Рабочее-музыкальное
На работе предложили Безрукова. Всему отделу из четырех человек. Не самого, конечно, тут бы никто не отказался, все-таки собственный корнет Стеблов, сержант Сухорук и лейтенант милиции Кравцов в одном лице в личное пользование. Если еще и посуду мыть умеет, так вообще бы передрались. Но предложили всего лишь билеты на его концерт. Сольный. Зато в «Крокус Сити Холле». Цена пустяковая - сваять с него новость на 800 знаков о гении и таланте, с одинаковой легкостью берущим, что «соль», что «ля», вне зависимости от октавы, и вообще поющим много круче, чем Иосиф Кобзон и Адриано Челентано.
Повисла тишина. В литературе ее часто называют гробовой, но тут скорее стали слышны обычно не присутствующие в гробах мысли «только не я» и «как бы отмазаться». Все с надеждой смотрели друг на друга и подмигивали. «С меня пиво», «А с меня два», «С закуской», «Я неделю буду готовить вам обед» - читалось в наших взглядах. Торги затягивались, пауза из МХАТовской становилась просто неприличной.
- Я его не слышала, - попыталась робко оправдаться я, отползая в сторону двери.
- Я тоже, - радостно завопили коллеги.
- Так концерт первый, - безжалостно сказало начальство. - Никто еще не слышал. Выбирайте добровольца.
Если с выбором будут проблемы, начальство пригрозило спичками, которые надо тянуть, после чего плакать от радости или горя.
Надежда таяла как первый снежок под лучами сентябрьского солнца или как зарплата на вторую неделю после получки. Зависит от поэтичности. Короче, дело казалось трубой, которую иногда еще называют секундой. Это такой инструмент, надевающийся на музыканта сверху, чтобы точно не сбежал.
- А можно сначала послушать, хоть в интернете, - я отчаянно пыталась увеличить количество оставшихся до приговора секунд.
- Можно, но быстро, как будто номер уже подписан, а вы мэра с обитателем «Крестов» в письменном виде перепутали, - сжалилось начальство.
В общем, полезла гуглить. Теперь я готова поставить пиво и готовить обед всей редакции, чтобы туда пошел кто-то другой, а новость я, так и быть, могу написать и сама. В общем, хотите услышать авторское видение Есенина и других любимых песен - сходите, а я существо консервативное и легко ранимое.
Я бы вот на «Сплин» или «Мельницу» сходила с удовольствием, но почему-то не предлагают. Нет в мире справедливости.
Повисла тишина. В литературе ее часто называют гробовой, но тут скорее стали слышны обычно не присутствующие в гробах мысли «только не я» и «как бы отмазаться». Все с надеждой смотрели друг на друга и подмигивали. «С меня пиво», «А с меня два», «С закуской», «Я неделю буду готовить вам обед» - читалось в наших взглядах. Торги затягивались, пауза из МХАТовской становилась просто неприличной.
- Я его не слышала, - попыталась робко оправдаться я, отползая в сторону двери.
- Я тоже, - радостно завопили коллеги.
- Так концерт первый, - безжалостно сказало начальство. - Никто еще не слышал. Выбирайте добровольца.
Если с выбором будут проблемы, начальство пригрозило спичками, которые надо тянуть, после чего плакать от радости или горя.
Надежда таяла как первый снежок под лучами сентябрьского солнца или как зарплата на вторую неделю после получки. Зависит от поэтичности. Короче, дело казалось трубой, которую иногда еще называют секундой. Это такой инструмент, надевающийся на музыканта сверху, чтобы точно не сбежал.
- А можно сначала послушать, хоть в интернете, - я отчаянно пыталась увеличить количество оставшихся до приговора секунд.
- Можно, но быстро, как будто номер уже подписан, а вы мэра с обитателем «Крестов» в письменном виде перепутали, - сжалилось начальство.
В общем, полезла гуглить. Теперь я готова поставить пиво и готовить обед всей редакции, чтобы туда пошел кто-то другой, а новость я, так и быть, могу написать и сама. В общем, хотите услышать авторское видение Есенина и других любимых песен - сходите, а я существо консервативное и легко ранимое.
Я бы вот на «Сплин» или «Мельницу» сходила с удовольствием, но почему-то не предлагают. Нет в мире справедливости.