(no subject)
Каждый раз, когда я общаюсь с ними, я становлюсь как будто немножко спокойнее, счастливее и мудрее...
Один человек недавно сказал, что у меня нет друзей, потому что у меня невыносимый характер. А я сказала, что просто не надо меня доводить. У всех есть немножко "другая", неожиданная, отчаянная и темная сторона, когда их заставляют нервничать слишком сильно. Когда их отказываются сделать счастливыми, несмотря за гордо декларируемые, самостоятельно взваленные, но непосильные слабеньким плечам нелюбящего, но любимого обязательства. Все становится тяжело нелюбящему, но любимому, все - чересчур, даже то, что закономерно, даже то, на что имеет простое человеческое право их нелюбимый, но - любящий. Но нет, заклание его - неизбежно.
"А впрочем, стоит ли об этом? Ведь нет..."
Они не занимаются "декларациями о намерениях", как тот человек.
Они просто накрыли на стол и позвали нас к себе.
Наши дети смеялись заливисто, били в мяч, залезали под стол и на колени, вертелись, ерзали, то вдруг затихали, пряча свои лица в руках взрослых. А мы разговаривали, передавали и смешивали салаты, пили вино, ели горячее и доедали "остывшее", спрашивали рецепты, чистили мандарины, хохотали, устраивались поудобнее, смотрели рисунки, слушали музыку, ставили чайник...
Домашняя вечеринка, только для своих.
А потом мы, уже вдвоем, ехали домой, впервые офигевая от метро с высоты двухлетнего возраста, крепко держались за руки, танцевали в маршрутке, тыкали пальчиками в стекла и вдруг произносили что-то новое, того, чего вчера еще не умели произнести.
Сознание становится озерной гладью, и видны сквозь многие метры воды на дне смешные в простоте истины. Что важно, а что - фантики. Что можно жить очень интересно, а можно - с глупыми бунтами, мышкой внутри колеса, кому-то что-то доказывая. Что есть и четвертое, и пятое измерение в повседневности, а есть - плоскость и глухота. Что дети - не помеха, как нынче заведено. Твои дети - это есть ты, и без них картинка перестает быть объемной и живой, как бы сложно с ними не было.
Один человек недавно сказал, что у меня нет друзей, потому что у меня невыносимый характер. А я сказала, что просто не надо меня доводить. У всех есть немножко "другая", неожиданная, отчаянная и темная сторона, когда их заставляют нервничать слишком сильно. Когда их отказываются сделать счастливыми, несмотря за гордо декларируемые, самостоятельно взваленные, но непосильные слабеньким плечам нелюбящего, но любимого обязательства. Все становится тяжело нелюбящему, но любимому, все - чересчур, даже то, что закономерно, даже то, на что имеет простое человеческое право их нелюбимый, но - любящий. Но нет, заклание его - неизбежно.
"А впрочем, стоит ли об этом? Ведь нет..."
Они не занимаются "декларациями о намерениях", как тот человек.
Они просто накрыли на стол и позвали нас к себе.
Наши дети смеялись заливисто, били в мяч, залезали под стол и на колени, вертелись, ерзали, то вдруг затихали, пряча свои лица в руках взрослых. А мы разговаривали, передавали и смешивали салаты, пили вино, ели горячее и доедали "остывшее", спрашивали рецепты, чистили мандарины, хохотали, устраивались поудобнее, смотрели рисунки, слушали музыку, ставили чайник...
Домашняя вечеринка, только для своих.
А потом мы, уже вдвоем, ехали домой, впервые офигевая от метро с высоты двухлетнего возраста, крепко держались за руки, танцевали в маршрутке, тыкали пальчиками в стекла и вдруг произносили что-то новое, того, чего вчера еще не умели произнести.
Сознание становится озерной гладью, и видны сквозь многие метры воды на дне смешные в простоте истины. Что важно, а что - фантики. Что можно жить очень интересно, а можно - с глупыми бунтами, мышкой внутри колеса, кому-то что-то доказывая. Что есть и четвертое, и пятое измерение в повседневности, а есть - плоскость и глухота. Что дети - не помеха, как нынче заведено. Твои дети - это есть ты, и без них картинка перестает быть объемной и живой, как бы сложно с ними не было.