умер Юрий Михайлович Чурбанов
Оригинал взят у nashenasledie в умер Юрий Михайлович Чурбанов
skif_tag: Судьба человека
Умер Юрий Чурбанов. Перевернулась ещё одна страничка прошедшей эпохи...
В один из январских вечеров 1972 года я с товарищем приехал поужинать в Дом архитектора на улице Щусева. Пришли в ресторан, сели за столик, заказали, как помню, холодный ростбиф, салаты и бутылку вина. Не знаю, как сейчас, но тогда в ресторане Дома архитектора был большой камин, и вот когда его разожгли, я заметил, что в глубине зала за двумя столиками, сдвинутыми вместе, сидит знакомая компания. Разумеется, мы с товарищем тут же подошли, поздоровались, присели, и нас познакомили с теми, кого мы не знали, и в том числе - с молодой внешне интересной женщиной, которая представилась скромно и просто: «Галина». Я и понятия не имел, что это Галина Брежнева.
Прошло какое-то время, и получилось так, что Галина Леонидовна сама позвонила мне на работу. В оригинально-шутливой форме спросила, куда же я исчез, почему не звоню. Мы тут же решили встретиться. После работы Галина Леонидовна заехала за мной, и мы провели вместе целый вечер. Мне было очень интересно. Эта женщина нравилась мне все больше и больше. Потом я уехал в отпуск, отдыхал в Подмосковье, Галина Леонидовна несколько раз приезжала ко мне, и я тоже ездил в Москву. Наши отношения стали сердечными. И только тут она призналась, чьей дочерью является.
Когда мы с Галей решили пожениться, она пригласила меня на дачу к отцу.
Приехали где-то к обеду, Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность, давайте употребим это слово, быстро прошла. И если посмотреть со стороны, - за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы. Вечером мы с Галей были в кинозале, смотрели фильм, - и я даже не сразу заметил, как вошел Леонид Ильич. Только вдруг на фоне света увидел: стоит коренастый человек в серой каракулевой шапке-пирожке. Я поднялся, а он спрашивает: «Ты - Юрий?» - «Я». Тут он говорит: «А чего ты такой высокий?» Я хотел отделаться шуткой, но она у меня как-то не получилась, а он сказал: «Хорошо, я сейчас пойду разденусь, потом поужинаем и поговорим». Вот так состоялось знакомство.
Потом был ужин: Леонид Ильич, Виктория Петровна и мы с Галей. Он задал вопрос: «Ваше решение серьезно?» И меня и Галю спросил. «Да, мы подумали». И с моей стороны было сказано: «Да». Леонид Ильич поинтересовался, где я работаю. А я занимал должность заместителя начальника политотдела мест заключения МВД СССР, курировал как раз те зоны, где теперь вот сам сижу. Он никак не отреагировал, видно, знал уже кто и на какой должности. Что и говорить, пока мы не сели ужинать, я чувствовал себя очень скованно, но Леонид Ильич так легко держал себя, так уважительно относился к своему молодому собеседнику, так хорошо вспоминал о своем рабочем прошлом, сказал мне, что в органах внутренних дел надо серьезно трудиться, что скованность незаметно прошла, и вот уже за столом сидели два человека, которым было о чем поговорить. Кстати, Леонид Ильич - человек очень неплохого юмора, интересный, живой собеседник, и когда мы расставались, я был уже совершенно раскованным и питал самые добрые чувства к родителям своей будущей жены.
Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда загс был выходной, приехали, нам его открыли, мы расписались, поздравили друг друга - что и говорить, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три. Можно представить себе робость моих родителей, когда их доставили на большой правительственной машине на дачу Генерального секретаря ЦК КПСС. Из двух костюмов отец выбрал самый лучший, что-то подыскала мама, отец и мама считали, что они нарядно одеты, а мне их было до слез жалко. Конечно, они очень стеснялись, мама вдобавок ко всему еще и плохо слышит, но отец держался с достоинством, не подкачал. Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе, Галя тоже пригласила двух-трех подруг - в общем, очень узкий круг.
Было весело и непринужденно. Леонид Ильич сам встречал гостей, выходил, здоровался. Представляю себе состояние того человека, кого он как хозяин выходил встречать, но потом выпили по рюмке, и скованность ушла. Вот не помню, были ли танцы, кажется, нет, кто-то смотрел в кинозале фильмы, кто-то просто прогуливался по территории. За столом царила приятная и добрая обстановка. Леонид Ильич сам назначил себя тамадой, очень много шутил, рассказывал какие-то веселые истории и был с гостями до конца, пока все не разъехались. Вот так мы с Галиной Леонидовной Брежневой стали мужем и женой.
Расписавшись, мы с Галиной Леонидовной около года снимали квартиру в обычном доме на Садовом кольце, недалеко от американского посольства. Хозяева, муж и жена, уехали за границу, одна комната была закрыта на замок; там находились их вещи, а в нашем распоряжении имелись другая комната, ванная и кухня. У нас не было даже своей мебели, и мы весь год пользовались мебелью наших хозяев. А какая это была мебель? Квартирантам хорошие вещи люди не оставляют.
Потом мы еще очень долго жили в моей однокомнатной холостяцкой квартире на проспекте Мира у метро Щербаковская. Леонид Ильич не торопился. Он не был человеком опрометчивых решений. Разумеется, никакой служебной машины у меня в тот период не было. Чтобы добраться до работы, жена тоже довольно редко вызывала «семейную машину». Единственное, когда заказывали продукты, тогда машина приезжала. Никаких машин в качестве свадебного подарка мы с Галей от Леонида Ильича не получали. У Галины до замужества, кстати говоря, жившей с родителями, была своя малолитражка, так называемая «блоха», которую она сама же и разбила. После ремонта мы сдали ее в комиссионный магазин по цене, утвержденной государством.
«Генерала» я получил не сразу, как пишут сейчас, только через три года, хотя эта должность - генеральская, а между полковником и генералом нет никаких уставных сроков, это воинское звание присваивается по результатам работы.
Были, конечно, люди, которые из холуйских или конъюнктурных соображений прямо, даже не переговорив со мной, обращались не только к Щелокову, но и к Брежневу, с просьбами побыстрее присвоить мне звание генерал-майора. Об этом мне рассказывал сам Леонид Ильич. Однажды, когда Леонид Ильич был не в лучшем расположении духа он вдруг остановил меня, взглянул… из-под этих бровей и спрашивает: «Тебе что, генерала приспичило, что ли?» Я очень удивился и спрашиваю: о чем, собственно, речь? «Да вот, есть тут ходоки».
В 1976-м, меня назначили заместителем министра внутренних дел СССР. Было это так: приближались ноябрьские праздники, до парада на Красной площади оставалось еще несколько дней, мы с Галиной Леонидовной ехали на дачу, вдруг в машине раздался телефонный звонок из приемной Леонида Ильича, и дежурный секретарь спросила, на каком отрезке шоссе мы сейчас находимся. Получив ответ, она сказала: «Юрий Михайлович, сейчас с вами будет говорить Леонид Ильич». Первая мысль была - что-то случилось, какое-то ЧП во внутренних войсках. Мы остановились. Стало тихо. В машине раздался телефонный звонок.
Леонид Ильич поздоровался, спросил, на каком участке пути мы находимся и, получив ответ, сказал: «Поздравляю тебя с новой должностью». Я опешил. Спрашиваю: «Какая должность?» - «Ты назначен заместителем Щелокова». «Как же так, - говорю, - Леонид Ильич, со мной же никто не посоветовался». «Ну вот еще, - полушутя, говорит он, - надо мне с тобой советоваться! Это решение Политбюро, я его только что подписал. Кстати, тебя рекомендовал Щелоков. И еще: тебе только что присвоено звание генерал-лейтенанта…» Не могу сказать, что от счастья у меня сердце в пятки ушло, наоборот, я говорю: «Леонид Ильич, к такому объему работы я, наверное, просто не готов». - «Ничего, - усмехнулся Леонид Ильич, - ты возьмешь на себя кадры и о всех кадровых проблемах будешь докладывать лично мне».
Тут я понял, что докладывать надо, так… в общем, минуя Щелокова. Почему, чем это было продиктовано, не знаю. Леонид Ильич тут же сказал, что к кадрам в МВД нужно относиться очень бережно и уважительно, с максимальной щепетильностью. Не думаю, чтобы Леонид Ильич не доверял Щелокову. Скорее всего, он просто нуждался в объективной информации, в том числе и по вопросам кадровой политики МВД СССР. Все-таки это был 1976-й: еще относительно молодой и энергичный Генеральный секретарь ЦК КПСС, уверенный в себе и работоспособный министр внутренних дел - и в то же время назначение зятя Генсека на должность заместителя министра и ничего ему предварительно не сказав, а также прокомментировав назначение таким вот образом…
Мне был 41 год. Если честно, то я думаю, что Щелоков, конечно, не просил за меня Брежнева и никуда меня не выдвигал. Он мог сделать меня начальником Политуправления внутренних войск или назначить на какую-нибудь другую высокую должность, но никогда не отдал бы ключи от своего кабинета. Тут, видно, была задумка Леонида Ильича. И он преследовал, конечно, вполне конкретную цель…
По складу характера Галина Леонидовна очень мягкий, очень добрый человек; вот эту мягкость, доброту, уважительное отношение к людям Галина Леонидовна взяла от Леонида Ильича. Сразу скажу, что у нее не было каких-то шикарных сверхтуалетов. Причем так: если дочь, приезжая к отцу и матери на дачу, была как-то вычурно одета, она получала от них нагоняй, и в следующий раз одевалась уже так, чтобы не раздражать родителей. Конечно, драгоценные украшения, которые любит каждая женщина, у жены были и есть. Но ведь это дарили родители. С другой стороны, я все деньги приносил домой. Впрочем, о каких деньгах идет речь? Должностной оклад заместителя министра внутренних дел, я уже не говорю - первого заместителя министра - порядка 550 рублей. Выплата за генеральское звание - 120-130 рублей. Плюс - выслуга лет. На момент увольнения у меня выслуга лет составляла 29 с хвостиком, то есть я расписывался в ведомости за 1100 рублей. Нам с женой, которая тоже работала и имела оклад 250 рублей, вполне хватало. Кроме того, как член коллегии я имел талоны на питание. Детей у нас с Галиной Леонидовной не было. От зарплаты я оставлял себе деньги на уплату партвзносов, на питание в столовой и на сигареты; остальные деньги я в конверте приносил жене, у нас такая традиция была, никем не установленная: я их клал сверху на холодильник. Она распоряжались моими деньгами, плюс - своих 250 рублей, но и родительская помощь, конечно, ее никто со счетов не сбрасывает. Почему же, спрашивается, не иметь хорошее украшение, которое идет женщине? Но никакой россыпи бриллиантов, о чем сейчас судачат на всех углах, У жены не было. Очень контактная по складу характера и излишне доверчивая, Галина Леонидовна быстро отзывалась на человеческие просьбы. Вот это, видимо, ее слабость, потому что она не всегда замечала, что за обычной, казалось бы, просьбой кроется какое-то гнильцо. В общем, почти каждый человек пытался нажиться на этих просьбах, кого что интересовало - продвижение по службе или что-то еще, - а Галина Леонидовна не обладала гибкой ориентацией и всегда старалась помочь этим просителям.
Затворниками мы, конечно, не жили, но и приемом гостей тоже не злоупотребляли. Будучи хорошей хозяйкой, Галина Леонидовна всегда радовалась, если гости оставались довольны. Иногда мы тоже выезжали к нашим друзьям. В основном это были мои товарищи по службе, по линии жены - никого знакомых не было. Другая категория друзей - это те, с кем я работал в комсомоле, но они почти отошли от нас после смерти Леонида Ильича. Таких, ярко преданных, что ли, людей почти не осталось. Тут, видно, действует какая-то своеобразная формула: когда человек при должности, при положении, если угодно - при власти, он не испытывает недостатка в друзьях и товарищах. Но стоит ему чуть-чуть пошатнуться, как от него все бегут, как от прокаженного. Но я, между прочим, и не обольщался насчет того, что это друзья на всю жизнь. По мелочам, но всем им было от меня что-то нужно. Кому-то я помогал, если просьба была реальной и выполнимой; я обычно ставил себя на место этого человека и думал: а не подведет ли он меня, не окажусь ли я тем самым просителем, которому потом будет стыдно?
10 ноября 1982 года, утром, в начале девятого, мне на работу позвонила Витуся, дочь Галины Леонидовны, и сказала: «Срочно приезжайте на дачу». На мой вопрос: «Что случилось?» - ответа не последовало. Я заехал за женой в МИД, и в скором времени мы уже были на даче. Поднялись в спальню, на кровати лежал мертвый Леонид Ильич, рядом с ним находились Виктория Петровна и сотрудники охраны. Юрий Владимирович Андропов уже был там. Позже подъехал Чазов.
Смерть наступила внезапно, ночью. Все произошло настолько быстро и тихо, что спавшая рядом Виктория Петровна просто ничего не слышала. Вскрытие показало, у Леонида Ильича оторвался тромб, попавший прямо в сердце.
Врачей рядом не было. Леонид Ильич по вечерам всегда отпускал врачей домой; он еще думал о том, что врач - тоже человек и ему, наверное, хочется провести вечернее время дома вместе со своей семьей. Девятого, накануне, Леонид Ильич приехал с охоты. Он был в очень хорошем настроении, поужинал, посмотрел программу «Время», несколько документальных фильмов, передал начальнику охраны, чтобы его разбудили в восемь часов утра, и пошел отдыхать. Утром он собирался поехать на работу, чтобы еще раз посмотреть материалы к Пленуму ЦК по научно-техническому прогрессу, который должен был состояться в Москве 15 ноября. Врач померил давление - это мне уже рассказывала Виктория Петровна - давление было 120 на 80. Смерть наступила где-то под утро.
Галина Леонидовна старалась еще как-то держаться. Только у гроба, у самой могилы, сказала: «Прощай, папа». Слез уже не осталось, все было выплакано. Виктории Петровне предложили машину, чтобы доехать до Красной площади, но она наотрез отказалась: «Этот последний путь с моим мужем я пройду сама».
Я шел за гробом, поддерживая с одной стороны Викторию Петровну, с другой - Галину Леонидовну. Потом шли Юрий Леонидович с женой, племянники, Вера Ильинична и Яков Ильич, внуки Леонида Ильича - Андрей и Леня. Никто из нас на трибуну Мавзолея не поднимался, мы остались там, где находились гости. Приехали президенты и главы правительств, руководители братских компартий - были представлены почти все страны мира. Похороны оказались очень тяжелыми. Родственники Леонида Ильича прощались не с лидером партии и государства, мы хоронили самого дорогого для нас человека, с чьим именем были так или иначе связаны все наши надежды и помыслы. О чем я думал там, на Красной площади? Конечно, я спрашивал себя, что же будет с нами, прежде всего с Викторией Петровной, что ее ждет, как она будет жить дальше?
Мой арест произошел 14 января 1987 года в кабинете начальника следственный части Генпрокуратуры Советского Союза Германа Петровича Каракозова.
Накануне Каракозов позвонил мне на квартиру и сказал, что завтра ждет к себе в 12 часов дня. Утром мы еще раз перезвонились, и, ни о чем не подозревая, я приехал в Прокуратуру. Внизу меня ждал следователь по особо важным делам Литвак. Мы поздоровались за руку, Литвак приветливо улыбнулся, он вообще производил впечатление очень обаятельного человека, и мы поднялись на второй этаж в приемную Каракозова.
Но только я переступил порог, как мне навстречу поднялись два молодых человека с хорошей полувоенной выправкой (я так и не узнал, кто они такие) и заявили: «Вы арестованы!» Тут же, в приемной, с меня сняли подтяжки, галстук, часы, из ботинок выдернули шнурки. Понятыми были две женщины, сотрудницы прокуратуры, как я узнал потом от следователя Миртова, да и понятно, что сотрудницы, с улицы кого попало ведь не позовешь, все-таки генерал-полковника арестовывают как-никак. Хорошо, что в этот момент я был в штатском, не в военной форме, а то могли бы, пожалуй, и погоны сорвать, хотя я еще и звания в то время не был лишен, это произошло гораздо позже.
Вот так, поддерживая штаны руками, я предстал пред светлые очи Германа Петровича Каракозова, начальника всех следователей СССР. В его кабинете уже находились Гдлян и Иванов, полковник юстиции Миртов, молодые люди, объявившие мне об аресте, и еще один человек, я его не знаю (может быть, он из КГБ?). Особенно меня поразил Каракозов. Сейчас это был уже не тот улыбающийся Герман Петрович Каракозов, которой месяца два назад первый раз попросил меня заехать к нему в служебный кабинет. За столом сидел хмурый, довольный собой человек - довольный первой победой! Каракозов сразу показал мне ордер на арест, подписанный заместителем Генерального прокурора Сорокой.
Страшный человек - Каракозов. Очень коварный. Когда Каракозов в прокурорском кресле - он ведет себя с чувством превосходства. Но по ходу следствия Каракозов мгновенно перестраивался, быстро менял свою тактику: то он вдруг становился ласковым, проникновенным, сочувствующим, то вдруг грозил, шантажировал, пугал, даже срывался на крик; все зависело от того, чего он добивался, какую «игру» он играл в этот конкретный день. Что мне обещал Каракозов? Много чего. В случае признания вины в полном объеме и выдачи всех несуществующих драгоценностей - обещал не усиленный режим, а общий, говорил, что меня отправят в колонию куда-нибудь в Подмосковье, ну и т. д. Как-то раз я не выдержал, говорю: «Герман Петрович, вы меня за идиота считаете? Это ведь не вы решаете, а суд». Он тут же отвечает: «Прокуратура всесильна». Вот так мы разговаривали…
Совершенно разные по складу характеры, но оба упрямые в достижении главной цели, Гдлян и Иванов быстро нашли общий язык. Иванов во всем копировал Гдляна, подражая ему в мелочах до смешного. Даже свои сигареты во время допроса Иванов всегда клал на батарею, точь-в-точь как Гдлян - чтобы «прожарить», как он выражался. Имя Гдляна в Прокуратуре было у всех на устах - как следователя, умеющего добывать любые показания. Даже Каракозов в какой-то мере побаивался Гдляна. Каракозов мне в глаза говорил, что Гдлян и Иванов паскудные люди...
Из интервью бывшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимира Калиниченко газете "Бульвар" (2004 г):
"- Я хорошо помню, как нагнетались страсти вокруг Чурбанова. Каракозов со мной советовался, идти на арест или нет. Я сказал, что, по-моему, это будет ошибочное решение - там больше политической ангажированности и конъюнктуры, чем реальной вины...
Тем не менее Чурбанов был арестован. Когда у него на даче делали обыск, туда выехала бригада с отбойными молотками. Ломали стены, вскрывали полы, а привезли единственную ценность - мраморный бюст самого Чурбанова, который ему сделал какой-то скульптор. Возможно, горячий поклонник его как заместителя министра внутренних дел СССР.
...Я его не оправдываю, но мне Чурбанов потом рассказывал: "Ты знаешь, Владимир Иванович, когда я понял, что моя песня спета? Однажды меня вывели из камеры и не скомандовали, как всегда: "Руки за спину". Я ощутил, что происходит что-то необычное, и у меня сердце екнуло: может, сейчас освободят из-под стражи? Захожу в кабинет к начальнику изолятора в Лефортово и вижу там Чебрикова, председателя КГБ СССР. Естественно, они с тестем дружили. Чебриков поднялся, в присутствии конвоиров мы обнялись, расцеловались. Я ему говорю: "Виктор Михайлович, пусть разберутся в моем деле более-менее объективно". Он сказал: "Юра, тебе, как никому другому, известны правила нашей игры. Решение о твоем аресте принималось на Политбюро, а Политбюро у нас, ты хорошо это знаешь, не ошибается".
После этого Чурбанов прекратил писать жалобы. За три эпизода, которые суд счел доказанными, он получил 12 лет лишения свободы, из которых отбыл девять.
_________________________
полностью книга "Мой тесть Леонид Брежнев"
о Николае Анисимовиче Щёлокове и сегодняшнем дне
skif_tag: Судьба человека
Умер Юрий Чурбанов. Перевернулась ещё одна страничка прошедшей эпохи...
В один из январских вечеров 1972 года я с товарищем приехал поужинать в Дом архитектора на улице Щусева. Пришли в ресторан, сели за столик, заказали, как помню, холодный ростбиф, салаты и бутылку вина. Не знаю, как сейчас, но тогда в ресторане Дома архитектора был большой камин, и вот когда его разожгли, я заметил, что в глубине зала за двумя столиками, сдвинутыми вместе, сидит знакомая компания. Разумеется, мы с товарищем тут же подошли, поздоровались, присели, и нас познакомили с теми, кого мы не знали, и в том числе - с молодой внешне интересной женщиной, которая представилась скромно и просто: «Галина». Я и понятия не имел, что это Галина Брежнева.
Прошло какое-то время, и получилось так, что Галина Леонидовна сама позвонила мне на работу. В оригинально-шутливой форме спросила, куда же я исчез, почему не звоню. Мы тут же решили встретиться. После работы Галина Леонидовна заехала за мной, и мы провели вместе целый вечер. Мне было очень интересно. Эта женщина нравилась мне все больше и больше. Потом я уехал в отпуск, отдыхал в Подмосковье, Галина Леонидовна несколько раз приезжала ко мне, и я тоже ездил в Москву. Наши отношения стали сердечными. И только тут она призналась, чьей дочерью является.
Когда мы с Галей решили пожениться, она пригласила меня на дачу к отцу.
Приехали где-то к обеду, Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность, давайте употребим это слово, быстро прошла. И если посмотреть со стороны, - за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы. Вечером мы с Галей были в кинозале, смотрели фильм, - и я даже не сразу заметил, как вошел Леонид Ильич. Только вдруг на фоне света увидел: стоит коренастый человек в серой каракулевой шапке-пирожке. Я поднялся, а он спрашивает: «Ты - Юрий?» - «Я». Тут он говорит: «А чего ты такой высокий?» Я хотел отделаться шуткой, но она у меня как-то не получилась, а он сказал: «Хорошо, я сейчас пойду разденусь, потом поужинаем и поговорим». Вот так состоялось знакомство.
Потом был ужин: Леонид Ильич, Виктория Петровна и мы с Галей. Он задал вопрос: «Ваше решение серьезно?» И меня и Галю спросил. «Да, мы подумали». И с моей стороны было сказано: «Да». Леонид Ильич поинтересовался, где я работаю. А я занимал должность заместителя начальника политотдела мест заключения МВД СССР, курировал как раз те зоны, где теперь вот сам сижу. Он никак не отреагировал, видно, знал уже кто и на какой должности. Что и говорить, пока мы не сели ужинать, я чувствовал себя очень скованно, но Леонид Ильич так легко держал себя, так уважительно относился к своему молодому собеседнику, так хорошо вспоминал о своем рабочем прошлом, сказал мне, что в органах внутренних дел надо серьезно трудиться, что скованность незаметно прошла, и вот уже за столом сидели два человека, которым было о чем поговорить. Кстати, Леонид Ильич - человек очень неплохого юмора, интересный, живой собеседник, и когда мы расставались, я был уже совершенно раскованным и питал самые добрые чувства к родителям своей будущей жены.
Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда загс был выходной, приехали, нам его открыли, мы расписались, поздравили друг друга - что и говорить, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три. Можно представить себе робость моих родителей, когда их доставили на большой правительственной машине на дачу Генерального секретаря ЦК КПСС. Из двух костюмов отец выбрал самый лучший, что-то подыскала мама, отец и мама считали, что они нарядно одеты, а мне их было до слез жалко. Конечно, они очень стеснялись, мама вдобавок ко всему еще и плохо слышит, но отец держался с достоинством, не подкачал. Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе, Галя тоже пригласила двух-трех подруг - в общем, очень узкий круг.
Было весело и непринужденно. Леонид Ильич сам встречал гостей, выходил, здоровался. Представляю себе состояние того человека, кого он как хозяин выходил встречать, но потом выпили по рюмке, и скованность ушла. Вот не помню, были ли танцы, кажется, нет, кто-то смотрел в кинозале фильмы, кто-то просто прогуливался по территории. За столом царила приятная и добрая обстановка. Леонид Ильич сам назначил себя тамадой, очень много шутил, рассказывал какие-то веселые истории и был с гостями до конца, пока все не разъехались. Вот так мы с Галиной Леонидовной Брежневой стали мужем и женой.
Расписавшись, мы с Галиной Леонидовной около года снимали квартиру в обычном доме на Садовом кольце, недалеко от американского посольства. Хозяева, муж и жена, уехали за границу, одна комната была закрыта на замок; там находились их вещи, а в нашем распоряжении имелись другая комната, ванная и кухня. У нас не было даже своей мебели, и мы весь год пользовались мебелью наших хозяев. А какая это была мебель? Квартирантам хорошие вещи люди не оставляют.
Потом мы еще очень долго жили в моей однокомнатной холостяцкой квартире на проспекте Мира у метро Щербаковская. Леонид Ильич не торопился. Он не был человеком опрометчивых решений. Разумеется, никакой служебной машины у меня в тот период не было. Чтобы добраться до работы, жена тоже довольно редко вызывала «семейную машину». Единственное, когда заказывали продукты, тогда машина приезжала. Никаких машин в качестве свадебного подарка мы с Галей от Леонида Ильича не получали. У Галины до замужества, кстати говоря, жившей с родителями, была своя малолитражка, так называемая «блоха», которую она сама же и разбила. После ремонта мы сдали ее в комиссионный магазин по цене, утвержденной государством.
«Генерала» я получил не сразу, как пишут сейчас, только через три года, хотя эта должность - генеральская, а между полковником и генералом нет никаких уставных сроков, это воинское звание присваивается по результатам работы.
Были, конечно, люди, которые из холуйских или конъюнктурных соображений прямо, даже не переговорив со мной, обращались не только к Щелокову, но и к Брежневу, с просьбами побыстрее присвоить мне звание генерал-майора. Об этом мне рассказывал сам Леонид Ильич. Однажды, когда Леонид Ильич был не в лучшем расположении духа он вдруг остановил меня, взглянул… из-под этих бровей и спрашивает: «Тебе что, генерала приспичило, что ли?» Я очень удивился и спрашиваю: о чем, собственно, речь? «Да вот, есть тут ходоки».
В 1976-м, меня назначили заместителем министра внутренних дел СССР. Было это так: приближались ноябрьские праздники, до парада на Красной площади оставалось еще несколько дней, мы с Галиной Леонидовной ехали на дачу, вдруг в машине раздался телефонный звонок из приемной Леонида Ильича, и дежурный секретарь спросила, на каком отрезке шоссе мы сейчас находимся. Получив ответ, она сказала: «Юрий Михайлович, сейчас с вами будет говорить Леонид Ильич». Первая мысль была - что-то случилось, какое-то ЧП во внутренних войсках. Мы остановились. Стало тихо. В машине раздался телефонный звонок.
Леонид Ильич поздоровался, спросил, на каком участке пути мы находимся и, получив ответ, сказал: «Поздравляю тебя с новой должностью». Я опешил. Спрашиваю: «Какая должность?» - «Ты назначен заместителем Щелокова». «Как же так, - говорю, - Леонид Ильич, со мной же никто не посоветовался». «Ну вот еще, - полушутя, говорит он, - надо мне с тобой советоваться! Это решение Политбюро, я его только что подписал. Кстати, тебя рекомендовал Щелоков. И еще: тебе только что присвоено звание генерал-лейтенанта…» Не могу сказать, что от счастья у меня сердце в пятки ушло, наоборот, я говорю: «Леонид Ильич, к такому объему работы я, наверное, просто не готов». - «Ничего, - усмехнулся Леонид Ильич, - ты возьмешь на себя кадры и о всех кадровых проблемах будешь докладывать лично мне».
Тут я понял, что докладывать надо, так… в общем, минуя Щелокова. Почему, чем это было продиктовано, не знаю. Леонид Ильич тут же сказал, что к кадрам в МВД нужно относиться очень бережно и уважительно, с максимальной щепетильностью. Не думаю, чтобы Леонид Ильич не доверял Щелокову. Скорее всего, он просто нуждался в объективной информации, в том числе и по вопросам кадровой политики МВД СССР. Все-таки это был 1976-й: еще относительно молодой и энергичный Генеральный секретарь ЦК КПСС, уверенный в себе и работоспособный министр внутренних дел - и в то же время назначение зятя Генсека на должность заместителя министра и ничего ему предварительно не сказав, а также прокомментировав назначение таким вот образом…
Мне был 41 год. Если честно, то я думаю, что Щелоков, конечно, не просил за меня Брежнева и никуда меня не выдвигал. Он мог сделать меня начальником Политуправления внутренних войск или назначить на какую-нибудь другую высокую должность, но никогда не отдал бы ключи от своего кабинета. Тут, видно, была задумка Леонида Ильича. И он преследовал, конечно, вполне конкретную цель…
По складу характера Галина Леонидовна очень мягкий, очень добрый человек; вот эту мягкость, доброту, уважительное отношение к людям Галина Леонидовна взяла от Леонида Ильича. Сразу скажу, что у нее не было каких-то шикарных сверхтуалетов. Причем так: если дочь, приезжая к отцу и матери на дачу, была как-то вычурно одета, она получала от них нагоняй, и в следующий раз одевалась уже так, чтобы не раздражать родителей. Конечно, драгоценные украшения, которые любит каждая женщина, у жены были и есть. Но ведь это дарили родители. С другой стороны, я все деньги приносил домой. Впрочем, о каких деньгах идет речь? Должностной оклад заместителя министра внутренних дел, я уже не говорю - первого заместителя министра - порядка 550 рублей. Выплата за генеральское звание - 120-130 рублей. Плюс - выслуга лет. На момент увольнения у меня выслуга лет составляла 29 с хвостиком, то есть я расписывался в ведомости за 1100 рублей. Нам с женой, которая тоже работала и имела оклад 250 рублей, вполне хватало. Кроме того, как член коллегии я имел талоны на питание. Детей у нас с Галиной Леонидовной не было. От зарплаты я оставлял себе деньги на уплату партвзносов, на питание в столовой и на сигареты; остальные деньги я в конверте приносил жене, у нас такая традиция была, никем не установленная: я их клал сверху на холодильник. Она распоряжались моими деньгами, плюс - своих 250 рублей, но и родительская помощь, конечно, ее никто со счетов не сбрасывает. Почему же, спрашивается, не иметь хорошее украшение, которое идет женщине? Но никакой россыпи бриллиантов, о чем сейчас судачат на всех углах, У жены не было. Очень контактная по складу характера и излишне доверчивая, Галина Леонидовна быстро отзывалась на человеческие просьбы. Вот это, видимо, ее слабость, потому что она не всегда замечала, что за обычной, казалось бы, просьбой кроется какое-то гнильцо. В общем, почти каждый человек пытался нажиться на этих просьбах, кого что интересовало - продвижение по службе или что-то еще, - а Галина Леонидовна не обладала гибкой ориентацией и всегда старалась помочь этим просителям.
Затворниками мы, конечно, не жили, но и приемом гостей тоже не злоупотребляли. Будучи хорошей хозяйкой, Галина Леонидовна всегда радовалась, если гости оставались довольны. Иногда мы тоже выезжали к нашим друзьям. В основном это были мои товарищи по службе, по линии жены - никого знакомых не было. Другая категория друзей - это те, с кем я работал в комсомоле, но они почти отошли от нас после смерти Леонида Ильича. Таких, ярко преданных, что ли, людей почти не осталось. Тут, видно, действует какая-то своеобразная формула: когда человек при должности, при положении, если угодно - при власти, он не испытывает недостатка в друзьях и товарищах. Но стоит ему чуть-чуть пошатнуться, как от него все бегут, как от прокаженного. Но я, между прочим, и не обольщался насчет того, что это друзья на всю жизнь. По мелочам, но всем им было от меня что-то нужно. Кому-то я помогал, если просьба была реальной и выполнимой; я обычно ставил себя на место этого человека и думал: а не подведет ли он меня, не окажусь ли я тем самым просителем, которому потом будет стыдно?
10 ноября 1982 года, утром, в начале девятого, мне на работу позвонила Витуся, дочь Галины Леонидовны, и сказала: «Срочно приезжайте на дачу». На мой вопрос: «Что случилось?» - ответа не последовало. Я заехал за женой в МИД, и в скором времени мы уже были на даче. Поднялись в спальню, на кровати лежал мертвый Леонид Ильич, рядом с ним находились Виктория Петровна и сотрудники охраны. Юрий Владимирович Андропов уже был там. Позже подъехал Чазов.
Смерть наступила внезапно, ночью. Все произошло настолько быстро и тихо, что спавшая рядом Виктория Петровна просто ничего не слышала. Вскрытие показало, у Леонида Ильича оторвался тромб, попавший прямо в сердце.
Врачей рядом не было. Леонид Ильич по вечерам всегда отпускал врачей домой; он еще думал о том, что врач - тоже человек и ему, наверное, хочется провести вечернее время дома вместе со своей семьей. Девятого, накануне, Леонид Ильич приехал с охоты. Он был в очень хорошем настроении, поужинал, посмотрел программу «Время», несколько документальных фильмов, передал начальнику охраны, чтобы его разбудили в восемь часов утра, и пошел отдыхать. Утром он собирался поехать на работу, чтобы еще раз посмотреть материалы к Пленуму ЦК по научно-техническому прогрессу, который должен был состояться в Москве 15 ноября. Врач померил давление - это мне уже рассказывала Виктория Петровна - давление было 120 на 80. Смерть наступила где-то под утро.
Галина Леонидовна старалась еще как-то держаться. Только у гроба, у самой могилы, сказала: «Прощай, папа». Слез уже не осталось, все было выплакано. Виктории Петровне предложили машину, чтобы доехать до Красной площади, но она наотрез отказалась: «Этот последний путь с моим мужем я пройду сама».
Я шел за гробом, поддерживая с одной стороны Викторию Петровну, с другой - Галину Леонидовну. Потом шли Юрий Леонидович с женой, племянники, Вера Ильинична и Яков Ильич, внуки Леонида Ильича - Андрей и Леня. Никто из нас на трибуну Мавзолея не поднимался, мы остались там, где находились гости. Приехали президенты и главы правительств, руководители братских компартий - были представлены почти все страны мира. Похороны оказались очень тяжелыми. Родственники Леонида Ильича прощались не с лидером партии и государства, мы хоронили самого дорогого для нас человека, с чьим именем были так или иначе связаны все наши надежды и помыслы. О чем я думал там, на Красной площади? Конечно, я спрашивал себя, что же будет с нами, прежде всего с Викторией Петровной, что ее ждет, как она будет жить дальше?
Мой арест произошел 14 января 1987 года в кабинете начальника следственный части Генпрокуратуры Советского Союза Германа Петровича Каракозова.
Накануне Каракозов позвонил мне на квартиру и сказал, что завтра ждет к себе в 12 часов дня. Утром мы еще раз перезвонились, и, ни о чем не подозревая, я приехал в Прокуратуру. Внизу меня ждал следователь по особо важным делам Литвак. Мы поздоровались за руку, Литвак приветливо улыбнулся, он вообще производил впечатление очень обаятельного человека, и мы поднялись на второй этаж в приемную Каракозова.
Но только я переступил порог, как мне навстречу поднялись два молодых человека с хорошей полувоенной выправкой (я так и не узнал, кто они такие) и заявили: «Вы арестованы!» Тут же, в приемной, с меня сняли подтяжки, галстук, часы, из ботинок выдернули шнурки. Понятыми были две женщины, сотрудницы прокуратуры, как я узнал потом от следователя Миртова, да и понятно, что сотрудницы, с улицы кого попало ведь не позовешь, все-таки генерал-полковника арестовывают как-никак. Хорошо, что в этот момент я был в штатском, не в военной форме, а то могли бы, пожалуй, и погоны сорвать, хотя я еще и звания в то время не был лишен, это произошло гораздо позже.
Вот так, поддерживая штаны руками, я предстал пред светлые очи Германа Петровича Каракозова, начальника всех следователей СССР. В его кабинете уже находились Гдлян и Иванов, полковник юстиции Миртов, молодые люди, объявившие мне об аресте, и еще один человек, я его не знаю (может быть, он из КГБ?). Особенно меня поразил Каракозов. Сейчас это был уже не тот улыбающийся Герман Петрович Каракозов, которой месяца два назад первый раз попросил меня заехать к нему в служебный кабинет. За столом сидел хмурый, довольный собой человек - довольный первой победой! Каракозов сразу показал мне ордер на арест, подписанный заместителем Генерального прокурора Сорокой.
Страшный человек - Каракозов. Очень коварный. Когда Каракозов в прокурорском кресле - он ведет себя с чувством превосходства. Но по ходу следствия Каракозов мгновенно перестраивался, быстро менял свою тактику: то он вдруг становился ласковым, проникновенным, сочувствующим, то вдруг грозил, шантажировал, пугал, даже срывался на крик; все зависело от того, чего он добивался, какую «игру» он играл в этот конкретный день. Что мне обещал Каракозов? Много чего. В случае признания вины в полном объеме и выдачи всех несуществующих драгоценностей - обещал не усиленный режим, а общий, говорил, что меня отправят в колонию куда-нибудь в Подмосковье, ну и т. д. Как-то раз я не выдержал, говорю: «Герман Петрович, вы меня за идиота считаете? Это ведь не вы решаете, а суд». Он тут же отвечает: «Прокуратура всесильна». Вот так мы разговаривали…
Совершенно разные по складу характеры, но оба упрямые в достижении главной цели, Гдлян и Иванов быстро нашли общий язык. Иванов во всем копировал Гдляна, подражая ему в мелочах до смешного. Даже свои сигареты во время допроса Иванов всегда клал на батарею, точь-в-точь как Гдлян - чтобы «прожарить», как он выражался. Имя Гдляна в Прокуратуре было у всех на устах - как следователя, умеющего добывать любые показания. Даже Каракозов в какой-то мере побаивался Гдляна. Каракозов мне в глаза говорил, что Гдлян и Иванов паскудные люди...
Из интервью бывшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Владимира Калиниченко газете "Бульвар" (2004 г):
"- Я хорошо помню, как нагнетались страсти вокруг Чурбанова. Каракозов со мной советовался, идти на арест или нет. Я сказал, что, по-моему, это будет ошибочное решение - там больше политической ангажированности и конъюнктуры, чем реальной вины...
Тем не менее Чурбанов был арестован. Когда у него на даче делали обыск, туда выехала бригада с отбойными молотками. Ломали стены, вскрывали полы, а привезли единственную ценность - мраморный бюст самого Чурбанова, который ему сделал какой-то скульптор. Возможно, горячий поклонник его как заместителя министра внутренних дел СССР.
...Я его не оправдываю, но мне Чурбанов потом рассказывал: "Ты знаешь, Владимир Иванович, когда я понял, что моя песня спета? Однажды меня вывели из камеры и не скомандовали, как всегда: "Руки за спину". Я ощутил, что происходит что-то необычное, и у меня сердце екнуло: может, сейчас освободят из-под стражи? Захожу в кабинет к начальнику изолятора в Лефортово и вижу там Чебрикова, председателя КГБ СССР. Естественно, они с тестем дружили. Чебриков поднялся, в присутствии конвоиров мы обнялись, расцеловались. Я ему говорю: "Виктор Михайлович, пусть разберутся в моем деле более-менее объективно". Он сказал: "Юра, тебе, как никому другому, известны правила нашей игры. Решение о твоем аресте принималось на Политбюро, а Политбюро у нас, ты хорошо это знаешь, не ошибается".
После этого Чурбанов прекратил писать жалобы. За три эпизода, которые суд счел доказанными, он получил 12 лет лишения свободы, из которых отбыл девять.
_________________________
полностью книга "Мой тесть Леонид Брежнев"
о Николае Анисимовиче Щёлокове и сегодняшнем дне