Розовая чашка. (рассказ)
- Не бойся. - Она улыбнулась, сверкнув глазами. - Тут и ребёнок сможет подняться.
Мы были на одном из песчаных островов Обского моря. Клочок земли с высоким бело-желтым берегом, испещренным множеством отверстий, - гнёздами стрижей. У самой воды полоска белого песка. Наверху, если забраться по крутому склону, метров на тридцать, - растут сосны. В разгар солнечного июльского дня кроны сосен ярко выделялись на фоне голубого неба.
- Шина, осторожней! Куда ты так несешься! - Я едва поспевал за ней. Мы бежали по горячему слепящему глаза песку. Ноги проваливались. - Шинейд!
- Надо исследовать эту землю! - оглянувшись, крикнула она. - Догоняй давай!
Нам было по тринадцать, мы тайком от взрослых взяли лодку на базе и на веслах догребли до этого белеющего издалека островка.
Шинка была классной, мне всегда было легко с ней. Коле, Серьге, Чумке да и всем "большим" пацанам Шина тоже нравилась, но они стеснялись этого. Дружить с девченкой по мальчишескому кодексу считалось чем-то неправильным. У самой Шины, похоже, подружек не было. Она дружила со мной и, если получалось, проводила время с нами, пацанами, лазая по гаражам, строя веломобиль, катаясь на тарзанке и играя складным ножом в города.
- Тут фиг заберешься, блин. Ты ж сейчас свалишься, шею сломаешь. Шинка! - я, пыхтя, едва поспевал за ней. Она ловко взбиралась по глинисто-песчаной круче. Падала, весело смеялась, снова поднималась. Её сверкающие на солнце длинные загорелые ноги были в песке. Её мало заботил её внешний вид. Другие, я их про себя называл "обычные", девочки чуть что долго отряхивались, оттирали грязную обувь, расчесывались по три часа. А у Шинейд всегда был какой-то шарм в этой небрежной аккуратности. И подстрижена она была, скорее, под мальчика. Думая о ней, я представлял себе другую, не внешнюю, красоту. Шина была живой. Это, как солнце, озаряло каждое её движение. И чумазое лицо, и мятое короткое платье.. И вот сейчас вся в песке, невозмутимо смеющаяся, она как-то очень располагала к себе. Мы недавно в школе писали сочинение на тему "С кем бы я пошёл в разведку", я написал про Борю Збандуто, хотя лучшего друга на войне, чем Шинейд не придумаешь. Написал бы про неё, никто не понял бы. Да я и не хотел, чтобы она это знала. Мне казалось, нельзя нарушать что-то тонкое.
- Смотри, - она указала на кем-то оставленную красную пластмассовую крышку от термоса в песке, - мы не первые на этом острове.
- Ага, давай возьмём ее на память!
- Как артефакт нашего пребывания здесь. Представляешь, мы вырастем, станем скучными толстыми взрослыми. А эта чашечка останется.
- Скажешь тоже, - невольно рассмеялся я, - толстыми взрослыми.
А ведь когда-то это случится, не решился вслух выразить эту мысль я. Кем мы тогда будем?
Но Шина уже переключилась на новые впечатления. Ей нравились красиво свисающие свысока корни сосен, блестящее переливающееся акварельное море у нас за спиной. Она подставляла своё лицо тёплому ветру, закрывала глаза и плавно взмахивала руками, изображая птицу.
- Я лечу! Прикольно, да?! Мы одни на нашем крошечном острове! Вокруг вода. И словно больше ничего нет! Ээээй!!!
- Нас поди уже с водолазами ищут! Надо возвращаться, - вечно всё портил я.
Она повернулась и посмотрела на меня. Её лицо, пожалуй, было обычным лицом девочки-подростка. Конопушки на курносом носу и щеках, белесые брови, узкие губы. Немного рыжие короткие волосы. Однако, так мне казалось (кто-то из взрослых говорил), что душа человека видна в его глазах. И вот когда она смотрела на тебя, я никогда не чувствовал себя неловко. Никакой напряжённости от того, что я мальчик, а она девочка. Что я там должен делать то-то и то-то согласно своей роли, прошивке, а она - своей. Она смотрела естественно и спокойно. Как бы без всяких барьеров. Без толстенных линз опыта, всяких там претензий, недоверий, шаблонов, льзя, нельзя. Это было как-то фантастически круто, как во сне. Это и есть "пойти в разведку, наверное. Безусловная дружба в космосе. Четыре танкиста и собака.
Иногда мне казалось, что и Шина так же "видит" меня.
- Ты чего такой скучный! Мы боги этого затерянного во вселенной острова! Полезли дальше!
Мы карабкались по обсыпающемуся под нашими ногами песку, ноги почти по колено увязали в нем. Ещё каких-то метров пять - и мы на вершине. Шаг за шагом, навстречу небу, стрижам и соснам.
Руки цеплялись за корни и утопали в чем-то теплом, сосны наверху начали словно растворяться в ясном голубом небе. Я чувствовал, как песок от забирающейся впереди меня Шинейд осыпается мне на руки, слышал её смех, мои руки сжимали что-то мягкое. Почему корни дерева такие мягкие. Шина поднималась наверх, и я, как ни старался, не мог нагнать ее. Я всячески стремился карабкаться быстрее. Мои движения стали энергичнее. Но, странное дело, я не мог сдвинуться с места. Будто молотил ногами и руками в пустоте. Что происходит? Вокруг стало темнеть, и голубое ясное небо с ликующими ласточками внезапно сменилось разноцветным узором обоев моей комнаты.
- Шина!
Я словно погружал обе руки в белый песок сновидения, и этот песок неизбежно, водой просачивался сквозь мои пальцы. Тщетно пытался я скрепить расползающиеся лоскутки памяти сна, одновременно осознавая невозможность возвращения. Тело моё еще чувствовало горячий песок, я еще слышал шум моря и далекий голос Шинейд, но уже различал, что лежу на кровати, вцепившись в подушку, а одеяло валяется на полу.
Проходя на кухню, весь умытый, причесанный и "ещё даже без единой седины", я достал свою любимую, подаренную дочерью икеевскую чашку, чтобы, как обычно, заварить чай. На глаза попалась розовая пластиковая кружка, куда обычно складывали мелкий мусор на кухне: использованные пакетики чая, скорлупу яиц, выжатые лимонные дольки и тому подобное.
В голове мелькнула какая-то паутинка узнавания: где-то я только что вроде эту кружку видел.
Мы были на одном из песчаных островов Обского моря. Клочок земли с высоким бело-желтым берегом, испещренным множеством отверстий, - гнёздами стрижей. У самой воды полоска белого песка. Наверху, если забраться по крутому склону, метров на тридцать, - растут сосны. В разгар солнечного июльского дня кроны сосен ярко выделялись на фоне голубого неба.
- Шина, осторожней! Куда ты так несешься! - Я едва поспевал за ней. Мы бежали по горячему слепящему глаза песку. Ноги проваливались. - Шинейд!
- Надо исследовать эту землю! - оглянувшись, крикнула она. - Догоняй давай!
Нам было по тринадцать, мы тайком от взрослых взяли лодку на базе и на веслах догребли до этого белеющего издалека островка.
Шинка была классной, мне всегда было легко с ней. Коле, Серьге, Чумке да и всем "большим" пацанам Шина тоже нравилась, но они стеснялись этого. Дружить с девченкой по мальчишескому кодексу считалось чем-то неправильным. У самой Шины, похоже, подружек не было. Она дружила со мной и, если получалось, проводила время с нами, пацанами, лазая по гаражам, строя веломобиль, катаясь на тарзанке и играя складным ножом в города.
- Тут фиг заберешься, блин. Ты ж сейчас свалишься, шею сломаешь. Шинка! - я, пыхтя, едва поспевал за ней. Она ловко взбиралась по глинисто-песчаной круче. Падала, весело смеялась, снова поднималась. Её сверкающие на солнце длинные загорелые ноги были в песке. Её мало заботил её внешний вид. Другие, я их про себя называл "обычные", девочки чуть что долго отряхивались, оттирали грязную обувь, расчесывались по три часа. А у Шинейд всегда был какой-то шарм в этой небрежной аккуратности. И подстрижена она была, скорее, под мальчика. Думая о ней, я представлял себе другую, не внешнюю, красоту. Шина была живой. Это, как солнце, озаряло каждое её движение. И чумазое лицо, и мятое короткое платье.. И вот сейчас вся в песке, невозмутимо смеющаяся, она как-то очень располагала к себе. Мы недавно в школе писали сочинение на тему "С кем бы я пошёл в разведку", я написал про Борю Збандуто, хотя лучшего друга на войне, чем Шинейд не придумаешь. Написал бы про неё, никто не понял бы. Да я и не хотел, чтобы она это знала. Мне казалось, нельзя нарушать что-то тонкое.
- Смотри, - она указала на кем-то оставленную красную пластмассовую крышку от термоса в песке, - мы не первые на этом острове.
- Ага, давай возьмём ее на память!
- Как артефакт нашего пребывания здесь. Представляешь, мы вырастем, станем скучными толстыми взрослыми. А эта чашечка останется.
- Скажешь тоже, - невольно рассмеялся я, - толстыми взрослыми.
А ведь когда-то это случится, не решился вслух выразить эту мысль я. Кем мы тогда будем?
Но Шина уже переключилась на новые впечатления. Ей нравились красиво свисающие свысока корни сосен, блестящее переливающееся акварельное море у нас за спиной. Она подставляла своё лицо тёплому ветру, закрывала глаза и плавно взмахивала руками, изображая птицу.
- Я лечу! Прикольно, да?! Мы одни на нашем крошечном острове! Вокруг вода. И словно больше ничего нет! Ээээй!!!
- Нас поди уже с водолазами ищут! Надо возвращаться, - вечно всё портил я.
Она повернулась и посмотрела на меня. Её лицо, пожалуй, было обычным лицом девочки-подростка. Конопушки на курносом носу и щеках, белесые брови, узкие губы. Немного рыжие короткие волосы. Однако, так мне казалось (кто-то из взрослых говорил), что душа человека видна в его глазах. И вот когда она смотрела на тебя, я никогда не чувствовал себя неловко. Никакой напряжённости от того, что я мальчик, а она девочка. Что я там должен делать то-то и то-то согласно своей роли, прошивке, а она - своей. Она смотрела естественно и спокойно. Как бы без всяких барьеров. Без толстенных линз опыта, всяких там претензий, недоверий, шаблонов, льзя, нельзя. Это было как-то фантастически круто, как во сне. Это и есть "пойти в разведку, наверное. Безусловная дружба в космосе. Четыре танкиста и собака.
Иногда мне казалось, что и Шина так же "видит" меня.
- Ты чего такой скучный! Мы боги этого затерянного во вселенной острова! Полезли дальше!
Мы карабкались по обсыпающемуся под нашими ногами песку, ноги почти по колено увязали в нем. Ещё каких-то метров пять - и мы на вершине. Шаг за шагом, навстречу небу, стрижам и соснам.
Руки цеплялись за корни и утопали в чем-то теплом, сосны наверху начали словно растворяться в ясном голубом небе. Я чувствовал, как песок от забирающейся впереди меня Шинейд осыпается мне на руки, слышал её смех, мои руки сжимали что-то мягкое. Почему корни дерева такие мягкие. Шина поднималась наверх, и я, как ни старался, не мог нагнать ее. Я всячески стремился карабкаться быстрее. Мои движения стали энергичнее. Но, странное дело, я не мог сдвинуться с места. Будто молотил ногами и руками в пустоте. Что происходит? Вокруг стало темнеть, и голубое ясное небо с ликующими ласточками внезапно сменилось разноцветным узором обоев моей комнаты.
- Шина!
Я словно погружал обе руки в белый песок сновидения, и этот песок неизбежно, водой просачивался сквозь мои пальцы. Тщетно пытался я скрепить расползающиеся лоскутки памяти сна, одновременно осознавая невозможность возвращения. Тело моё еще чувствовало горячий песок, я еще слышал шум моря и далекий голос Шинейд, но уже различал, что лежу на кровати, вцепившись в подушку, а одеяло валяется на полу.
Проходя на кухню, весь умытый, причесанный и "ещё даже без единой седины", я достал свою любимую, подаренную дочерью икеевскую чашку, чтобы, как обычно, заварить чай. На глаза попалась розовая пластиковая кружка, куда обычно складывали мелкий мусор на кухне: использованные пакетики чая, скорлупу яиц, выжатые лимонные дольки и тому подобное.
В голове мелькнула какая-то паутинка узнавания: где-то я только что вроде эту кружку видел.