ЭКЗИСТЕНЦИАЛИСТЫ
Вслушиваясь в монотонные и неизменно сладкие причмокивания Хайдеггера и Сартра на тему "бытия", я догадываюсь, что у них были свои весомые причины не желать себе смерти. Вообще, экзистенциализм, как система созерцания потока жизни есть типичнейшая философия 20-го столетия - века косо, но твердо налаженной государственности, диктаторов и вверившейся им биомассы. Во времена расцвета обоих философов экцистенции я созерцал поток жизни из окна свежесрубленного дома в деревне, куда мои молодые родители переехали после 5-и лет хуторского уединения. Наши соседи, в основном - женщины, смотрели на бытие как на самую непреодолимую чужеданную стихию, но, в отличие от классиков мысли, не вписывались в традицию смакования своего сиротства. На это у них были собственные веские резоны.
-Не живем, а существуем!- воскликнула однажды свинарка Дуся, дочь бабки Кляги и одинокая мать моей одноклассницы Вальки. В этом выкрике возмущения не было и намека на кондитерскую жвачку с причмокиванием: "Ах, бытие мое!". У Дуси не были времени и сил засматриваться в бездны вечностей, между которыми - жизнь. В холодной ярости она спешила на заре в свинарник, проклиная хитрую власть, которая недавно электрифицировала деревню, что автоматически увеличило рабочий день до 15 часов в сутки. Другая соседка -телятница Мамычкина- из экономии энергии не позволяла себе громких восклицаний. Придя с работы и справившись по хозяйству, она скрывалась в хате. Раза два мать посылала меня к ней по каким-то делам. Оба раза я находил ее лежащей на лавке. Эта тактика принесла результат. В отличие от Дуси Мамычкина дожила до пенсии, а потом сын-милиционер перевез ее к себе в Москву.
Тем не менее смак существования имел своих поборников и в задушенной коммунизмом деревне. В сотне метров от нас в крошечной мазаной глиной халупе жила бабка Мелочиха. Под одной крышей с ней ютились ее непутевая дочь Нинка и внук Вовка - депрессивный мальчик с повадками аутсайдера.
-Бытие мое!- начинала Мелочиха как-нибудь вечером, когда в халупу забивалась стая старух,- и ей в ответ неслись сочные кряхтения и вздохи.
Мне случалось исподтишка наблюдать эти сцены, когда, заигравшись с Вовкой в углу на глиняном полу хижины, я не успевал вовремя юркнуть за дверь. Впрочем, довольно скоро случилось событие, которое закрыло мне дорогу в Вовкин дом.
Дети не любили Мелочиху за ее вздорный, истеричный нрав и раз взялись устроить ей засаду. Безвольно влекомый рекой экзистенции, я присоединился к ватаге заговорщиков. Мы сели за плетень под кустами сирени и ждали приближения старухи. Мои подельники набрали комков глины, я вооружился попавшейся под руку щепкой. Мелочиха приближалась по тропинке.
-Огонь!- скомандовал мой товарищ, и несколько комьев сухой земли благополучно миновали старуху. Промешкав секунду, я метнул свой снаряд.
Нелепая тощая щепка выписала в воздухе сложный зигзаг и уже почти пролетела мимо, но вдруг резко сменила траекторию и упала на повязанную платком голову Мелочихи. Старуха с неожиданным проворством вырвала кол из плетня и как кабан ринулась в заросли сирени. Первым на ее пути оказался Вовка Свиридов, которого все звали Свиридок.
-Это не я!- закричал Свиридок,- это Сашка, это его щепка!- и ринулся наутек в заросли полыни. Мы бросились за ним вслед и скоро скрылись в бурьяне от погони.
Мелочиха переживала свой звездный час. Она вернулась на тропинку, схватилась за висок и рухнула оземь со звонким криком.
-Убили! Убили!- кричала старуха, катаясь по земле. -Убили! Умираю.
-Кто убил?- останавливались немногочисленные, к моему облегчению, прохожие.
-Агрономов малый убил. Голову проломил поленом!
Поток жизни струился по старым жилам. В полном соответствии с учением Хайдеггера и Сартра бытие на глазах у зевак превращалось в со-бытие. Подавленные зрелищем, мы сидели в бурьяне и ждали окончания спектакля. Мы ничего не знали тогда про экзистенцию, про вселенское сиротство и юдоль жизни.
-Не живем, а существуем!- воскликнула однажды свинарка Дуся, дочь бабки Кляги и одинокая мать моей одноклассницы Вальки. В этом выкрике возмущения не было и намека на кондитерскую жвачку с причмокиванием: "Ах, бытие мое!". У Дуси не были времени и сил засматриваться в бездны вечностей, между которыми - жизнь. В холодной ярости она спешила на заре в свинарник, проклиная хитрую власть, которая недавно электрифицировала деревню, что автоматически увеличило рабочий день до 15 часов в сутки. Другая соседка -телятница Мамычкина- из экономии энергии не позволяла себе громких восклицаний. Придя с работы и справившись по хозяйству, она скрывалась в хате. Раза два мать посылала меня к ней по каким-то делам. Оба раза я находил ее лежащей на лавке. Эта тактика принесла результат. В отличие от Дуси Мамычкина дожила до пенсии, а потом сын-милиционер перевез ее к себе в Москву.
Тем не менее смак существования имел своих поборников и в задушенной коммунизмом деревне. В сотне метров от нас в крошечной мазаной глиной халупе жила бабка Мелочиха. Под одной крышей с ней ютились ее непутевая дочь Нинка и внук Вовка - депрессивный мальчик с повадками аутсайдера.
-Бытие мое!- начинала Мелочиха как-нибудь вечером, когда в халупу забивалась стая старух,- и ей в ответ неслись сочные кряхтения и вздохи.
Мне случалось исподтишка наблюдать эти сцены, когда, заигравшись с Вовкой в углу на глиняном полу хижины, я не успевал вовремя юркнуть за дверь. Впрочем, довольно скоро случилось событие, которое закрыло мне дорогу в Вовкин дом.
Дети не любили Мелочиху за ее вздорный, истеричный нрав и раз взялись устроить ей засаду. Безвольно влекомый рекой экзистенции, я присоединился к ватаге заговорщиков. Мы сели за плетень под кустами сирени и ждали приближения старухи. Мои подельники набрали комков глины, я вооружился попавшейся под руку щепкой. Мелочиха приближалась по тропинке.
-Огонь!- скомандовал мой товарищ, и несколько комьев сухой земли благополучно миновали старуху. Промешкав секунду, я метнул свой снаряд.
Нелепая тощая щепка выписала в воздухе сложный зигзаг и уже почти пролетела мимо, но вдруг резко сменила траекторию и упала на повязанную платком голову Мелочихи. Старуха с неожиданным проворством вырвала кол из плетня и как кабан ринулась в заросли сирени. Первым на ее пути оказался Вовка Свиридов, которого все звали Свиридок.
-Это не я!- закричал Свиридок,- это Сашка, это его щепка!- и ринулся наутек в заросли полыни. Мы бросились за ним вслед и скоро скрылись в бурьяне от погони.
Мелочиха переживала свой звездный час. Она вернулась на тропинку, схватилась за висок и рухнула оземь со звонким криком.
-Убили! Убили!- кричала старуха, катаясь по земле. -Убили! Умираю.
-Кто убил?- останавливались немногочисленные, к моему облегчению, прохожие.
-Агрономов малый убил. Голову проломил поленом!
Поток жизни струился по старым жилам. В полном соответствии с учением Хайдеггера и Сартра бытие на глазах у зевак превращалось в со-бытие. Подавленные зрелищем, мы сидели в бурьяне и ждали окончания спектакля. Мы ничего не знали тогда про экзистенцию, про вселенское сиротство и юдоль жизни.