ПОЭТИЧЕСКАЯ ЛОГОЦЕНТРИКА. Op. 1. Презентация книг из серии библиотечки "Цирка "Олимп""
Привожу полностью материал, в сокращенном виде опубликованный в газете "Культура" (2013. - октябрь. - № 15. - С. 12).
ПОЭТИЧЕСКАЯ ЛОГОЦЕНТРИКА. Op. 1
В минувшую субботу, 12 октября, в кинозале самарского Музея модерна состоялась презентация двух новых поэтических книг.
Книги, которые были представлены публике - «Фарфоровая свадьба в Праге» Виталия Лехциера (Самара) и «Стометровка» Татьяны Риздвенко (Москва), - вышли в поэтической серии, являющейся приложением к электронному литературно-художественному и аналитическому порталу «Цирк “Олимп” + TV» (http://www.cirkolimp-tv.ru). Ранее в этой серии уже вышли книги Александра Ожиганова, Александра Макарова-Кроткова и Сергея Лейбграда. Ожидается, что до конца года выйдут еще две книги. Таким образом, поэтическая серия «Цирка “Олимп” + TV» представит в текущем году семь изданий.
Открывая презентацию, Виталий Лехциер подчеркнул отличительную особенность реализуемого проекта: «Проект достаточно значимый, принципиально нелокальный, то есть мы печатаем авторов, которых считаем актуальными. Так получилось, что в первый год существования эта серия представляет авторов, связанных с «Цирком “Олимпом”», входящих в это сообщество с 1990-х годов».
Стоит, пожалуй, отметить, что и редакцию серии составляют также «цирк-олимповцы»: Сергей Лейбград, Виталий Лехциер, Ирина Саморукова и ныне живущая в Москве Ирина Тартаковская.
Сама презентация на музейной площадке на этот раз была задумана как авторские читки, разбавленные разговором о современной поэзии. Виталий Лехциер назвал все это «Поэтическая логоцентрика - 1», по-видимому, предполагая дальнейшее развитие подобных мероприятий. Соответствующее название презентации Виталий прокомментировал так: «Мое поколение еще текстоцентрично. Пространство стихотворения небольшое, именно поэтому оно позволяет работать со смыслами. И текст является наиболее эффективным способом производства, хранения и трансляции смыслов. Мне представляется, что все это можно назвать логоцентрикой».
Пожалуй, оно и оправдано, ведь Виталий Лехциер - поэт и философ. Научному сообществу Самары он известен как автор более ста научных работ, в том числе четырех монографий, как минимум одна из которых - «Введение в феноменологию художественного опыта» - посвящена собственно осмыслению поэзии и - шире - художественного творчества как явления. Как поэт Виталий фигурирует в культурном пространстве города и далеко за его пределами уже более двадцати лет, а презентуемая поэтическая книга - уже шестая на его счету. «Эту книжку, - как он сам говорит, - не стоит воспринимать как итоговую. Итоговую-избранную я еще собираюсь издать, может быть, в следующем году - как некое избранное из шести книг. А эта, хоть там и присутствуют по факту стихи, начиная с 2000-х, все-таки является просто очередной».
У Татьяны Риздвенко новая поэтическая книга - тоже не итоговая, хотя стихи, составившие ее, также написаны в разное время. С «Цирком “Олимпом”» московская поэтесса связана достаточно давно. Она периодически приезжала в Самару, выступала здесь (в литературном музее) и в Тольятти. Но последний ее приезд был более десяти лет назад.
Виталий Лехциер написал предисловие для ее новой книги, в котором охарактеризовал ее поэтическое творчество как «домашнее задание, которое автор вменила сама себе и записала его в собственном дневнике». И действительно, с этим трудно не согласиться. Стихи Татьяны лиричны, красочны, образны и по-детски точны; они неизощренно, прямо, без изворотов называют вещи и явления своими именами:
Жизнь продолжается и скачет.
Все морщатся.
Никто не плачет.
Вот стометровку школьницы бегут…
Порывистое это загляденье -
мелькание локтей, коленок, пят,
девчачий пыл, горячий школьный пот,
и нету больше никаких забот,
чем эти наблюденья…
Бегут они, худышки и толстушки.
Мелькают груди, плечи и лодыжки,
кроссовки, кеды, белые футболки,
уже не пионерки - комсомолки
могли бы быть, не будут никогда.
На ее творчество, как она сама говорит, повлияло студенчество, худграф, погрузивший ее в особенный язык, язык художников. По собственному признанию, Татьяна визуал. Хотя в ее стихи попадает не только зримое, но и аудиальное, здесь много запахов и интертекстуальных отсылок к культурным кодам, порой осознанных, порой - на автомате. Таково свойство ее поэтического мышления. В кулуарах я спросил Татьяну, сознательно ли в одно из ее стихотворений вошла строчка из Земфиры? «Не знаю, - ответила она. - У меня семейные слушали, может быть, строчка застряла в сознании и теперь всплыла».
Во время выступления Сергей Лейбград спросил Татьяну, почему она написала так мало стихотворений? Вопрос этот крыл в себе, разумеется, не претензию. Самый продуктивный в издательском плане поэт, выпустивший в свет уже четырнадцать книг, интересовался, почему у Татьяны эта книга - только третья? Татьяна рассказала: «В середине 2000-х собиралась моя книжка, но не получилась. Она лежала, называлась “Мурашки”. В тот момент, если бы она вышла, она бы состоялась, а вот сейчас уже нет. Часть стихотворений я взяла для новой книжки, а другие есть в виде разрозненных публикаций, но как книжка они уже не состоялись и не состоятся».
На вопрос Ирины Саморуковой о том, какие стихи ей как поэту не нравятся, Татьяна ответила: «Литинститутский тип поэта, который тянет баржу. Движение как бы и не косное, но все же, на мой взгляд, менее живое и подвижное». Георгий Квантришвили спросил Татьяну о корнях: «У вас фамилия украинского происхождения. Что для вас Украина?». «Люблю Украину, - сказала Татьяна Риздвенко. - Мне нравится украинская барочность тамошних современных авторов. А фамилия у меня переводная. Я не знаю причины, но она почему-то была переведена».
Во время презентации из зала поступали самые разные вопросы для обоих поэтов. Презентация, как и задумывалось, включила в границы своего жанра философский диспут, правда, он был в этот раз более монологичен. Действительно жаркие споры о творчестве предложили отложить до очередной «Антропологии поэтического опыта» - литературного семинара (дважды состоявшегося на базе Самарского литературного музея в 2012-2013 годах под кураторством Виталия Лехциера), хотя Виталий готов был развернуть вокруг всякого прозвучавшего вопроса научную дискуссию.
Историко-литературный вопрос прозвучал в адрес выступавшего от коллеги по «поэтическому цеху» Георгия Квантришвили. Георгий обратил внимание на необычность строфики, прорабатываемой автором в новой книге: «В книге очень часто в стихах используется трехстишие как целенаправленный прием, это бросается в глаза. Полагаю даже, что эта форма сейчас прямо ассоциируется с Виталием Лехциером. А как она возникла? В каких книгах она сначала появилась?»
Виталий Лехциер: «Появилась она в “Книге жалоб просьб и предложений”, третьей книге стихотворений. Илья Кукулин в предисловии к «Фарфоровой свадьбе в Праге» написал, что это мой личный оммаж Данте. Честно признаться, когда я писал, я и не помнил, что Божественная комедия написана трехстишием».
Стоит сказать, что, по мнению Ильи Кукулина, это неслучайное сходство. От себя же Виталий добавил, что это - «авторские приемы преодоления той стиховой инерции, которая уже заложена в национальном стихосложении. Потому что поэзия в каком-то смысле - это искусство второго шага. Поэзия - в том, чтобы избежать инерции, побороть ее, ведь она задается изначально, диктуется первой строкой. В какой-то момент мне показалось, что трехстишие это такая антиинерционная строфа. Для меня это значимо, хотя не один я ее использую. Сейчас вот помню, что у Михаила Айзенберга тоже были трехстишия: две строки в строфе рифмованы, а одна холостая. Такая строфа ловит бытовую речь на привычном звучании, а четырехстишие такой ловли не дает, там все более наиграно».
В разговор об инертности стихового ряда и о вживании поэта в определенную строфику включилась Ирина Саморукова, заметившая, с одной стороны, что соотносить стихи с какой-то нормой - занятие бессмысленное, а с другой - поставившая проблему отвердевания поэтической манеры: «Не чувствует ли автор отвердевание собственной манеры? Мне кажется, что у Тани манера нерелевантна отвердеванию. А иногда поэт становится рабом собственного формата». «Это вопрос из области поэтической регулярности, - ответил Виталий. - Есть поэты, которые работают в рамках одного принципа работы с языком, - это поэты регулярные в силу своей органики. А есть те, кто может по-разному писать, - и это не отсутствие органики, а опять же, принцип работы такой. Мне лично интересно работать с разными формами».
Если полистать новую книжку Виталия Лехциера, то в этом нетрудно будет убедиться. Там есть и дистихи, и тристихи, и четверостишия, и просто большие стихотворения без всяких построфных членений. Как творить - это всегда было и навсегда останется делом автора. Каждый решает сам, каким традициям он следует.
В завершении хочется добавить только, что литературное наследие Самары пополнилось, а литературное сообщество получило подарок - два замечательных издания, еще две красивых книжки.
Андрей Косицин
ПОЭТИЧЕСКАЯ ЛОГОЦЕНТРИКА. Op. 1
В минувшую субботу, 12 октября, в кинозале самарского Музея модерна состоялась презентация двух новых поэтических книг.
Книги, которые были представлены публике - «Фарфоровая свадьба в Праге» Виталия Лехциера (Самара) и «Стометровка» Татьяны Риздвенко (Москва), - вышли в поэтической серии, являющейся приложением к электронному литературно-художественному и аналитическому порталу «Цирк “Олимп” + TV» (http://www.cirkolimp-tv.ru). Ранее в этой серии уже вышли книги Александра Ожиганова, Александра Макарова-Кроткова и Сергея Лейбграда. Ожидается, что до конца года выйдут еще две книги. Таким образом, поэтическая серия «Цирка “Олимп” + TV» представит в текущем году семь изданий.
Открывая презентацию, Виталий Лехциер подчеркнул отличительную особенность реализуемого проекта: «Проект достаточно значимый, принципиально нелокальный, то есть мы печатаем авторов, которых считаем актуальными. Так получилось, что в первый год существования эта серия представляет авторов, связанных с «Цирком “Олимпом”», входящих в это сообщество с 1990-х годов».
Стоит, пожалуй, отметить, что и редакцию серии составляют также «цирк-олимповцы»: Сергей Лейбград, Виталий Лехциер, Ирина Саморукова и ныне живущая в Москве Ирина Тартаковская.
Сама презентация на музейной площадке на этот раз была задумана как авторские читки, разбавленные разговором о современной поэзии. Виталий Лехциер назвал все это «Поэтическая логоцентрика - 1», по-видимому, предполагая дальнейшее развитие подобных мероприятий. Соответствующее название презентации Виталий прокомментировал так: «Мое поколение еще текстоцентрично. Пространство стихотворения небольшое, именно поэтому оно позволяет работать со смыслами. И текст является наиболее эффективным способом производства, хранения и трансляции смыслов. Мне представляется, что все это можно назвать логоцентрикой».
Пожалуй, оно и оправдано, ведь Виталий Лехциер - поэт и философ. Научному сообществу Самары он известен как автор более ста научных работ, в том числе четырех монографий, как минимум одна из которых - «Введение в феноменологию художественного опыта» - посвящена собственно осмыслению поэзии и - шире - художественного творчества как явления. Как поэт Виталий фигурирует в культурном пространстве города и далеко за его пределами уже более двадцати лет, а презентуемая поэтическая книга - уже шестая на его счету. «Эту книжку, - как он сам говорит, - не стоит воспринимать как итоговую. Итоговую-избранную я еще собираюсь издать, может быть, в следующем году - как некое избранное из шести книг. А эта, хоть там и присутствуют по факту стихи, начиная с 2000-х, все-таки является просто очередной».
У Татьяны Риздвенко новая поэтическая книга - тоже не итоговая, хотя стихи, составившие ее, также написаны в разное время. С «Цирком “Олимпом”» московская поэтесса связана достаточно давно. Она периодически приезжала в Самару, выступала здесь (в литературном музее) и в Тольятти. Но последний ее приезд был более десяти лет назад.
Виталий Лехциер написал предисловие для ее новой книги, в котором охарактеризовал ее поэтическое творчество как «домашнее задание, которое автор вменила сама себе и записала его в собственном дневнике». И действительно, с этим трудно не согласиться. Стихи Татьяны лиричны, красочны, образны и по-детски точны; они неизощренно, прямо, без изворотов называют вещи и явления своими именами:
Жизнь продолжается и скачет.
Все морщатся.
Никто не плачет.
Вот стометровку школьницы бегут…
Порывистое это загляденье -
мелькание локтей, коленок, пят,
девчачий пыл, горячий школьный пот,
и нету больше никаких забот,
чем эти наблюденья…
Бегут они, худышки и толстушки.
Мелькают груди, плечи и лодыжки,
кроссовки, кеды, белые футболки,
уже не пионерки - комсомолки
могли бы быть, не будут никогда.
На ее творчество, как она сама говорит, повлияло студенчество, худграф, погрузивший ее в особенный язык, язык художников. По собственному признанию, Татьяна визуал. Хотя в ее стихи попадает не только зримое, но и аудиальное, здесь много запахов и интертекстуальных отсылок к культурным кодам, порой осознанных, порой - на автомате. Таково свойство ее поэтического мышления. В кулуарах я спросил Татьяну, сознательно ли в одно из ее стихотворений вошла строчка из Земфиры? «Не знаю, - ответила она. - У меня семейные слушали, может быть, строчка застряла в сознании и теперь всплыла».
Во время выступления Сергей Лейбград спросил Татьяну, почему она написала так мало стихотворений? Вопрос этот крыл в себе, разумеется, не претензию. Самый продуктивный в издательском плане поэт, выпустивший в свет уже четырнадцать книг, интересовался, почему у Татьяны эта книга - только третья? Татьяна рассказала: «В середине 2000-х собиралась моя книжка, но не получилась. Она лежала, называлась “Мурашки”. В тот момент, если бы она вышла, она бы состоялась, а вот сейчас уже нет. Часть стихотворений я взяла для новой книжки, а другие есть в виде разрозненных публикаций, но как книжка они уже не состоялись и не состоятся».
На вопрос Ирины Саморуковой о том, какие стихи ей как поэту не нравятся, Татьяна ответила: «Литинститутский тип поэта, который тянет баржу. Движение как бы и не косное, но все же, на мой взгляд, менее живое и подвижное». Георгий Квантришвили спросил Татьяну о корнях: «У вас фамилия украинского происхождения. Что для вас Украина?». «Люблю Украину, - сказала Татьяна Риздвенко. - Мне нравится украинская барочность тамошних современных авторов. А фамилия у меня переводная. Я не знаю причины, но она почему-то была переведена».
Во время презентации из зала поступали самые разные вопросы для обоих поэтов. Презентация, как и задумывалось, включила в границы своего жанра философский диспут, правда, он был в этот раз более монологичен. Действительно жаркие споры о творчестве предложили отложить до очередной «Антропологии поэтического опыта» - литературного семинара (дважды состоявшегося на базе Самарского литературного музея в 2012-2013 годах под кураторством Виталия Лехциера), хотя Виталий готов был развернуть вокруг всякого прозвучавшего вопроса научную дискуссию.
Историко-литературный вопрос прозвучал в адрес выступавшего от коллеги по «поэтическому цеху» Георгия Квантришвили. Георгий обратил внимание на необычность строфики, прорабатываемой автором в новой книге: «В книге очень часто в стихах используется трехстишие как целенаправленный прием, это бросается в глаза. Полагаю даже, что эта форма сейчас прямо ассоциируется с Виталием Лехциером. А как она возникла? В каких книгах она сначала появилась?»
Виталий Лехциер: «Появилась она в “Книге жалоб просьб и предложений”, третьей книге стихотворений. Илья Кукулин в предисловии к «Фарфоровой свадьбе в Праге» написал, что это мой личный оммаж Данте. Честно признаться, когда я писал, я и не помнил, что Божественная комедия написана трехстишием».
Стоит сказать, что, по мнению Ильи Кукулина, это неслучайное сходство. От себя же Виталий добавил, что это - «авторские приемы преодоления той стиховой инерции, которая уже заложена в национальном стихосложении. Потому что поэзия в каком-то смысле - это искусство второго шага. Поэзия - в том, чтобы избежать инерции, побороть ее, ведь она задается изначально, диктуется первой строкой. В какой-то момент мне показалось, что трехстишие это такая антиинерционная строфа. Для меня это значимо, хотя не один я ее использую. Сейчас вот помню, что у Михаила Айзенберга тоже были трехстишия: две строки в строфе рифмованы, а одна холостая. Такая строфа ловит бытовую речь на привычном звучании, а четырехстишие такой ловли не дает, там все более наиграно».
В разговор об инертности стихового ряда и о вживании поэта в определенную строфику включилась Ирина Саморукова, заметившая, с одной стороны, что соотносить стихи с какой-то нормой - занятие бессмысленное, а с другой - поставившая проблему отвердевания поэтической манеры: «Не чувствует ли автор отвердевание собственной манеры? Мне кажется, что у Тани манера нерелевантна отвердеванию. А иногда поэт становится рабом собственного формата». «Это вопрос из области поэтической регулярности, - ответил Виталий. - Есть поэты, которые работают в рамках одного принципа работы с языком, - это поэты регулярные в силу своей органики. А есть те, кто может по-разному писать, - и это не отсутствие органики, а опять же, принцип работы такой. Мне лично интересно работать с разными формами».
Если полистать новую книжку Виталия Лехциера, то в этом нетрудно будет убедиться. Там есть и дистихи, и тристихи, и четверостишия, и просто большие стихотворения без всяких построфных членений. Как творить - это всегда было и навсегда останется делом автора. Каждый решает сам, каким традициям он следует.
В завершении хочется добавить только, что литературное наследие Самары пополнилось, а литературное сообщество получило подарок - два замечательных издания, еще две красивых книжки.
Андрей Косицин