Улыбка
Я держу в руках конверт солнечного, желтого, теплого цвета.
С этим конвертом связаны такие же воспоминания, солнечные и теплые. О людях и лете 2003 года.
По студенческой программе меня определили в городок-курорт на Атлантическом побережье США. В последние месяцы моего там пребывания я подрабатывала в ресторане. Ресторан был, мягко говоря, непростой - для миллионеров, членов гольф и яхт клуба.
Все они на лето съезжались в свои хорошенькие американские домики, стоящие на аллее, расположенной неподалеку от клуба. И по три раза в день чинно появлялись в ресторане -на завтрак, ланч и ужин.
А по выходным - на утренние фуршеты. Изредка кто-то из внуков или переросших детей миллионеров женился или выходил замуж. И проводились церемонии невиданной красоты, с арфами на берегу океана и красивыми подвенечными платьями на искусственных невестах.
Ах да, забыла сказать, что все эти ошеломляюще богатые люди были очень старыми, самым молодыми из посетителей ресторана были старички не моложе 70, а чаще им было все 90.
Светлая толпа бабушек и дедушек миссионерского вида расползалась по утрам по своим столикам и заказывала холодные отвратительные сэндвичи и толковала о последней регате ( вид на которую открывался прямо из французского стиля окон ресторана) или о том как Джейкоб, бес ему в ребро, укатил на старости лет в Гренландию.
ПО вечерам эта же толпа переодевалась в гламурно-сверкающие платья с удивительно открытыми декольте и дорогие костюмы приглушенных тонов. Разговоры приобретали оттенок таинственности и говорились исключительно светским полушепотом. Что примечательно, старички любили свои ноги, и неважно в каком они были наряде, обувь всегда была на них мягкой и похожей на мокасины.
Среди всей этой толпы было много (человек 5, не меньше) действительно ярких персонажей. Возможно, расскажу о них как-нибудь в следующий раз.
Мне было весело среди всей этой толпы, и я искренне ее любила. Мне было 21, и меня переполняла энергия и радость от самой жизни. Не помню, чтобы мне бывало грустно в те дни. Кажется, на мне застыла улыбка, и была она искренней, хоть и отдавала Америкой.
Многим старичкам и старушкам я нравилась, и они часто подзывали меня просто, чтобы поболтать. Чаевые в ресторане не полагались, но мне перепадало их какое-то бешеное количество. Наверное, потому что я любила всех этих людей. А они, истосковались по любви. И по чему-то, что можно было отдаленно назвать детством и беспечностью. И они платили за это.
Не помню, когда я стала замечать эту пару.
Они были удивительные. Всегда приходили в ресторан отдельно от толпы. Она - с тросточкой и жутко сгорбленной спиной, он - всегда в костюме песочного цвета и неизменной темно-синей бабочкой. Они держались за руки. Всегда. Когда приходили и уходили. И было им с виду лет по 90. Сухонькие, сморщенные, но с удивительной приметой на их лицах. Улыбкой.
Они улыбались как никто в Америке. Единственным ,кто мог бы посоперничать с ними в искренности улыбки был негритенок по прозвищу Мистер Бест Смайл, но о нем в другой раз.
Улыбка была открытой и какой-то одновременно затаенной. Возможно ли назвать улыбку глубокой? Если да, то они была такой. И видно было, что они безумно друг друга любят, и похоже, так было всю их долгую, не без приключений, жизнь. Они несли в себе солнце, воспоминания и любовь. Не помню, как они впервые заметили меня. И о чем мы говорили, не помню.
Помню лишь, что миссис Хартл (и фамилия-то какая!) всегда, подзывая меня к их столику, брала мою руку своей маленькой, сухонькой ручкой, смотрела мне в глаза как-то безоговорочно дОбро и улыбалась мне куда-то в душу. Краем глаза я только успевала приметить, что муж ее при этом тоже улыбался и незаметно кивал головой.
Однажды они предложили удочерить меня. Я тогда только посмеялась, ведь мне, дылде, было уже 21. Не помню, как, но кажется, все-таки вежливо я отказалась.
Словом, не отнеслась к этому серьезно.
В последний день моей работы в клубе, Лиз- декоратор ресторана, подозвала меня к телефону (модели тридцатых годов). Говорил мистер Хартл: «Катя, ты сегодня еще долго будешь в клубе?» «Час, наверное, мистер Хартл.» «Подожди, пожалуйста, нас, ладно?» «Ок.»
Примерно такой был разговор.
Я сидела в лобби пустого ресторана, как раз был трехчасовой перерыв между завтраком и ланчем и толпа старушек умелась играть в бридж на втором этаже, а старички махать ключшками. Возможно, от нечего делать я теребила в руках свой последний чек. Не помню.
Мистер и миссис Хартл появились минут через 40 после звонка. Как всегда за руку.
Они сели за столик в лобби, и кто-то из них протянули мне этот желтый конверт.
Не помню, что они мне говорили и что наговорила им я. Наверное, кучу добрых теплых и ласковых слов. Помню только, что когда они уходили, я смотрела им вслед, на их трогательную прихрамывающую походку (миссис Хартл хромала по настоящему, а он видимо, перенимал это шатание через руку) и стоял у меня комок в горле. И хотелось их вот таких маленьких обнять и никуда не отпускать. И поставить их на полочку. И чтобы всегда они были. И всегда была улыбка.
В конверте открытка. На ней нарисовано много-много желтых улыбок. И подписана она старческим, дрожащим почерком. И пахнет от нее большой улыбкой, и большой грустью. Каждый раз открывая ее я вижу как в кино, финальный кадр -уходящую старую пару, держащуюся за руки. И надеюсь, что кто-нибудь увидел их такими же после меня. Потому что хочется, чтобы еще кто-нибудь знал, какая может быть Улыбка.
С этим конвертом связаны такие же воспоминания, солнечные и теплые. О людях и лете 2003 года.
По студенческой программе меня определили в городок-курорт на Атлантическом побережье США. В последние месяцы моего там пребывания я подрабатывала в ресторане. Ресторан был, мягко говоря, непростой - для миллионеров, членов гольф и яхт клуба.
Все они на лето съезжались в свои хорошенькие американские домики, стоящие на аллее, расположенной неподалеку от клуба. И по три раза в день чинно появлялись в ресторане -на завтрак, ланч и ужин.
А по выходным - на утренние фуршеты. Изредка кто-то из внуков или переросших детей миллионеров женился или выходил замуж. И проводились церемонии невиданной красоты, с арфами на берегу океана и красивыми подвенечными платьями на искусственных невестах.
Ах да, забыла сказать, что все эти ошеломляюще богатые люди были очень старыми, самым молодыми из посетителей ресторана были старички не моложе 70, а чаще им было все 90.
Светлая толпа бабушек и дедушек миссионерского вида расползалась по утрам по своим столикам и заказывала холодные отвратительные сэндвичи и толковала о последней регате ( вид на которую открывался прямо из французского стиля окон ресторана) или о том как Джейкоб, бес ему в ребро, укатил на старости лет в Гренландию.
ПО вечерам эта же толпа переодевалась в гламурно-сверкающие платья с удивительно открытыми декольте и дорогие костюмы приглушенных тонов. Разговоры приобретали оттенок таинственности и говорились исключительно светским полушепотом. Что примечательно, старички любили свои ноги, и неважно в каком они были наряде, обувь всегда была на них мягкой и похожей на мокасины.
Среди всей этой толпы было много (человек 5, не меньше) действительно ярких персонажей. Возможно, расскажу о них как-нибудь в следующий раз.
Мне было весело среди всей этой толпы, и я искренне ее любила. Мне было 21, и меня переполняла энергия и радость от самой жизни. Не помню, чтобы мне бывало грустно в те дни. Кажется, на мне застыла улыбка, и была она искренней, хоть и отдавала Америкой.
Многим старичкам и старушкам я нравилась, и они часто подзывали меня просто, чтобы поболтать. Чаевые в ресторане не полагались, но мне перепадало их какое-то бешеное количество. Наверное, потому что я любила всех этих людей. А они, истосковались по любви. И по чему-то, что можно было отдаленно назвать детством и беспечностью. И они платили за это.
Не помню, когда я стала замечать эту пару.
Они были удивительные. Всегда приходили в ресторан отдельно от толпы. Она - с тросточкой и жутко сгорбленной спиной, он - всегда в костюме песочного цвета и неизменной темно-синей бабочкой. Они держались за руки. Всегда. Когда приходили и уходили. И было им с виду лет по 90. Сухонькие, сморщенные, но с удивительной приметой на их лицах. Улыбкой.
Они улыбались как никто в Америке. Единственным ,кто мог бы посоперничать с ними в искренности улыбки был негритенок по прозвищу Мистер Бест Смайл, но о нем в другой раз.
Улыбка была открытой и какой-то одновременно затаенной. Возможно ли назвать улыбку глубокой? Если да, то они была такой. И видно было, что они безумно друг друга любят, и похоже, так было всю их долгую, не без приключений, жизнь. Они несли в себе солнце, воспоминания и любовь. Не помню, как они впервые заметили меня. И о чем мы говорили, не помню.
Помню лишь, что миссис Хартл (и фамилия-то какая!) всегда, подзывая меня к их столику, брала мою руку своей маленькой, сухонькой ручкой, смотрела мне в глаза как-то безоговорочно дОбро и улыбалась мне куда-то в душу. Краем глаза я только успевала приметить, что муж ее при этом тоже улыбался и незаметно кивал головой.
Однажды они предложили удочерить меня. Я тогда только посмеялась, ведь мне, дылде, было уже 21. Не помню, как, но кажется, все-таки вежливо я отказалась.
Словом, не отнеслась к этому серьезно.
В последний день моей работы в клубе, Лиз- декоратор ресторана, подозвала меня к телефону (модели тридцатых годов). Говорил мистер Хартл: «Катя, ты сегодня еще долго будешь в клубе?» «Час, наверное, мистер Хартл.» «Подожди, пожалуйста, нас, ладно?» «Ок.»
Примерно такой был разговор.
Я сидела в лобби пустого ресторана, как раз был трехчасовой перерыв между завтраком и ланчем и толпа старушек умелась играть в бридж на втором этаже, а старички махать ключшками. Возможно, от нечего делать я теребила в руках свой последний чек. Не помню.
Мистер и миссис Хартл появились минут через 40 после звонка. Как всегда за руку.
Они сели за столик в лобби, и кто-то из них протянули мне этот желтый конверт.
Не помню, что они мне говорили и что наговорила им я. Наверное, кучу добрых теплых и ласковых слов. Помню только, что когда они уходили, я смотрела им вслед, на их трогательную прихрамывающую походку (миссис Хартл хромала по настоящему, а он видимо, перенимал это шатание через руку) и стоял у меня комок в горле. И хотелось их вот таких маленьких обнять и никуда не отпускать. И поставить их на полочку. И чтобы всегда они были. И всегда была улыбка.
В конверте открытка. На ней нарисовано много-много желтых улыбок. И подписана она старческим, дрожащим почерком. И пахнет от нее большой улыбкой, и большой грустью. Каждый раз открывая ее я вижу как в кино, финальный кадр -уходящую старую пару, держащуюся за руки. И надеюсь, что кто-нибудь увидел их такими же после меня. Потому что хочется, чтобы еще кто-нибудь знал, какая может быть Улыбка.