О советских эпикурейцах и их духовном отце
Известный блогер Богемик страшно обиделся на меня за следующую фразу: «Вот даже Богемик - строит из себя старорежимного элитариста, а и у него есть пост ностальгии по брежневским временам». Обиделся он, разумеется, не за «старорежимного элитариста», а за приписывание ему советской ностальгии. Между тем, я имею в виду конкретный текст 2016 года: «Risky business: Пролог» В этом тексте автор не хвалит прямо советскую власть (я этого и не утверждал), но описывает, что при ней ему и его ровесникам жилось приятно и не без удовольствия, и в брежневские времена он вырос вполне нормальным человеком, которого не «зарубает время от времени» (как пелось в одной перестроечной песне). На мой взгляд, это лучший комплимент для любой власти. Перечитайте этот текст и скажите мне честно: разве не светится он светлой ностальгией по 80-м и гордостью за поколение советской молодежи, которая выросла в эту эпоху, и к которой принадлежит сам Богемик? Многие пассажи этого текста дорогого стоят, и если бы я занимался апологетикой СССР, то обязательно использовал бы их в полемике с пропагандистами, которые утверждают, будто в советском обществе люди воспитывались «неправильными», «психическими», что мозги у них были сдвинуты на почве идеологии, что советские - это вообще не люди, а какие-то коллективистские насекомые и т.п. Богемик на это говорит прямо: «Мы определённо не были насекомыми». И тут советский апологет мог бы пафосно добавить: «Действительно, мы, люди, выросшие в СССР, не были насекомыми!»
Злобный недоброжелатель, впрочем, в этом месте мог бы высказать подозрение, что Богемик на самом деле говорит не обо всей советской молодежи, а о членах узкого привилегированного слоя детишек советской номенклатуры и т.п. Однако из текста этого усмотреть никак нельзя, - напротив, многие пассажи можно истолковать так, будто автор специально подчеркивает свою социальную типичность и непривилегированность. Понятно, что речь идет о человеке из интеллигентной семьи и крупного города, но таких в СССР были миллионы. В другом тексте он подчеркивает, что это описание распространяется на большинство представителей его поколения.
Итак, Богемик любовно описывает жизнь и мотивацию молодежи, выросшей в позднем СССР, и находит, что это были вполне нормальные молодые люди, не отличающиеся принципиально от той молодежи, которая жила по другую сторону Железного занавеса. Агитаторы, которые пытаются дегуманизировать советских граждан, отталкиваясь при этом от воображаемого влияния догм советской пропаганды или от картинки в советском кинематографе, попадают мимо цели. Даем слово автору, ибо лучше не скажешь:
«Мы не идиотничали, не умирали от скуки, не панковали и не бились с панками. Советскую власть мы презирали (а как ещё семнадцатилетние могут относиться к режиму, олицетворяемому семидесятилетними маразматиками?), но бороться с ней не собирались. Мы исполняли предписанные властью глупые ритуалы, не воспринимая их всерьёз. Разумеется, каждое комсомольское собрание переходило в вечеринку с непременным пением под гитару "Поручика Голицына", но и не более того. Среди нас не было диссидентов. Мы были весёлыми и циничными конформистами».
Другими словами, пресловутая «советчина» никому к мозгам не прилипала, и в брежневские времена для большинства советских людей играла роль всего лишь необходимого социального ритуала (коими не брезгует любое общество, и которые почти всегда сами по себе произвольны и иррациональны). В этом смысле никаких специфически советских людей «совков» на самом деле нет и никогда не было. Были люди, которые научились жить в советском обществе нормальной «общечеловеческой» жизнью. При этом в брежневскую эпоху ниш для такой нормальной жизни было вполне достаточно, и они были доступны любому.
В другом тексте, «Уникальные юниты V: Регги живущих в кайф», датированном уже 2018 годом, автор дополняет свою картинку последнего поколения, выросшего в СССР, и еще больше акцентирует «универсально-человеческий» габитус советской молодежи:
«У нас настолько отсутствует идейная, духовная или бытовая привязанность к СССР, что мы без всякого труда и без малейших сожалений устраиваемся в любой стране Первого мира, и в гораздо большей степени чувствуем себя дома там, куда приехали по своему желанию, нежели там, где родились (известны ведь случаи, когда даже министры федерального правительства обитали с семьями в королевстве, в котором нет в помине короля, ежедневно летая на работу в Москву утренним самолётом). А те из нас, кто остался дома, по сравнению с другими возрастными группами демонстрируют наиболее устойчивый иммунитет к неосоветской пропаганде. Единственное, что хоть как-то связывает нас с СССР - это несколько старых фильмов и песен. Мы - поколение, индифферентное к "совку"».
Этот пассаж, кстати, проясняет, почему «советских» людей не любят современные пропагандисты. Как ни странно, в сетевых дискуссиях ярлык «совка» чаще всего вешается не на сталинских старичков (которых в интернете не так много), а именно на представителей «богемиковского» поколения, которые не ведутся на постсоветскую пропаганду. Именно в силу их стойкого иммунитета к идеологической накачке, выработанного в советскую эпоху. Такие люди прекрасно видят белые нитки и корыстный интерес и в благоглупостях западной пропаганды, и в дискурсе образца 90-х, который темой «борьбы с советчиной» оправдывал разграбление страны и геноцид народа. Ярлык «советский» вешается на людей, которые неудобны с точки зрения современных агитаторов, и которые свой собственный здравый смысл привыкли ставить выше всевозможной политкорректности и модных идеологических трендов. Если штатный агитатор после дискуссии с вами говорит что-то в роде «да пошел ты, совок», это переводится как «тебя не обмануть, пойду искать дураков в другом месте».
Единственная неточность, которую я допустил, квалифицируя первый упомянутый текст Богемика, - указание на рамки эпохи. Подростковые годы, описываемые автором ( 1968 г. рождения), частично относятся ко времени после Брежнева (который умер в конце 1982 года). Но такая неточность простительна по двум причинам. Во-первых, доперестроечные 1983-1985 гг. вполне можно причислить к завершающему аккорду брежневской эпохи, они отличаются от нее лишь нюансами. Во-вторых, подростки, описанные автором, осознали себя и начали формироваться как личности в предшествующие детские годы, в 70-е.
И здесь следует сказать об одной важной вещи, о которой автор прямо не говорит, но которая по умолчанию подразумевается как фон, без которого все остальное было бы невозможно. Это фон спокойного, безопасного и беззаботного позднесоветского детства. Ни с чем не сравнимая атмосфера благодушия, которой была наполнена брежневская эпоха. Дети, выросшие в позднем СССР, были вполне нормальными и похожими на детей, выросших в других цивилизованных странах, только по той причине, что поздний СССР (во всяком случае, в ареале европейского населения) уже дорос до уровня нормальной цивилизованной страны, где люди ведут нормальную цивилизованную жизнь (пусть и со «странностями»). Ранее я уже писал о том, что опыт жизни в позднем СССР - это прежде всего нестираемый из памяти опыт жизни в благоустроенном европейском государстве, что больше всего бесит агитаторов, желающих таковой представить нынешнюю африканизирующуюся РФ. Процитирую сам себя:
«Поздний СССР (по крайней мере в его славянских регионах) безусловно был раем с точки зрения человека, который хочет вести тихую благополучную жизнь, без страха и неуверенности относительно ближайшего будущего. И такие вещи не забываются. ...ностальгия по брежневскому СССР сегодня есть не что иное как специфическое проявление европеизма, это тяга к Европе, к европейской модели «государства всеобщего благосостояния» («Welfare State»).
Вряд ли сам Богемик полагает, что идеологический индифферентизм его поколения связан с какой-то особой духовной силой или особым «скиллом», позволяющим противостоять зомбированию. Разгадка в том, что никакого «зомбирования» в эту эпоху не было. Никто не стремился обрабатывать брежневскую молодежь по типу зомбирования в тоталитарной секте. И это не «недоработка» или «сбой пропагандистской машины», а естественное следствие общей установки на трансформацию СССР в нормальную цивилизованную страну (пусть и в рамках социалистического выбора). У брежневской верхушки не было ни малейшего желания массово превращать советскую молодежь в одержимых сектантов или «пламенных хунвейбинов», поэтому пропаганда была оставлена на уровне архаичного шамкающего бессилия, не способного зомбировать культурных горожан. Они хотели жить в окружении нормальных цивилизованных людей, а не зомбированных психопатов. Богемик вырос «эпикурейцем» (об этом - далее) не в силу какого-то «недосмотра», а потому, что так и было задумано - «эпикурейцами», сидевшими на самом верху, и прежде всего - самым главным «эпикурейцем» страны, Леонидом Ильичом Брежневым. Единственное, в чем просчитались «эпикурейцы» из Политбюро, - в надежде на то, что «эпикуреизм», в сочетании со здравым смыслом, заставит новые поколения выбрать осторожную трансформацию общества через развитие (по китайскому или вьетнамскому варианту, как мы сказали бы сегодня), а не через тотальное разрушение. Проблема, вероятно, в том, что на решающем этапе трансформации власть захватили представители более старшего, промежуточного поколения.
Процитируем еще одно весьма мудрое замечание нашего автора о его (и моем) поколении, в котором он как раз и заявляет о нашем «эпикуреизме»:
«Мы живём в кайф. Не больше, но и никак не меньше. Мы просто делаем то, что нам в кайф, и не делаем того, что не в кайф. Но я бы не рискнул назвать нас поколением гедонистов и прожигателей жизни. Среди нас есть полно людей, занятых творчеством или наукой. Более того, я знаю людей, которые занимаются благотворительностью, никак это не афишируя. Им это просто в кайф (ощущать себя человеком благородным, добрым и щедрым - это всегда кайф). Mы всегда делаем только то, что вызывает наш интерес и доставляет нам удовольствие, по мере возможностей избегая всего остального. Это скорее эпикурейство, нежели гедонизм. Думаю, я не сильно ошибусь, если назову последнее поколение обладателей советских паспортов поколением эпикурейцев».
О да! В самую точку! Богемик в данном случае оказался прав даже более, чем, возможно, планировал изначально. Человек эрудированный знает, что суть эпикуреизма, как этической доктрины, - не максимизация удовольствий, а минимизация страданий и страхов, их избегание по мере возможностей. Если некое удовольствие неразрывно связано со страданием и тревогой, или неизбежно повлечет их за собой, то эпикуреец от этого удовольствия воздержится. «Садо-мазо» - это полная противоположность эпикуреизму. Умеренность и самоограничение - качества истинного эпикурейца. Из всей суммы удовольствий он предпочитает самые доступные и обыденные, поскольку привычка к редким и дорогостоящим удовольствиям может привести к страданиям («ломке»), когда они перестанут быть доступными. Эпикурейцы различали естественные и прочие удовольствия, необходимые и те, без которых можно обойтись.
У проницательного читателя наверняка уже маячит в голове мысль, что образ жизни граждан брежневского СССР был на удивление «эпикурейским». Люди могли удовлетворить все необходимые потребности, неудовлетворенность которых вызывает страдания, но при этом - «ничего лишнего» (насколько это вообще совместимо с жизнью в современном обществе). Жителям западных стран, находящихся на соразмерном уровне технологического развития, конечно, был доступен более широкой круг удовольствий и благ, но это окупалось дополнительными стрессами, от которых советские люди были избавлены. Советский человек в 70-е годы не боялся остаться без работы, не боялся умереть от голода, не боялся, что лечение не покроет медицинская страховка, не боялся, что не хватит средств на оплату образования детей, не боялся, что на старости лет ему не хватит денег на хлеб и коммунальные услуги. Страх политических репрессий к этому времени также ушел и для подавляющего большинства людей был не актуальным. Не боялся человек этой эпохи и наказания в загробной жизни или со стороны каких-то сверхъестественных сил. Это уникальное время «пересменка между страхами», когда люди, в массе, жили уверенно и ничего не боялись. И разве не это цель истинного эпикурейца - стремиться прежде всего к избеганию ненужных страданий и стрессов, а не к поиску лишних удовольствий? Благодушная атмосфера, где отсутствовали типичные страхи, которыми наполнена жизнь современного человека, впитывалась детьми и делала их более открытыми миру. Она-то и превратила наше поколение в эпикурейцев.
Собственно, родившиеся в 1965-1975 гг. - это первое поколение за всю историю России, выросшее в относительно сытом, благоустроенном, благодушном и тотально европеизированном ландшафте. При этом ужас, психоз и напряженность сталинских десятилетий к тому времени уже совершенно рассеялись, а оптимизм начала 60-х еще не выдохся, и наступившая приятная расслабленность чудесным образом сочеталась с ощущением позитивности происходящего и уверенностью в том, что все идет к лучшему, «несмотря на отдельные недостатки». Советское детское кино, создававшееся в 1970-85 гг., если фоном там является современность, достаточно хорошо передает общее ощущение той эпохи, как она воспринималась самими детьми. Еще раз повторю, что самое главное отличие той эпохи от современной - атмосфера защищенности, отсутствие у взрослых фундаментальных страхов и неуверенности, связанной с завтрашним днем, что дети весьма чутко впитывают. Причиной стресса у советских граждан в то время могли быть проблемы с карьерой или трудности с добыванием каких-то дефицитных вещей, но нынешних фундаментальных страхов, связанных с самими основами существования, у людей не было.
То, что «развитой социализм» по факту жил под флагом философии античного эпикуреизма, а не марсизма-ленинизма, это не случайность, а результат целенаправленных усилий эпикурейцев, засевших на самом верху. Прежде всего, усилий самого Брежнева, который, в соответствии с античной традицией, вполне вписывается в образ хорошего, правильного императора, не тирана, но истинного монарха. В советской системе, как в императорском Китае, практически все зависит от первого лица, включая погоду и извержения вулканов. Важно, что Брежнев сам по себе был добрым человеком, - в отличие от Сталина и даже от Хрущева. Хрущев, конечно, умел прикидываться простоватым добрячком, но, зная его послужной список, понятно, что это был палач и кровавый сатрап. А Брежнев был добрым всерьез, по-настоящему. И эта его доброта сказывалась, прежде всего, на подборе и поведении первых лиц, и далее, спускалась вниз по иерархической лестнице, отражалась на умонастроении нижестоящих слоев управления. В конечном итоге, эманации доброты, исходившие от Доброго Императора, охватывали и пронизывали все общество сверху донизу, влияли на межчеловеческие отношения, на характер массовой культуры, и доходили до каждого подданного, сдвигая общий спектр настроений в сторону Добра. И, конечно же, это чувствовали дети, и каждый советский ребенок в это время безотчетно ощущал, что в центре мироздания находится некая Добрая Сила, и эта Сила дотягивается до него и мягко окутывает своей доброй аурой. Чтобы наглядно объяснить молодым поколениям, кем являлся Брежнев в позднесоветской реальности, лучше всего подойдет образ магистра Йоды из «Звездных войн».
Людям, которые недооценивают личность Брежнева, советую прочитать интересные очерки о нем и о генезисе его личности, написанные историком, который в ЖЖ представлен как блогер wyradhe (см. *1*¸ *2*). Этот историк - ни в коей мере не «красный», не «коммуняка», и Брежнева ценит за то, что тот «добился небольшого изгиба дороги - и в этом изгибе разместилось 15 лет самой мирной, сытой и немучительной жизни, которой жила Россия за всю свою историю. Она была не очень сытная, не очень немучительная - но с большим отрывом САМАЯ сытная и немучительная». Спасибо, дедушка Брежнев, за наше счастливое детство.
Так что этот советский эпикуреизм, который аппетитно расписывает Богемик, едкий недоброжелатель вполне мог бы назвать «брежневизмом головного мозга». Однако в таком контексте слово «брежневизм» утрачивает свои негативные коннотации, и превращается наименование русской версии весьма почтенной философской традиции.
Напоследок, поскольку приближаются новогодние праздники, завершу этот текст следующим уместным роликом.
Злобный недоброжелатель, впрочем, в этом месте мог бы высказать подозрение, что Богемик на самом деле говорит не обо всей советской молодежи, а о членах узкого привилегированного слоя детишек советской номенклатуры и т.п. Однако из текста этого усмотреть никак нельзя, - напротив, многие пассажи можно истолковать так, будто автор специально подчеркивает свою социальную типичность и непривилегированность. Понятно, что речь идет о человеке из интеллигентной семьи и крупного города, но таких в СССР были миллионы. В другом тексте он подчеркивает, что это описание распространяется на большинство представителей его поколения.
Итак, Богемик любовно описывает жизнь и мотивацию молодежи, выросшей в позднем СССР, и находит, что это были вполне нормальные молодые люди, не отличающиеся принципиально от той молодежи, которая жила по другую сторону Железного занавеса. Агитаторы, которые пытаются дегуманизировать советских граждан, отталкиваясь при этом от воображаемого влияния догм советской пропаганды или от картинки в советском кинематографе, попадают мимо цели. Даем слово автору, ибо лучше не скажешь:
«Мы не идиотничали, не умирали от скуки, не панковали и не бились с панками. Советскую власть мы презирали (а как ещё семнадцатилетние могут относиться к режиму, олицетворяемому семидесятилетними маразматиками?), но бороться с ней не собирались. Мы исполняли предписанные властью глупые ритуалы, не воспринимая их всерьёз. Разумеется, каждое комсомольское собрание переходило в вечеринку с непременным пением под гитару "Поручика Голицына", но и не более того. Среди нас не было диссидентов. Мы были весёлыми и циничными конформистами».
Другими словами, пресловутая «советчина» никому к мозгам не прилипала, и в брежневские времена для большинства советских людей играла роль всего лишь необходимого социального ритуала (коими не брезгует любое общество, и которые почти всегда сами по себе произвольны и иррациональны). В этом смысле никаких специфически советских людей «совков» на самом деле нет и никогда не было. Были люди, которые научились жить в советском обществе нормальной «общечеловеческой» жизнью. При этом в брежневскую эпоху ниш для такой нормальной жизни было вполне достаточно, и они были доступны любому.
В другом тексте, «Уникальные юниты V: Регги живущих в кайф», датированном уже 2018 годом, автор дополняет свою картинку последнего поколения, выросшего в СССР, и еще больше акцентирует «универсально-человеческий» габитус советской молодежи:
«У нас настолько отсутствует идейная, духовная или бытовая привязанность к СССР, что мы без всякого труда и без малейших сожалений устраиваемся в любой стране Первого мира, и в гораздо большей степени чувствуем себя дома там, куда приехали по своему желанию, нежели там, где родились (известны ведь случаи, когда даже министры федерального правительства обитали с семьями в королевстве, в котором нет в помине короля, ежедневно летая на работу в Москву утренним самолётом). А те из нас, кто остался дома, по сравнению с другими возрастными группами демонстрируют наиболее устойчивый иммунитет к неосоветской пропаганде. Единственное, что хоть как-то связывает нас с СССР - это несколько старых фильмов и песен. Мы - поколение, индифферентное к "совку"».
Этот пассаж, кстати, проясняет, почему «советских» людей не любят современные пропагандисты. Как ни странно, в сетевых дискуссиях ярлык «совка» чаще всего вешается не на сталинских старичков (которых в интернете не так много), а именно на представителей «богемиковского» поколения, которые не ведутся на постсоветскую пропаганду. Именно в силу их стойкого иммунитета к идеологической накачке, выработанного в советскую эпоху. Такие люди прекрасно видят белые нитки и корыстный интерес и в благоглупостях западной пропаганды, и в дискурсе образца 90-х, который темой «борьбы с советчиной» оправдывал разграбление страны и геноцид народа. Ярлык «советский» вешается на людей, которые неудобны с точки зрения современных агитаторов, и которые свой собственный здравый смысл привыкли ставить выше всевозможной политкорректности и модных идеологических трендов. Если штатный агитатор после дискуссии с вами говорит что-то в роде «да пошел ты, совок», это переводится как «тебя не обмануть, пойду искать дураков в другом месте».
Единственная неточность, которую я допустил, квалифицируя первый упомянутый текст Богемика, - указание на рамки эпохи. Подростковые годы, описываемые автором ( 1968 г. рождения), частично относятся ко времени после Брежнева (который умер в конце 1982 года). Но такая неточность простительна по двум причинам. Во-первых, доперестроечные 1983-1985 гг. вполне можно причислить к завершающему аккорду брежневской эпохи, они отличаются от нее лишь нюансами. Во-вторых, подростки, описанные автором, осознали себя и начали формироваться как личности в предшествующие детские годы, в 70-е.
И здесь следует сказать об одной важной вещи, о которой автор прямо не говорит, но которая по умолчанию подразумевается как фон, без которого все остальное было бы невозможно. Это фон спокойного, безопасного и беззаботного позднесоветского детства. Ни с чем не сравнимая атмосфера благодушия, которой была наполнена брежневская эпоха. Дети, выросшие в позднем СССР, были вполне нормальными и похожими на детей, выросших в других цивилизованных странах, только по той причине, что поздний СССР (во всяком случае, в ареале европейского населения) уже дорос до уровня нормальной цивилизованной страны, где люди ведут нормальную цивилизованную жизнь (пусть и со «странностями»). Ранее я уже писал о том, что опыт жизни в позднем СССР - это прежде всего нестираемый из памяти опыт жизни в благоустроенном европейском государстве, что больше всего бесит агитаторов, желающих таковой представить нынешнюю африканизирующуюся РФ. Процитирую сам себя:
«Поздний СССР (по крайней мере в его славянских регионах) безусловно был раем с точки зрения человека, который хочет вести тихую благополучную жизнь, без страха и неуверенности относительно ближайшего будущего. И такие вещи не забываются. ...ностальгия по брежневскому СССР сегодня есть не что иное как специфическое проявление европеизма, это тяга к Европе, к европейской модели «государства всеобщего благосостояния» («Welfare State»).
Вряд ли сам Богемик полагает, что идеологический индифферентизм его поколения связан с какой-то особой духовной силой или особым «скиллом», позволяющим противостоять зомбированию. Разгадка в том, что никакого «зомбирования» в эту эпоху не было. Никто не стремился обрабатывать брежневскую молодежь по типу зомбирования в тоталитарной секте. И это не «недоработка» или «сбой пропагандистской машины», а естественное следствие общей установки на трансформацию СССР в нормальную цивилизованную страну (пусть и в рамках социалистического выбора). У брежневской верхушки не было ни малейшего желания массово превращать советскую молодежь в одержимых сектантов или «пламенных хунвейбинов», поэтому пропаганда была оставлена на уровне архаичного шамкающего бессилия, не способного зомбировать культурных горожан. Они хотели жить в окружении нормальных цивилизованных людей, а не зомбированных психопатов. Богемик вырос «эпикурейцем» (об этом - далее) не в силу какого-то «недосмотра», а потому, что так и было задумано - «эпикурейцами», сидевшими на самом верху, и прежде всего - самым главным «эпикурейцем» страны, Леонидом Ильичом Брежневым. Единственное, в чем просчитались «эпикурейцы» из Политбюро, - в надежде на то, что «эпикуреизм», в сочетании со здравым смыслом, заставит новые поколения выбрать осторожную трансформацию общества через развитие (по китайскому или вьетнамскому варианту, как мы сказали бы сегодня), а не через тотальное разрушение. Проблема, вероятно, в том, что на решающем этапе трансформации власть захватили представители более старшего, промежуточного поколения.
Процитируем еще одно весьма мудрое замечание нашего автора о его (и моем) поколении, в котором он как раз и заявляет о нашем «эпикуреизме»:
«Мы живём в кайф. Не больше, но и никак не меньше. Мы просто делаем то, что нам в кайф, и не делаем того, что не в кайф. Но я бы не рискнул назвать нас поколением гедонистов и прожигателей жизни. Среди нас есть полно людей, занятых творчеством или наукой. Более того, я знаю людей, которые занимаются благотворительностью, никак это не афишируя. Им это просто в кайф (ощущать себя человеком благородным, добрым и щедрым - это всегда кайф). Mы всегда делаем только то, что вызывает наш интерес и доставляет нам удовольствие, по мере возможностей избегая всего остального. Это скорее эпикурейство, нежели гедонизм. Думаю, я не сильно ошибусь, если назову последнее поколение обладателей советских паспортов поколением эпикурейцев».
О да! В самую точку! Богемик в данном случае оказался прав даже более, чем, возможно, планировал изначально. Человек эрудированный знает, что суть эпикуреизма, как этической доктрины, - не максимизация удовольствий, а минимизация страданий и страхов, их избегание по мере возможностей. Если некое удовольствие неразрывно связано со страданием и тревогой, или неизбежно повлечет их за собой, то эпикуреец от этого удовольствия воздержится. «Садо-мазо» - это полная противоположность эпикуреизму. Умеренность и самоограничение - качества истинного эпикурейца. Из всей суммы удовольствий он предпочитает самые доступные и обыденные, поскольку привычка к редким и дорогостоящим удовольствиям может привести к страданиям («ломке»), когда они перестанут быть доступными. Эпикурейцы различали естественные и прочие удовольствия, необходимые и те, без которых можно обойтись.
У проницательного читателя наверняка уже маячит в голове мысль, что образ жизни граждан брежневского СССР был на удивление «эпикурейским». Люди могли удовлетворить все необходимые потребности, неудовлетворенность которых вызывает страдания, но при этом - «ничего лишнего» (насколько это вообще совместимо с жизнью в современном обществе). Жителям западных стран, находящихся на соразмерном уровне технологического развития, конечно, был доступен более широкой круг удовольствий и благ, но это окупалось дополнительными стрессами, от которых советские люди были избавлены. Советский человек в 70-е годы не боялся остаться без работы, не боялся умереть от голода, не боялся, что лечение не покроет медицинская страховка, не боялся, что не хватит средств на оплату образования детей, не боялся, что на старости лет ему не хватит денег на хлеб и коммунальные услуги. Страх политических репрессий к этому времени также ушел и для подавляющего большинства людей был не актуальным. Не боялся человек этой эпохи и наказания в загробной жизни или со стороны каких-то сверхъестественных сил. Это уникальное время «пересменка между страхами», когда люди, в массе, жили уверенно и ничего не боялись. И разве не это цель истинного эпикурейца - стремиться прежде всего к избеганию ненужных страданий и стрессов, а не к поиску лишних удовольствий? Благодушная атмосфера, где отсутствовали типичные страхи, которыми наполнена жизнь современного человека, впитывалась детьми и делала их более открытыми миру. Она-то и превратила наше поколение в эпикурейцев.
Собственно, родившиеся в 1965-1975 гг. - это первое поколение за всю историю России, выросшее в относительно сытом, благоустроенном, благодушном и тотально европеизированном ландшафте. При этом ужас, психоз и напряженность сталинских десятилетий к тому времени уже совершенно рассеялись, а оптимизм начала 60-х еще не выдохся, и наступившая приятная расслабленность чудесным образом сочеталась с ощущением позитивности происходящего и уверенностью в том, что все идет к лучшему, «несмотря на отдельные недостатки». Советское детское кино, создававшееся в 1970-85 гг., если фоном там является современность, достаточно хорошо передает общее ощущение той эпохи, как она воспринималась самими детьми. Еще раз повторю, что самое главное отличие той эпохи от современной - атмосфера защищенности, отсутствие у взрослых фундаментальных страхов и неуверенности, связанной с завтрашним днем, что дети весьма чутко впитывают. Причиной стресса у советских граждан в то время могли быть проблемы с карьерой или трудности с добыванием каких-то дефицитных вещей, но нынешних фундаментальных страхов, связанных с самими основами существования, у людей не было.
То, что «развитой социализм» по факту жил под флагом философии античного эпикуреизма, а не марсизма-ленинизма, это не случайность, а результат целенаправленных усилий эпикурейцев, засевших на самом верху. Прежде всего, усилий самого Брежнева, который, в соответствии с античной традицией, вполне вписывается в образ хорошего, правильного императора, не тирана, но истинного монарха. В советской системе, как в императорском Китае, практически все зависит от первого лица, включая погоду и извержения вулканов. Важно, что Брежнев сам по себе был добрым человеком, - в отличие от Сталина и даже от Хрущева. Хрущев, конечно, умел прикидываться простоватым добрячком, но, зная его послужной список, понятно, что это был палач и кровавый сатрап. А Брежнев был добрым всерьез, по-настоящему. И эта его доброта сказывалась, прежде всего, на подборе и поведении первых лиц, и далее, спускалась вниз по иерархической лестнице, отражалась на умонастроении нижестоящих слоев управления. В конечном итоге, эманации доброты, исходившие от Доброго Императора, охватывали и пронизывали все общество сверху донизу, влияли на межчеловеческие отношения, на характер массовой культуры, и доходили до каждого подданного, сдвигая общий спектр настроений в сторону Добра. И, конечно же, это чувствовали дети, и каждый советский ребенок в это время безотчетно ощущал, что в центре мироздания находится некая Добрая Сила, и эта Сила дотягивается до него и мягко окутывает своей доброй аурой. Чтобы наглядно объяснить молодым поколениям, кем являлся Брежнев в позднесоветской реальности, лучше всего подойдет образ магистра Йоды из «Звездных войн».
Людям, которые недооценивают личность Брежнева, советую прочитать интересные очерки о нем и о генезисе его личности, написанные историком, который в ЖЖ представлен как блогер wyradhe (см. *1*¸ *2*). Этот историк - ни в коей мере не «красный», не «коммуняка», и Брежнева ценит за то, что тот «добился небольшого изгиба дороги - и в этом изгибе разместилось 15 лет самой мирной, сытой и немучительной жизни, которой жила Россия за всю свою историю. Она была не очень сытная, не очень немучительная - но с большим отрывом САМАЯ сытная и немучительная». Спасибо, дедушка Брежнев, за наше счастливое детство.
Так что этот советский эпикуреизм, который аппетитно расписывает Богемик, едкий недоброжелатель вполне мог бы назвать «брежневизмом головного мозга». Однако в таком контексте слово «брежневизм» утрачивает свои негативные коннотации, и превращается наименование русской версии весьма почтенной философской традиции.
Напоследок, поскольку приближаются новогодние праздники, завершу этот текст следующим уместным роликом.
Click to view