Россия как «Европа 4.0» и как «остров доктора Моро»
«Манифест Богомолова», активно обсуждаемый на всех площадках Рунета, вызвал у меня слезы ностальгии по ранним 90-м и поздним 80-м, когда жанры культурологии и политинформации нередко сливались до полной неразличимости, в чем была особая прелесть. И хотя самой по себе идее «Вечно Загнивающего Запада» уже не одна сотня лет, ее нюансировка, представленная автором, - а именно, предложение построить вместо этого свой собственный «Запад» с блэкджеком и… , относительно молода. Концепция «Россия как Новая (Старая) Европа, на замену негодной Старой (Новой) Европе» интересна тем, что в нее возможен заход с разных полюсов традиционного отечественного дискурса, - и с «западнического» и со «славянофильского». Богомолов (как и «русские правые» до него) пришел к ней с позиции «разочарованного западника», но еще раньше к ней обратились «обнаглевшие славянофилы» (не буду ходить далеко, дам ссылку на собственный опус 1999 года). Словом, эта идея, подобно распутной девке, уже прошла полный круг по разным политическим тусовкам, и перед тем, как попасть на суд леволиберальной интеллигенции, успела изрядно порезвиться даже в кремлевских апартаментах (в 2020 г. она уже вовсю использовалась официозом как дежурная речевка по дежурным поводам, см. пример). В этом смысле критика Богомолова со стороны леволиберальной публики не удивляет, хотя в концептуальном отношении она не достойна упоминания, и ответить на нее можно буквально парой слов («Ок, дауны»). Но и правые тоже обижаются на Богомолова, и вполне заслуженно: он использовал элементы их дискурса без ссылок, представив как продукт собственного сумрачного гения. В этой среде многие на него ополчились, особенно рекомендую отповеди Лорченкова, Колосова, Просвирнина и Микапрока.
Такова жизнь: указание на преемственность в сфере идеологии это политический жест, и здесь на умолчание обижаться бессмысленно. Пойманный за руку идеолог всегда сможет представить добавленные им нюансы и яркие образы как «самое главное», а все заимствованные «сокровища мысли» презрительно охарактеризовать как «избитое общее место». Тем более, что при желании найти первоисточники в глубине времен, мы неизбежно придем к мощной фигуре советской поэтессы Агнии Барто. Философский посыл богомоловского манифеста, по сути, сводится к содержанию ее знаменитого стихотворения про мишку:
«Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу -
Потому что он хороший».
Здесь возникает неприятный вопрос: способен ли субъект, подобравший мишку, его должным образом починить и заштопать, или же все, что он может сделать, - использовать растерзанную игрушку как фетиш для извращенной мастурбации.
Оставим этот глубокий философский вопрос другим, а сами займемся более прикладной задачей: поиграем в «конструктор идеологий», попробуем сравнить старую, «метаславянофильскую» версию обсуждаемой идеи, с ее новой «право-русской» и «метазападнической» версией. Использование одной и той же концепции двумя полярно-противоположными (по легенде) идеологическими лагерями - все же вещь довольно необычная и, возможно, свидетельствует о близком наступлении чаемого консенсуса в национальной идеологии, предвестником которого стало окопное братство защитников Русского Мира в 2014 году.
Две версии одной идеи
Рассматривая «западническую» версию идеи «Новой Европы» («З-версия»), я буду использовать, по большей части, не вторичный тест Богомолова, а общее впечатление, сложившееся от правого русского дискурса. Эта идея, на мой взгляд, опирается на два фундаментальных постулата:
1) За прошедшие 300 лет Россия стала уже настолько вестернизированной, что может оставаться европейской, даже если у нее не будет перед глазами живого образца, и придется полагаться на «снимки прошлого» и усвоенный ранее европейский культурный багаж.
2) Советская эпоха «подморозила» культурное развитие русских как европейского народа, и, по сути, мы сейчас находимся на уровне первой половины XX века. Это отставание имеет позитивный смысл, поскольку Запад за это время успел пройти точку зрелости и начал то ли «перезревать и протухать», то ли перерождаться во что-то иное, противное исконным ценностям старой европейской цивилизации.
Объединяя (1) и (2), мы получаем возможность отказаться от дальнейшего подражания современной западной культуре и «законсервироваться» на стадии, примерно соответствующей середине или третьей четверти XX века, когда Запад еще был относительно здоров. При этом важно, что консервация в социокультурном плане не означает застоя в технологиях. Как раз наоборот: новые культурные тренды на Западе плохо влияют на эффективность образования, и даже прямо враждебны рационализму и сциентизму (вплоть до обличений математики как «белой науки»). Создаваемая ими атмосфера нетерпимости и тотальной политизированности некомфортна для профессионалов, обеспечивающих прогресс науки и техники.
Об истоках «славянофильского» варианта «Новой Европы» («С-версия») мне рассуждать проще, нужно только вспомнить, о чем я думал в конце 90-х, когда писал на эту тему. Это синтез славянофильско-патриотических идей со шпенглеровским дискурсом «Заката Европы», проведенный в пику популярному тогда дугинскому евразийству и лимоновскому национал-большевизму. В 90-е гг. человека, позитивно относящегося к идее о «цивилизационной особости России», неизбежно переклинивало на «евразийство» и прочую азиатчину. Выход нашелся следующий: перенести концепцию о «цивилизационной особости» России из пространства «вне» Большой Европы - «вовнутрь» Большой Европы. Тогда Россия (или «Русский Мир») представляет собой отдельную самобытную ветвь именно европейской цивилизации, наряду с ее античной, византийской и западной версиями. Это позволяет не уходить из Европы в дикую «Евразию», но в то же время гордиться «особостью», держать «социальную дистанцию» с Западом и не считать обязательным для себя буквальное подражание всему, что там наизобретали.
Эта версия идеи тоже опирается на концепцию «исторического отставания», переосмысливая «минус» в «плюс». Западноевропейская и русская цивилизации хронологически - почти ровесники, они стартовали в начале Средних веков, и обе при этом опирались на культурную почву византийской и античной цивилизаций. Но русская версия Европы развивалась значительно медленнее из-за неблагоприятных условий: плохой климат, малая плотность населения, постоянные нападения кочевников, удаленность от морских торговых путей и от культурных сокровищ, оставленных предыдущими Европами. Поэтому она находилась все еще в детском возрасте, когда западноевропейцы уже успели добежать до зрелости своей цивилизации. И в этот момент (начиная с XVI-XVII вв.) Западная Европа превратилась для России из ровесника во «взрослого», наряду с уже умершими Античностью и Византией. Теперь она тоже наша культурная почва, и грядущая «Новая Русская Европа 4.0» впитает в себя достижения не двух, а трех великих европейских цивилизаций.
Исконно европейские варвары
Еще один скрытый, не проговариваемый постулат, на который неявно опирается «славянофильская» версия «Новой Европы» - идея о «первородном европейском варваре», как необходимом и достаточном субстрате для возникновения любой версии европейской цивилизации. Типичный пример такого варвара, хорошо прорисованный в популярной культуре, - это «викинг». Кинематографические викинги - это вполне европейцы по своему габитусу (хотя и дикие, - «урки», «братва»). К ним применимы все «отрицательные» атрибуты из списка современных борцов с «whiteness» (т.е., по сути, с «европейскостью»): индивидуализм, волевое целеполагание, упорство в достижении цели, надежда на собственные силы, рациональный хищный взгляд на мир, стремление к экспансии и агрессии. И они, конечно, были абсолютно раскрепощенными в эмоциональном плане (вспоминая, о чем пишет Богомолов). При этом мы понимаем, что в эпоху своего расцвета (VIII-IX вв.) викинги никоим образом не были причастны христианской западноевропейской культуре. Не были они, разумеется, и византийцами или людьми античной культуры. В плане «высокой цивилизации» это «чистый лист», но европейский «чистый лист». Таким образом, можно постулировать «первородный культурный европеизм», или «базовую европейскую культурную матрицу» для некоторых «избранных» народов, находящихся еще на стадии варварства и не испытавших на себе влияние более развитых европейских культур. Возвращаясь к тексту Богомолова, можно согласиться с ним в том плане, что современная социокультурная политика Запада старается «вычистить» из граждан остатки «первородного евро-варвара», все еще скрывающегося под наслоениями высокой европейской культуры. От европейцев должна остаться только стерилизованная «культурная оболочка», а породившая ее некогда «европейская субстанция» подлежит экстерминации.
В рамках «славянофильской» версии «прото-русские» или «славяне» тоже были «евро-варварами» с готовой для дальнейшего развития «прото-европейской» культурной матрицей. И они сами по себе, даже без внешнего импульса, все равно стали бы мало-помалу развиваться в европейскую сторону. Для начала изобрели бы античность городов-государств, что, по сути, и начали делать балтийские славяне (остров Рюген, Аркона) до их покорения и ассимиляции западноевропейцами. Напротив, в З-версии обсуждаемой идеи этого не требуется. С точки зрения «западников», именно «культурная радиация» Европы (в Средние века и в Новое время) превратила «прото-русских» из «евразийцев» в «европейцев».
Специально подчеркнем, что упоминание в тексте «викингов» вовсе не предполагает обязательное принятие норманской версии происхождения русской государственности. Впрочем, эта версия уже давно имеет славянофильское переосмысление, когда под летописными «варягами» понимаются балтийские славяне. Гипотеза о том, что новгородцы были ветвью именно балтийских славян, имеет серьезное научное подкрепление. Эти балтийские славяне - весьма любопытный феномен, поскольку у них зафиксированы города-государства, ориентированные на войну, торговлю и пиратство, а их жизнь была завязана на море. Они напоминают древних греков архаического периода, которых внезапно перенесли в раннее Средневековье. Дикий «европейский варвар», если ему дать подходящие условия, тут же, по внутреннему порыву, бросается «строить Европу», начиная прямо с Античности. Только вместо Персии у славян по соседству оказалась Христианская Европа, и они не смогли повторить Греко-Персидские войны. (Кстати, весьма любопытные замечания по истории балтийских славян и их взаимоотношениям с викингами можно найти в блоге Алексея Богословского: *1*, *2*, *3*, *4*, *5*).
В завершение рассуждений о «евро-варваре», хотелось бы преодолеть стереотип, который многих отвращает от самого термина «славянофильство». Я заметил, что многие смешивают его в одну кучу с термином «панславизм», хотя это разные вещи. Суть «славяно-филии» - это любовь не к абстрактным зарубежным братьям-славянам (как у панславистов), а к «славянину внутри себя», к «первородному европейскому варвару», который присутствует внутри всякого русского, если его «поскрести». Главное отличие славянофилов от западников состояло в том, что источником высокой цивилизации в России они считали не только заимствованные с Запада культурные формы, но и вот этого «внутреннего варвара-славянина». Что-то прочное и хорошее может быть построено в России, только если этого «внутреннего европейского варвара» уважать и предоставлять ему пространство для самореализации.
Последние эллины и упорные марксисты
Теперь перейдем к самому интересному: выяснению, какая из двух версий «Новой Европы», «западническая» или «славянофильская», будет перспективнее. С-версия, на мой взгляд, более оптимистична. Поскольку мы европейцы «по своей нутряной сути», то можно смело «отпустить вожжи» и саморазвиваться по велению души, черпая при этом из культурных сокровищниц старых Европ. Нужно просто создать достаточно благоприятные условия для русского населения, чтобы люди могли сами следовать по тому пути, по которому их толкает их внутренняя европейская сущность. Понятно, что этот подход вообще не является «консервативным». Наоборот, предполагается, что мы будем эволюционировать, постоянно удаляясь от западноевропейских шаблонов любой эпохи.
«Западническая» версия предполагает более строгий подход. Это именно «консерватизм» на все 100%. Мы берем в качестве идеала состояние, в котором Европа находилась в недавнем прошлом и от которого она уже ушла, и стараемся любой ценой удержать эту форму, противостоя тем импульсам, которые некогда ее разрушили в самой Европе. Такого рода консерватизм навевает унылость, и понятно, что он обречен, как были обречены в свое время последние группы античной интеллигенции, пытавшиеся вопреки всему блюсти античную культуру и античную религию во всей ее чистоте и полноте.
Историкам известен подходящий к случаю пример: в среде эллинизированных землевладельцев Сирии античная культура продержалась вплоть до X века. Эти люди упорно называли себя «эллинами», а свою веру «эллинизмом», сохраняли образ жизни античной элиты, в том виде, в каком он сложился в III-IV вв., и долго сопротивлялись сначала христианизации, а потом исламизации. В какой-то момент они оказались последними эллинами на всей планете. При этом изначально в этом регионе никаких «эллинов» не было: античная культура там была заимствованием (как и европейская в России), стала распространяться только после завоеваний Александра Македонского и учреждения Державы Селевкидов. В этом смысле «консервативный эксперимент Богомолова» уже однажды был проведен и закончился постепенным угасанием, а не появлением новой точки роста.
Вообще, идея «отмотать назад» эволюцию некой культуры и «реанимировать» одну из ушедших стадий, у меня вызывает в памяти сетевые дискуссии с марксистами. «Аутентичные» марксисты часто обижаются, когда им ставят в вину художества Ленина и Сталина. «У Ленина-Сталина - это не настоящий марксизм, а извращение марксизма. Если мы повторим эксперимент в подлинно марксистском духе, то наступит рай на земле». Вот и в нашем случае слышится что-то подобное: «Современный Запад - это извращение истинного западнизма. А вот если мы вернемся к истокам, к идеалам западнизма, то будет хорошо». Но так же, как ленинизм-сталинизм был неизбежным следствием столкновения коммунистической утопии с грубой реальностью, так и нынешний Запад - это закономерный итог эволюции «западнизма» в реальном мире. История показывает, что любая великая культура, пройдя все фазы роста и достигнув расцвета, затем начинает деградировать и разлагаться. Переход нынешнего Запада к тоталитарному леваческому мракобесию так же закономерен, как некогда переход от феодализма к абсолютизму, от Старого порядка - к либеральному индустриализму и, далее, к евросоциализму. «Если любишь - отпусти». «Славянофильская» версия «Новой Европы» не помышляет идти против Природы, против естественных биологических циклов жизни и смерти, и «реанимировать» мутирующую западноевропейскую цивилизацию. Она просто говорит, что эта цивилизация - не наша, хоть и родственная. Пусть она спокойно стареет и впадает в маразм, а мы подберем выпавший «лут» и будем заниматься выращиванием собственной европейской цивилизации 4.0, которая по возрасту пока еще находится в раннем детстве.
Еще раз напомним, что «С-версия» нуждается в концепции «европейского варвара» и приписывает русским субстанциональную «европейскость», независимо от уровня окультуренности плодами европейской цивилизации. Русские здесь - европейцы по самой своей «материи», а не только по форме. Напротив, «З-версия» в этой опоре не нуждается. Русские для нее - это результат уже свершившейся европеизации, насыщения субстрата европейской культурой, а что представлял собой этот субстрат до европеизации - не столь важно. Взяли восточноевропейских туземцев, внешне похожих на европейцев, как следует промыли им мозги европейской культурой, - вот вам и русские европейцы. Все «европейство» русских заключается именно в форме, в высокой культуре. Поэтому за эту форму нужно держаться любой ценой.
Поэтому практическая реализация представленной Богомоловым «З-стратегии» видится примерно так. Есть высокообразованная культурная элита, которая несет в себе идеал «Новой Европы» («новиопы»). И есть остальная российская «биомасса», которую нужно держать в ежовых рукавицах и всеми силами «впихивать» в этот идеал. Если эту массу «распустить», снизить «градус дрессировки», то она тут же начнет «двигаться обратно в Азию» (ибо ее «европейскость» заключена в навязанной форме, а не в самой субстанции). Не удивительно, что «правая» и «западническая» версия этой доктрины была озвучена представителем советской-постсоветской культурной элиты, которая весьма настороженно относится к народу России.
Остров доктора Моро
Все это напоминает мне роман Уэллса, «Остров доктора Моро». Он, конечно же, не о зверюшках, как и «Скотный двор» Оруэлла. Понятно, что это социальная футурология постколониального будущего. Автор, используя аллегории, попытался обрисовать, что случится с народами колоний, когда оттуда уйдут европейцы. Цивилизация там сможет удержаться только при условии жесточайшей муштры и самодисциплины.
«- Не ходить на четвереньках - это Закон. Разве мы не люди?
- Не лакать воду языком - это Закон. Разве мы не люди?
- Не охотиться за другими людьми - это Закон. Разве мы не люди?»
« - У каждого есть недостаток, - повторил глашатай Закона. - Некоторые любят выкапывать руками и зубами корни растений, обнюхивать землю... Это плохо.
- Нет спасения, - повторили стоявшие у входа.
- Некоторые скребут когтями деревья, другие откапывают трупы или сталкиваются лбами, дерутся ногами или когтями, некоторые кусаются безо всякой причины, некоторые любят валяться в грязи.
- Нет спасения, - повторил обезьяно-человек, почесывая ногу.
- Нет спасения, - повторило маленькое розовое существо, похожее на ленивца.
- Наказание ужасно и неминуемо. Потому учи Закон. Говори слова. - И он снова принялся твердить слова Закона, и снова я вместе со всеми начал петь и раскачиваться из стороны в сторону».
Вот так примерно и будет выглядеть жизнь большинства в богомоловской версии «Новой Европы». И закончится все это неизбежно по фабуле «Острова доктора Моро»: «режим консервации» развалится и зверолюди, включая либеральную элиту, разбегутся по джунглям.
«Нет никакой возможности подробно описать каждый шаг падения этих тварей, рассказать, как с каждым днем исчезало их сходство с людьми; как они перестали одеваться, их обнаженные тела стали покрываться шерстью, лбы зарастать, а лица вытягиваться вперед; как те почти человеческие отношения дружбы, в которые я невольно вошел с некоторыми из них в первый месяц, стали для меня одним из ужаснейших воспоминаний. Перемена совершалась медленно и неуклонно».
Это неизбежный итог, если мы собираемся просто «консервировать» некое идеальное прошлое состояние Европы, и сами при этом являемся европейцами лишь в силу поверхностной дрессировки, а не по самой своей субстанции.
Кстати, под «народами колоний» в этой аллегории Уэллса следует понимать и США, и, может быть, даже прежде всего США. Америка была в значительной мере инсталлирована европейскими философами в пику «неправильным» порядкам Старой Европы. Очень похоже на мотив доктора Моро, который, ради эксперимента, хотел вывести из зверей новую породу разумных существ. История острова Моро - это и есть прошедшая и будущая история Америки глазами англичанина. И прогноз Уэллса оказался верным: американцы, изгнав европейских господ, некоторое время держались, но сегодня уже реально теряют человеческий облик, обрастают шерстью, становятся на четвереньки, начинают рычать и лаять на людей. (Извиняюсь, если эти лежащие на поверхности сопоставления кто-то где-то уже проговорил, например, автор «Неопалимой купины»).
Однако в дальнейшем повествовании Уэллса все-таки проглядывает лучик надежды.
«Эти существа не опустились до уровня тех животных, которых читатель видел в зоологическом саду, - они не превратились в обыкновенных медведей, волков, тигров, быков, свиней и обезьян. Во всех оставалось что-то странное; каждый из них был помесью; в одном, быть может, преобладали медвежьи черты, в другом - кошачьи, в третьем - бычьи, но каждый был помесью двух или больше животных, и сквозь особенности каждого проглядывали некие общезвериные черты. Теперь меня уже поражали проявлявшиеся у них порой проблески человеческих черт: внезапное возвращение дара речи, неожиданная ловкость передних конечностей, жалкая попытка держаться на двух ногах».
У рассказчика не было возможности проследить, чем закончится эта эволюция. А ведь Моро не просто выдрессировал своих животных и хирургическими методами придал им человекообразную внешность. Он еще и значительно увеличил им головной мозг. То есть, очеловечил не только их форму, но и саму их субстанцию. Дал им физическую базу для усвоения человеческой культуры. Тот факт, что суперзвери в итоге отвергли культуру викторианской Англии, которую им навязал доктор Моро, еще ни о чем не говорит. Возможно, эта культура просто не подходит для жизни в тропических джунглях и для первобытного уровня технологий. Если бы доктор навязал эту культуру какому-нибудь человеческому дикому племени, то оно тоже отбросило бы ее, как только доктор перестал бы их стимулировать.
Я уверен, что финал романа мог бы стать иным, если бы Уэллс не смотрел на этих суперзверей просто как на аллегорию «туземцев, оставшихся без попечения европейских господ и снова скатившихся в дикость». Суперзвери, отказавшись быть англичанами, смогли бы затем развить удобную для себя цивилизацию, соответствующую возросшим способностям их мозга. И эта цивилизация была бы не «звериной», а вполне разумной, на свой манер. Такого суперзверя, возвышающегося над обычными животными, вполне можно уподобить «исконному европейскому варвару» из С-версии обсуждаемой доктрины. Он дик, но у него есть потенциал, и он способен к самостоятельному развитию.
Остров доктора Моро, населенный мутировавшими зверолюдьми, не вернулся назад к первозданному дикому состоянию, а, скорее, превратился в мир, описанный Константином Крыловым в его гениальном романе «Золотой ключ». В этом мире, несомненно, есть место для надежды и возможность двигаться вверх. Это и есть перспектива, которую дает С-версия «Новой Европы». На этой оптимистической ноте мы и закончим.
Такова жизнь: указание на преемственность в сфере идеологии это политический жест, и здесь на умолчание обижаться бессмысленно. Пойманный за руку идеолог всегда сможет представить добавленные им нюансы и яркие образы как «самое главное», а все заимствованные «сокровища мысли» презрительно охарактеризовать как «избитое общее место». Тем более, что при желании найти первоисточники в глубине времен, мы неизбежно придем к мощной фигуре советской поэтессы Агнии Барто. Философский посыл богомоловского манифеста, по сути, сводится к содержанию ее знаменитого стихотворения про мишку:
«Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу -
Потому что он хороший».
Здесь возникает неприятный вопрос: способен ли субъект, подобравший мишку, его должным образом починить и заштопать, или же все, что он может сделать, - использовать растерзанную игрушку как фетиш для извращенной мастурбации.
Оставим этот глубокий философский вопрос другим, а сами займемся более прикладной задачей: поиграем в «конструктор идеологий», попробуем сравнить старую, «метаславянофильскую» версию обсуждаемой идеи, с ее новой «право-русской» и «метазападнической» версией. Использование одной и той же концепции двумя полярно-противоположными (по легенде) идеологическими лагерями - все же вещь довольно необычная и, возможно, свидетельствует о близком наступлении чаемого консенсуса в национальной идеологии, предвестником которого стало окопное братство защитников Русского Мира в 2014 году.
Две версии одной идеи
Рассматривая «западническую» версию идеи «Новой Европы» («З-версия»), я буду использовать, по большей части, не вторичный тест Богомолова, а общее впечатление, сложившееся от правого русского дискурса. Эта идея, на мой взгляд, опирается на два фундаментальных постулата:
1) За прошедшие 300 лет Россия стала уже настолько вестернизированной, что может оставаться европейской, даже если у нее не будет перед глазами живого образца, и придется полагаться на «снимки прошлого» и усвоенный ранее европейский культурный багаж.
2) Советская эпоха «подморозила» культурное развитие русских как европейского народа, и, по сути, мы сейчас находимся на уровне первой половины XX века. Это отставание имеет позитивный смысл, поскольку Запад за это время успел пройти точку зрелости и начал то ли «перезревать и протухать», то ли перерождаться во что-то иное, противное исконным ценностям старой европейской цивилизации.
Объединяя (1) и (2), мы получаем возможность отказаться от дальнейшего подражания современной западной культуре и «законсервироваться» на стадии, примерно соответствующей середине или третьей четверти XX века, когда Запад еще был относительно здоров. При этом важно, что консервация в социокультурном плане не означает застоя в технологиях. Как раз наоборот: новые культурные тренды на Западе плохо влияют на эффективность образования, и даже прямо враждебны рационализму и сциентизму (вплоть до обличений математики как «белой науки»). Создаваемая ими атмосфера нетерпимости и тотальной политизированности некомфортна для профессионалов, обеспечивающих прогресс науки и техники.
Об истоках «славянофильского» варианта «Новой Европы» («С-версия») мне рассуждать проще, нужно только вспомнить, о чем я думал в конце 90-х, когда писал на эту тему. Это синтез славянофильско-патриотических идей со шпенглеровским дискурсом «Заката Европы», проведенный в пику популярному тогда дугинскому евразийству и лимоновскому национал-большевизму. В 90-е гг. человека, позитивно относящегося к идее о «цивилизационной особости России», неизбежно переклинивало на «евразийство» и прочую азиатчину. Выход нашелся следующий: перенести концепцию о «цивилизационной особости» России из пространства «вне» Большой Европы - «вовнутрь» Большой Европы. Тогда Россия (или «Русский Мир») представляет собой отдельную самобытную ветвь именно европейской цивилизации, наряду с ее античной, византийской и западной версиями. Это позволяет не уходить из Европы в дикую «Евразию», но в то же время гордиться «особостью», держать «социальную дистанцию» с Западом и не считать обязательным для себя буквальное подражание всему, что там наизобретали.
Эта версия идеи тоже опирается на концепцию «исторического отставания», переосмысливая «минус» в «плюс». Западноевропейская и русская цивилизации хронологически - почти ровесники, они стартовали в начале Средних веков, и обе при этом опирались на культурную почву византийской и античной цивилизаций. Но русская версия Европы развивалась значительно медленнее из-за неблагоприятных условий: плохой климат, малая плотность населения, постоянные нападения кочевников, удаленность от морских торговых путей и от культурных сокровищ, оставленных предыдущими Европами. Поэтому она находилась все еще в детском возрасте, когда западноевропейцы уже успели добежать до зрелости своей цивилизации. И в этот момент (начиная с XVI-XVII вв.) Западная Европа превратилась для России из ровесника во «взрослого», наряду с уже умершими Античностью и Византией. Теперь она тоже наша культурная почва, и грядущая «Новая Русская Европа 4.0» впитает в себя достижения не двух, а трех великих европейских цивилизаций.
Исконно европейские варвары
Еще один скрытый, не проговариваемый постулат, на который неявно опирается «славянофильская» версия «Новой Европы» - идея о «первородном европейском варваре», как необходимом и достаточном субстрате для возникновения любой версии европейской цивилизации. Типичный пример такого варвара, хорошо прорисованный в популярной культуре, - это «викинг». Кинематографические викинги - это вполне европейцы по своему габитусу (хотя и дикие, - «урки», «братва»). К ним применимы все «отрицательные» атрибуты из списка современных борцов с «whiteness» (т.е., по сути, с «европейскостью»): индивидуализм, волевое целеполагание, упорство в достижении цели, надежда на собственные силы, рациональный хищный взгляд на мир, стремление к экспансии и агрессии. И они, конечно, были абсолютно раскрепощенными в эмоциональном плане (вспоминая, о чем пишет Богомолов). При этом мы понимаем, что в эпоху своего расцвета (VIII-IX вв.) викинги никоим образом не были причастны христианской западноевропейской культуре. Не были они, разумеется, и византийцами или людьми античной культуры. В плане «высокой цивилизации» это «чистый лист», но европейский «чистый лист». Таким образом, можно постулировать «первородный культурный европеизм», или «базовую европейскую культурную матрицу» для некоторых «избранных» народов, находящихся еще на стадии варварства и не испытавших на себе влияние более развитых европейских культур. Возвращаясь к тексту Богомолова, можно согласиться с ним в том плане, что современная социокультурная политика Запада старается «вычистить» из граждан остатки «первородного евро-варвара», все еще скрывающегося под наслоениями высокой европейской культуры. От европейцев должна остаться только стерилизованная «культурная оболочка», а породившая ее некогда «европейская субстанция» подлежит экстерминации.
В рамках «славянофильской» версии «прото-русские» или «славяне» тоже были «евро-варварами» с готовой для дальнейшего развития «прото-европейской» культурной матрицей. И они сами по себе, даже без внешнего импульса, все равно стали бы мало-помалу развиваться в европейскую сторону. Для начала изобрели бы античность городов-государств, что, по сути, и начали делать балтийские славяне (остров Рюген, Аркона) до их покорения и ассимиляции западноевропейцами. Напротив, в З-версии обсуждаемой идеи этого не требуется. С точки зрения «западников», именно «культурная радиация» Европы (в Средние века и в Новое время) превратила «прото-русских» из «евразийцев» в «европейцев».
Специально подчеркнем, что упоминание в тексте «викингов» вовсе не предполагает обязательное принятие норманской версии происхождения русской государственности. Впрочем, эта версия уже давно имеет славянофильское переосмысление, когда под летописными «варягами» понимаются балтийские славяне. Гипотеза о том, что новгородцы были ветвью именно балтийских славян, имеет серьезное научное подкрепление. Эти балтийские славяне - весьма любопытный феномен, поскольку у них зафиксированы города-государства, ориентированные на войну, торговлю и пиратство, а их жизнь была завязана на море. Они напоминают древних греков архаического периода, которых внезапно перенесли в раннее Средневековье. Дикий «европейский варвар», если ему дать подходящие условия, тут же, по внутреннему порыву, бросается «строить Европу», начиная прямо с Античности. Только вместо Персии у славян по соседству оказалась Христианская Европа, и они не смогли повторить Греко-Персидские войны. (Кстати, весьма любопытные замечания по истории балтийских славян и их взаимоотношениям с викингами можно найти в блоге Алексея Богословского: *1*, *2*, *3*, *4*, *5*).
В завершение рассуждений о «евро-варваре», хотелось бы преодолеть стереотип, который многих отвращает от самого термина «славянофильство». Я заметил, что многие смешивают его в одну кучу с термином «панславизм», хотя это разные вещи. Суть «славяно-филии» - это любовь не к абстрактным зарубежным братьям-славянам (как у панславистов), а к «славянину внутри себя», к «первородному европейскому варвару», который присутствует внутри всякого русского, если его «поскрести». Главное отличие славянофилов от западников состояло в том, что источником высокой цивилизации в России они считали не только заимствованные с Запада культурные формы, но и вот этого «внутреннего варвара-славянина». Что-то прочное и хорошее может быть построено в России, только если этого «внутреннего европейского варвара» уважать и предоставлять ему пространство для самореализации.
Последние эллины и упорные марксисты
Теперь перейдем к самому интересному: выяснению, какая из двух версий «Новой Европы», «западническая» или «славянофильская», будет перспективнее. С-версия, на мой взгляд, более оптимистична. Поскольку мы европейцы «по своей нутряной сути», то можно смело «отпустить вожжи» и саморазвиваться по велению души, черпая при этом из культурных сокровищниц старых Европ. Нужно просто создать достаточно благоприятные условия для русского населения, чтобы люди могли сами следовать по тому пути, по которому их толкает их внутренняя европейская сущность. Понятно, что этот подход вообще не является «консервативным». Наоборот, предполагается, что мы будем эволюционировать, постоянно удаляясь от западноевропейских шаблонов любой эпохи.
«Западническая» версия предполагает более строгий подход. Это именно «консерватизм» на все 100%. Мы берем в качестве идеала состояние, в котором Европа находилась в недавнем прошлом и от которого она уже ушла, и стараемся любой ценой удержать эту форму, противостоя тем импульсам, которые некогда ее разрушили в самой Европе. Такого рода консерватизм навевает унылость, и понятно, что он обречен, как были обречены в свое время последние группы античной интеллигенции, пытавшиеся вопреки всему блюсти античную культуру и античную религию во всей ее чистоте и полноте.
Историкам известен подходящий к случаю пример: в среде эллинизированных землевладельцев Сирии античная культура продержалась вплоть до X века. Эти люди упорно называли себя «эллинами», а свою веру «эллинизмом», сохраняли образ жизни античной элиты, в том виде, в каком он сложился в III-IV вв., и долго сопротивлялись сначала христианизации, а потом исламизации. В какой-то момент они оказались последними эллинами на всей планете. При этом изначально в этом регионе никаких «эллинов» не было: античная культура там была заимствованием (как и европейская в России), стала распространяться только после завоеваний Александра Македонского и учреждения Державы Селевкидов. В этом смысле «консервативный эксперимент Богомолова» уже однажды был проведен и закончился постепенным угасанием, а не появлением новой точки роста.
Вообще, идея «отмотать назад» эволюцию некой культуры и «реанимировать» одну из ушедших стадий, у меня вызывает в памяти сетевые дискуссии с марксистами. «Аутентичные» марксисты часто обижаются, когда им ставят в вину художества Ленина и Сталина. «У Ленина-Сталина - это не настоящий марксизм, а извращение марксизма. Если мы повторим эксперимент в подлинно марксистском духе, то наступит рай на земле». Вот и в нашем случае слышится что-то подобное: «Современный Запад - это извращение истинного западнизма. А вот если мы вернемся к истокам, к идеалам западнизма, то будет хорошо». Но так же, как ленинизм-сталинизм был неизбежным следствием столкновения коммунистической утопии с грубой реальностью, так и нынешний Запад - это закономерный итог эволюции «западнизма» в реальном мире. История показывает, что любая великая культура, пройдя все фазы роста и достигнув расцвета, затем начинает деградировать и разлагаться. Переход нынешнего Запада к тоталитарному леваческому мракобесию так же закономерен, как некогда переход от феодализма к абсолютизму, от Старого порядка - к либеральному индустриализму и, далее, к евросоциализму. «Если любишь - отпусти». «Славянофильская» версия «Новой Европы» не помышляет идти против Природы, против естественных биологических циклов жизни и смерти, и «реанимировать» мутирующую западноевропейскую цивилизацию. Она просто говорит, что эта цивилизация - не наша, хоть и родственная. Пусть она спокойно стареет и впадает в маразм, а мы подберем выпавший «лут» и будем заниматься выращиванием собственной европейской цивилизации 4.0, которая по возрасту пока еще находится в раннем детстве.
Еще раз напомним, что «С-версия» нуждается в концепции «европейского варвара» и приписывает русским субстанциональную «европейскость», независимо от уровня окультуренности плодами европейской цивилизации. Русские здесь - европейцы по самой своей «материи», а не только по форме. Напротив, «З-версия» в этой опоре не нуждается. Русские для нее - это результат уже свершившейся европеизации, насыщения субстрата европейской культурой, а что представлял собой этот субстрат до европеизации - не столь важно. Взяли восточноевропейских туземцев, внешне похожих на европейцев, как следует промыли им мозги европейской культурой, - вот вам и русские европейцы. Все «европейство» русских заключается именно в форме, в высокой культуре. Поэтому за эту форму нужно держаться любой ценой.
Поэтому практическая реализация представленной Богомоловым «З-стратегии» видится примерно так. Есть высокообразованная культурная элита, которая несет в себе идеал «Новой Европы» («новиопы»). И есть остальная российская «биомасса», которую нужно держать в ежовых рукавицах и всеми силами «впихивать» в этот идеал. Если эту массу «распустить», снизить «градус дрессировки», то она тут же начнет «двигаться обратно в Азию» (ибо ее «европейскость» заключена в навязанной форме, а не в самой субстанции). Не удивительно, что «правая» и «западническая» версия этой доктрины была озвучена представителем советской-постсоветской культурной элиты, которая весьма настороженно относится к народу России.
Остров доктора Моро
Все это напоминает мне роман Уэллса, «Остров доктора Моро». Он, конечно же, не о зверюшках, как и «Скотный двор» Оруэлла. Понятно, что это социальная футурология постколониального будущего. Автор, используя аллегории, попытался обрисовать, что случится с народами колоний, когда оттуда уйдут европейцы. Цивилизация там сможет удержаться только при условии жесточайшей муштры и самодисциплины.
«- Не ходить на четвереньках - это Закон. Разве мы не люди?
- Не лакать воду языком - это Закон. Разве мы не люди?
- Не охотиться за другими людьми - это Закон. Разве мы не люди?»
« - У каждого есть недостаток, - повторил глашатай Закона. - Некоторые любят выкапывать руками и зубами корни растений, обнюхивать землю... Это плохо.
- Нет спасения, - повторили стоявшие у входа.
- Некоторые скребут когтями деревья, другие откапывают трупы или сталкиваются лбами, дерутся ногами или когтями, некоторые кусаются безо всякой причины, некоторые любят валяться в грязи.
- Нет спасения, - повторил обезьяно-человек, почесывая ногу.
- Нет спасения, - повторило маленькое розовое существо, похожее на ленивца.
- Наказание ужасно и неминуемо. Потому учи Закон. Говори слова. - И он снова принялся твердить слова Закона, и снова я вместе со всеми начал петь и раскачиваться из стороны в сторону».
Вот так примерно и будет выглядеть жизнь большинства в богомоловской версии «Новой Европы». И закончится все это неизбежно по фабуле «Острова доктора Моро»: «режим консервации» развалится и зверолюди, включая либеральную элиту, разбегутся по джунглям.
«Нет никакой возможности подробно описать каждый шаг падения этих тварей, рассказать, как с каждым днем исчезало их сходство с людьми; как они перестали одеваться, их обнаженные тела стали покрываться шерстью, лбы зарастать, а лица вытягиваться вперед; как те почти человеческие отношения дружбы, в которые я невольно вошел с некоторыми из них в первый месяц, стали для меня одним из ужаснейших воспоминаний. Перемена совершалась медленно и неуклонно».
Это неизбежный итог, если мы собираемся просто «консервировать» некое идеальное прошлое состояние Европы, и сами при этом являемся европейцами лишь в силу поверхностной дрессировки, а не по самой своей субстанции.
Кстати, под «народами колоний» в этой аллегории Уэллса следует понимать и США, и, может быть, даже прежде всего США. Америка была в значительной мере инсталлирована европейскими философами в пику «неправильным» порядкам Старой Европы. Очень похоже на мотив доктора Моро, который, ради эксперимента, хотел вывести из зверей новую породу разумных существ. История острова Моро - это и есть прошедшая и будущая история Америки глазами англичанина. И прогноз Уэллса оказался верным: американцы, изгнав европейских господ, некоторое время держались, но сегодня уже реально теряют человеческий облик, обрастают шерстью, становятся на четвереньки, начинают рычать и лаять на людей. (Извиняюсь, если эти лежащие на поверхности сопоставления кто-то где-то уже проговорил, например, автор «Неопалимой купины»).
Однако в дальнейшем повествовании Уэллса все-таки проглядывает лучик надежды.
«Эти существа не опустились до уровня тех животных, которых читатель видел в зоологическом саду, - они не превратились в обыкновенных медведей, волков, тигров, быков, свиней и обезьян. Во всех оставалось что-то странное; каждый из них был помесью; в одном, быть может, преобладали медвежьи черты, в другом - кошачьи, в третьем - бычьи, но каждый был помесью двух или больше животных, и сквозь особенности каждого проглядывали некие общезвериные черты. Теперь меня уже поражали проявлявшиеся у них порой проблески человеческих черт: внезапное возвращение дара речи, неожиданная ловкость передних конечностей, жалкая попытка держаться на двух ногах».
У рассказчика не было возможности проследить, чем закончится эта эволюция. А ведь Моро не просто выдрессировал своих животных и хирургическими методами придал им человекообразную внешность. Он еще и значительно увеличил им головной мозг. То есть, очеловечил не только их форму, но и саму их субстанцию. Дал им физическую базу для усвоения человеческой культуры. Тот факт, что суперзвери в итоге отвергли культуру викторианской Англии, которую им навязал доктор Моро, еще ни о чем не говорит. Возможно, эта культура просто не подходит для жизни в тропических джунглях и для первобытного уровня технологий. Если бы доктор навязал эту культуру какому-нибудь человеческому дикому племени, то оно тоже отбросило бы ее, как только доктор перестал бы их стимулировать.
Я уверен, что финал романа мог бы стать иным, если бы Уэллс не смотрел на этих суперзверей просто как на аллегорию «туземцев, оставшихся без попечения европейских господ и снова скатившихся в дикость». Суперзвери, отказавшись быть англичанами, смогли бы затем развить удобную для себя цивилизацию, соответствующую возросшим способностям их мозга. И эта цивилизация была бы не «звериной», а вполне разумной, на свой манер. Такого суперзверя, возвышающегося над обычными животными, вполне можно уподобить «исконному европейскому варвару» из С-версии обсуждаемой доктрины. Он дик, но у него есть потенциал, и он способен к самостоятельному развитию.
Остров доктора Моро, населенный мутировавшими зверолюдьми, не вернулся назад к первозданному дикому состоянию, а, скорее, превратился в мир, описанный Константином Крыловым в его гениальном романе «Золотой ключ». В этом мире, несомненно, есть место для надежды и возможность двигаться вверх. Это и есть перспектива, которую дает С-версия «Новой Европы». На этой оптимистической ноте мы и закончим.