Письма из неволи
В ряде вопросов истории Второй мировой войны особое место занимает судьба граждан, отправленных на работы в Германию с оккупированных территорий Советского Союза. В целом, на принудительные работы с оккупированных территорий СССР было вывезено около 5 млн человек, из них с территории УССР 2,4 млн человек, с территории БССР 400 тыс. человек. Неоднозначное к ним отношение советской историографии, показывающей исключительно тяжелое положение «остарбайтеров», находившихся фактически на положении рабов, выполняющих самую «грязную» работу, жестокое обращение к ним со стороны т.н. «хозяев» находит отражение в ряде документальных свидетельств, одними из которых являются «письма из неволи». В советской литературе об этом говорится обычно так: «Насильственная мобилизация молодежи в Германию была самым страшным событием в жизни города Запорожья. В дом приносили серую карточку - «уведомление о повинности» и это означало, что семья должна поставить рабов для Германии» («Немецко-фашистский оккупационный режим 1941-1944 гг», М., 1965).
«…а живем мы, ну только чуть хуже нашего Полкана…» - известные строчки письма, которые не смогла понять немецкая цензура, показали весь «ужас немецкой неволи» миллионам советских людей и которые знакомы многим еще со школьной скамьи.
Такова ли была судьба всех отправленных в Германию? Разумеется, нет. На данный момент совершенно понятно, что случаи издевательств, разумеется, имели место быть, но носили узко-локальный характер, часто обусловленный личной неприязнью националистически настроенных немцев, либо острой неприязнью, сложившийся в ходе бытования «остарбайтеров» на территории Германии и их отношениях с местным населением.
В данном контексте наиболее интересны первоисточники, повествующие об их быте, настроениях и надеждах на счастливый исход их пребывания на чужбине.
Одним из таковых свидетельств является небольшой архив личной переписки семнадцатилетней девушки Нины, публикуемый в данной статье. Исходя из сопроводительного текста к открытке 2, датируемого февралем 1943 г., следует, что семья Нины была отправлена в Западную Германию в конце 1942 - начале 1943 г. В нашем распоряжении оказались три ее письма, адресованные матери, находившейся в г. Дюссельдорфе, пара открыток и личная фотография, датируемая 5 сентября 1943 г. Первые два письма, написанные 8 ноября 1943 г., почти одинаковы по содержанию, за исключением пары моментов ее описания поездки в разбомбленный Дюссельдорф. И третье от 25 ноября, где она сообщает, что ее отправляют в Эссен, а также сетует на однообразность ее жизни и сильную тоску по близким.
Эти письма открывают нам внутренние переживания семнадцатилетней девушки, находящейся вдали от дома и своих родных. Ее переживания за судьбу матери, оставшейся в Дюссельдорфе во время бомбежки, за судьбу ее «хозяйки», которая уехала перед бомбежкой в пригород Дюссельдорфа к сыну и без письменного разрешения которой, она не может покинуть свое местоположение, и главное, ее надежду на скорую встречу с матерью.
Следует отметить, что в прочтении писем возникли некоторые трудности с пониманием отдельных слов, с учетом того, что в тексте присутствуют пунктуационные и грамматические ошибки как в прямой речи, так и в именах собственных. В связи с этим, текст писем и надписей оборота открыток оставлен без изменения. В дополнение приложены сканы всех упомянутых материалов.
Фото Нины.
Стертая карандашная надпись на обороте: «Семнадцатый год жизни. Германия Генеф. Во время жизни в Обергорбахе. 5 сентября 1943 г.»
Открытка 1
Надпись на обороте открытки Der geliebten Mutter in Dankbarkeit: «Германия. В Дюсельдорф из Обер-горбаха. В день рождения! На память любимой мамуське от любящей ее дочери Нины. Родная мамуська желаю тебе все то, что только хочется, а еще одно, это много счастья. Нина 4/VIII-43 г.»
Открытка 2
На обороте открытки: «11/II 43. Ниночка! Это село Ной-Керхи где я работаю и живу в данный момент. Когда вспомниш миня и посмотриш на этот видик и село где мы с тобой знакомились.
Несчестливые годы
Не веселые дни
Ах, как в тусклом тумане
Проходят они. Аня.
На добрую и долгую память любимой Ниночке г. Ростов от Нюси Стрижневой во время перебивания в Германии»
Письмо 1 от 8 ноября.
«Обергорбах 8/XI-43 г.
Здравствуй моя дорогая мамуська.
Мамочка во первых хочу сообщить, что я жива и здорова. Нахожусь в данный момент на даче. Как попала я на дачу сейчас все тебе подробно опишу. В среду я узнала что сильно бомбили Дюсельдорф. А я родная тебе писала, что в пятницу или в субботу я должна быть у тебя. С среды и до самой субботы я не могла проглотить куска хлеба, но уже у меня была только ты, я представляла и в тоже время мне было даже страшно приехать в Дюсельдорф и не найти тебя, или увидеть труп твой. Я готова была каждую минутку прилететь в твое теплое убежище и обогреться около тебя. Вот эти три дня мне показались долгими годами. Я готова была первому попавшему на пути русскому человеку излить все свое наболевшее за эти три дня. Мне казалось, что в эти минуты мое бедное сердце может немного отдохнуть. И вот настала долгожданная суббота, которая должна была меня обрадовать, или превисти в ужас т.е. раздробить мое сердце на мелкие частицы. В пол восьмого утра в субботу я двинулась в далекий путь по направлению к Дюсельдорфу. К полудню я миновала Эссен я ждала минутки ближайшей встречи. К двум часам дня я подъехала к станции «Дюсельдорф Эссен». Вот здесь мне нужно было встать, но мне сказали, что поезд пойдет на главный вокзал. Я ждала. В окно врывался свежий воздух и мне казалось, что это запах не Дюсельдорфа и действительно поезд окружил проехал через Вушрталь и прибыл в Кельн. Я подумала, что возвращаться обратно мне будет очень поздно, т.е. в случае что случилось с тобой, то мне нет места где перебыть ночь и вот я решила ехать дальше на дачу. В понедельник т.е. сегодня я думала ехать к тебе, но мне здесь рассоветовали, а почему ехать в Дюсельдорф в этот момент я должна иметь документ от хозяйки, а ее здесь нет. А ехать без документа меня могут посадить. Моя хозяйка должна была уехать к сыну. А в этот момент она была под Дюсельдорфом. Возможно, что случилось. Я ничего не знаю. В среду или 10/XI 43 г. приедет та женщина у которой я жила в Оснобрюке. Она должна кое что знать, и вот тогда я напишу подробно. Здесь меня успокаивали наши люди. Ты родная прошу не волнуйся. Узнай у девочек какая поездка возможно я приеду скоро. А пока до свиданья (до скорого). Как там Томуська жива ли она? Как Катюша одна и другая живы ли они? Привет всем им от меня поцелуй их за меня. Привет Лени, Вани, Нади. А тебе родная горячий поцелуй. Нина»
Письмо от 8 ноября (дубликат)
«Обергорбах, 8/XI-43 г.
Здравствуй моя дорогая мамуська!
Дорогая мамочка я сейчас жива здорова. Нахожусь в данный момент на даче, как попала я на дачу сейчас напишу подробно. В среду я узнала что бомбили Дюсельдорф. И вот родная все это время я не могла проглотить куска хлеба {...} у меня была только ты. Я не могла представить, но все же представляла и мне становилось жутко. Оставаться здесь до субботы. Это было целое мучение. Бедное сердце изнывало я приходила в ужас. В раздумьи увидеть твой труп или не увидеть тебя совсем. В эти минуты мне так хотелось увидеть тебя живой поцеловать, прижать к своей груди. Уйти в твое теплое жилище под твою нежную, ласковую опеку. Я ждала субботы. Настала суббота. В пол восьмого утра я покинула город Оснобрюк и двинулась по направлению к Дюсельдорфу. К полудню я минула Эсен. Мне казалось, что скоро уже и Дюсельдорф. И вот {...} старенький вокзал «Дюсельдорф Эссен». Здесь мне нужно было встать, но все говорили, что поезд идет через Дюсельдорф. Я продолжала сидеть. И смотреть в окно. Повсюду мелькали голые деревья. В лесу было так же темно и скучно как и у меня на сердце. Видно лесу было жаль свою листву так же как мне жаль тебя. Поезд мчался вдаль и остановился в Вупершассе через Вупершассь пошел в Кельн. Возвращаться обратно в Эссен мне было поздно или вернее я подумала в случае что случилось с тобой то мне негде будет перебыть ночи, а возвращаться домой уже поздно. И я решила ехать дальше на дачу. А если я попала к тебе, то могла бы быть у тебя до среды. Моя хозяйка во время бомбежки была тоже в Дюсельдорфе, где она сейчас я не знаю. В среду приедет та женщина у которой я жила в Оснобрюке она возможно что нибудь слышала о ней. Сейчас я живу одна. Ты не волнуйся. Кушать у меня хватает. В понедельник я хотела приехать к тебе, но на главный вокзал не ходят поезда. Я должна быть с документами. А поскольку нет хозяйки, то написать мне их некому. Но все же одна я возможно приеду. Я пишу уже второе письмо из дачи. Одно послала сегодня. Но говорят что письма в Дюсельдорф не ходят. Завтра едет наш сосед в Дюсельдорф и возьмет это письмо. Вбросит в Дюсельдорфе. А сейчас родная пока до свиданья (до скорого). Как Томуська и Катюша живы ли они? Передай им привет и крепко поцелуй за меня. Привет Лени, Вани, Нади. А тебе горячий поцелуй. Пиши побольше.»
Письмо от 25 ноября
«Привет из Обергорбаха
25/XI-43 г. Четверг.
Здравствуй моя дорогая мамуська. Получила сегодня, только сегодня сразу два письма от тебя. На которые спешу сегодня же дать ответ. О! если бы ты знала родная как долго пришлось ждать мне их. Дорогая мамуська если у тебя когда нибудь не будет марки то ты их родная бросай без марки скорей придет письмо, а я здесь заплачу 18 копеек и все. Вот родная письма плохо ходят. Ты посылала одно письмо 11 а другое 17 а я получила оба только сегодня или 25/XI-43 г. Эту же неделю получила письмо от Томы и в этот же день когда получила письмо дала ответ, а от Тани нет ничего. Так скучно, только письма немного дух поднимают. Каждый день жду письмоносца, как бога. И когда дает почту а мне ничего нет, то становится так обидно, что готова заплакать. Жизнь моя течет все еще по старому, но вот уже скоро она потечет по новому. Во вторник т.е. 30/XI-43 мы выезжаем в Эссен. Это уже как будто бы точно. Ты должна письма писать сюда. Где бы то я не была я их получу. Как только приеду на место сейчас же напишу письмо.»
«…а живем мы, ну только чуть хуже нашего Полкана…» - известные строчки письма, которые не смогла понять немецкая цензура, показали весь «ужас немецкой неволи» миллионам советских людей и которые знакомы многим еще со школьной скамьи.
Такова ли была судьба всех отправленных в Германию? Разумеется, нет. На данный момент совершенно понятно, что случаи издевательств, разумеется, имели место быть, но носили узко-локальный характер, часто обусловленный личной неприязнью националистически настроенных немцев, либо острой неприязнью, сложившийся в ходе бытования «остарбайтеров» на территории Германии и их отношениях с местным населением.
В данном контексте наиболее интересны первоисточники, повествующие об их быте, настроениях и надеждах на счастливый исход их пребывания на чужбине.
Одним из таковых свидетельств является небольшой архив личной переписки семнадцатилетней девушки Нины, публикуемый в данной статье. Исходя из сопроводительного текста к открытке 2, датируемого февралем 1943 г., следует, что семья Нины была отправлена в Западную Германию в конце 1942 - начале 1943 г. В нашем распоряжении оказались три ее письма, адресованные матери, находившейся в г. Дюссельдорфе, пара открыток и личная фотография, датируемая 5 сентября 1943 г. Первые два письма, написанные 8 ноября 1943 г., почти одинаковы по содержанию, за исключением пары моментов ее описания поездки в разбомбленный Дюссельдорф. И третье от 25 ноября, где она сообщает, что ее отправляют в Эссен, а также сетует на однообразность ее жизни и сильную тоску по близким.
Эти письма открывают нам внутренние переживания семнадцатилетней девушки, находящейся вдали от дома и своих родных. Ее переживания за судьбу матери, оставшейся в Дюссельдорфе во время бомбежки, за судьбу ее «хозяйки», которая уехала перед бомбежкой в пригород Дюссельдорфа к сыну и без письменного разрешения которой, она не может покинуть свое местоположение, и главное, ее надежду на скорую встречу с матерью.
Следует отметить, что в прочтении писем возникли некоторые трудности с пониманием отдельных слов, с учетом того, что в тексте присутствуют пунктуационные и грамматические ошибки как в прямой речи, так и в именах собственных. В связи с этим, текст писем и надписей оборота открыток оставлен без изменения. В дополнение приложены сканы всех упомянутых материалов.
Фото Нины.
Стертая карандашная надпись на обороте: «Семнадцатый год жизни. Германия Генеф. Во время жизни в Обергорбахе. 5 сентября 1943 г.»
Открытка 1
Надпись на обороте открытки Der geliebten Mutter in Dankbarkeit: «Германия. В Дюсельдорф из Обер-горбаха. В день рождения! На память любимой мамуське от любящей ее дочери Нины. Родная мамуська желаю тебе все то, что только хочется, а еще одно, это много счастья. Нина 4/VIII-43 г.»
Открытка 2
На обороте открытки: «11/II 43. Ниночка! Это село Ной-Керхи где я работаю и живу в данный момент. Когда вспомниш миня и посмотриш на этот видик и село где мы с тобой знакомились.
Несчестливые годы
Не веселые дни
Ах, как в тусклом тумане
Проходят они. Аня.
На добрую и долгую память любимой Ниночке г. Ростов от Нюси Стрижневой во время перебивания в Германии»
Письмо 1 от 8 ноября.
«Обергорбах 8/XI-43 г.
Здравствуй моя дорогая мамуська.
Мамочка во первых хочу сообщить, что я жива и здорова. Нахожусь в данный момент на даче. Как попала я на дачу сейчас все тебе подробно опишу. В среду я узнала что сильно бомбили Дюсельдорф. А я родная тебе писала, что в пятницу или в субботу я должна быть у тебя. С среды и до самой субботы я не могла проглотить куска хлеба, но уже у меня была только ты, я представляла и в тоже время мне было даже страшно приехать в Дюсельдорф и не найти тебя, или увидеть труп твой. Я готова была каждую минутку прилететь в твое теплое убежище и обогреться около тебя. Вот эти три дня мне показались долгими годами. Я готова была первому попавшему на пути русскому человеку излить все свое наболевшее за эти три дня. Мне казалось, что в эти минуты мое бедное сердце может немного отдохнуть. И вот настала долгожданная суббота, которая должна была меня обрадовать, или превисти в ужас т.е. раздробить мое сердце на мелкие частицы. В пол восьмого утра в субботу я двинулась в далекий путь по направлению к Дюсельдорфу. К полудню я миновала Эссен я ждала минутки ближайшей встречи. К двум часам дня я подъехала к станции «Дюсельдорф Эссен». Вот здесь мне нужно было встать, но мне сказали, что поезд пойдет на главный вокзал. Я ждала. В окно врывался свежий воздух и мне казалось, что это запах не Дюсельдорфа и действительно поезд окружил проехал через Вушрталь и прибыл в Кельн. Я подумала, что возвращаться обратно мне будет очень поздно, т.е. в случае что случилось с тобой, то мне нет места где перебыть ночь и вот я решила ехать дальше на дачу. В понедельник т.е. сегодня я думала ехать к тебе, но мне здесь рассоветовали, а почему ехать в Дюсельдорф в этот момент я должна иметь документ от хозяйки, а ее здесь нет. А ехать без документа меня могут посадить. Моя хозяйка должна была уехать к сыну. А в этот момент она была под Дюсельдорфом. Возможно, что случилось. Я ничего не знаю. В среду или 10/XI 43 г. приедет та женщина у которой я жила в Оснобрюке. Она должна кое что знать, и вот тогда я напишу подробно. Здесь меня успокаивали наши люди. Ты родная прошу не волнуйся. Узнай у девочек какая поездка возможно я приеду скоро. А пока до свиданья (до скорого). Как там Томуська жива ли она? Как Катюша одна и другая живы ли они? Привет всем им от меня поцелуй их за меня. Привет Лени, Вани, Нади. А тебе родная горячий поцелуй. Нина»
Письмо от 8 ноября (дубликат)
«Обергорбах, 8/XI-43 г.
Здравствуй моя дорогая мамуська!
Дорогая мамочка я сейчас жива здорова. Нахожусь в данный момент на даче, как попала я на дачу сейчас напишу подробно. В среду я узнала что бомбили Дюсельдорф. И вот родная все это время я не могла проглотить куска хлеба {...} у меня была только ты. Я не могла представить, но все же представляла и мне становилось жутко. Оставаться здесь до субботы. Это было целое мучение. Бедное сердце изнывало я приходила в ужас. В раздумьи увидеть твой труп или не увидеть тебя совсем. В эти минуты мне так хотелось увидеть тебя живой поцеловать, прижать к своей груди. Уйти в твое теплое жилище под твою нежную, ласковую опеку. Я ждала субботы. Настала суббота. В пол восьмого утра я покинула город Оснобрюк и двинулась по направлению к Дюсельдорфу. К полудню я минула Эсен. Мне казалось, что скоро уже и Дюсельдорф. И вот {...} старенький вокзал «Дюсельдорф Эссен». Здесь мне нужно было встать, но все говорили, что поезд идет через Дюсельдорф. Я продолжала сидеть. И смотреть в окно. Повсюду мелькали голые деревья. В лесу было так же темно и скучно как и у меня на сердце. Видно лесу было жаль свою листву так же как мне жаль тебя. Поезд мчался вдаль и остановился в Вупершассе через Вупершассь пошел в Кельн. Возвращаться обратно в Эссен мне было поздно или вернее я подумала в случае что случилось с тобой то мне негде будет перебыть ночи, а возвращаться домой уже поздно. И я решила ехать дальше на дачу. А если я попала к тебе, то могла бы быть у тебя до среды. Моя хозяйка во время бомбежки была тоже в Дюсельдорфе, где она сейчас я не знаю. В среду приедет та женщина у которой я жила в Оснобрюке она возможно что нибудь слышала о ней. Сейчас я живу одна. Ты не волнуйся. Кушать у меня хватает. В понедельник я хотела приехать к тебе, но на главный вокзал не ходят поезда. Я должна быть с документами. А поскольку нет хозяйки, то написать мне их некому. Но все же одна я возможно приеду. Я пишу уже второе письмо из дачи. Одно послала сегодня. Но говорят что письма в Дюсельдорф не ходят. Завтра едет наш сосед в Дюсельдорф и возьмет это письмо. Вбросит в Дюсельдорфе. А сейчас родная пока до свиданья (до скорого). Как Томуська и Катюша живы ли они? Передай им привет и крепко поцелуй за меня. Привет Лени, Вани, Нади. А тебе горячий поцелуй. Пиши побольше.»
Письмо от 25 ноября
«Привет из Обергорбаха
25/XI-43 г. Четверг.
Здравствуй моя дорогая мамуська. Получила сегодня, только сегодня сразу два письма от тебя. На которые спешу сегодня же дать ответ. О! если бы ты знала родная как долго пришлось ждать мне их. Дорогая мамуська если у тебя когда нибудь не будет марки то ты их родная бросай без марки скорей придет письмо, а я здесь заплачу 18 копеек и все. Вот родная письма плохо ходят. Ты посылала одно письмо 11 а другое 17 а я получила оба только сегодня или 25/XI-43 г. Эту же неделю получила письмо от Томы и в этот же день когда получила письмо дала ответ, а от Тани нет ничего. Так скучно, только письма немного дух поднимают. Каждый день жду письмоносца, как бога. И когда дает почту а мне ничего нет, то становится так обидно, что готова заплакать. Жизнь моя течет все еще по старому, но вот уже скоро она потечет по новому. Во вторник т.е. 30/XI-43 мы выезжаем в Эссен. Это уже как будто бы точно. Ты должна письма писать сюда. Где бы то я не была я их получу. Как только приеду на место сейчас же напишу письмо.»