ГОНЧАР-ЦЕЛИТЕЛЬ В ФОЛЬКЛОРЕ УКРАИНЦЕВ ЧЕРНИГОВЩИНЫ
Пытанні мастацтвазнаўства, этналогіі і фалькларыстыкі. Вып. 4 / Ін-т
мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору імя К. Крапівы НАН Беларусі; навук. рэд.
А.І. Лакотка. - Мінск: Права і эканоміка, 2008. - 527 с.
Рахно К.Ю. (Украина, гпт. Опошня)
ГОНЧАР-ЦЕЛИТЕЛЬ В ФОЛЬКЛОРЕ УКРАИНЦЕВ
ЧЕРНИГОВЩИНЫ
В мифологической прозе Черниговщины выделяется целый ряд повествований о гончарах. С этими ремесленниками также связаны некоторые местные верования. Усиленное внимание к гончарству является одной из характерных особенностей фольклора Северной Украины. Подобно представителям других архаических профессий - кузнецам, плотникам, пастухам, мельникам - гончары занимали в народном сознании особое место. Их способности и умения в глазах общества выходили далеко за рамки ремесла. Вера в магическую силу странствующего ремесленника, в его тайные связи с потусторонним миром лежала, среди прочего, в основе его идентификации как знахаря. В общественном мнении путешественник был человеком необыкновенным и именно поэтому имел особые знания, в том числе магические. Когда он появлялся в поселении, ему заранее отводилась знахарская ниша. Рассказ о целительской
деятельности гончара записала Одарка Романова от жительницы села Фыливки
Нежинского уезда Василины Наконечной:
«Жили колись у Ніжині заможні люде, була в їх одна дочка. От і посватав її
один парубок. Вона не знала, що в його була друга, що мала двох дітей. Хотів він
так повінчаться, щоб перша не знала; але їй хтось сказав. Вона прибігла до церкви і
стояла коло дверей, щоб побачить, як молоді вже будуть виходить. Як тільки
515
молоді вийшли з церкви, а вона й обсипала молоду якимсь зіллям. Зараз почула
молода, що з нею щось коїться непевне, та й каже до молодого: “Куди це я
приїхала?” Як тільки підійшли до хати, а їх вже стрічають з діжою та свічками
його батько й мати. Хотіли їх благословити, а вона й закричала: - Що се ви руки з
діжою здиймаєте? - Та як побігла, та й знов кричить: - Рятуйте! Чи се пожарь?
Чи се весілля, що так людей багато, мов батько вмер.
А молодий ходить та руки ламає. А його перша стоїть з дітьми та плаче, на
дітей дивлячись. Як побачила вона таке горе, що скоїлось з молодою, то їй вже й
жалко її стало, та вже не може їй запомогти: вернула б назад, та не можна.
Потім вона іде з дітьми, та й говоре: - Ходім, дітки! Наробила лиха ваша дурна
мати. Може і вам так колись буде!
А того молодого батько й мати старі думали, що невістка з доброї сем’ї, то
й їм добре буде, бо дівка була хороша, а от що скоїлось. Сумують. Тая невістка вже
живе в їх хаті, бо вони бачуть, що син дуже вбивається, то вони її держали, хоч
вона нічого вже не тямила. Жила вона отак у їх год. Іноді заховається та плаче, а
то квіток поначіплює на голову, а то лежить і не поворухнеться: не може нічого в
руки взять.
Намучилися з нею і чоловік, та й мати з батьком отак аж до самої Покрови,
а на Покрову у нас буває ярмарок. Поз’їзжалися люде то з тим, то з сім. Їхав
литвин з горшками, та на греблі обламався якраз проти того двора, де жила тая
нещасна хора молодиця. Литвин увійшов у тую хату і просить:
- Дядечку, голубчику, поможіть мені - обламався.
Хазяїн кличе його в хату.
- Ідіть, дядьку, в хату, а я вам ось скину з гори.
Як тільки литвин зайшов у хату, поздоровкався, та й питає:
- Що се у вас - хора, чи що?
А свекруха й говорить:
- Голубчику, оце цілий год ми отак з молодицею мучимся.
Литвин тоді каже:
- Розкрийте її, я подивлюсь, яка вона.
Свекруха одкрила рядно і держить молодицю попід руки, бо вона не може
вже й седіть.
- Ой, дочко, як же тебе дуже обсипали! - каже той литвин, та й каже
свекрусі: - То вона як стала на поріг, а тая жінка їй сипнула під ноги, то вона як
уступила, та й збожевілила.
Свекруха вже бачить, шо чоловік щось знає. Як почали його просить батько і
мати:
- Дядьку, змилуйтеся, бо молодиця пропадає.
Як тільки литвин помолився Богу, та щось пошептав над молодицею, вона
стала роздивляться, та й питає:
- Тітко, чого се я у вас? Служу, чи що? Хиба мене мати наняла?
516
Тільки вона це приказала, і її чоловік увійшов у хату, та й каже до жінки:
- Се я тобі пряничка купив. На, ззіж!
А їй так стидно стало, що він при матері дає їй пряник, бо вона ж не знає, що
вона вже його жінка. Каже:
- Не хочу. Мені стидно. Он твоя мати стоїть та дивиться.
А їй чоловік каже:
- Дак що ж, що мати дивиться? Вона твоя й моя.
Тоді свекруха почала плакать та обнімать її, та каже:
- Ти ж тепер і моя дитина, бо ти повінчалася з моїм Іваном.
Тоді литвин каже:
- Слухай, Іване, коли ти на вулиці стрінеш свою першую, то бережися,
іди далі, бо як вона тебе обсипле, то вже і я нічого не вдію.
З того часу тая молодиця одужала. Дак от що може скоятись, як двох жінок
мати» [2, с. 170 - 173].
Свадебная порча разрушает едва оформившийся образ будущей семейной жизни в самом начале её ритуального конструирования, по дороге из храма. Обсыпание зельем является жертвой умершим предкам или подземным божествам, способным повредить молодой паре [4, с. 234]. Безумие героини явно стало следствием её контакта с хтонической скверной. Именно женщина, в силу своей особой связи с землёй, наделена наибольшей хтонической уязвимостью. В результате этого молодая теряет способность к адекватному восприятию действительности, общению с людьми и супружеской жизни. Её бред насыщен мощной символикой разрушения и смерти. Концепт сумасшествия в традиционной культуре (как и в современной, a propos) связывается с проблемой идентичности. Сумасшествие означает отклонение или же отсутствие надлежащего самоопределения. Как правило, носителями подобного состояния являются индивиды, которые не прошли успешно и последовательно по ступеням традиционной общественной иерархии, связанной с жизненным циклом и сопровождающими его обрядами (нормированное рождение, брак и смерть), или находятся на маргинальной стадии одного или другого общественного перехода (старые девы/холостяки, матери, которые не заботятся о своих детях и бросают их, и т.п.). Это служит причиной их отчуждения от общества. В данном случае свадебный обряд был сорван как раз перед родительским благословением хлебной дежой, то есть окончательной санкцией на сожительство. Действия колдуньи прервали построение отношений в новой семье, помешали молодым стать парой, сформировать свой новый общественный статус и занять место в человеческом сообществе. Поэтому потребовалось вмешательство со стороны.
Статус знающего приписывался пришельцу заранее, определяя наперёд наличие у него информации, которая может быть использована в кризисных ситуациях. Гончар подтверждает этот статус, показав свою способность видеть непознаваемые для других вещи. Это решающий момент его идентификации, 516
которая позволяет ему временно быть допущенным в мир дома, обеспечивает саму возможность общения. Обращение к нему за помощью в описанной выше ситуации можно рассматривать как форму допуска его в закрытую для чужих сферу воспроизведения жизни. Кризисная ситуация требует иных адаптационных и интеграционных стратегий. На правах знахаря он получает возможность влиять на положение дел в этой области молитвой и заговорами. Именно вербальная магия имеет в данном случае апотропеическую силу. Успешное исцеление безумного предполагает его приобщение к адекватному в традиционных представлениях (для соответствующего возраста и пола) социальному статусу и поведению (мужчины/женщины, матери). Гончар своими действиями возвращает пострадавшей, которая не могла перейти в разряд замужних женщин, возможность и право репродуктивной деятельности. Снятие напуска приводит к выздоровлению молодицы, её интеграции в новую семью и нормализации брака, то есть к восстановлению репродуктивной структуры общества. Это осуществляет чужеземец. Ему приписывается определённая власть: возможность изменять и восстанавливать репродуктивный статус, в первую очередь женский. Последнее, вероятно, следует рассматривать в рамках оппозиции «свои» (местные жители) / «чужие» (приезжий представитель иноэтнического сообщества). Очевидно, наличие магических способностей находилось с ней в тесной связи.
Подобные представления вытекали из наиболее архаического и универсального механизма этнической самоидентификации. Признаки, свойственные колдунам, очень часто имели этнический характер. Магическая сила большей частью приписывалась чужеземцу, она была как бы атрибутом или, точнее, способом восприятия его местными жителями. Литвины, то есть белорусы, считались чародеями, им приписывали особые магические способности и учились у них колдовству [3, с. 136; 5, с. 103]. Такие способности особенно ярко проявлялись у гончаров. По данным фольклора, репутация колдунов вообще имела тенденцию к закреплению за представителями определенных профессий и рода занятий. Обычно это были люди, которые жили в селе, но не занимались земледельческим трудом или же занимались не только им и по причине этого оказывались вне пределов социума. Гончаром мог быть как чужой, так и здешний, но на Черниговщине выразительно прослеживается склонность наделять способностью к магии не местных гончаров, а тех, кто приезжал издали, жил в другой местности и принадлежал к другому, чуждому этносу. В мифологических повествованиях гончары, как правило, являются литвинами по происхождению [1, с. 295 - 296; 2, с. 170 - 174]. Тайная сила в традиционном понимании связана с приходом извне, чуждостью, статусом чужеземца (переселенца, пришельца). Это свойство, связанное с дорогой или чужим пространством, посторонними пришлыми людьми. Чтобы его приобрести, надо было столкнуться с миром дорог. В ряде случаев (и довольно часто) владелец магической силы действительно чужой, пришлый; в других речь идет о его 517
символическом отчуждении. Основной локус, где, собственно, и реализуется его
тайная сила, - дорога. На Черниговщине приезд гончара на Покров воспринимался как положительное событие для социума, поскольку он предвещал девушкам быстрое бракосочетание и вообще много свадеб на селе: «Як на Покрову проїде по селу гончар, буде багато веселлів, а як дьогтяр, то будуть дівки сидіть ще рік», -
уверяли женщины в селе Выбли Черниговского уезда [2, с. 22]. Таким образом,
пришелец получал доступ к управлению демографической ситуацией. Магическая сила - это неподконтрольный обществу, а следовательно, принципиально внешний по отношению к принятым в нём системам регуляции путь и способ влияния. Он является оправданным, учитывая обстоятельства. Житейские коллизии, подобные описанной, так или иначе сводятся к типичным экстремальным ситуациям. Как это ни парадоксально, но они разворачиваются на фоне определённого идеального мироустройства, которое служит своеобразной точкой отсчёта. В свете подобных представлений болезни и смерть, несчастья и утраты объясняются нарушением присущей этому миропорядку упорядоченности и гармонии, вторжением в него сил хаоса, оказывающих своё разрушительное воздействие на бытие во всех его конкретных проявлениях. Создание кризисной ситуации приписывалось людям, которые творят чары. В фокусе внимания колдунов, ведьм, знахарей оказывается прежде всего жизненный цикл человека: рождение, брак, смерть. Стихия рода, плодородия, плодовитости находится во власти чародеев. Посвящённые в тайное знание способны ею манипулировать. Как следует из мифологических повествований, эту стихию можно от начала до конца направить в определённое русло. Речь идёт не только о добрачном периоде и свадьбе, протекание которой закладывает дальнейшую судьбу семьи; на последней господство колдунов над человеческой судьбой не заканчивается. Родственные отношения людей подвластны магическому вмешательству, которое их регулирует и корректирует в желаемом направлении. От чародеев зависит также жизнь и здоровье детей. Противодействовать им может только другой волшебник, более могущественный. Мужская профессиональная магия оказывается более мощной, нежели женская, направленная на другую женщину, хотя и она не всесильна.
Пришельцу, прохожему или бывалому (имеющему опыт странствий) человеку как бы уже заранее назначалась роль знахаря. Путешественник, связанный с большим количеством преодолённых им локусов, реальных и мифических, и соотносящийся с дорогой, которая символизировала судьбу и присутствие потустороннего мира, просто не мог не быть носителем тайных знаний. Профессиональные умения в глазах крестьян как бы служили доказательством знахарских потенций пришлого представителя другого этноса. Магическая сила была элементом представлений о чужестранце, его особых - иных, необъяснимых и неподконтрольных сообществу, - качествах. Временами она приобретала значение идентификационной доминанты. Из-за этого тема ведьмачества была особенно 518
актуальной на этнических пограничьях. Вопреки тому, что предполагаемая связь чужеземцев со сверхъестественными силами предусматривала некоторые отчуждающие практики, чрезвычайные обстоятельства заставляли искать их помощи. Бытие, независимо от того, идёт речь о всем мироздании или о жизни конкретной крестьянской усадьбы, обо всём микроколлективе или об отдельно взятом индивиде, оказывается в фокусе противоборствующих начал. Имеются в виду проявления злой и доброй воли, светлого и тёмного знания, упорядоченности и хаоса, благодетельного покровительства и недоброжелательного вмешательства. От исхода этого противостояния зависит благополучие людей в целом и каждого по отдельности. Вот почему задание ведунов и чародеев, которые, скорее всего, унаследовали функции древних волхвов, - способствовать в этом единоборстве укреплению благотворных начал и нейтрализировать деструктивные силы в случае их проникновения в человеческое бытие, обеспечивая стойкое равновесие в универсуме и социуме.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гринченко, Б.Д. Этнографические материалы, собранные в Черниговской
и соседних с ней губерниях / Б.Д. Гринченко. - Чернигов: Типография Губернского
земства, 1895. - Вып. 1. - 308 с.
2. Гринченко, Б.Д. Из уст народа: Малорусские рассказы, сказки и пр. /
Б.Д. Гринченко. - Чернигов: Земская типография, 1901. - 488 с.
3. Ревякин, П. Вовкулаки (невро-литвины) / П. Ревякин // Основа. - 1861. -
№ 11. - С. 129 - 138.
4. Biegeleisen, H. Wesele / H. Biegeleisen. - Lwow: Nakładem Instytutu
Stauropigjańskiego, 1937. - 300 s.
5. Rulikowski, E. Zapiski etnograficzne z Ukrainy / E. Rulikowski // Zbior
wiadomości do antropologii krajowej. - Krakow, 1879. - T. 3. - S. 62 - 166.
мастацтвазнаўства, этнаграфіі і фальклору імя К. Крапівы НАН Беларусі; навук. рэд.
А.І. Лакотка. - Мінск: Права і эканоміка, 2008. - 527 с.
Рахно К.Ю. (Украина, гпт. Опошня)
ГОНЧАР-ЦЕЛИТЕЛЬ В ФОЛЬКЛОРЕ УКРАИНЦЕВ
ЧЕРНИГОВЩИНЫ
В мифологической прозе Черниговщины выделяется целый ряд повествований о гончарах. С этими ремесленниками также связаны некоторые местные верования. Усиленное внимание к гончарству является одной из характерных особенностей фольклора Северной Украины. Подобно представителям других архаических профессий - кузнецам, плотникам, пастухам, мельникам - гончары занимали в народном сознании особое место. Их способности и умения в глазах общества выходили далеко за рамки ремесла. Вера в магическую силу странствующего ремесленника, в его тайные связи с потусторонним миром лежала, среди прочего, в основе его идентификации как знахаря. В общественном мнении путешественник был человеком необыкновенным и именно поэтому имел особые знания, в том числе магические. Когда он появлялся в поселении, ему заранее отводилась знахарская ниша. Рассказ о целительской
деятельности гончара записала Одарка Романова от жительницы села Фыливки
Нежинского уезда Василины Наконечной:
«Жили колись у Ніжині заможні люде, була в їх одна дочка. От і посватав її
один парубок. Вона не знала, що в його була друга, що мала двох дітей. Хотів він
так повінчаться, щоб перша не знала; але їй хтось сказав. Вона прибігла до церкви і
стояла коло дверей, щоб побачить, як молоді вже будуть виходить. Як тільки
515
молоді вийшли з церкви, а вона й обсипала молоду якимсь зіллям. Зараз почула
молода, що з нею щось коїться непевне, та й каже до молодого: “Куди це я
приїхала?” Як тільки підійшли до хати, а їх вже стрічають з діжою та свічками
його батько й мати. Хотіли їх благословити, а вона й закричала: - Що се ви руки з
діжою здиймаєте? - Та як побігла, та й знов кричить: - Рятуйте! Чи се пожарь?
Чи се весілля, що так людей багато, мов батько вмер.
А молодий ходить та руки ламає. А його перша стоїть з дітьми та плаче, на
дітей дивлячись. Як побачила вона таке горе, що скоїлось з молодою, то їй вже й
жалко її стало, та вже не може їй запомогти: вернула б назад, та не можна.
Потім вона іде з дітьми, та й говоре: - Ходім, дітки! Наробила лиха ваша дурна
мати. Може і вам так колись буде!
А того молодого батько й мати старі думали, що невістка з доброї сем’ї, то
й їм добре буде, бо дівка була хороша, а от що скоїлось. Сумують. Тая невістка вже
живе в їх хаті, бо вони бачуть, що син дуже вбивається, то вони її держали, хоч
вона нічого вже не тямила. Жила вона отак у їх год. Іноді заховається та плаче, а
то квіток поначіплює на голову, а то лежить і не поворухнеться: не може нічого в
руки взять.
Намучилися з нею і чоловік, та й мати з батьком отак аж до самої Покрови,
а на Покрову у нас буває ярмарок. Поз’їзжалися люде то з тим, то з сім. Їхав
литвин з горшками, та на греблі обламався якраз проти того двора, де жила тая
нещасна хора молодиця. Литвин увійшов у тую хату і просить:
- Дядечку, голубчику, поможіть мені - обламався.
Хазяїн кличе його в хату.
- Ідіть, дядьку, в хату, а я вам ось скину з гори.
Як тільки литвин зайшов у хату, поздоровкався, та й питає:
- Що се у вас - хора, чи що?
А свекруха й говорить:
- Голубчику, оце цілий год ми отак з молодицею мучимся.
Литвин тоді каже:
- Розкрийте її, я подивлюсь, яка вона.
Свекруха одкрила рядно і держить молодицю попід руки, бо вона не може
вже й седіть.
- Ой, дочко, як же тебе дуже обсипали! - каже той литвин, та й каже
свекрусі: - То вона як стала на поріг, а тая жінка їй сипнула під ноги, то вона як
уступила, та й збожевілила.
Свекруха вже бачить, шо чоловік щось знає. Як почали його просить батько і
мати:
- Дядьку, змилуйтеся, бо молодиця пропадає.
Як тільки литвин помолився Богу, та щось пошептав над молодицею, вона
стала роздивляться, та й питає:
- Тітко, чого се я у вас? Служу, чи що? Хиба мене мати наняла?
516
Тільки вона це приказала, і її чоловік увійшов у хату, та й каже до жінки:
- Се я тобі пряничка купив. На, ззіж!
А їй так стидно стало, що він при матері дає їй пряник, бо вона ж не знає, що
вона вже його жінка. Каже:
- Не хочу. Мені стидно. Он твоя мати стоїть та дивиться.
А їй чоловік каже:
- Дак що ж, що мати дивиться? Вона твоя й моя.
Тоді свекруха почала плакать та обнімать її, та каже:
- Ти ж тепер і моя дитина, бо ти повінчалася з моїм Іваном.
Тоді литвин каже:
- Слухай, Іване, коли ти на вулиці стрінеш свою першую, то бережися,
іди далі, бо як вона тебе обсипле, то вже і я нічого не вдію.
З того часу тая молодиця одужала. Дак от що може скоятись, як двох жінок
мати» [2, с. 170 - 173].
Свадебная порча разрушает едва оформившийся образ будущей семейной жизни в самом начале её ритуального конструирования, по дороге из храма. Обсыпание зельем является жертвой умершим предкам или подземным божествам, способным повредить молодой паре [4, с. 234]. Безумие героини явно стало следствием её контакта с хтонической скверной. Именно женщина, в силу своей особой связи с землёй, наделена наибольшей хтонической уязвимостью. В результате этого молодая теряет способность к адекватному восприятию действительности, общению с людьми и супружеской жизни. Её бред насыщен мощной символикой разрушения и смерти. Концепт сумасшествия в традиционной культуре (как и в современной, a propos) связывается с проблемой идентичности. Сумасшествие означает отклонение или же отсутствие надлежащего самоопределения. Как правило, носителями подобного состояния являются индивиды, которые не прошли успешно и последовательно по ступеням традиционной общественной иерархии, связанной с жизненным циклом и сопровождающими его обрядами (нормированное рождение, брак и смерть), или находятся на маргинальной стадии одного или другого общественного перехода (старые девы/холостяки, матери, которые не заботятся о своих детях и бросают их, и т.п.). Это служит причиной их отчуждения от общества. В данном случае свадебный обряд был сорван как раз перед родительским благословением хлебной дежой, то есть окончательной санкцией на сожительство. Действия колдуньи прервали построение отношений в новой семье, помешали молодым стать парой, сформировать свой новый общественный статус и занять место в человеческом сообществе. Поэтому потребовалось вмешательство со стороны.
Статус знающего приписывался пришельцу заранее, определяя наперёд наличие у него информации, которая может быть использована в кризисных ситуациях. Гончар подтверждает этот статус, показав свою способность видеть непознаваемые для других вещи. Это решающий момент его идентификации, 516
которая позволяет ему временно быть допущенным в мир дома, обеспечивает саму возможность общения. Обращение к нему за помощью в описанной выше ситуации можно рассматривать как форму допуска его в закрытую для чужих сферу воспроизведения жизни. Кризисная ситуация требует иных адаптационных и интеграционных стратегий. На правах знахаря он получает возможность влиять на положение дел в этой области молитвой и заговорами. Именно вербальная магия имеет в данном случае апотропеическую силу. Успешное исцеление безумного предполагает его приобщение к адекватному в традиционных представлениях (для соответствующего возраста и пола) социальному статусу и поведению (мужчины/женщины, матери). Гончар своими действиями возвращает пострадавшей, которая не могла перейти в разряд замужних женщин, возможность и право репродуктивной деятельности. Снятие напуска приводит к выздоровлению молодицы, её интеграции в новую семью и нормализации брака, то есть к восстановлению репродуктивной структуры общества. Это осуществляет чужеземец. Ему приписывается определённая власть: возможность изменять и восстанавливать репродуктивный статус, в первую очередь женский. Последнее, вероятно, следует рассматривать в рамках оппозиции «свои» (местные жители) / «чужие» (приезжий представитель иноэтнического сообщества). Очевидно, наличие магических способностей находилось с ней в тесной связи.
Подобные представления вытекали из наиболее архаического и универсального механизма этнической самоидентификации. Признаки, свойственные колдунам, очень часто имели этнический характер. Магическая сила большей частью приписывалась чужеземцу, она была как бы атрибутом или, точнее, способом восприятия его местными жителями. Литвины, то есть белорусы, считались чародеями, им приписывали особые магические способности и учились у них колдовству [3, с. 136; 5, с. 103]. Такие способности особенно ярко проявлялись у гончаров. По данным фольклора, репутация колдунов вообще имела тенденцию к закреплению за представителями определенных профессий и рода занятий. Обычно это были люди, которые жили в селе, но не занимались земледельческим трудом или же занимались не только им и по причине этого оказывались вне пределов социума. Гончаром мог быть как чужой, так и здешний, но на Черниговщине выразительно прослеживается склонность наделять способностью к магии не местных гончаров, а тех, кто приезжал издали, жил в другой местности и принадлежал к другому, чуждому этносу. В мифологических повествованиях гончары, как правило, являются литвинами по происхождению [1, с. 295 - 296; 2, с. 170 - 174]. Тайная сила в традиционном понимании связана с приходом извне, чуждостью, статусом чужеземца (переселенца, пришельца). Это свойство, связанное с дорогой или чужим пространством, посторонними пришлыми людьми. Чтобы его приобрести, надо было столкнуться с миром дорог. В ряде случаев (и довольно часто) владелец магической силы действительно чужой, пришлый; в других речь идет о его 517
символическом отчуждении. Основной локус, где, собственно, и реализуется его
тайная сила, - дорога. На Черниговщине приезд гончара на Покров воспринимался как положительное событие для социума, поскольку он предвещал девушкам быстрое бракосочетание и вообще много свадеб на селе: «Як на Покрову проїде по селу гончар, буде багато веселлів, а як дьогтяр, то будуть дівки сидіть ще рік», -
уверяли женщины в селе Выбли Черниговского уезда [2, с. 22]. Таким образом,
пришелец получал доступ к управлению демографической ситуацией. Магическая сила - это неподконтрольный обществу, а следовательно, принципиально внешний по отношению к принятым в нём системам регуляции путь и способ влияния. Он является оправданным, учитывая обстоятельства. Житейские коллизии, подобные описанной, так или иначе сводятся к типичным экстремальным ситуациям. Как это ни парадоксально, но они разворачиваются на фоне определённого идеального мироустройства, которое служит своеобразной точкой отсчёта. В свете подобных представлений болезни и смерть, несчастья и утраты объясняются нарушением присущей этому миропорядку упорядоченности и гармонии, вторжением в него сил хаоса, оказывающих своё разрушительное воздействие на бытие во всех его конкретных проявлениях. Создание кризисной ситуации приписывалось людям, которые творят чары. В фокусе внимания колдунов, ведьм, знахарей оказывается прежде всего жизненный цикл человека: рождение, брак, смерть. Стихия рода, плодородия, плодовитости находится во власти чародеев. Посвящённые в тайное знание способны ею манипулировать. Как следует из мифологических повествований, эту стихию можно от начала до конца направить в определённое русло. Речь идёт не только о добрачном периоде и свадьбе, протекание которой закладывает дальнейшую судьбу семьи; на последней господство колдунов над человеческой судьбой не заканчивается. Родственные отношения людей подвластны магическому вмешательству, которое их регулирует и корректирует в желаемом направлении. От чародеев зависит также жизнь и здоровье детей. Противодействовать им может только другой волшебник, более могущественный. Мужская профессиональная магия оказывается более мощной, нежели женская, направленная на другую женщину, хотя и она не всесильна.
Пришельцу, прохожему или бывалому (имеющему опыт странствий) человеку как бы уже заранее назначалась роль знахаря. Путешественник, связанный с большим количеством преодолённых им локусов, реальных и мифических, и соотносящийся с дорогой, которая символизировала судьбу и присутствие потустороннего мира, просто не мог не быть носителем тайных знаний. Профессиональные умения в глазах крестьян как бы служили доказательством знахарских потенций пришлого представителя другого этноса. Магическая сила была элементом представлений о чужестранце, его особых - иных, необъяснимых и неподконтрольных сообществу, - качествах. Временами она приобретала значение идентификационной доминанты. Из-за этого тема ведьмачества была особенно 518
актуальной на этнических пограничьях. Вопреки тому, что предполагаемая связь чужеземцев со сверхъестественными силами предусматривала некоторые отчуждающие практики, чрезвычайные обстоятельства заставляли искать их помощи. Бытие, независимо от того, идёт речь о всем мироздании или о жизни конкретной крестьянской усадьбы, обо всём микроколлективе или об отдельно взятом индивиде, оказывается в фокусе противоборствующих начал. Имеются в виду проявления злой и доброй воли, светлого и тёмного знания, упорядоченности и хаоса, благодетельного покровительства и недоброжелательного вмешательства. От исхода этого противостояния зависит благополучие людей в целом и каждого по отдельности. Вот почему задание ведунов и чародеев, которые, скорее всего, унаследовали функции древних волхвов, - способствовать в этом единоборстве укреплению благотворных начал и нейтрализировать деструктивные силы в случае их проникновения в человеческое бытие, обеспечивая стойкое равновесие в универсуме и социуме.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гринченко, Б.Д. Этнографические материалы, собранные в Черниговской
и соседних с ней губерниях / Б.Д. Гринченко. - Чернигов: Типография Губернского
земства, 1895. - Вып. 1. - 308 с.
2. Гринченко, Б.Д. Из уст народа: Малорусские рассказы, сказки и пр. /
Б.Д. Гринченко. - Чернигов: Земская типография, 1901. - 488 с.
3. Ревякин, П. Вовкулаки (невро-литвины) / П. Ревякин // Основа. - 1861. -
№ 11. - С. 129 - 138.
4. Biegeleisen, H. Wesele / H. Biegeleisen. - Lwow: Nakładem Instytutu
Stauropigjańskiego, 1937. - 300 s.
5. Rulikowski, E. Zapiski etnograficzne z Ukrainy / E. Rulikowski // Zbior
wiadomości do antropologii krajowej. - Krakow, 1879. - T. 3. - S. 62 - 166.