Фауст из русской глубинки
Недавно соцсети облетела новость о возмутительном эпизоде в Красноярске, когда дорожные строители снесли дом пенсионеров, вместе с вещами и щенками, не дождавшись окончания законного срока, который те имели для переезда. Развалины домика потом еще и внезапно сгорели, чтобы старики не замедляли процесс строительства, роясь в поисках дорогих сердцу старых фотографий, любимых книг и вещей, а также выкапывая трупики щенков для более пристойного захоронения. Местный строительный босс, а по совместительству - региональный вельможа, на всю страну озвучил точку зрения Бизнеса и Власти: «Я не могу из-за одной бабушки держать столько техники». Критики власти, понятно, подхватили эту историю и увидели в ней пережитки «азиатчины» и «советчины» («а вот в Европах Право уважают!»). Но эта красноярская история замечательна как раз тем, что является европейской, и более того, классически европейской. В Красноярске, усилиями местной элиты, была почти дословно воспроизведена последняя часть «Фауста» Гёте. Не зря, стало быть, декабристы повышали культурный уровень местного населения.
Я понимаю, конечно, что читать занудную немецкую классику, даже в образцовом переводе Пастернака, для хипстеров - задача непосильная, поэтому дам ссылку на краткое содержание:
«Теперь Фауст жаждет приступить к осуществлению своего заветного замысла, однако ему мешает пустяк. На месте будущей плотины стоит хижина старых бедняков - Филемона и Бавкиды. Упрямые старики не желают поменять своё жилище, хотя Фауст и предложил им другой кров. Он в раздражённом нетерпении просит дьявола помочь справиться с упрямцами. В результате несчастную чету - а вместе с ними и заглянувшего к ним гостя-странника - постигает безжалостная расправа. Мефистофель со стражниками убивают гостя, старики умирают от потрясения, а хижина занимается пламенем от случайной искры. Испытывая в очередной раз горечь от непоправимости случившегося, Фауст восклицает: «Я мену предлагал со мной, а не насилье, не разбой. За глухоту к моим словам проклятье вам, проклятье вам!»
Важно, что немецкий Фауст, будучи причастен к более страшному преступлению, чем наш (погибли люди, а не щенки), тем не менее, тоже склонен оправдывать себя и винить своих жертв, мешавших полезному строительству. И сам Гёте в итоге его оправдывает: как известно, Мефистофелю не удалось заполучить душу Фауста, и после смерти ее уносят ангелы на небеса, вознаграждая Фауста за деятельный порыв. И ведь Фауст - это не какой-то случайный персонаж европейской культуры. Шпенглер, классифицируя величайшие культуры мира, саму «душу» западной культуры обозначил как «фаустовскую».
Сомнительно, что наш бульдозерный Фауст - сознательный подражатель, решивший разыграть в красноярской тайге «Фауста» из постмодернистских соображений. И поступил, и высказался он вполне спонтанно, и еще не факт, что он вообще читал Гёте или хотя бы слышал это имя. Он действовал «от сердца» и является обладателем самой настоящей «фаустовской души». Мы теперь знаем, кто у нас в России - Эталонный Классический Европеец. Европеец по Гёте и Шпенглеру. Прочие «російські європейці», пожалуй, должны не порицать красноярского Фауста, а в ножки ему поклониться: «Научи, отец родной!» Ибо они - подражатели, вычитавшие свой европеизм из статей и книжек, а он - Европеец от Бога. Нашелся, наконец, единственный подлинный лидер европейской оппозиции в России, истинный Вождь в движении «європейським шляхом».
Вышестоящие власти на этот эпизод никак не прореагировали, кару на Фауста демонстративно не обрушили, то есть, проявили солидарность (молчание - знак согласия). Отсюда можно сделать вывод, что стандартная заплачка об «азиатской» природе российской верхушки не адекватна реалиям. Россией правят истинные европейцы и обладатели фаустовской души, готовые к сделке с Дьяволом в любой момент дня и ночи. А вот молчание Церкви - удивляет. РПЦ в последнее время активно мониторит социальные сети (как показывает эпизод с ловцом покемонов), а уровень образованности у церковных иерархов достаточно высок, чтобы заметить прямые параллели с «Фаустом». В контексте концовки «Фауста», фраза вельможи, ставящая благополучие одной бабушки ниже потребности обеспечить скорость дорожно-строительных работ, выглядит как демонстративное исповедание сатанизма. «Православные Гёте не читают, а я - читал, и поэтому могу, отсылая к европейскому культурному контексту, свой сатанизм публично выражать так, что вы, необразованные церковники, этого даже не заметите».
В кругу сатанистов подобное издевательство должно быть в почете. Так может быть, и сам этот круг наличествует где-то неподалеку? Здесь мы вспоминаем о серии эпизодов с пропажей и гибелью детей в том же самом Красноярске в 2005-2007 гг., когда возникли серьезные подозрения о ритуальном характере убийств. В этот раз, кстати, кровавая сатанинская жертва тоже была принесена: придавленные развалинами, а затем сгоревшие щенята (кстати, почему молчат зоозащитники, проевшие всем плешь заботой о бандах бешеных псов?). Матерый конспиролог во всем этом наверняка обнаружил бы «звенья одной цепи» и провозгласил бы Красноярск «тайной столицей российского сатанизма».
Но мы от конспирологии далеки, охотой на ведьм заниматься не будем. Лучше, в контексте этой истории, мы обратим внимание на один популярный момент оппозиционного дискурса, который разделяют не только западники-«либер***ы», но и многие националисты. Все глупости и преступления российской власти они упорно списывают на «азиатчину» и «советчину». Этот небольшой эпизод помогает нам увидеть, что Дух за всем этим стоит вполне европейский, причем классический европейский, зафиксированный в высочайших произведениях европейской культуры. Более того, наш русский Фауст разрулил ситуацию значительно мягче немецкого (старики остались живы), более умело, - то есть, более по-европейски.
Получается, Все Зло - не от «азиатчины», а от вполне европейского фаустовского сатанизма. Что касается пресловутой «советчины», то присущие большевизму корни зла тоже направляют нас в Европу, к тому же самому сатанизму, к тому же самому «Фаусту» Гёте, просто в другой обертке. Большевизм - это радикальное и садистское утрирование пафоса европейского Просвещения, когда заложенные в него изначально богоборчество, сатанизм и оправдываемое «педагогикой» измывательство над людьми теряют меру и превращаются в самоцель. Случайно ли, кстати, что для Сталина «дьявольская» книга Гёте была своего рода эталоном, с которым он сверял произведения советского искусства? Помните: «Эта штука - посильнее «Фауста» Гете!» Посильнее в чем? Очевидно, только в градусе сатанизма, ибо у Сталина, если судить по его меценатской деятельности (покровительство Булгакову и т.п.), был слишком хороший вкус, чтобы приравнять Горького к Гёте в плане художественных достоинств.
Раздумывая над назойливым дискурсом, который находит корни «советчины» в «посконно-русской азиатчине», а тому и другому противопоставляет «Европу» и «Запад», мы, в конце концов, начинаем видеть в нем попытку защитить от критики сам источник проблем, переведя разговор с больной головы на здоровую. К XX веку ничего неевропейского в русском сознании уже не осталось (если и было раньше), а все идеологические конфликты шли между разными версиями европейского «фаустианства». Боролись между собой не «европейцы» с «азиатами», а разные версии «Фаустов» с присущими им «Мефистофелями». Соответственно, и зло, которое обрушилось на страну, было вызвано не «недостаточным подражанием Западу», а наоборот, утрированием западных концепций, их принятием за чистую монету, их радикализацией до такой степени, которой сами западные люди опасались. Обычный европеец, для страховки, сохраняет в себе хоть немного уютной азиатчинки («поскреби венгра - найдешь гунна»). А россияне превратились в ультра-европейцев, утратив все, что могло противостоять сатанизму, скрытому в Проекте Просвещения.
Возьмем, к примеру, первый этап вестернизации, осуществленный в XVIII веке. Нам кажется, что формат, который приняли петровские реформы, был безальтернативным. Но давайте сравним его с тем выбором, который примерно в ту же эпоху сделали североамериканские колонисты. В 1780-е гг., в момент обретения американцами независимости, европейским мейнстримом был бюрократический абсолютизм, повсеместно насаждавший централизацию, дисциплину и унификацию. Если бы американцы решили, на российский манер, подражать «лучшим европейским образцам», им надо было учредить у себя монархию, отменить вольности штатов и насадить прусский Орднунг, независимо от того, насколько «американская душа» была к этому расположена. Но американцы оказались умнее. Они взяли за образец не современную им Фаустовскую Европу, а Древнеримскую Республику. Он решили подражать не текущей европейской моде, а чему-то более достойному, что и для самих европейцев было Образцом и Идеалом. Это позволило им оставаться европейцами, но при этом идеологически дистанцироваться от Европы. Разумеется, они не могли по-настоящему реставрировать первородную аполлоническую Европу и целиком отказаться от фаустовского сатанизма, но хотя бы поставили эту часть своей натуры под контроль. А на всякий случай, еще и «вакцинировались», сделали своим талисманом обдуманно мефистофелеобразного Дядю Сэма, по принципу «зараза к заразе не прилипает». Это дало им возможность противостоять злонамеренной идейной инспирации, останавливать и блокировать сатанизм на дальних подступах. Поэтому, в отличие от русских, они не стали жертвой марксизма. А еще раньше, в подражание благочестивым римским республиканцам, они отказались от новомодной европейской идеи бороться с религией, как путем явного богоборчества, так и внушая людям отвращение к религиозной сфере, соединяя ее с насилием и излишней регламентацией. И поэтому до сих пор Америка - самая религиозная страна Западного мира.
И наоборот, та страстность, с которой россияне при Петре стремились копировать даже второстепенные черты современной им Европы, в конце концов привела к катастрофе 1917 года. Человек прозорливый мог бы догадаться о подобном исходе уже в момент петровского указа о стрижке бород (что, в контексте тогдашней русской культуры, трактовалось как «огеивание» мужской части элит). Уже по этому фактику наблюдатель увидел бы, что у людей нет внутреннего стержня. Сначала они будут рабски копировать современную им Европу. Потом, наблюдая неизбежное отставание (Европа-то сама не стоит на месте, не «подражает сама себе», а идет дальше), они захотят разрушить достигнутое и внедрить более свежую версию европеизма. И снова, и снова. А в конце концов, дозреют и до желания «побежать впереди паровоза», скопировать раз и навсегда не внешние изменчивые проявления, а то, что показалось им устойчивой неизменной сутью европеизма - готовность «фаустовской души» совершить сделку с Дьяволом. В итоге, собственную меру «европейскости» россиянин неизбежно станет оценивать, исходя из своей готовности быть сатанистом и служить «Темной Стороне Силы». «Я настолько европеец, насколько я злобный и циничный дьяволопоклонник, и насколько я презираю все, что избегает Темной Стороны, что желает остаться чистеньким, добреньким или хотя бы просто рациональным, что не хочет с восторгом купаться в Кровище и Говнище ради смакования самого процесса». Именно в этом теперь состоит сам стиль российского «бытия европейцем», «бытия человеком западной культуры», независимо от того, какие идеологические варианты вы предпочитаете в рамках этой парадигмы.
Конечно, россияне слишком умны, чтобы открытым текстом высказывать это на каждом шагу, как делают «от большого ума» родственные украинцы. Но суть дела от этого не меняется. Так что не будем понапрасну корить нашего красноярского Фауста и обманывать людей иллюзией, будто «бытие европейцем» в России сегодня может заключаться в чем-то ином, чем давить стариков и щенков бульдозерами без всякого сожаления.
Давайте, все же, окончим на светлой ноте. Замечательно, что фаустовская тема «плотины», которой мешают дома мирных поселян, стала одной из ярких тем в литературе наших русских «почвенников» и «деревенщиков», оппозиционных советскому насильственному прогрессизму. «Деревенщики» эту ситуацию рассмотрели с противоположной стороны, со стороны самих поселян, изгоняемых ради очередной «плотины». И показали нам кое-что важное. Похоже, у наших «деревенщиков» культурная планка была повыше, чем у современных подростковых критиков-«європейців», которые, толком не понимая, о чем идет речь и какие культурные контексты затрагиваются, скопом записали их в «колхозники» и «совки».
Я понимаю, конечно, что читать занудную немецкую классику, даже в образцовом переводе Пастернака, для хипстеров - задача непосильная, поэтому дам ссылку на краткое содержание:
«Теперь Фауст жаждет приступить к осуществлению своего заветного замысла, однако ему мешает пустяк. На месте будущей плотины стоит хижина старых бедняков - Филемона и Бавкиды. Упрямые старики не желают поменять своё жилище, хотя Фауст и предложил им другой кров. Он в раздражённом нетерпении просит дьявола помочь справиться с упрямцами. В результате несчастную чету - а вместе с ними и заглянувшего к ним гостя-странника - постигает безжалостная расправа. Мефистофель со стражниками убивают гостя, старики умирают от потрясения, а хижина занимается пламенем от случайной искры. Испытывая в очередной раз горечь от непоправимости случившегося, Фауст восклицает: «Я мену предлагал со мной, а не насилье, не разбой. За глухоту к моим словам проклятье вам, проклятье вам!»
Важно, что немецкий Фауст, будучи причастен к более страшному преступлению, чем наш (погибли люди, а не щенки), тем не менее, тоже склонен оправдывать себя и винить своих жертв, мешавших полезному строительству. И сам Гёте в итоге его оправдывает: как известно, Мефистофелю не удалось заполучить душу Фауста, и после смерти ее уносят ангелы на небеса, вознаграждая Фауста за деятельный порыв. И ведь Фауст - это не какой-то случайный персонаж европейской культуры. Шпенглер, классифицируя величайшие культуры мира, саму «душу» западной культуры обозначил как «фаустовскую».
Сомнительно, что наш бульдозерный Фауст - сознательный подражатель, решивший разыграть в красноярской тайге «Фауста» из постмодернистских соображений. И поступил, и высказался он вполне спонтанно, и еще не факт, что он вообще читал Гёте или хотя бы слышал это имя. Он действовал «от сердца» и является обладателем самой настоящей «фаустовской души». Мы теперь знаем, кто у нас в России - Эталонный Классический Европеец. Европеец по Гёте и Шпенглеру. Прочие «російські європейці», пожалуй, должны не порицать красноярского Фауста, а в ножки ему поклониться: «Научи, отец родной!» Ибо они - подражатели, вычитавшие свой европеизм из статей и книжек, а он - Европеец от Бога. Нашелся, наконец, единственный подлинный лидер европейской оппозиции в России, истинный Вождь в движении «європейським шляхом».
Вышестоящие власти на этот эпизод никак не прореагировали, кару на Фауста демонстративно не обрушили, то есть, проявили солидарность (молчание - знак согласия). Отсюда можно сделать вывод, что стандартная заплачка об «азиатской» природе российской верхушки не адекватна реалиям. Россией правят истинные европейцы и обладатели фаустовской души, готовые к сделке с Дьяволом в любой момент дня и ночи. А вот молчание Церкви - удивляет. РПЦ в последнее время активно мониторит социальные сети (как показывает эпизод с ловцом покемонов), а уровень образованности у церковных иерархов достаточно высок, чтобы заметить прямые параллели с «Фаустом». В контексте концовки «Фауста», фраза вельможи, ставящая благополучие одной бабушки ниже потребности обеспечить скорость дорожно-строительных работ, выглядит как демонстративное исповедание сатанизма. «Православные Гёте не читают, а я - читал, и поэтому могу, отсылая к европейскому культурному контексту, свой сатанизм публично выражать так, что вы, необразованные церковники, этого даже не заметите».
В кругу сатанистов подобное издевательство должно быть в почете. Так может быть, и сам этот круг наличествует где-то неподалеку? Здесь мы вспоминаем о серии эпизодов с пропажей и гибелью детей в том же самом Красноярске в 2005-2007 гг., когда возникли серьезные подозрения о ритуальном характере убийств. В этот раз, кстати, кровавая сатанинская жертва тоже была принесена: придавленные развалинами, а затем сгоревшие щенята (кстати, почему молчат зоозащитники, проевшие всем плешь заботой о бандах бешеных псов?). Матерый конспиролог во всем этом наверняка обнаружил бы «звенья одной цепи» и провозгласил бы Красноярск «тайной столицей российского сатанизма».
Но мы от конспирологии далеки, охотой на ведьм заниматься не будем. Лучше, в контексте этой истории, мы обратим внимание на один популярный момент оппозиционного дискурса, который разделяют не только западники-«либер***ы», но и многие националисты. Все глупости и преступления российской власти они упорно списывают на «азиатчину» и «советчину». Этот небольшой эпизод помогает нам увидеть, что Дух за всем этим стоит вполне европейский, причем классический европейский, зафиксированный в высочайших произведениях европейской культуры. Более того, наш русский Фауст разрулил ситуацию значительно мягче немецкого (старики остались живы), более умело, - то есть, более по-европейски.
Получается, Все Зло - не от «азиатчины», а от вполне европейского фаустовского сатанизма. Что касается пресловутой «советчины», то присущие большевизму корни зла тоже направляют нас в Европу, к тому же самому сатанизму, к тому же самому «Фаусту» Гёте, просто в другой обертке. Большевизм - это радикальное и садистское утрирование пафоса европейского Просвещения, когда заложенные в него изначально богоборчество, сатанизм и оправдываемое «педагогикой» измывательство над людьми теряют меру и превращаются в самоцель. Случайно ли, кстати, что для Сталина «дьявольская» книга Гёте была своего рода эталоном, с которым он сверял произведения советского искусства? Помните: «Эта штука - посильнее «Фауста» Гете!» Посильнее в чем? Очевидно, только в градусе сатанизма, ибо у Сталина, если судить по его меценатской деятельности (покровительство Булгакову и т.п.), был слишком хороший вкус, чтобы приравнять Горького к Гёте в плане художественных достоинств.
Раздумывая над назойливым дискурсом, который находит корни «советчины» в «посконно-русской азиатчине», а тому и другому противопоставляет «Европу» и «Запад», мы, в конце концов, начинаем видеть в нем попытку защитить от критики сам источник проблем, переведя разговор с больной головы на здоровую. К XX веку ничего неевропейского в русском сознании уже не осталось (если и было раньше), а все идеологические конфликты шли между разными версиями европейского «фаустианства». Боролись между собой не «европейцы» с «азиатами», а разные версии «Фаустов» с присущими им «Мефистофелями». Соответственно, и зло, которое обрушилось на страну, было вызвано не «недостаточным подражанием Западу», а наоборот, утрированием западных концепций, их принятием за чистую монету, их радикализацией до такой степени, которой сами западные люди опасались. Обычный европеец, для страховки, сохраняет в себе хоть немного уютной азиатчинки («поскреби венгра - найдешь гунна»). А россияне превратились в ультра-европейцев, утратив все, что могло противостоять сатанизму, скрытому в Проекте Просвещения.
Возьмем, к примеру, первый этап вестернизации, осуществленный в XVIII веке. Нам кажется, что формат, который приняли петровские реформы, был безальтернативным. Но давайте сравним его с тем выбором, который примерно в ту же эпоху сделали североамериканские колонисты. В 1780-е гг., в момент обретения американцами независимости, европейским мейнстримом был бюрократический абсолютизм, повсеместно насаждавший централизацию, дисциплину и унификацию. Если бы американцы решили, на российский манер, подражать «лучшим европейским образцам», им надо было учредить у себя монархию, отменить вольности штатов и насадить прусский Орднунг, независимо от того, насколько «американская душа» была к этому расположена. Но американцы оказались умнее. Они взяли за образец не современную им Фаустовскую Европу, а Древнеримскую Республику. Он решили подражать не текущей европейской моде, а чему-то более достойному, что и для самих европейцев было Образцом и Идеалом. Это позволило им оставаться европейцами, но при этом идеологически дистанцироваться от Европы. Разумеется, они не могли по-настоящему реставрировать первородную аполлоническую Европу и целиком отказаться от фаустовского сатанизма, но хотя бы поставили эту часть своей натуры под контроль. А на всякий случай, еще и «вакцинировались», сделали своим талисманом обдуманно мефистофелеобразного Дядю Сэма, по принципу «зараза к заразе не прилипает». Это дало им возможность противостоять злонамеренной идейной инспирации, останавливать и блокировать сатанизм на дальних подступах. Поэтому, в отличие от русских, они не стали жертвой марксизма. А еще раньше, в подражание благочестивым римским республиканцам, они отказались от новомодной европейской идеи бороться с религией, как путем явного богоборчества, так и внушая людям отвращение к религиозной сфере, соединяя ее с насилием и излишней регламентацией. И поэтому до сих пор Америка - самая религиозная страна Западного мира.
И наоборот, та страстность, с которой россияне при Петре стремились копировать даже второстепенные черты современной им Европы, в конце концов привела к катастрофе 1917 года. Человек прозорливый мог бы догадаться о подобном исходе уже в момент петровского указа о стрижке бород (что, в контексте тогдашней русской культуры, трактовалось как «огеивание» мужской части элит). Уже по этому фактику наблюдатель увидел бы, что у людей нет внутреннего стержня. Сначала они будут рабски копировать современную им Европу. Потом, наблюдая неизбежное отставание (Европа-то сама не стоит на месте, не «подражает сама себе», а идет дальше), они захотят разрушить достигнутое и внедрить более свежую версию европеизма. И снова, и снова. А в конце концов, дозреют и до желания «побежать впереди паровоза», скопировать раз и навсегда не внешние изменчивые проявления, а то, что показалось им устойчивой неизменной сутью европеизма - готовность «фаустовской души» совершить сделку с Дьяволом. В итоге, собственную меру «европейскости» россиянин неизбежно станет оценивать, исходя из своей готовности быть сатанистом и служить «Темной Стороне Силы». «Я настолько европеец, насколько я злобный и циничный дьяволопоклонник, и насколько я презираю все, что избегает Темной Стороны, что желает остаться чистеньким, добреньким или хотя бы просто рациональным, что не хочет с восторгом купаться в Кровище и Говнище ради смакования самого процесса». Именно в этом теперь состоит сам стиль российского «бытия европейцем», «бытия человеком западной культуры», независимо от того, какие идеологические варианты вы предпочитаете в рамках этой парадигмы.
Конечно, россияне слишком умны, чтобы открытым текстом высказывать это на каждом шагу, как делают «от большого ума» родственные украинцы. Но суть дела от этого не меняется. Так что не будем понапрасну корить нашего красноярского Фауста и обманывать людей иллюзией, будто «бытие европейцем» в России сегодня может заключаться в чем-то ином, чем давить стариков и щенков бульдозерами без всякого сожаления.
Давайте, все же, окончим на светлой ноте. Замечательно, что фаустовская тема «плотины», которой мешают дома мирных поселян, стала одной из ярких тем в литературе наших русских «почвенников» и «деревенщиков», оппозиционных советскому насильственному прогрессизму. «Деревенщики» эту ситуацию рассмотрели с противоположной стороны, со стороны самих поселян, изгоняемых ради очередной «плотины». И показали нам кое-что важное. Похоже, у наших «деревенщиков» культурная планка была повыше, чем у современных подростковых критиков-«європейців», которые, толком не понимая, о чем идет речь и какие культурные контексты затрагиваются, скопом записали их в «колхозники» и «совки».