Истерия -корчи неистовых баб- имеет далеко не только бабский ареал. Есть что-то неискоренимо бабское в русской душе, писал Бердяев, имея в виду душу московита. Душе этой дано не только млеть при звуке барабанов и виде знамен, но и воспламеняться в трансе коллективного действия. Явление, конечно, не чисто московитское, но в высшей степени свойственное народам Африки и многим азиатам, и -в качестве могучего атавизма- потомкам гуннов в Европе.
Истерия вообще лежит пластом в природе человеческого. Отчасти от обезьянего проклятия человека. Отчасти - от резонансной природы духа. Массовые истерии доводят этот резонанс до крайней точки кипения и делают предметом отторжения: зрелище кликушествующих толп напоминает человеку о его долге противиться злу.
Страх пустоты есть естественный рефлекс мозга. Пустота онтологически непереносима, и жажда транса - не более чем бегство от пустоты. Удивительное бабство русских мужчин обусловлено особенностями их быта: подобно евнухам в гареме они отстранены от жизни в своем доме, они не принимают решений, не ведут своих дел,- их единственная функция - созерцать и сотрясаться в коллективном резонансе с главным самцом стада.
Я вспоминаю знакомых государственников-патриотов, бывших деятелей эпохи перемен. Они любили водку. Медленно и неуклонно наливаясь ею, они вдруг теряли самоконтроль и начинали вопить "Хайль Гитлер" или "Боже царя храни".
Исторические примеры массовых психозов в Европе дают нам по преимуществу женский контингент: на исходе средневековья изнемогающие "ведьмы" вступали в оргиастический союз с сатаной. Двадцатый век дал нам иные примеры: судороги соучастия стали тем мощней, чем большим становилось отчуждение человека. С этого момента половой аспект истерии потерял значение.
Поводом для написания этих строк стал феномен коллективного помешательства россиянок и россиян на почве резонансного совмещения с образом Большого Брата.