(no subject)
Ярко желтое солнце двигалось к горизонту намного медленнее, чем хотелось бы. Песок хрустел под ногами и осыпался после каждого шага. Кругом, куда ни глянь, было только желтое полотно пустыни, перебиваемое тенями от барханов. Давила жара. Иногда пролетали какие-то насекомые, но в основном, было тихо и жарко. Я в очередной раз посмотрел на солнце, оно уже висело над горизонтом и из желтого постепенно превращалось в красно- оранжевый огненный шар. Наверное, уже скоро. Я остановился, вытащил ненужный наушник из уха - батарейка села уже давно - и решил сделать привал. Я огляделся кругом, место, где я стоял, было такое же подходящее для привала, как и каждое другое. Я вытер лоб, стряхнул невидимые пылинки со штанов, подтянул их на коленях и сел. Как-то нелепо стряхивать пылинки со штанов, чтобы потом сесть в песок. Дурацкая привычка, которая осталась еще со щегольских банковских времен. В университете я себе другой одежды кроме костюма тройки и представить не мог, мы все там так ходили, разве только что для спорта галстуки снимали. Элита! А теперь вот хожу по горячей пустыне в удобных, запыленных, мягких штанах и спортивной куртке, ношу удобную обувь от фирмы без имени, не стригся уже месяца два и до сих пор живой. Да, мои элитные друзья, сынки богатых папочек, не стали бы со мной даже разговаривать, появись я сейчас там в таком виде. Я тихо ухмыльнулся своим мыслям и достал фляжку с водой. Песок сначала приятно грел, а теперь уже почти горячо кусал мою филейную часть через штаны. Закаты в пустыне быстрые. Приблизительно через полчаса, может быть даже и час, здесь станет очень холодно, почти морозно. Но к тому времени я уже надеялся находиться за стенами города. Надеюсь, я не ошибся, и он появится здесь. Мне не хотелось проводить ночь в холодной пустыне, без одеяла, костра и еды, в соседстве с какими-нибудь скорпионами или еще чем похуже. Я прислушался еще раз к своему чувству, перебрал в голове все признаки и указатели, все скрытые намеки и полуправды, все дороги и тупики - все сходилось. Это было как красивое уравнение со многими неизвестными. И за последний год мне удалось найти значение для каждой неизвестной, и теперь уравнение прекрасно решалось, указывая мне на эти координаты и сегодняшнюю ночь. Где я хоть нахожусь? Я снова огляделся, будто за десять минут что-то могло измениться. Пустыня оставалась пустыней. Я, конечно, читал про пустыни, и фильмы смотрел, но никаких особенных признаков у моей пустыни не было, по крайней мере, на взгляд изнутри. Это могла с одинаковой вероятностью быть пустыня арабских стран, какая-нибудь с африканского материка, южная Америка, Япония - есть в Японии пустыни? Вряд ли, они же остров. Координаты мне тоже ничего не говорили, кроме того, что я стою там, где должен. Надо будет все-таки разобраться с этой системой координат и картой мира, а то так умрешь, и не будешь знать, где кости обгладали. Хотя, скорее всего, на мой запрос гугл просто скажет мне, что таких координат на земле нет. Кто его знает, куда меня привело. Солнце уже почти касалось горизонта. Желтые цвета почти совсем пропали, и пустыня будто раскалялась, разгоралась перед тем, как окончательно погаснуть на ночь. Ну, где же ты, старик!? Я встал и с хрустом расправил кости, потянул мышцы. На встречу мне из ниоткуда бежал мальчишка. Он был лет семи, скорее азиатской, чем европейской или арабской внешности. У него были короткие черные волосы, веснушки и горящие глаза. Мальчишка создавал впечатление ребенка, который весь день прошагал по пустыне и устал, но, как это часто бывает у детей, мог еще бегать по барханам резвее дикой козы. Ох и старик, поленился сам идти. Мальчишка подошел ко мне, посмотрел на меня восхищенным взглядом, посмотрел вокруг, как будто не совсем был уверен, что ищет меня, но никого не нашел, и дернул плечами, решив что ищет все-таки меня. Oн сложил руку перед грудью и поклонился мне.
-Добрый путник, апа ждет тебя возле своего шатра и приглашает тебя разделить с нами наш скромный ужин.
Мальчишка поклонился еще раз, посмотрел мне в глаза и протянул руку. Его ладошка оказалось теплой и сухой, как летний ветер, как нагретый асфальт, как послеполуденный город в жару, как испанская сиеста. И пахло от него так же по-летнему: ветром, выжженной травой и сушеной рыбой. Мы пошли. За барханом ,сначала размыто как мираж, а потом все отчетливей и отчетливей, я увидел настоящую юрту, а перед юртой крепкого старика. Старик помешал палкой костер и повесил над костром чайник. В нашу сторону он даже не обернулся, просто сидел там и прислушивался к шепоту ветра и костра.
- Тепла твоему очагу. Сказал я, подходя поближе. - Что рассказывает ветер?
- Ветер говорит, что где-то умирают старики, а где-то рождаются дети. Это хорошо, плохо, если было бы наоборот.
Старик причмокнул губами, улыбнулся каким-то своим мыслям и указал мне на место напротив. Я снова обтряхнул штаны и сел в песок. Вот уж нелепая привычка. Старик уже протягивал мне пиалу с горячим напитком. Наши взгляды встретились.
- Буря собирается,- сообщил мне старик.
- Так укрой!
- Всех не укроешь,- старик озорно посмотрел на меня и погрозил мне пальцем.
- Кого на этот раз заберешь?
- А тебе не все ли равно,- я посмотрел старику прямо в глаза.
- Зря ты так, я своих овечек всех люблю и всех знаю. Может, передумаешь еще? Зачем тебе это?- начал старик наш, уже ставший ритуальным, разговор. Отговаривал он меня больше уже по привычке, чем с надеждой, что я откажусь. Да я не откажусь. Да, жадный я. И любопытный! И упертый. А еще тщеславный - нравится мне, что у меня самая необычная работа на земле. Жаль, правда, что никому про нее не расскажешь, а если и расскажешь, то все равно не поверят и в психушку отправят. Но само знание того, что я что-то могу, и что у меня есть тайна, наполняло меня такими приятными чувствами и такой самоуверенностью, что деньги уходили на второй план.
- Не могу я, старик. Я обещал.
- Своего кого?- Старик так и ждал, что однажды я приду за кем-то из своих, и тогда останусь у него в услужении навсегда.
- Нет. Своих я хороню надежно. Своих я забываю.
Старик захихикал и снова погрозил мне пальцем. Мы молча пили чай. Солнце на половину ушло за горизонт. Пустыня пылала. Чай приятно согревал душу, а теплый костер еще и тело.
- Спасибо за чай! Пора мне. Тепла вашему очагу.- Я встал, поклонился старику и развернулся к пустыне.
- Буря надвигается! Пережди в моей юрте,- сказал, не оборачиваясь, старик мне в спину.
Я посмотрел на горизонт. Когда-то четкая линия барханов, разделяющая весь мир на желтое и голубое, теперь была дымчатой и размытой. Песок кружил, стирая различия между небом и землей, готовя полотно для новой картины. Солнце тускнело. Пустыня горела. Горсть песка ударила мне в лицо. Старик по-прежнему сидел возле костра, пил чай и смеялся. Свободной рукой он щедро раскидывал огонь по пустыне. Я быстро отдернул полог и вошел в юрту.
-Добрый путник, апа ждет тебя возле своего шатра и приглашает тебя разделить с нами наш скромный ужин.
Мальчишка поклонился еще раз, посмотрел мне в глаза и протянул руку. Его ладошка оказалось теплой и сухой, как летний ветер, как нагретый асфальт, как послеполуденный город в жару, как испанская сиеста. И пахло от него так же по-летнему: ветром, выжженной травой и сушеной рыбой. Мы пошли. За барханом ,сначала размыто как мираж, а потом все отчетливей и отчетливей, я увидел настоящую юрту, а перед юртой крепкого старика. Старик помешал палкой костер и повесил над костром чайник. В нашу сторону он даже не обернулся, просто сидел там и прислушивался к шепоту ветра и костра.
- Тепла твоему очагу. Сказал я, подходя поближе. - Что рассказывает ветер?
- Ветер говорит, что где-то умирают старики, а где-то рождаются дети. Это хорошо, плохо, если было бы наоборот.
Старик причмокнул губами, улыбнулся каким-то своим мыслям и указал мне на место напротив. Я снова обтряхнул штаны и сел в песок. Вот уж нелепая привычка. Старик уже протягивал мне пиалу с горячим напитком. Наши взгляды встретились.
- Буря собирается,- сообщил мне старик.
- Так укрой!
- Всех не укроешь,- старик озорно посмотрел на меня и погрозил мне пальцем.
- Кого на этот раз заберешь?
- А тебе не все ли равно,- я посмотрел старику прямо в глаза.
- Зря ты так, я своих овечек всех люблю и всех знаю. Может, передумаешь еще? Зачем тебе это?- начал старик наш, уже ставший ритуальным, разговор. Отговаривал он меня больше уже по привычке, чем с надеждой, что я откажусь. Да я не откажусь. Да, жадный я. И любопытный! И упертый. А еще тщеславный - нравится мне, что у меня самая необычная работа на земле. Жаль, правда, что никому про нее не расскажешь, а если и расскажешь, то все равно не поверят и в психушку отправят. Но само знание того, что я что-то могу, и что у меня есть тайна, наполняло меня такими приятными чувствами и такой самоуверенностью, что деньги уходили на второй план.
- Не могу я, старик. Я обещал.
- Своего кого?- Старик так и ждал, что однажды я приду за кем-то из своих, и тогда останусь у него в услужении навсегда.
- Нет. Своих я хороню надежно. Своих я забываю.
Старик захихикал и снова погрозил мне пальцем. Мы молча пили чай. Солнце на половину ушло за горизонт. Пустыня пылала. Чай приятно согревал душу, а теплый костер еще и тело.
- Спасибо за чай! Пора мне. Тепла вашему очагу.- Я встал, поклонился старику и развернулся к пустыне.
- Буря надвигается! Пережди в моей юрте,- сказал, не оборачиваясь, старик мне в спину.
Я посмотрел на горизонт. Когда-то четкая линия барханов, разделяющая весь мир на желтое и голубое, теперь была дымчатой и размытой. Песок кружил, стирая различия между небом и землей, готовя полотно для новой картины. Солнце тускнело. Пустыня горела. Горсть песка ударила мне в лицо. Старик по-прежнему сидел возле костра, пил чай и смеялся. Свободной рукой он щедро раскидывал огонь по пустыне. Я быстро отдернул полог и вошел в юрту.