolnom konci», возле дороги на Михаловцы. «Vislok», упоминаемый в гончарских песнях, был основным местом, где проживали, дом за домом, исключительно одни гончары. Там находились усадьбы представителей самых старых гончарских семей. Расположение в селе газдовских и гончарских жилищ показывает, что гончары даже в расселении не смешивались с остальными обывателями. Еще в середине ХХ века частично прослеживались остатки этой некогда дифференцированной дислокации сословий. На «Dolnom konci», среди земледельцев, все еще не проживало ни одного гончара, но, в основном, старых обычаев уже не придерживались, и гончары помалу спускались со своих первоначальных мест обитания на «Visloku» и в «Kute» к новостройкам, возникшим на до этого незаселенной площади возле дороги к соседнему селу Лашковцы [Plicková, 1959. S. 13, 85; Durišin, 1944. S. 24].[с. 246]
Сдержанность в отношениях между крестьянами и гончарами отражалась на заключении браков. Газды и гончары составляли две общности, которые не смешивались между собою. Связи, нарушавшие это неписанное правило, считались неравными еще в начале ХХ века. Гончары не могли никак поспособствовать расширению имущественной базы газд, да и сами они, со своей стороны, не хотели по соображениям конкуренции принимать в свои ряды выходцев из газдовского слоя. На протяжении десятилетий наблюдался своеобразный общественный антагонизм между гончарами и газдами, проявлявшийся во взаимной враждебности, презрении одних к другим, пренебрежительном отношении, издевках и высмеивании. Гончарские девушки так выражали в песне свои мысли: «...Ňepujdu za gazdu, al’e za harčara. Za gazdouskim sinom vel’o treba robic, al’e za harčarom na jarmarki chodzic». Так же высмеивали и газд с нижнего конца села, укоряя их отсутствием денег: «Tancujme, dzivočki, na harčarskim dvore, ej, haj, naj śe pobešňeja dolňanski gadžove. Ej, dolňanski gadžove peňezi ňemaju, ňejdu na fašengi, kedz hudaci hraju». «Hl’inu s hiži vymetam», - говорили взамен оскорбительно жены богатых газд [Plicková, 1959. S. 13-14, 87]. Профессия гончаров в Поздишовцах, несмотря ни на что, признавалась чертовской. Ни за что уважающая себя крестьянская девушка не пошла бы замуж «za harčara - do d’abolskoho remesla» [Durišin, 1944. S. 20].
Над тамошними гончарами подсмеивались, что их ремесло изобрел сам черт. Повествование об этом еще в первой половине ХХ века выступало своего рода мотивацией общественного статуса гончаров. Позавидовал, мол, лукавый Творцу, у которого вышло создать из глины такое красивое творение, как человек, и решил, что тоже сделает что-то из глины. Взял кусок жирной, смолистой глины адской и начал её месить. Однако жар адский высушил глину, глина начала распадаться, а чёрт так рассердился, что у него от злости начали капать слёзы прямо в глину. Это помогло. «Aha, - закричал черт, - to aj vody treba!» - и начал подливать в глину воду, месил, мял, покуда не сформировал огромный горшок, который обжег в адской печи [Durišin, 1944. S. 20].
Гончары в Поздишовцах также рассказывали, что их ремесло сам черт изобрел, мол, из-за этого оно и является таким тяжелым [Plicková, 1959. S. 14]. В рассказе об изобретении чертом гончарского ремесла, записанном в середине ХХ века от местного гончара, черт выступает просто как ремесленник. Именно он изобрел это ремесло. Черт начал первым делать горшки, но насухо, без воды. Как увидел, бедняга, что у него не выходит, то начал плакать жалобно, горько. От той печали начали у него слёзы литься, капать на ком глины. И начали руки скользить, так он тогда очень обрадовался, что до этого дошел. И немного думая, прыгнул за круг. А он, черт, принёс в мисочке себе воды и начал руки макать в воду. И начали у него руки скользить по глине, так вот и сделал первый горшок [Plicková, 1959. S. 89].
В Поздишовцах потомки старинных гончарских родов в середине ХХ века охотно рассказывали и большое повествование, в котором сообразительный и добросердечный черт, сочувствуя людям, страдавшим без посуды, изобретает гончарство по альтруистическим соображениям. Случилось это именно в Поздишовцах, и как раз оттуда, по легенде, гончарство распространилось во всем мире. Гончарство - чертовское ремесло. В старые времена у людей еще не было, из чего есть. Были они грустные, потому что не знали, как сделать горшок. Пришел черт к ним и спросил их: «Čom tak smucice?». А когда ему все порассказывали, свои затруднения да горести, черт почесал себе за ухом и начал ломать голову, как бы да как надо было бы сделать горшок, чтобы его люди почтили. Снял колесо с воза, вынул из него ось да и сделал себе из того круг. На верх той оси насадил колесико от плуга и уже начал искать глину, из которой удалось бы сделать горшок. Ну и ходил себе по всему свету и искал глину. А нашел её аж в Поздишовцах, в Дзиковом рву. И тогда начал работать. Подготовил себе глину, правда, только в руках, да сразу и тряхнул на круг. Возле него были люди и ждали, что он им сделает. Но он не знал, что для этого нужна вода. Начал крутить и не мог сделать ничего, потому что не получалось работать с глиной. А тогда уже люди начали над ним смеяться: «Al’e ti si majster! Tot nam narobi harčkou!». Он, черт, был зол, но от отчаяния начал [с. 247]очень жалостно и прегорько плакать, так, что слезы у него по лицу покапали вниз на ком глины. И уже у него то легче пошло, потому что его руки начали скользить по глине. И так черт пришел к тому, что ему для этого вода нужна. Сообразил себе: «Prišlo mňe na rozum!». И, немного подумав, прыгнул за круг и сделал себе размоченную водой глину. Снял с головы шапку, влил в неё воды, и ему удалось сделать хорошую трехногую глиняную посудину. Люди были очень рады. Черт же продолжал трудиться над горшком за кругом даже ночью. А когда уже сделал горшок и в порядок его привел, то начал размышлять, как его можно обжечь. «Kec śe chl’ip u pecu do čista upeče, tag i harčok śe tam vipali». Когда это выдумал, так и сделал. Он наложил в печь много дров да и обжег горшок, так, как нужно. Изделия из печи выбрал и очень обрадовался. Позвал товарищей, порезал кур и сделал большой пир. Но он, черт, сильно напился и шел, шатаясь, и как пошатнулся, так и упал в Липовец в воду. А тогда шел паводок да и понес его аж к мадьярам. А мадьяры его нашли в Оборине уже утопленного. Да и радовались, что черт утонул. И поздишовчане радовались, потому что боялись, что он будет первым гончарским мастером. И с той радости все в решете пиво носили, а в дуршлаге мясо и ножку из воробья на спине. Когда много поприходило на то торжественное мероприятие, потому что каждому было интересно, тот самый старший, что там был, ухватил кость из воробья и той костью начал вокруг себя молотить, кого достал. И распугал их. Как ею раз двинул, много людей покалечил. Люди поубегали себе по другим селам, а кому надоело убегать, тот там, где остановился, начал делать горшки. А в Поздишовцах осталось больше всего гончаров, потому что попрятались по тем дырам, где черт глину копал. По мнению старых мастеров, гончарство в целом мире происходит только из Поздишовцев. И это истинная правда, а не какие-то досужие сплетни. Божились они, что на то имеются у них свидетели, а прежде всего черт. Потому что он насчет этого может и присягнуть. Шут с ним, с тем чертом. А кто этому не верит, то пускай спросит того черта жену. Потому что она все еще, возможно, живет [Plicková, 1959. S. 89-90].
В других гончарных центрах южного склона Карпат повествование об изобретении чертом гончарного ремесла тоже было известно. Кое-где оно играло роль эзотерического текста в инициациях мастеров, который следовало постичь, дабы овладеть тайнами профессии. В частности, в Шарышском Потоке в Венгрии этой историей из времен создания мира поучали насчёт правильной технологии подмастера, которому трудно давалась наука формирования посуды на круге. Черт, мол, один раз в гневе начал работать на гончарном круге, но работал без воды, и у него никак не получалось. С горя начал тогда плакать, и его слёзы покапали на глину, а тогда глядит: ты смотри, это же надо делать с водой! [Roman, 1951. O. 315].
Более или менее деградированные или же христианизированные варианты этого сюжета - не з чертом, а с несколько иными действующими лицами и привязкой к другим местностям - бытовали у поляков [Czubala, 1978. S. 98; Czubala, Czubalina, 1980. S. 53], украинцев [Бобринский, 1993. С. 54], болгар [Тенева, 2003. С. 19, 30, 167]. Однако польские гончары тоже считали, что гончарство - чертовская профессия, и верили, что их ремесло изобрел черт как сообщник пострадавших людей, которым он пришел на помощь [Czubala, 1978, S. 42, 96; Czubala, Czubalina, 1980. S. 48-49].
Черт связывается с гончарством и в словацких поговорках: «Čert by vzal hrnčiara, aby jeden hrniec naveky trval» [Záturecky, 1965. S. 141], «Čert by vzal hrnčiara, ak by jeden hrniec veky trval» [Ja som dobrý remeselník, 1987. S. 127].
Судя по поздишовским легендам, черт является равноправным творцом Вселенной и её реалий, равнозначным Богу. Его партнером-соперником, как свидетельствует фольклор Высоких Татр, был в дохристианские времена громовержец Перун [Olejník, 1963. S. 258-262]. Сами горы Татры возникли благодаря черту [Tomicki, 1971. S. 56]. Не остается он чужд и лепке из глины. Словаки рассказывали и о том, как черт позавидовал Богу, когда тот творил животных, и в свою очередь сделал из глины козу с длинным хвостом, велел ей трогаться в свое имя, но коза продолжала стоять. Лишь когда черт приказал ей трогаться во имя Бога, коза ожила и убежала, а черту в руке остался только хвост [Polívka 1930. S. 41]. Черт делает для людей то, что им не самим не под силу, например, помогает воздвигнуть Любовненский замок в горах [Polívka [с. 248]1930. S. 148]. В легендах, которые утверждают черта как творца гончарства, ясно просматривается его демиургическая сущность. Черт изготовил первый глиняный сосуд из основных элементов, из которых сотворен мир, объединив в одно глину, воду и обжиг в огне. Ему удалось отделить глину от хтонической части мира и через очистительную силу огня превратить её в материал, который может служить человеку. Согласно архаическим представлениям, создание, изготовление чего-то всегда требует жертвы - положения жизни, эквивалентными которой могут быть кровь, слезы, пот, душа. В данном случае жертвой, принесенной демиургом, является он сам - черт создал первый глиняный сосуд благодаря собственным пролитым слезам. Сотворение первого горшка прямо перекликается с созданием человека. Чертово гончарное изделие - огромно, как и все, что было в начале мира [Máchal, 1891. S. 16]. В фольклоре польских гончаров есть повествования о том, как гончар поручил своему подмастеру-черту изготовлять как можно большие горшки, и тот вылепил одну или даже несколько огромных посудин - вровень с домом [Czubala, 1978. S. 81; Czubala, Czubalina, 1980. S. 65, 67-68, 72, 74-77]. Первый в мире горшок обжигается чертом по аналогии с хлебом - наиболее сакрализированным и почитаемым видом еды, выпекание которого в традиционной культуре было ритуалом. Как настоящий демиург, черт из Поздишовцев радуется своему изделию и устраивает в его честь пир. Однако помощь злого духа всегда вызывает у людей опасения, они рады избавлению от него [Polívka, 1930. S. 148-149]. Мотив разлива воды в словацкой легенде о черте-первогончаре связан со смертью и путем в потусторонний мир. Его карнавально оформленная гибель означает окончание примордиальной эпохи, когда закладывались основы всего сущего.
Гончары же, с точки зрения мифологического мышления, являются как бы наследниками сверхъестественных сил, давших начало их ремеслу. Они могут заручиться их поддержкой, а посему потенциально опасны для всех, кто вступает с ними в контакт. Власть над огнем и способность превращать вещества выделили этих ремесленников из остального общества. Но амбивалентный характер гончарского ремесла, наделенного коннотациями одновременно сакральными и демоническими, передался его носителям. Отношение к ним тоже было двояким: их будто бы и уважали, но в то же время побаивались, избегали и враждебно к ним относились. Этому способствовал тот факт, что на протяжении продолжительного времени производственные знания передавались в узких рамках семьи и рода, а профессиональные объединения, в частности цеховые организации, возникшие в эпоху средневековья, были обществами, доступ в которые имели только посвященные в ремесло. Еще одним проявлением гончарской ментальности, решающим для позиционирования себя как обособленного слоя, было убеждение, что именно их населенный пункт был центром всемирного распространения гончарства. Наличие в населенном пункте большого количества мастеров непосредственно связывалось с его причастностью к трансцендентному, обусловливалось ею. Отсюда и особенная гордость мастеров за свою профессию, нашедшая отражение и в ремесленническом фольклоре: «Hrnčiari sú malí páni - ale sú najhrdši: ked’ niekomu výsledok práce z ruky padne, zohnút’ sa preň viacej nemusí...» [Ja som dobrý remeselník, 1987. S. 127]. Традиционная духовность этноса, древние мифологические архетипы были важными факторами формирования профессионально-корпоративного самосознания ремесленников. Общественный статус гончарского ремесла и его носителей в значительной мере определялся реликтами архаического, языческого по своему происхождению, мировоззрения, которое в основе своей было неотделимым от традиционной культуры.[с. 249]
ЛИТЕРАТУРА
1. Бобринский А. Происхождение гончарства // Українське гончарство: Науковий збірник за минулі літа. Київ-Опішне, 1993. Кн. 1.
2. Тенева Н. Родопски занаяти. София, 2003.
3. Czubala D. Folklor garncarzy polskich. Katowice, 1978.
4. Czubala D., Czubalina M. Anegdoty, bajki, opowieści garncarzy. Warszawa, 1980.
5. Durišin P. Hrnčiarstvo v Pozdišovciach // Národopisný sborník. - Turčiansky Sväty Martin: vydala Matica Slovenská, 1944. Sväzok 5. Číslo 1.
6. Ja som dobrý remeselník: Výber remeselníckeho folklóru / Vybral a upravil K. Ondrejka. Bratislava, 1987.
7. Máchal H. Nakres slovanského bájesloví. Praha, 1891.
8. Mlynka L. Remeselnícky majster vo vidieckom spoločenstve // Remeselná výroba s akcentom na hrnčiarsku, džbankársku, kachliarsku a kameninovú produkciu. Zborník z rovnomenného seminára, konaného v dňoch 15.-16. Októbra 2003 v Gemersko-malohontskom múzeu v Rimavskej Sobote. Etnograf a múzeum. VII. ročník. Rimavská Sobota, 2004.
9. Olejník J. Príspevok k poverčivosti l’udu v oblasti Vysokých Tatier. Dávne korene povier v staroslovanskom náboženstve. Prežitky kultu staroslovanského boha Perúna // Nové obzory: Spoločenskovedný zborník Východného Slovenska. Prešov, 1963.
10. Paličková-Pátková J. L’udová výroba na Slovensku. Bratislava, 1992.
11. Plicková E. Pozdišovske hrnčiarstvo. Bratislava, 1959.
12. Polívka J. Súpis slovenských rozprávok. (Collection de contes Slovaques populaires.) / Napísal Dr. J. Polívka. Turčianský Sv. Martin: vydala Matica Slovenská. Tlačou vlastnou a kníhtlačiarskeho účastinárskeho spolku, 1930. Sväzok IV.
13. Roman J. A sárospataki fazekasság vázlatos ismertetése // Ethnografia. Budapest, 1951. Vol. LXII.
14. Tomicki R. Słowiański mit kosmogoniczny // Etnografia Polska. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk: Zakład narodowy imienia Ossolińskich; wydawnictwo Polskiej Akademii nauk, 1971. T. XX. Zeszyt 1.
15. Záturecky A. P. Slovenké príslovia, porekadlá a úslovia. Bratislava, 1965.[с. 250].
ГОНЧАРСКОЕ РЕМЕСЛО СКВОЗЬ ПРИЗМУ МИФОЛОГИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ // Древнее гончарство: Итоги и перспективы изучения. - Москва: Институт археологии РАН, 2010. - С. 245-250.
В современной центральноевропейской этнологии прослеживается интерес к факторам, главным образом прагматического характера, определявшим общественный статус ремесла и ремесленников [Mlynka, 2004. S. 12, 14-15]. К таких моментам, несомненно, принадлежали особые знания и умения мастеров, сложность и продолжительность обучения и производственного процесса, общественная полезность продукции, прибыльность ремесла, возможность изготовления эксклюзивных изделий, широкий круг потребителей и т.п. Однако ни в коем случае нельзя игнорировать важность идеологических оснований социума, господствующей системы ценностей, религиозного мировосприятия, которое в традиционном обществе было доминирующим. Гончарство воспринималось им как таинственное волшебство превращения мягкой глины в твердые, подобные каменным, изделия различных форм и пропорций. Не случайно в древнейших легендах первыми гончарами являются исключительно сверхъестественные существа, от которых искусство изготовления глиняной посуды переходит к людям [Бобринский, 1993. С. 39, 41]. Данная статья посвящена проблеме детерминированности общественной рецепции ремесла мировоззренческими представлениями на примере гончаров Поздишовцев.
Поздишовцы - село в Восточной Словакии, на украинско-словацком этническом порубежье, известное с ХІV века. Оно находится западнее поселка Михаловцев, на подножии поросших лесом склонов Ондавской возвышенности Карпат, которая тут умеренно спускается, а на юге достигает плодородной Земплинской низменности. Такое расположение оберегает село от паводков местной речки Душа. Оно издавна было знаменито своими гончарами, которые впервые упомянуты в грамоте палатина Миклоша Гараи, данной в Поздишовцах в 1416 году, и это самое старое документальное упоминание о словацких гончарах. Поздишовское гончарство, отличающееся рядом архаических черт, стало неотъемлемой частью традиционной культуры края. У жителей Земплина село имело славу исключительно гончарского, его так и называли - «harčarski valal». Когда, например, девушка из соседнего села выходила замуж в Поздишовцы, даже в крестьянский дом, то о ней говорили, что «oddala do harčarov». Так же и тогда, когда поздишовчанка, гончаровна или крестьянка, выходила замуж в другое село, её называли в новом доме «harčarkou». Характер села определяли прежде всего гончары, поэтому «bul harčar, či ňebul, meno mal, že harčar, l’em kedz bul z Pozdišovec». В описании ремесел 1720 года преувеличенно отмечается, что в Поздишовцах все жители занимаются гончарством и с этого живут. Гончары с гордостью говорили, что «aňi ňigdze ňebulo, aňi ňit tel’o harčarov, jag u Pozdišouci. Šak tu davno šicko harčar bulo» [Plicková, 1959. S. 11, 20, 25, 51, 90; Paličková-Pátková, 1992. S. 46].
В противовес соседним селам Поздишовцы воспринимались исключительно как гончарный центр. Гончарство не только наложило свой отпечаток на внешние отношения и восприятие, но, конечно же, повлияло и на внутреннее устройство. Образ жизни и труд гончаров значительно обособляли их от остальной общины. Они не считались крестьянами и не причисляли себя к таковым. У них выработалось иное отношение к земле, возделывание которой не было для них основным средством к существованию, в общественной жизни - специфические взаимоотношения с зажиточной прослойкой газд-земледельцев, а на основа[с. 245]нии особенностей ремесла возникли среди гончаров разные формы соседской и семейной взаимопомощи и цеховая организация производства, засвидетельствованная с первой половины ХVІ века. В 1743 году местный феодал Менигерт Сирмаи утвердил устав гончарного цеха - «Punkta a Poradek Remesla Harčzarskeho, to gest Pozdissowskych Harčzaruw», который с небольшими изменениями действовал следующие двести лет и немало поспособствовал консолидации мастеров. Гончары с усладой вспоминали времена «slavnoho a počlivoho cechu harčarskoho» [Plicková, 1959. S. 11, 20, 26-33, 99-103, 105-106; Durišin, 1944. S. 18-19].
Социальное положение гончаров в Поздишовцах в старые времена было своеобразным. Гончары образовывали некую особую общественную касту в общине, неохотно принимавшую «do majstrovstva» ученика из крестьянской семьи [Durišin, 1944. S. 20]. Их ремесло пользовалось своего рода престижностью, поскольку давало стабильную, хотя и незначительную прибыль, позволяя выстоять во время экономических кризисов. Поэтому крестьяне, вопреки собственному отрицательному отношению к гончарам, посылали детей учиться гончарству. Ввиду возможной конкуренции, гончары ограничивали крестьянским сыновьям доступ в цеху. Прием в цех был раздельный - отдельный для гончарских сыновей и несколько иной для крестьянских парней. Крестьянские сыновья должны были учиться не два года, как обычно, а три, а в ХІХ веке, когда возросла конкуренция, и четыре, и при этом не принимались во внимание ни способности, ни добросовестность ученика. Правда, следует предположить, что сыновья гончаров обладали намного большими старанием и возможностями ознакомиться с ремеслом, ведь с детских лет вырастали в соответствующей среде. Обучались они, как правило, у своих отцов. К старым гончарским родам цех относился подчеркнуто благосклонно, и в некоторых случаях гончарские сыновья при вступлении не должны были даже изготавливать «majstrovský výrobok». Это бывало тогда, когда сын оставался работать с отцом в общей мастерской и не отделялся [Plicková, 1959. S. 12-13, 27; Durišin, 1944. S. 20-21].
Разграничение между гончарами и газдами проявлялось в разных формах и во взаимоотношениях. Крестьяне с пренебрежением смотрели на гончаров - многие еще и в середине ХХ века [Durišin, 1944. S. 20]. Часто между ними случались споры и недоразумения. Газды не раз злонамеренно препятствовали гончарам в их труде. В частности, в середине ХІХ - в початку ХХ века они не давали гончарам копать глину на взятой в наем урбариальной земле вблизи своих угодий, даже выставляли караул возле глинищ, не взирая на то, что гончары за пользование ими платили общине своими изделиями. Мотивировали тем, что во время весенних паводков газдовские луга, расположенные ниже, заносит грязью с раскопанного глинища. Да и гончары, в свою очередь, если находили на газдовских землях цветные глины, то, не слишком беспокоясь, втайне ходили их выбирать [Plicková, 1959. S. 13, 35].
Обособленность гончаров проявлялась и в способе расселения, который был важным показателем ремесленнического статуса [Mlynka, 2004. S. 12]. Гончары жили более-менее изолированно, как из соображений общественных, так и из-за опасности от огня их горнов, что наблюдалось и в других гончарных центрах. Поздишовские гончары сосредотачивались в части села, яка называлась «Vislok» и «Kut», в то время, как газдовские дома были «U valal’e», переимущественно на «Dolnom konci», возле дороги на Михаловцы. «Vislok», упоминаемый в гончарских песнях, был основным местом, где проживали, дом за домом, исключительно одни гончары. Там находились усадьбы представителей самых старых гончарских семей. Расположение в селе газдовских и гончарских жилищ показывает, что гончары даже в расселении не смешивались с остальными обывателями. Еще в середине ХХ века частично прослеживались остатки этой некогда дифференцированной дислокации сословий. На «Dolnom konci», среди земледельцев, все еще не проживало ни одного гончара, но, в основном, старых обычаев уже не придерживались, и гончары помалу спускались со своих первоначальных мест обитания на «Visloku» и в «Kute» к новостройкам, возникшим на до этого незаселенной площади возле дороги к соседнему селу Лашковцы [Plicková, 1959. S. 13, 85; Durišin, 1944. S. 24].[с. 246]
Сдержанность в отношениях между крестьянами и гончарами отражалась на заключении браков. Газды и гончары составляли две общности, которые не смешивались между собою. Связи, нарушавшие это неписанное правило, считались неравными еще в начале ХХ века. Гончары не могли никак поспособствовать расширению имущественной базы газд, да и сами они, со своей стороны, не хотели по соображениям конкуренции принимать в свои ряды выходцев из газдовского слоя. На протяжении десятилетий наблюдался своеобразный общественный антагонизм между гончарами и газдами, проявлявшийся во взаимной враждебности, презрении одних к другим, пренебрежительном отношении, издевках и высмеивании. Гончарские девушки так выражали в песне свои мысли: «...Ňepujdu za gazdu, al’e za harčara. Za gazdouskim sinom vel’o treba robic, al’e za harčarom na jarmarki chodzic». Так же высмеивали и газд с нижнего конца села, укоряя их отсутствием денег: «Tancujme, dzivočki, na harčarskim dvore, ej, haj, naj śe pobešňeja dolňanski gadžove. Ej, dolňanski gadžove peňezi ňemaju, ňejdu na fašengi, kedz hudaci hraju». «Hl’inu s hiži vymetam», - говорили взамен оскорбительно жены богатых газд [Plicková, 1959. S. 13-14, 87]. Профессия гончаров в Поздишовцах, несмотря ни на что, признавалась чертовской. Ни за что уважающая себя крестьянская девушка не пошла бы замуж «za harčara - do d’abolskoho remesla» [Durišin, 1944. S. 20].
Над тамошними гончарами подсмеивались, что их ремесло изобрел сам черт. Повествование об этом еще в первой половине ХХ века выступало своего рода мотивацией общественного статуса гончаров. Позавидовал, мол, лукавый Творцу, у которого вышло создать из глины такое красивое творение, как человек, и решил, что тоже сделает что-то из глины. Взял кусок жирной, смолистой глины адской и начал её месить. Однако жар адский высушил глину, глина начала распадаться, а чёрт так рассердился, что у него от злости начали капать слёзы прямо в глину. Это помогло. «Aha, - закричал черт, - to aj vody treba!» - и начал подливать в глину воду, месил, мял, покуда не сформировал огромный горшок, который обжег в адской печи [Durišin, 1944. S. 20].
Гончары в Поздишовцах также рассказывали, что их ремесло сам черт изобрел, мол, из-за этого оно и является таким тяжелым [Plicková, 1959. S. 14]. В рассказе об изобретении чертом гончарского ремесла, записанном в середине ХХ века от местного гончара, черт выступает просто как ремесленник. Именно он изобрел это ремесло. Черт начал первым делать горшки, но насухо, без воды. Как увидел, бедняга, что у него не выходит, то начал плакать жалобно, горько. От той печали начали у него слёзы литься, капать на ком глины. И начали руки скользить, так он тогда очень обрадовался, что до этого дошел. И немного думая, прыгнул за круг. А он, черт, принёс в мисочке себе воды и начал руки макать в воду. И начали у него руки скользить по глине, так вот и сделал первый горшок [Plicková, 1959. S. 89].
В Поздишовцах потомки старинных гончарских родов в середине ХХ века охотно рассказывали и большое повествование, в котором сообразительный и добросердечный черт, сочувствуя людям, страдавшим без посуды, изобретает гончарство по альтруистическим соображениям. Случилось это именно в Поздишовцах, и как раз оттуда, по легенде, гончарство распространилось во всем мире. Гончарство - чертовское ремесло. В старые времена у людей еще не было, из чего есть. Были они грустные, потому что не знали, как сделать горшок. Пришел черт к ним и спросил их: «Čom tak smucice?». А когда ему все порассказывали, свои затруднения да горести, черт почесал себе за ухом и начал ломать голову, как бы да как надо было бы сделать горшок, чтобы его люди почтили. Снял колесо с воза, вынул из него ось да и сделал себе из того круг. На верх той оси насадил колесико от плуга и уже начал искать глину, из которой удалось бы сделать горшок. Ну и ходил себе по всему свету и искал глину. А нашел её аж в Поздишовцах, в Дзиковом рву. И тогда начал работать. Подготовил себе глину, правда, только в руках, да сразу и тряхнул на круг. Возле него были люди и ждали, что он им сделает. Но он не знал, что для этого нужна вода. Начал крутить и не мог сделать ничего, потому что не получалось работать с глиной. А тогда уже люди начали над ним смеяться: «Al’e ti si majster! Tot nam narobi harčkou!». Он, черт, был зол, но от отчаяния начал [с. 247]очень жалостно и прегорько плакать, так, что слезы у него по лицу покапали вниз на ком глины. И уже у него то легче пошло, потому что его руки начали скользить по глине. И так черт пришел к тому, что ему для этого вода нужна. Сообразил себе: «Prišlo mňe na rozum!». И, немного подумав, прыгнул за круг и сделал себе размоченную водой глину. Снял с головы шапку, влил в неё воды, и ему удалось сделать хорошую трехногую глиняную посудину. Люди были очень рады. Черт же продолжал трудиться над горшком за кругом даже ночью. А когда уже сделал горшок и в порядок его привел, то начал размышлять, как его можно обжечь. «Kec śe chl’ip u pecu do čista upeče, tag i harčok śe tam vipali». Когда это выдумал, так и сделал. Он наложил в печь много дров да и обжег горшок, так, как нужно. Изделия из печи выбрал и очень обрадовался. Позвал товарищей, порезал кур и сделал большой пир. Но он, черт, сильно напился и шел, шатаясь, и как пошатнулся, так и упал в Липовец в воду. А тогда шел паводок да и понес его аж к мадьярам. А мадьяры его нашли в Оборине уже утопленного. Да и радовались, что черт утонул. И поздишовчане радовались, потому что боялись, что он будет первым гончарским мастером. И с той радости все в решете пиво носили, а в дуршлаге мясо и ножку из воробья на спине. Когда много поприходило на то торжественное мероприятие, потому что каждому было интересно, тот самый старший, что там был, ухватил кость из воробья и той костью начал вокруг себя молотить, кого достал. И распугал их. Как ею раз двинул, много людей покалечил. Люди поубегали себе по другим селам, а кому надоело убегать, тот там, где остановился, начал делать горшки. А в Поздишовцах осталось больше всего гончаров, потому что попрятались по тем дырам, где черт глину копал. По мнению старых мастеров, гончарство в целом мире происходит только из Поздишовцев. И это истинная правда, а не какие-то досужие сплетни. Божились они, что на то имеются у них свидетели, а прежде всего черт. Потому что он насчет этого может и присягнуть. Шут с ним, с тем чертом. А кто этому не верит, то пускай спросит того черта жену. Потому что она все еще, возможно, живет [Plicková, 1959. S. 89-90].
В других гончарных центрах южного склона Карпат повествование об изобретении чертом гончарного ремесла тоже было известно. Кое-где оно играло роль эзотерического текста в инициациях мастеров, который следовало постичь, дабы овладеть тайнами профессии. В частности, в Шарышском Потоке в Венгрии этой историей из времен создания мира поучали насчёт правильной технологии подмастера, которому трудно давалась наука формирования посуды на круге. Черт, мол, один раз в гневе начал работать на гончарном круге, но работал без воды, и у него никак не получалось. С горя начал тогда плакать, и его слёзы покапали на глину, а тогда глядит: ты смотри, это же надо делать с водой! [Roman, 1951. O. 315].
Более или менее деградированные или же христианизированные варианты этого сюжета - не з чертом, а с несколько иными действующими лицами и привязкой к другим местностям - бытовали у поляков [Czubala, 1978. S. 98; Czubala, Czubalina, 1980. S. 53], украинцев [Бобринский, 1993. С. 54], болгар [Тенева, 2003. С. 19, 30, 167]. Однако польские гончары тоже считали, что гончарство - чертовская профессия, и верили, что их ремесло изобрел черт как сообщник пострадавших людей, которым он пришел на помощь [Czubala, 1978, S. 42, 96; Czubala, Czubalina, 1980. S. 48-49].
Черт связывается с гончарством и в словацких поговорках: «Čert by vzal hrnčiara, aby jeden hrniec naveky trval» [Záturecky, 1965. S. 141], «Čert by vzal hrnčiara, ak by jeden hrniec veky trval» [Ja som dobrý remeselník, 1987. S. 127].
Судя по поздишовским легендам, черт является равноправным творцом Вселенной и её реалий, равнозначным Богу. Его партнером-соперником, как свидетельствует фольклор Высоких Татр, был в дохристианские времена громовержец Перун [Olejník, 1963. S. 258-262]. Сами горы Татры возникли благодаря черту [Tomicki, 1971. S. 56]. Не остается он чужд и лепке из глины. Словаки рассказывали и о том, как черт позавидовал Богу, когда тот творил животных, и в свою очередь сделал из глины козу с длинным хвостом, велел ей трогаться в свое имя, но коза продолжала стоять. Лишь когда черт приказал ей трогаться во имя Бога, коза ожила и убежала, а черту в руке остался только хвост [Polívka 1930. S. 41]. Черт делает для людей то, что им не самим не под силу, например, помогает воздвигнуть Любовненский замок в горах [Polívka [с. 248]1930. S. 148]. В легендах, которые утверждают черта как творца гончарства, ясно просматривается его демиургическая сущность. Черт изготовил первый глиняный сосуд из основных элементов, из которых сотворен мир, объединив в одно глину, воду и обжиг в огне. Ему удалось отделить глину от хтонической части мира и через очистительную силу огня превратить её в материал, который может служить человеку. Согласно архаическим представлениям, создание, изготовление чего-то всегда требует жертвы - положения жизни, эквивалентными которой могут быть кровь, слезы, пот, душа. В данном случае жертвой, принесенной демиургом, является он сам - черт создал первый глиняный сосуд благодаря собственным пролитым слезам. Сотворение первого горшка прямо перекликается с созданием человека. Чертово гончарное изделие - огромно, как и все, что было в начале мира [Máchal, 1891. S. 16]. В фольклоре польских гончаров есть повествования о том, как гончар поручил своему подмастеру-черту изготовлять как можно большие горшки, и тот вылепил одну или даже несколько огромных посудин - вровень с домом [Czubala, 1978. S. 81; Czubala, Czubalina, 1980. S. 65, 67-68, 72, 74-77]. Первый в мире горшок обжигается чертом по аналогии с хлебом - наиболее сакрализированным и почитаемым видом еды, выпекание которого в традиционной культуре было ритуалом. Как настоящий демиург, черт из Поздишовцев радуется своему изделию и устраивает в его честь пир. Однако помощь злого духа всегда вызывает у людей опасения, они рады избавлению от него [Polívka, 1930. S. 148-149]. Мотив разлива воды в словацкой легенде о черте-первогончаре связан со смертью и путем в потусторонний мир. Его карнавально оформленная гибель означает окончание примордиальной эпохи, когда закладывались основы всего сущего.
Гончары же, с точки зрения мифологического мышления, являются как бы наследниками сверхъестественных сил, давших начало их ремеслу. Они могут заручиться их поддержкой, а посему потенциально опасны для всех, кто вступает с ними в контакт. Власть над огнем и способность превращать вещества выделили этих ремесленников из остального общества. Но амбивалентный характер гончарского ремесла, наделенного коннотациями одновременно сакральными и демоническими, передался его носителям. Отношение к ним тоже было двояким: их будто бы и уважали, но в то же время побаивались, избегали и враждебно к ним относились. Этому способствовал тот факт, что на протяжении продолжительного времени производственные знания передавались в узких рамках семьи и рода, а профессиональные объединения, в частности цеховые организации, возникшие в эпоху средневековья, были обществами, доступ в которые имели только посвященные в ремесло. Еще одним проявлением гончарской ментальности, решающим для позиционирования себя как обособленного слоя, было убеждение, что именно их населенный пункт был центром всемирного распространения гончарства. Наличие в населенном пункте большого количества мастеров непосредственно связывалось с его причастностью к трансцендентному, обусловливалось ею. Отсюда и особенная гордость мастеров за свою профессию, нашедшая отражение и в ремесленническом фольклоре: «Hrnčiari sú malí páni - ale sú najhrdši: ked’ niekomu výsledok práce z ruky padne, zohnút’ sa preň viacej nemusí...» [Ja som dobrý remeselník, 1987. S. 127]. Традиционная духовность этноса, древние мифологические архетипы были важными факторами формирования профессионально-корпоративного самосознания ремесленников. Общественный статус гончарского ремесла и его носителей в значительной мере определялся реликтами архаического, языческого по своему происхождению, мировоззрения, которое в основе своей было неотделимым от традиционной культуры.[с. 249]
ЛИТЕРАТУРА
1. Бобринский А. Происхождение гончарства // Українське гончарство: Науковий збірник за минулі літа. Київ-Опішне, 1993. Кн. 1.
2. Тенева Н. Родопски занаяти. София, 2003.
3. Czubala D. Folklor garncarzy polskich. Katowice, 1978.
4. Czubala D., Czubalina M. Anegdoty, bajki, opowieści garncarzy. Warszawa, 1980.
5. Durišin P. Hrnčiarstvo v Pozdišovciach // Národopisný sborník. - Turčiansky Sväty Martin: vydala Matica Slovenská, 1944. Sväzok 5. Číslo 1.
6. Ja som dobrý remeselník: Výber remeselníckeho folklóru / Vybral a upravil K. Ondrejka. Bratislava, 1987.
7. Máchal H. Nakres slovanského bájesloví. Praha, 1891.
8. Mlynka L. Remeselnícky majster vo vidieckom spoločenstve // Remeselná výroba s akcentom na hrnčiarsku, džbankársku, kachliarsku a kameninovú produkciu. Zborník z rovnomenného seminára, konaného v dňoch 15.-16. Októbra 2003 v Gemersko-malohontskom múzeu v Rimavskej Sobote. Etnograf a múzeum. VII. ročník. Rimavská Sobota, 2004.
9. Olejník J. Príspevok k poverčivosti l’udu v oblasti Vysokých Tatier. Dávne korene povier v staroslovanskom náboženstve. Prežitky kultu staroslovanského boha Perúna // Nové obzory: Spoločenskovedný zborník Východného Slovenska. Prešov, 1963.
10. Paličková-Pátková J. L’udová výroba na Slovensku. Bratislava, 1992.
11. Plicková E. Pozdišovske hrnčiarstvo. Bratislava, 1959.
12. Polívka J. Súpis slovenských rozprávok. (Collection de contes Slovaques populaires.) / Napísal Dr. J. Polívka. Turčianský Sv. Martin: vydala Matica Slovenská. Tlačou vlastnou a kníhtlačiarskeho účastinárskeho spolku, 1930. Sväzok IV.
13. Roman J. A sárospataki fazekasság vázlatos ismertetése // Ethnografia. Budapest, 1951. Vol. LXII.
14. Tomicki R. Słowiański mit kosmogoniczny // Etnografia Polska. Wrocław-Warszawa-Kraków-Gdańsk: Zakład narodowy imienia Ossolińskich; wydawnictwo Polskiej Akademii nauk, 1971. T. XX. Zeszyt 1.
15. Záturecky A. P. Slovenké príslovia, porekadlá a úslovia. Bratislava, 1965.[с. 250].