Дзержинский в советской послесталинской интерпретации
В наше время образ Дзержинского воспринимается многими как символ государственного террора и всемогущества политической полиции. Соответственно, идея вернуть ему памятник выглядит как желание дополнительно возвеличить ФСБ и подтвердить право современных чекистов творить произвол. Между тем, исходная советская мифологема этого памятника - прямо противоположна, и старшее поколение, жившее в 60-80 гг., об этом еще помнит. Памятник Дзержинскому был поставлен в 1958 году на волне либерализации, поднятой XX Съездом КПСС, и стал символическим обрамлением проводимой тогда реформы главной советской спецслужбы, которая делала ее более респектабельной и контролируемой.
Дзержинский должен был представлять вчерашним «бериевцам» образ правильного чекиста «с чистыми руками» и напоминать, что они ведут свою родословную от «благородного рыцаря Революции», а не от преступных маньяков Ягоды, Ежова и Берии, которые пытали и оговаривали честных советских людей, уничтожали истинных ленинцев и старых большевиков. Подчеркивались интеллигентность и личная порядочность Дзержинского, его принципиальность и твердое следование «социалистической законности», - в пику тем аморальным, противозаконным и азиатским методам, которые применялись чекистами при Ежове и Берии (и, якобы, не применялись при «белоперчаточнике» Дзержинском).
Идеологию, которая была вложена в образ Дзержинского в послесталинские времена, можно свести к следующим основным тезисам:
1) Задача чекистов - не терроризировать советских людей, а защищать советское государство.
2) Чекисты должны иметь «чистые руки» и действовать строго в рамках социалистической законности. Практика фабрикации дел и выбивания показаний под пытками осталась навсегда в прошлом.
3) Чекисты должны четко выполнять распоряжения политического руководства СССР, а не подменять его собой и не узурпировать власть.
Приведу обширную цитату bantaputu, который хорошо изложил суть послесталинского (послебериевского) реформирования КГБ:
«В конце пятидесятых годов в силу определённых партийных и личных задач руководить КГБ был поставлен человек не "из органов", по крайней мере напрямую не оттуда - Шелепин. Он провёл масштабную реформу КГБ, уже до того существенно очищенного от бериевских традиций. После Шелепина КГБ стал намного компактнее, переориентировался преимущественно на внешнеполитические задачи и начал соблюдать какую-то видимость приличий в обращении с руководством и даже с обычными гражданами.
…В результате реформ Шелепина КГБ СССР из части машины геноцида стал более или менее респектабельной спецслужбой, решавшей задачи, относительно адекватные обстановке (если не вдаваться в системные подробности), и притом относительно гуманными методами. В воспоминаниях диссидентов встречается подробность: при обысках сотрудники КГБ были обязаны не оставлять после себя беспорядка. Если они приходили в хаотично заваленную вещами и книгами интеллигентскую квартиру, то оставляли после себя всё аккуратно сложенным. Диссиденты шутили, что нужно приглашать Комитет проводить уборку. Это мелочь, но характерная. Открытый, декларативный террор и хамство при Шелепине были убраны из числа инструментов КГБ. Враги оставались врагами, война войной, однако никакого "Давайте схватим несколько тысяч представителей враждебных элементов, заберём себе их имущество и жильё, а их самих будем пытать и убьём", как при Дзержинском и прочих ягодах-бериях, уже не было и в помине. Где-то что-то, возможно, прорывалось, но уже не как система и не как основа политики. Кожаное пальто до пят (чтобы легче было смывать кровь убитых; спецодежда) и "маузер" сменились костюмом и папкой для бумаг. Нецензурные реплики с вкраплением слов "контра" и "буржуй" уступили место аккуратному: "Давайте с Вами побеседуем".
При всём этом КГБ СССР действительно занимался и внешней разведкой, и контрразведкой - ловлей совершенно настоящих иностранных шпионов, действительно пытавшихся узнать разные секреты про ракеты и тому подобное. Эту часть деятельности КГБ, в общем, и осудить-то особо не за что. Спецслужба как спецслужба. Как везде».
Вдумчивый блогер упустил одну парадоксальную черту послесталинской идеологии СССР. Отрекаясь от «перегибов сталинщины, ежовщины и бериевщины» и реабилитируя жертв «сталинских» репрессий, советские идеологи обожествляли Ленина и считали совершенно оправданной ту часть Красного Террора, которая проводилась при Ленине руками Дзержинского. В этом специфическом контексте, Дзержинский позиционировался не как «кровавый палач» (подобный Ежову и Берии), а как «верный ленинец» и «правильный чекист», который уничтожал только «белую контру», а не коммунистов и добрых советских людей, чем грешили чекисты последующих времен. За неимением лучших образцов, именно Дзержинского превратили в символ нового европеизированного «шелепинского» КГБ, которого советские люди не должны бояться. При этом, как и в образе Ленина, в образе Дзержинского максимально раздувались черты европейскости, интеллигентности и порядочности. Можно уверенно сказать, что лично для Путина (и других службистов старшего поколения) Дзержинский - это символ «законности, порядочности и гуманизма», а не символ «беспредела и произвола».
Сегодня этот специфический идеологический контекст уже подзабыт, и мало кому интересны тонкие идеологические нюансы, противопоставляющие «истинно ленинский социализм» его «сталинскому извращению». Это относится не только к лагерю «антисоветчиков», но и вообще ко всей молодежи. Сегодня те, кто приемлют Дзержинского, как правило, одобряют и Сталина с Берией, а те, кто свои симпатии к советскому строю ограничивают гуманной послесталинской эпохой, обычно относятся негативно к террору революции и первых десятилетий советской власти. Процитированный выше bantaputu совершенно прав, оценивая современное значение этого памятника как «подтверждение права на абсолютную и бесконтрольную власть» со стороны спецслужб.
Дзержинский должен был представлять вчерашним «бериевцам» образ правильного чекиста «с чистыми руками» и напоминать, что они ведут свою родословную от «благородного рыцаря Революции», а не от преступных маньяков Ягоды, Ежова и Берии, которые пытали и оговаривали честных советских людей, уничтожали истинных ленинцев и старых большевиков. Подчеркивались интеллигентность и личная порядочность Дзержинского, его принципиальность и твердое следование «социалистической законности», - в пику тем аморальным, противозаконным и азиатским методам, которые применялись чекистами при Ежове и Берии (и, якобы, не применялись при «белоперчаточнике» Дзержинском).
Идеологию, которая была вложена в образ Дзержинского в послесталинские времена, можно свести к следующим основным тезисам:
1) Задача чекистов - не терроризировать советских людей, а защищать советское государство.
2) Чекисты должны иметь «чистые руки» и действовать строго в рамках социалистической законности. Практика фабрикации дел и выбивания показаний под пытками осталась навсегда в прошлом.
3) Чекисты должны четко выполнять распоряжения политического руководства СССР, а не подменять его собой и не узурпировать власть.
Приведу обширную цитату bantaputu, который хорошо изложил суть послесталинского (послебериевского) реформирования КГБ:
«В конце пятидесятых годов в силу определённых партийных и личных задач руководить КГБ был поставлен человек не "из органов", по крайней мере напрямую не оттуда - Шелепин. Он провёл масштабную реформу КГБ, уже до того существенно очищенного от бериевских традиций. После Шелепина КГБ стал намного компактнее, переориентировался преимущественно на внешнеполитические задачи и начал соблюдать какую-то видимость приличий в обращении с руководством и даже с обычными гражданами.
…В результате реформ Шелепина КГБ СССР из части машины геноцида стал более или менее респектабельной спецслужбой, решавшей задачи, относительно адекватные обстановке (если не вдаваться в системные подробности), и притом относительно гуманными методами. В воспоминаниях диссидентов встречается подробность: при обысках сотрудники КГБ были обязаны не оставлять после себя беспорядка. Если они приходили в хаотично заваленную вещами и книгами интеллигентскую квартиру, то оставляли после себя всё аккуратно сложенным. Диссиденты шутили, что нужно приглашать Комитет проводить уборку. Это мелочь, но характерная. Открытый, декларативный террор и хамство при Шелепине были убраны из числа инструментов КГБ. Враги оставались врагами, война войной, однако никакого "Давайте схватим несколько тысяч представителей враждебных элементов, заберём себе их имущество и жильё, а их самих будем пытать и убьём", как при Дзержинском и прочих ягодах-бериях, уже не было и в помине. Где-то что-то, возможно, прорывалось, но уже не как система и не как основа политики. Кожаное пальто до пят (чтобы легче было смывать кровь убитых; спецодежда) и "маузер" сменились костюмом и папкой для бумаг. Нецензурные реплики с вкраплением слов "контра" и "буржуй" уступили место аккуратному: "Давайте с Вами побеседуем".
При всём этом КГБ СССР действительно занимался и внешней разведкой, и контрразведкой - ловлей совершенно настоящих иностранных шпионов, действительно пытавшихся узнать разные секреты про ракеты и тому подобное. Эту часть деятельности КГБ, в общем, и осудить-то особо не за что. Спецслужба как спецслужба. Как везде».
Вдумчивый блогер упустил одну парадоксальную черту послесталинской идеологии СССР. Отрекаясь от «перегибов сталинщины, ежовщины и бериевщины» и реабилитируя жертв «сталинских» репрессий, советские идеологи обожествляли Ленина и считали совершенно оправданной ту часть Красного Террора, которая проводилась при Ленине руками Дзержинского. В этом специфическом контексте, Дзержинский позиционировался не как «кровавый палач» (подобный Ежову и Берии), а как «верный ленинец» и «правильный чекист», который уничтожал только «белую контру», а не коммунистов и добрых советских людей, чем грешили чекисты последующих времен. За неимением лучших образцов, именно Дзержинского превратили в символ нового европеизированного «шелепинского» КГБ, которого советские люди не должны бояться. При этом, как и в образе Ленина, в образе Дзержинского максимально раздувались черты европейскости, интеллигентности и порядочности. Можно уверенно сказать, что лично для Путина (и других службистов старшего поколения) Дзержинский - это символ «законности, порядочности и гуманизма», а не символ «беспредела и произвола».
Сегодня этот специфический идеологический контекст уже подзабыт, и мало кому интересны тонкие идеологические нюансы, противопоставляющие «истинно ленинский социализм» его «сталинскому извращению». Это относится не только к лагерю «антисоветчиков», но и вообще ко всей молодежи. Сегодня те, кто приемлют Дзержинского, как правило, одобряют и Сталина с Берией, а те, кто свои симпатии к советскому строю ограничивают гуманной послесталинской эпохой, обычно относятся негативно к террору революции и первых десятилетий советской власти. Процитированный выше bantaputu совершенно прав, оценивая современное значение этого памятника как «подтверждение права на абсолютную и бесконтрольную власть» со стороны спецслужб.