Ницшеанство мирового гегемона (9 из 10)
XXI ВЕК ГЛАЗАМИ ДРЕВНЕГО РИМА
Предыдущая часть --- Начало --- Следующая часть
9. АНТИОХ ВЛАДИМИРОВИЧ ПУТИН
Иллюстрация. Античный бюст Антиоха III Великого. Это «Владимир Владимирович Путин» эллинистического мира. Весьма успешный в первой половине своего царствования, под конец он совершил все ошибки Путина в отношении Рима и был растерзан населением из-за последствий капитуляции перед Римом.
На этапе Поворота от Гегемонии к Мировой Империи задача ослабления и разрушения крупных государственных образований (и союзов государств) является для Гегемона приоритетной, и ради этого он готов пренебречь любыми другими задачами, принести в жертву свои экономические интересы, а также смириться с возможными геополитическими осложнениями в будущем. Более того, на время решения этой задачи Гегемон готов воздержаться от новых территориальных приобретений, какими бы соблазнительными они ни казались. Так что для внешнего наблюдателя его деятельность по дезинтеграции мира выглядит безумной «альтруистической» мистерией «разрушения ради разрушения». К примеру, Рим, получив по итогам двух первых войн с Македонией (к 197 г. до н.э.) небольшой плацдарм на западе Балканского полуострова, прекратил территориальную экспансию в ареале эллинизма почти на полвека. Но при этом продолжал долбить эллинистический мир молотком, перемалывая в мелкую крошку. За это время была овассалена и постепенно ослаблена держава Селевкидов; приведен в ничтожество Этолийский Союз; разбита и разделена на 4 «украины» Македония; разгромлен и опустошен Эпир; дезорганизован национал-предателями Ахейский Союз; укрощены амбиции Родоса и Пергама; посажен на короткий поводок Египет; приведен к полному лакейству Карфаген. Очередные территории были присоединены к Республике только после 150 г. до н.э., когда в Средиземноморье уже не осталось держав, имеющих силу и желание это оспорить. Так что люди, надеющиеся сразу после «танков НАТО в Москве» сделать свои регионы штатами США, крупно заблуждаются. К тому же, как показал опыт Карфагена и Пергама ( см. предыдущую главу), «непротивленцы» и капитулянты нередко получают даже большее наказание, чем «бунтовщики».
Многие элиты на этом этапе подвержены иллюзии о том, что их полезность для Рима в плане экономики и геополитики позволит избежать общего удела. Между тем, господство над миром - это игра с нулевой суммой, и любой ущерб оправдан, при условии что остальные получат еще больший ущерб. Эту тему мы уже обсуждали в предыдущей главе. Увещевать Америку тем, что сохранение России или Китая необходимо для поддержания стабильности в Евразии и в мире совершенно бессмысленно, коль скоро эта «стабильность» тормозит распад России и Китая на отдельные куски, более удобные для включения в Pax Americana. Державы и элиты, которые еще не окончательно низведены к положению лакеев и хотя бы в теории имеют ресурсы к сопротивлению, должны осознавать, что они раздражают Гегемона уже самим фактом своего существования. Этого многие не понимают, и не только в России. Типичный пример - китайский политик Fu Ying, которая в беседе с Киссинджером упрекнула Америку в том, что та не привыкла иметь дело с равными, что она делит весь мир на ведомых союзников, послушно следующих в ее фарватере, и на врагов, которых надо сокрушить. Похоже, китайцы надеются, что, дергая за экономические ниточки, смогут заставить Америку их уважать и вступить с ними в равноправный симбиоз. На самом деле лучшее из того, чего они могут добиться, - стать последними в очереди на поглощение. Не понимая всю меру опасности, которая над ними нависла, убаюкивая себя мыслями о преимущественно экономической мотивации Гегемона, о том, что ему «выгодна стабильность», элиты региональных держав рискуют совершить непоправимые ошибки, которые еще более сократят их возможности и приблизят час расплаты.
В этом контексте интересно разобрать первое столкновение Рима с Державой Селевкидов (192-188 гг. до н.э.). Хотя в этот момент Поворот от Гегемонии к Империи в римской политике еще не оформился окончательно, а царство Селевкидов все еще оставалось равностатусной Риму суверенной державой, здесь можно отыскать интересные параллели с нынешними взаимоотношениями Америки и России. За десятилетие перед столкновением с Римом царь Антиох III Великий восстановил целостность своей державы и приструнил своих азиатских вассалов. Собственно, «Великим» его назвали именно за успехи первой половины царствования, когда он возродил и привел к стабильности уже начавшую распадаться страну. Наконец, для него пришло время обратить внимание на западную окраину Империи и восстановить влияние Селевкидов в исконно принадлежавшем ей регионе Малой Азии. Кроме того, Антиох решил воспользоваться вакуумом власти в Эгейском регионе, который образовался после ослабления Македонии Римом и последующего самоустранения римлян от активного вмешательства в дела освобожденных ими эллинов.
Иллюстрация. Держава Антиоха III и сопредельные страны перед столкновением с римлянами.
1) Первой ошибкой Антиоха стало недостаточное понимание римского взгляда на разграничение сфер влияния и недооценка той решимости, с какой римляне будут его защищать. С точки зрения Антиоха, «украинский» регион Малой Азии - это традиционная сфера влияния Селевкидов, и у римлян нет никакого права сюда влезать. Буферной зоной между двумя державами, где Риму и Селевкидам допустимо вести игру и конкурировать за влияние, он полагал Эгеиду и континентальную Элладу (тогдашний геополитический аналог современной «Европы»). И это тоже был традиционный взгляд эллинистической геополитики, укоренившийся за предыдущее столетие. Римский взгляд был иным. Континентальную Элладу, только что освобожденную от македонской гегемонии, Рим считал своей исключительной сферой влияния, куда влезать иным державам совершенно недопустимо. Буферной зоной, где возможна свободная конкуренция за влияние, Сенат считал «украинскую» Малую Азию, где он был намерен поддерживать своих союзников в лице Пергама, Родоса и ряда прибрежных эллинских городов, в то же время допуская умеренную контригру Антиоха.
На беду, «Антиох Владимирович» считал себя великим дипломатом, и, безусловно, был таковым, но только во взаимоотношениях с восточными царьками. В дипломатии он привык к восточному торгу о цене. Он не воспринял всерьез простую европейскую манеру римлян, которые ровным голосом изложили ему ровно то, чего они хотят, и от чего не отступят даже ценой войны: «Освободить эллинские города и не лезть в Европу». Ему показалось, что с их стороны это лишь стартовая позиция для торга, а не ультиматум. Навыки «восточной дипломатии» оказались бесполезны и в переговорах с потенциальными греческими союзниками. Пустые обещания он принял за дипломатический успех и всерьез рассчитывал на сильную антиримскую коалицию («нам помогут Китай и Индия!»). Оставаясь в плену этих иллюзий, он совершил следующую ошибку.
2) Второй ошибкой Антиоха стало решение начать спарринг с Римом ограниченными средствами. Поскольку Эгейский регион он считал буферной зоной, а не законной римской сферой влияния, то надеялся, что римляне на его попытку «восстановить ГДР» ответят такими же ограниченными мерами, в духе локальных конфликтов эпохи Холодной войны. В итоге он отправил «ограниченный контингент» и попал в еще более проблематичную ситуацию, чем Путин на Украине. Америка, по крайней мере, не объявила России войну и пока задействовала только меры косвенного порядка. А Рим тут же включил «режим тотальной мобилизации» и потребовал того же от всех своих союзников в Эгеиде. И в этот момент оказалось, что Антиох вляпался в Мировую войну с Мировым Гегемоном, имея при себе всего 10 тысяч пехотинцев, 500 всадников и 6 слонов (остальное его войско еще не вернулось из далекого азиатского похода). И поскольку Рим вступил в эту войну всей своей массой и со всей решимостью, а Антиох - лишь небольшим экспедиционным корпусом, то многие потенциальные союзники Антиоха в Элладе решили не рисковать и стали на сторону Рима. А те, что все-таки рискнули (Этолийский Союз), были раздавлены превосходящей силой Рима и его союзников. В итоге из-за своих полумер Антиох потерял всех своих сторонников в Греции и остался один перед лицом Рима и мобилизованных Римом союзников (Македония, Ахейский Союз, Пергам, Родос и другие). Его флот был разгромлен и военные действия из «буферной зоны» переместились в его собственные азиатские владения. И уж теперь у него не оставалось иного выхода, как начать войну всерьез, в гораздо менее выгодной стратегической ситуации, чем это можно было сделать изначально.
Хотя прямой ущерб для военной мощи Селевкидов от этих первых поражений был невелик, непродуманное вторжение в Грецию сыграло роль фальстарта и во многом предопределило поражение в последовавшей большой войне. Этим фальстартом Антиох разочаровал и оттолкнул своих союзников, стимулировал консолидацию противников, ввел в уныние собственных силовиков и ободрил врагов. Антиоху следовало или вообще не начинать спарринг с Римом на территории, которую тот считал «своей», или вторгнуться в Элладу всей своей мощью и мобилизовать все эллинские государства на борьбу с Римом в «добровольно-принудительном порядке». При разумной дипломатии он мог бы перетянуть на свою сторону даже Ахейский Союз и Македонию (вместо этого он Македонию, наоборот, разозлил, по-шакальи забрав себе ряд территорий в районе Проливов, от которых царь Филипп был вынужден отказаться под давлением Рима). Тогда у него появился бы шанс затянуть войну на долгие годы на чужой территории, и если не выбросить Рим с Балкан, то добиться справедливого раздела континентальной Греции. Проливы и Малая Азия (которые по-настоящему были нужны Селевкидам) при этом оставались бы в глубоком тылу, в его полном распоряжении.
Можно было поступить еще круче - перенести войну в Италию, последовав рекомендациям карфагенского беженца Ганнибала:
«Ганнибал сказал: "...Мы пришли сюда без собственных сил, поверив этолийцам, которые нас сюда завлекали, что и лакедемоняне и Филипп будут нашими союзниками; но из них, как я слышу, лакедемоняне даже готовы воевать против нас в союзе с ахейцами, и Филиппа я не вижу рядом с тобою; а ведь в этой войне он может дать перевес той стороне, на которую он станет. Мое мнение остается прежним, - возможно скорее вызвать войско из Азии, а не надеяться на Аминандра и этолийцев; и когда войско прибудет, - опустошать Италию, для того чтобы, отвлеченные домашними бедствиями, римляне менее всего могли бы причинять тебе неприятности и, боясь за свое положение, они не могли бы никуда двинуться. ...с половиной кораблей надо опустошать побережье Италии, а другая половина должна находиться в засаде, в удобном месте, выжидая подходящего момента; ты же сам со всем пешим войском, занимая передовые позиции в Греции, недалеко от Италии, должен заставлять думать, что собираешься совершить вторжение, и если как-нибудь будешь в состоянии, то и вторгнуться. Филиппа надо постараться всяким способом привлечь на свою сторону, так как в этой войне он имеет наибольшее значение для той и другой стороны. Если же он не послушается тебя, пошли против него своего сына Селевка через Фракию, чтобы и он, облекаемый домашними бедами, ни в чем не мог быть полезен твоим врагам". Вот что сказал Ганнибал, это было наилучшее, но вследствие зависти к его славе и его таланту все другие, и не меньше других сам царь, отвергли все его предложения, чтобы не показалось, что Ганнибал превосходит их всех талантом вождя, и чтобы слава будущих побед не была приписана ему». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Не следует считать это маниловщиной: у Антиоха имелись ресурсы, чтобы действовать по плану Ганнибала. При этом большая часть эллинских союзников Рима была бы нейтрализована, и Антиох имел бы против себя вдвое меньшие силы, чем те, с которыми ему пришлось иметь дело впоследствии. Во всяком случае, сами римляне поначалу восприняли угрозу со стороны Антиоха вполне серьезно.
«Так как Антиох был властителем всей Внутренней Азии, многих народов и, за небольшим исключением, всей приморской области, так как он уже стоял твердой ногой в Греции, имел славу страшного завоевателя и достаточное снаряжение, так как он совершил в войнах против других народов много блестящих подвигов, откуда и пошло его прозвище «Великий», то римляне опасались, что война для них будет длительной и тяжелой. Под большим подозрением был у них Филипп Македонский, недавно побежденный ими, и карфагеняне: они боялись, будут ли они, карфагеняне, сохранять верность договору с ними, так как ведь Ганнибал был у Антиоха. И относительно других подчиненных им народов у них было подозрение, как бы с их стороны, в надежде на Антиоха, не произошло какое-либо восстание. Поэтому они к ним всем послали войска для мирного за ними наблюдения... Как это бывает при большом страхе, римляне беспокоились и за Италию, будет ли она им верна и постоянна в войне с Антиохом. Они поэтому послали большое пешее войско в Тарент наблюдать за возможным вторжением, а флот должен был плавать вдоль побережья. Таков был страх в первое время перед Антиохом». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Конечно, учитывая уважение Рима к масштабу и ресурсам самой могущественной державы эллинизма, лучше было бы не доводить дело до прямого столкновения, которое обнажило ее слабость, и в буферных зонах активизировать сугубо дипломатические инструменты, использовать подкуп. Это позволило бы на долгие годы сохранить у Сената преувеличенное представление о возможностях Селевкидов и отстоять национальные интересы сугубо дипломатическими методами. Но после того как вторжение Антиоха в Европу окончилось бесславным пшиком, и лично царь при этом проявил себя малодушно и непоследовательно, Сирия стала рассматриваться римской элитой уже не как равновеликий соперник, достойный уважения, а как «Добыча».
3) Третья ошибка Антиоха - надежда на то, что примирение с Римом можно купить ценой умеренных односторонних уступок, сделанных еще до заключения мира. Он действовал так, как если бы верил, что у римлян, когда они без боя получат почти все, за что боролись, исчезнет мотив для продолжения военных действий, и можно будет заключить почетный мир без лишнего риска. Он без должного сопротивления сдал все ранее занятые плацдармы в Европе, потом без боя позволил римлянам переправиться в Азию через Геллеспонт и соединить силы с Пергамом. «Слив Новороссию», царь спокойно поджидал римлян на государственной границе и засылал переговорщиков. Однако римляне ответили на его условия громким хохотом и дали понять, что расценивают его отступление как признак трусости, слабости и некомпетентности, и поэтому их аппетиты существенно возросли. Вот что повелел передать Сципион в ответ на мирные предложения Антиоха:
«Если бы царь выступал с этими предложениями еще в то время, когда владел Лисимахией и проходом к Херсонесу, то мог бы легко рассчитывать на согласие противника. Равным образом царь мог бы получить удовлетворение и в том случае, если бы после потери сих местностей все-таки подошел к Геллеспонту впереди своего войска и, отправляя посольство с этими самыми условиями, ясно показал бы решимость воспрепятствовать переправе римлян. “Но являться с предложением мира на равных условиях теперь, когда царь не помешал нашим войскам вступить в Азию, дал себя не только взнуздать, но и оседлать, значит, наверное потерпеть неудачу и обмануться в ожидании”». (Полибий. Всеобщая история. Книга XXI)
4) Четвертой ошибкой Антиоха, после первых поражений и ясно обозначившегося желания римлян превратить его в вассала, стало нежелание признать, что в этой войне для него на карту поставлено все, а не только прежняя слава и престиж. Загнанный в Азию, он должен был отказаться от всех сторонних мотивов и расчетов, и использовать в борьбе все имеющиеся шансы и ресурсы. Между тем, даже в этой ситуации он в ряде случаев принес военную эффективность в жертву соображениям комфорта, престижа и условностям внутренней политики. Это отчасти подобно тому, как сейчас в России власть пытается бороться с экономическим удушением со стороны Запада, ни на йоту не изменив компрадорский, антинациональный характер экономики и не покушаясь на прибыли олигархов, продолжающих вывозить капитал из страны. Антиох аналогично вел себя в военной сфере. Вместо перехода к затяжной войне в том формате, который представлял бы для римлян наибольшие затруднения, Антиох поплыл по течению, подставил всю свою армию под поражение и сделал неизбежной последующую капитуляцию.
Понимая, насколько фатальным для него будет поражение в большом генеральном сражении, ему следовало с главной армией бесконечно отступать вглубь Малой Азии, оставляя на пути римлян «выжженную землю», и тревожить мобильными отрядами их коммуникации. Самый крупный такой отряд, в 10-20 тысяч человек, можно было поставить под начало Ганнибала, который, в бытность свою в Италии, показал особое искусство и непобедимость в такого рода войне. Ганнибал, опираясь на крепости и горы, действовал бы на фланге и в тылу у римской армии, уничтожая мелкие отделившиеся отряды, освобождая захваченные города и до крайности затрудняя снабжение и маневрирование. Пара лет такой войны лишила бы Рим энтузиазма и серьезно охладила бы пыл римских союзников. Вместо этого Антиох решился на генеральное сражение в неудобной для него местности («престиж Царя», «негоже нам отступать», «а что подумают царедворцы?»).
Он добавил к этому следующую глупость: из тщеславных соображений не поручил Ганнибалу верховное командование армией. Антиох, по своим наклонностям, был хорошим кавалерийским генералом, «Мюратом», но плохим стратегом. Обе крупнейшие битвы своей жизни - битву с римлянами при Магнесии и (в молодости) битву с Египтом при Рафии он проиграл по одной и той же схеме. В то время как царь, возглавляя отборную часть конницы, громил и преследовал левое крыло противника, противник уничтожал его собственное левое крыло и центр. Когда Антиох, утомившись преследованием, возвращался на поле боя, изменить уже ничего было нельзя.
«На правом же [фланге], где стоял сам Антиох, он пробил сплошную фалангу римлян, разделил ее и далеко преследовал. ...Между тем Антиох, преследуя далеко тех из римской фаланги, против кого он стоял, так как у них не было поставлено для помощи ни всадников, ни легковооруженных... дошел до римского укрепления. Когда же военный трибун, охранявший лагерь, встретив его свежими силами из охраны лагеря, задержал его стремительность, а бегущие, вновь осмелев благодаря слившимся с ними вспомогательным силам, обратились против врага, Антиох повернул назад, полный гордости, как бы одержав победу, ничего не зная из того, что произошло на другом его фланге. С ним встретился Аттал, брат Эвмена, с большим количеством конницы. Без большого затруднения Антиох их порубил и проехал через их ряды, не обращая внимания, что они, кружась еще около него, наносили ему незначительные потери. Но когда он увидел свое поражение и всю равнину, полную трупами его воинов, людей, коней и слонов, увидал, что его лагерь взят уже штурмом, тогда и Антиох бежал без оглядки и до полуночи прибыл в Сарды». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Возможно, в своем увлечении лихими чапаевскими атаками, Антиох стал жертвой не совсем продуманного подражания Александру Македонскому. Но Александр, хотя и бросался безответственно на врага во главе рыцарского клина, всегда направлял этот клин на самую главную часть вражеского войска, и победа на направлении главного удара означала и общую победу. Антиох же такого рода «видением» не обладал, а компенсировать этот недостаток с помощью Ганнибала не хотел, опасаясь, что тому достанется вся слава. В итоге получился абсурд: в битве, где решалась судьба его державы, не участвовал его лучший военспец, а самый отборный и сильный отряд его армии был заранее нейтрализован и обречен на заклание (об этом - ниже).
5) Пятой ошибкой Антиоха стало то, что, готовясь к решающей битве с Римом, он сделал ставку на «азиатчину» и азиатскую составляющую своей державы, вместо того чтобы опираться на ее европейское ядро. Единственная часть его войска, которая по стойкости и профессионализму могла сравниться с римлянами - это македонская фаланга. На ровной местности и с достаточным прикрытием флангов она в те времена была непобедима, и даже римские легионы не могли выдержать ее прямого натиска «лоб в лоб». Все победы римлян над македонской фалангой за всю историю их войн с эллинистическими державами были связаны с тем, что фаланга либо получала удары во фланг и тыл, либо заманивалась на неудобную для нее пересеченную местность. Антиох, имея огромную массу азиатских вспомогательных войск и возможность выбирать поле сражения, мог избежать обеих опасностей. Вместо этого он решил уподобиться персидскому царю и занял все поле сражения азиатским ополчением. Против лучшей армии Европы он выставил на поле серпоносные колесницы, индийских слонов, закованных в броню галльских владников, степных конных лучников, арабов на верблюдах, леммингов на евражках и прочий варварский и азиатский сброд. Для македонской фаланги при такой деспозиции вообще не хватило места на поле боя. Ее разместили неудобно и скученно, зажав между слонами (они ее в конце и растоптали). После первого же натиска римлян азиатский сброд разбежался вприпрыжку, а фаланга, в ее неудобном расположении, оказалась окружена со всех сторон и осыпаема метательными снарядами. Разумеется, профессионалы держались до последнего, но изменить что-либо в такой ситуации уже не могли.
«И вот македонская фаланга, поставленная для связи с конницей на узком четырехугольном пространстве, лишившись прикрытия всадников, с обеих сторон расступилась и приняла в себя легковооруженных, сражавшихся еще перед ее рядами, а затем опять сомкнулась. Когда же Домиций легко окружил ее большим количеством всадников и легковооруженных, так как она представляла плотно поставленный четырехугольник, она не могла ни двинуться вперед, ни развернуть своего строя ввиду его большой глубины; поэтому она стала терпеть бедствие. Они досадовали, что не имеют возможности сами воспользоваться своей военной опытностью, а представляют удобную мишень для нападения неприятеля со всех сторон. Однако, выставив со всех четырех сторон целый лес своих сарисс, они вызывали римлян вступить с ними в рукопашный бой и все время делали вид, что хотят напасть. Но они нигде не делали ни шагу вперед, будучи пешими и отягченными своим оружием, а врагов видя всюду на конях, особенно же потому, что боялись нарушить крепость своего строя; перестроиться иначе они бы не успели. Римляне же к ним не приближались и не вступали в рукопашный бой, боясь <опытности> людей, привычных к военному делу, их твердости и отчаянной решимости, но быстро кружась около них, они бросали все время в них дротики и стреляли из луков. И ни один удар их не был напрасным: такой массой стояли они на небольшом пространстве; они не могли ни уклониться от бросаемых в них копий и стрел, ни расступиться перед несущимися на них. Поэтому, неся уже большие потери, они стали поддаваться, так как ничего лучшего они сделать не могли, и стали шаг за шагом отступать, грозно обороняясь, вполне сохраняя порядок и внушая римлянам страх: они ведь и тогда не решались приблизиться к ним, но, нападая со всех сторон, наносили им потери, пока, наконец, слоны в македонской фаланге не были приведены в беспорядок и перестали слушаться своих вожаков; тогда весь их боевой порядок превратился в нестройное бегство». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Если бы фаланга была поставлена более просторно, длинным фронтом, и не была зажата слонами, она могла бы продержаться немного дольше и дождаться возвращения отборной конницы Антиоха, с которой тот разрезал и оттеснил в лагерь римские легионы. А так Антиох прискакал уже к разбитому корыту. В итоге царю, ранее беспокоившемуся о том, чтобы Ганнибал не «примазался к его славе», не с кем было раделить позор поражения. Каждый встречный пенял ему на «слив», припоминая всю цепь совершенных ошибок.
«Друзья Антиоха упрекали его за необдуманную поспешность в разрыве отношений с римлянами, за его проявленную с самого начала неопытность и отсутствие ясного плана, за то, что он выпустил из рук Херсонес и Лисимахию со всем оружием и со всеми запасами, прежде чем испытать силы неприятеля, за то, что охрану Гелеспонта он оставил на произвол судьбы, когда сами римляне не надеялись так легко овладеть этим проходом. Упрекали его и за последний его неразумный поступок, за то, что всю силу своего войска сделал бесполезной, поставив в тесном и узком пространстве, и всю свою надежду основал на численности людей, собравшихся со всех сторон, людей, неопытных в военном деле, предпочтя их тем, которые благодаря долгому упражнению стали специалистами военного дела и у которых приобретенная в стольких войнах уверенность возросла до отваги и смелости. (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Рискну предположить, что пренебрежение фалангой со стороны царя отчасти объяснялось соображениями внутренней политики. Македонское войско сохраняло традиции военной демократии, и по сути это было единственное «общественное мнение», с которым царю иногда приходилось считаться. Царь, вероятно, решил уязвить гордыню своих силовиков, показав, что прекрасно может справиться без их помощи, опираясь исключительно на «отряды кадыровцев». Фалангитов он дополнительно унизил тем, что поставил под начало командира отряда слонов. То есть, их статус в армии оказался ниже слоновьих погонщиков. Такая игра сдержек и противовесов характерна для любой Многонационалии, включая РФ. И, как показывает опыт современной России, правители таких стран склонны играть в эти игры даже перед лицом смертельной опасности. Сегодня, к примеру, единственная надежда на выживание для нынешней верхушки связана со ставкой на русский народ, на мобилизацию всех его усилий. Но политика подавления и унижения русских продолжается до сих пор, поскольку ведь иначе с ними придется делиться властью и собственностью.
6) Шестой и наиболее роковой ошибкой Антиоха была уверенность, что капитуляция на предложенных Римом условиях обойдется ему дешевле, чем продолжение войны. Римляне в эту эпоху еще играли роль «добрых следователей» и, блеснув благородством, предложили Антиоху те же условия мира, что и до его поражения при Магнесии. Единственное, что изменилось - сумма контрибуции, должная погасить все издержки Рима на ведение этой войны. Антиох, в сумме, обязался выплатить контрибуцию в размере 15 тысяч талантов серебра (40 целиком загруженных самосвалов «Камаз»), выдать римлянам «военного преступника» Ганнибала и сделать границей своей сферы влияния Таврский хребет (у основания полуострова Малая Азия). Он лишился права содержать военный флот, боевых слонов и передал своего сына в заложники.
Если учесть, что Антиох, продолжая эту войну, рисковал потерять престол или дождаться восстаний в восточных сатрапиях, то условия можно назвать весьма умеренными (это объясняли личным расположением Сципиона к царю, который еще до сражения отпустил из плена его сына). Сами по себе они были вполне совместимы с выживанием империи Селевкидов и даже позволяли ей продолжать экспансию на Восток. Но ничто не могло искупить потерю статуса равновеликой Риму державы и превращение Сирии в римского вассала. Престиж Антиоха III пострадал не только на международной арене, но и внутри страны. На это наложились серьезные финансовые трудности, поскольку гигантская контрибуция подорвала государственный бюджет. Чтобы собрать 40 камазов серебра, Антиоху пришлось потрошить храмовые сокровищницы. Когда, с небольшим отрядом телохранителей, он реквизировал ценности храма Бела в Южном Иране, толпа религиозных фанатиков взбунтовалась и разорвала на части потерявшего авторитет монарха.
Итак, отказ от продолжения решительной борьбы с Римом привел Антиоха к скорой и бесславной гибели от рук собственных подданных. Вряд ли последствия могли быть более тяжелыми, если бы он продолжил борьбу до конца. А ресурсы к сопротивлению у него были. Он мог бы вести войну на манер Александра Павловича, увлекая римлян в глубины своей необъятной державы, устраивая на их пути «выжженную землю» и беспокоя их тылы летучими отрядами. Поддержка операционной линии стала бы для Рима непосильным бременем. Римляне и их союзники в те времена к такой войне не были готовы и не стали бы углубляться дальше Малой Азии. Эффективность партизанской тактики продемонстрировал казус с войском победителей на обратном пути. Когда главная армия римлян с богатыми трофеями возвращались домой горными дорогами Фракии, местные дикие племена, которым забыли рассказать о «непобедимости Рима», их уничтожили почти поголовно и отобрали всю добычу. Чтобы подкупить всех горных фракийцев еще на этапе, когда римляне шли в Азию, Антиоху хватило бы с головой одного из тех сорока грузовиков с серебром, которые он обязался выплатить Риму.
Затягивание войны на долгие годы склонило бы Рим к более почетным условиям мира и к необходимости трактовать его страну как равностатусную державу, а не как вассала. Державная честь Селевкидов при этом осталась бы в неприкосновенности. Конечно, продолжая войну, Антиох рисковал получить дворцовый переворот или мятежи на восточных окраинах, но в этом случае он хотя бы погиб как герой, как «последний самурай», а не как церковный вор, удавленный собственным народом. При этом важно понимать, что в те времена (как показали последующие полвека истории) Империя Селевкидов была еще достаточно жизнеспособна, дворцовый переворот и мятежи в регионах не привели бы ее к развалу и даже к смене династии. Собственно, капитуляция перед Римом, навсегда подорвавшая престиж потомков Селевка, и запущенный после нее процесс «олакеивания вассала», как раз и включили механизм «полураспада» Державы не хуже, чем это сделало бы продолжение войны. С этими последствиями пришлось безуспешно бороться последующим правителям.
История поражения и гибели Антиоха интересна тем, что он, будучи самодержавным государем своей страны, то есть главным выгодополучателем победы и главным пострадавшим от поражения, избавлен от подозрений в предательстве. Если бы ту же серию ошибок совершило обычное должностное лицо, не избежать ему обвинений в работе на римлян и в коварном многоходовом умысле с целью погубить Державу. Это дает нам своеобразную реабилитацию Путина, которого многие сегодня считают предателем и агентом Запада. Если Антиох совершил все путинские ошибки просто по глупости, заведомо не являсь предателем и агентом Рима, то и Путин тоже мог сделать все это по глупости, без коварного умысла.
Продолжение следует…
Предыдущая часть --- Начало --- Следующая часть
9. АНТИОХ ВЛАДИМИРОВИЧ ПУТИН
Иллюстрация. Античный бюст Антиоха III Великого. Это «Владимир Владимирович Путин» эллинистического мира. Весьма успешный в первой половине своего царствования, под конец он совершил все ошибки Путина в отношении Рима и был растерзан населением из-за последствий капитуляции перед Римом.
На этапе Поворота от Гегемонии к Мировой Империи задача ослабления и разрушения крупных государственных образований (и союзов государств) является для Гегемона приоритетной, и ради этого он готов пренебречь любыми другими задачами, принести в жертву свои экономические интересы, а также смириться с возможными геополитическими осложнениями в будущем. Более того, на время решения этой задачи Гегемон готов воздержаться от новых территориальных приобретений, какими бы соблазнительными они ни казались. Так что для внешнего наблюдателя его деятельность по дезинтеграции мира выглядит безумной «альтруистической» мистерией «разрушения ради разрушения». К примеру, Рим, получив по итогам двух первых войн с Македонией (к 197 г. до н.э.) небольшой плацдарм на западе Балканского полуострова, прекратил территориальную экспансию в ареале эллинизма почти на полвека. Но при этом продолжал долбить эллинистический мир молотком, перемалывая в мелкую крошку. За это время была овассалена и постепенно ослаблена держава Селевкидов; приведен в ничтожество Этолийский Союз; разбита и разделена на 4 «украины» Македония; разгромлен и опустошен Эпир; дезорганизован национал-предателями Ахейский Союз; укрощены амбиции Родоса и Пергама; посажен на короткий поводок Египет; приведен к полному лакейству Карфаген. Очередные территории были присоединены к Республике только после 150 г. до н.э., когда в Средиземноморье уже не осталось держав, имеющих силу и желание это оспорить. Так что люди, надеющиеся сразу после «танков НАТО в Москве» сделать свои регионы штатами США, крупно заблуждаются. К тому же, как показал опыт Карфагена и Пергама ( см. предыдущую главу), «непротивленцы» и капитулянты нередко получают даже большее наказание, чем «бунтовщики».
Многие элиты на этом этапе подвержены иллюзии о том, что их полезность для Рима в плане экономики и геополитики позволит избежать общего удела. Между тем, господство над миром - это игра с нулевой суммой, и любой ущерб оправдан, при условии что остальные получат еще больший ущерб. Эту тему мы уже обсуждали в предыдущей главе. Увещевать Америку тем, что сохранение России или Китая необходимо для поддержания стабильности в Евразии и в мире совершенно бессмысленно, коль скоро эта «стабильность» тормозит распад России и Китая на отдельные куски, более удобные для включения в Pax Americana. Державы и элиты, которые еще не окончательно низведены к положению лакеев и хотя бы в теории имеют ресурсы к сопротивлению, должны осознавать, что они раздражают Гегемона уже самим фактом своего существования. Этого многие не понимают, и не только в России. Типичный пример - китайский политик Fu Ying, которая в беседе с Киссинджером упрекнула Америку в том, что та не привыкла иметь дело с равными, что она делит весь мир на ведомых союзников, послушно следующих в ее фарватере, и на врагов, которых надо сокрушить. Похоже, китайцы надеются, что, дергая за экономические ниточки, смогут заставить Америку их уважать и вступить с ними в равноправный симбиоз. На самом деле лучшее из того, чего они могут добиться, - стать последними в очереди на поглощение. Не понимая всю меру опасности, которая над ними нависла, убаюкивая себя мыслями о преимущественно экономической мотивации Гегемона, о том, что ему «выгодна стабильность», элиты региональных держав рискуют совершить непоправимые ошибки, которые еще более сократят их возможности и приблизят час расплаты.
В этом контексте интересно разобрать первое столкновение Рима с Державой Селевкидов (192-188 гг. до н.э.). Хотя в этот момент Поворот от Гегемонии к Империи в римской политике еще не оформился окончательно, а царство Селевкидов все еще оставалось равностатусной Риму суверенной державой, здесь можно отыскать интересные параллели с нынешними взаимоотношениями Америки и России. За десятилетие перед столкновением с Римом царь Антиох III Великий восстановил целостность своей державы и приструнил своих азиатских вассалов. Собственно, «Великим» его назвали именно за успехи первой половины царствования, когда он возродил и привел к стабильности уже начавшую распадаться страну. Наконец, для него пришло время обратить внимание на западную окраину Империи и восстановить влияние Селевкидов в исконно принадлежавшем ей регионе Малой Азии. Кроме того, Антиох решил воспользоваться вакуумом власти в Эгейском регионе, который образовался после ослабления Македонии Римом и последующего самоустранения римлян от активного вмешательства в дела освобожденных ими эллинов.
Иллюстрация. Держава Антиоха III и сопредельные страны перед столкновением с римлянами.
1) Первой ошибкой Антиоха стало недостаточное понимание римского взгляда на разграничение сфер влияния и недооценка той решимости, с какой римляне будут его защищать. С точки зрения Антиоха, «украинский» регион Малой Азии - это традиционная сфера влияния Селевкидов, и у римлян нет никакого права сюда влезать. Буферной зоной между двумя державами, где Риму и Селевкидам допустимо вести игру и конкурировать за влияние, он полагал Эгеиду и континентальную Элладу (тогдашний геополитический аналог современной «Европы»). И это тоже был традиционный взгляд эллинистической геополитики, укоренившийся за предыдущее столетие. Римский взгляд был иным. Континентальную Элладу, только что освобожденную от македонской гегемонии, Рим считал своей исключительной сферой влияния, куда влезать иным державам совершенно недопустимо. Буферной зоной, где возможна свободная конкуренция за влияние, Сенат считал «украинскую» Малую Азию, где он был намерен поддерживать своих союзников в лице Пергама, Родоса и ряда прибрежных эллинских городов, в то же время допуская умеренную контригру Антиоха.
На беду, «Антиох Владимирович» считал себя великим дипломатом, и, безусловно, был таковым, но только во взаимоотношениях с восточными царьками. В дипломатии он привык к восточному торгу о цене. Он не воспринял всерьез простую европейскую манеру римлян, которые ровным голосом изложили ему ровно то, чего они хотят, и от чего не отступят даже ценой войны: «Освободить эллинские города и не лезть в Европу». Ему показалось, что с их стороны это лишь стартовая позиция для торга, а не ультиматум. Навыки «восточной дипломатии» оказались бесполезны и в переговорах с потенциальными греческими союзниками. Пустые обещания он принял за дипломатический успех и всерьез рассчитывал на сильную антиримскую коалицию («нам помогут Китай и Индия!»). Оставаясь в плену этих иллюзий, он совершил следующую ошибку.
2) Второй ошибкой Антиоха стало решение начать спарринг с Римом ограниченными средствами. Поскольку Эгейский регион он считал буферной зоной, а не законной римской сферой влияния, то надеялся, что римляне на его попытку «восстановить ГДР» ответят такими же ограниченными мерами, в духе локальных конфликтов эпохи Холодной войны. В итоге он отправил «ограниченный контингент» и попал в еще более проблематичную ситуацию, чем Путин на Украине. Америка, по крайней мере, не объявила России войну и пока задействовала только меры косвенного порядка. А Рим тут же включил «режим тотальной мобилизации» и потребовал того же от всех своих союзников в Эгеиде. И в этот момент оказалось, что Антиох вляпался в Мировую войну с Мировым Гегемоном, имея при себе всего 10 тысяч пехотинцев, 500 всадников и 6 слонов (остальное его войско еще не вернулось из далекого азиатского похода). И поскольку Рим вступил в эту войну всей своей массой и со всей решимостью, а Антиох - лишь небольшим экспедиционным корпусом, то многие потенциальные союзники Антиоха в Элладе решили не рисковать и стали на сторону Рима. А те, что все-таки рискнули (Этолийский Союз), были раздавлены превосходящей силой Рима и его союзников. В итоге из-за своих полумер Антиох потерял всех своих сторонников в Греции и остался один перед лицом Рима и мобилизованных Римом союзников (Македония, Ахейский Союз, Пергам, Родос и другие). Его флот был разгромлен и военные действия из «буферной зоны» переместились в его собственные азиатские владения. И уж теперь у него не оставалось иного выхода, как начать войну всерьез, в гораздо менее выгодной стратегической ситуации, чем это можно было сделать изначально.
Хотя прямой ущерб для военной мощи Селевкидов от этих первых поражений был невелик, непродуманное вторжение в Грецию сыграло роль фальстарта и во многом предопределило поражение в последовавшей большой войне. Этим фальстартом Антиох разочаровал и оттолкнул своих союзников, стимулировал консолидацию противников, ввел в уныние собственных силовиков и ободрил врагов. Антиоху следовало или вообще не начинать спарринг с Римом на территории, которую тот считал «своей», или вторгнуться в Элладу всей своей мощью и мобилизовать все эллинские государства на борьбу с Римом в «добровольно-принудительном порядке». При разумной дипломатии он мог бы перетянуть на свою сторону даже Ахейский Союз и Македонию (вместо этого он Македонию, наоборот, разозлил, по-шакальи забрав себе ряд территорий в районе Проливов, от которых царь Филипп был вынужден отказаться под давлением Рима). Тогда у него появился бы шанс затянуть войну на долгие годы на чужой территории, и если не выбросить Рим с Балкан, то добиться справедливого раздела континентальной Греции. Проливы и Малая Азия (которые по-настоящему были нужны Селевкидам) при этом оставались бы в глубоком тылу, в его полном распоряжении.
Можно было поступить еще круче - перенести войну в Италию, последовав рекомендациям карфагенского беженца Ганнибала:
«Ганнибал сказал: "...Мы пришли сюда без собственных сил, поверив этолийцам, которые нас сюда завлекали, что и лакедемоняне и Филипп будут нашими союзниками; но из них, как я слышу, лакедемоняне даже готовы воевать против нас в союзе с ахейцами, и Филиппа я не вижу рядом с тобою; а ведь в этой войне он может дать перевес той стороне, на которую он станет. Мое мнение остается прежним, - возможно скорее вызвать войско из Азии, а не надеяться на Аминандра и этолийцев; и когда войско прибудет, - опустошать Италию, для того чтобы, отвлеченные домашними бедствиями, римляне менее всего могли бы причинять тебе неприятности и, боясь за свое положение, они не могли бы никуда двинуться. ...с половиной кораблей надо опустошать побережье Италии, а другая половина должна находиться в засаде, в удобном месте, выжидая подходящего момента; ты же сам со всем пешим войском, занимая передовые позиции в Греции, недалеко от Италии, должен заставлять думать, что собираешься совершить вторжение, и если как-нибудь будешь в состоянии, то и вторгнуться. Филиппа надо постараться всяким способом привлечь на свою сторону, так как в этой войне он имеет наибольшее значение для той и другой стороны. Если же он не послушается тебя, пошли против него своего сына Селевка через Фракию, чтобы и он, облекаемый домашними бедами, ни в чем не мог быть полезен твоим врагам". Вот что сказал Ганнибал, это было наилучшее, но вследствие зависти к его славе и его таланту все другие, и не меньше других сам царь, отвергли все его предложения, чтобы не показалось, что Ганнибал превосходит их всех талантом вождя, и чтобы слава будущих побед не была приписана ему». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Не следует считать это маниловщиной: у Антиоха имелись ресурсы, чтобы действовать по плану Ганнибала. При этом большая часть эллинских союзников Рима была бы нейтрализована, и Антиох имел бы против себя вдвое меньшие силы, чем те, с которыми ему пришлось иметь дело впоследствии. Во всяком случае, сами римляне поначалу восприняли угрозу со стороны Антиоха вполне серьезно.
«Так как Антиох был властителем всей Внутренней Азии, многих народов и, за небольшим исключением, всей приморской области, так как он уже стоял твердой ногой в Греции, имел славу страшного завоевателя и достаточное снаряжение, так как он совершил в войнах против других народов много блестящих подвигов, откуда и пошло его прозвище «Великий», то римляне опасались, что война для них будет длительной и тяжелой. Под большим подозрением был у них Филипп Македонский, недавно побежденный ими, и карфагеняне: они боялись, будут ли они, карфагеняне, сохранять верность договору с ними, так как ведь Ганнибал был у Антиоха. И относительно других подчиненных им народов у них было подозрение, как бы с их стороны, в надежде на Антиоха, не произошло какое-либо восстание. Поэтому они к ним всем послали войска для мирного за ними наблюдения... Как это бывает при большом страхе, римляне беспокоились и за Италию, будет ли она им верна и постоянна в войне с Антиохом. Они поэтому послали большое пешее войско в Тарент наблюдать за возможным вторжением, а флот должен был плавать вдоль побережья. Таков был страх в первое время перед Антиохом». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Конечно, учитывая уважение Рима к масштабу и ресурсам самой могущественной державы эллинизма, лучше было бы не доводить дело до прямого столкновения, которое обнажило ее слабость, и в буферных зонах активизировать сугубо дипломатические инструменты, использовать подкуп. Это позволило бы на долгие годы сохранить у Сената преувеличенное представление о возможностях Селевкидов и отстоять национальные интересы сугубо дипломатическими методами. Но после того как вторжение Антиоха в Европу окончилось бесславным пшиком, и лично царь при этом проявил себя малодушно и непоследовательно, Сирия стала рассматриваться римской элитой уже не как равновеликий соперник, достойный уважения, а как «Добыча».
3) Третья ошибка Антиоха - надежда на то, что примирение с Римом можно купить ценой умеренных односторонних уступок, сделанных еще до заключения мира. Он действовал так, как если бы верил, что у римлян, когда они без боя получат почти все, за что боролись, исчезнет мотив для продолжения военных действий, и можно будет заключить почетный мир без лишнего риска. Он без должного сопротивления сдал все ранее занятые плацдармы в Европе, потом без боя позволил римлянам переправиться в Азию через Геллеспонт и соединить силы с Пергамом. «Слив Новороссию», царь спокойно поджидал римлян на государственной границе и засылал переговорщиков. Однако римляне ответили на его условия громким хохотом и дали понять, что расценивают его отступление как признак трусости, слабости и некомпетентности, и поэтому их аппетиты существенно возросли. Вот что повелел передать Сципион в ответ на мирные предложения Антиоха:
«Если бы царь выступал с этими предложениями еще в то время, когда владел Лисимахией и проходом к Херсонесу, то мог бы легко рассчитывать на согласие противника. Равным образом царь мог бы получить удовлетворение и в том случае, если бы после потери сих местностей все-таки подошел к Геллеспонту впереди своего войска и, отправляя посольство с этими самыми условиями, ясно показал бы решимость воспрепятствовать переправе римлян. “Но являться с предложением мира на равных условиях теперь, когда царь не помешал нашим войскам вступить в Азию, дал себя не только взнуздать, но и оседлать, значит, наверное потерпеть неудачу и обмануться в ожидании”». (Полибий. Всеобщая история. Книга XXI)
4) Четвертой ошибкой Антиоха, после первых поражений и ясно обозначившегося желания римлян превратить его в вассала, стало нежелание признать, что в этой войне для него на карту поставлено все, а не только прежняя слава и престиж. Загнанный в Азию, он должен был отказаться от всех сторонних мотивов и расчетов, и использовать в борьбе все имеющиеся шансы и ресурсы. Между тем, даже в этой ситуации он в ряде случаев принес военную эффективность в жертву соображениям комфорта, престижа и условностям внутренней политики. Это отчасти подобно тому, как сейчас в России власть пытается бороться с экономическим удушением со стороны Запада, ни на йоту не изменив компрадорский, антинациональный характер экономики и не покушаясь на прибыли олигархов, продолжающих вывозить капитал из страны. Антиох аналогично вел себя в военной сфере. Вместо перехода к затяжной войне в том формате, который представлял бы для римлян наибольшие затруднения, Антиох поплыл по течению, подставил всю свою армию под поражение и сделал неизбежной последующую капитуляцию.
Понимая, насколько фатальным для него будет поражение в большом генеральном сражении, ему следовало с главной армией бесконечно отступать вглубь Малой Азии, оставляя на пути римлян «выжженную землю», и тревожить мобильными отрядами их коммуникации. Самый крупный такой отряд, в 10-20 тысяч человек, можно было поставить под начало Ганнибала, который, в бытность свою в Италии, показал особое искусство и непобедимость в такого рода войне. Ганнибал, опираясь на крепости и горы, действовал бы на фланге и в тылу у римской армии, уничтожая мелкие отделившиеся отряды, освобождая захваченные города и до крайности затрудняя снабжение и маневрирование. Пара лет такой войны лишила бы Рим энтузиазма и серьезно охладила бы пыл римских союзников. Вместо этого Антиох решился на генеральное сражение в неудобной для него местности («престиж Царя», «негоже нам отступать», «а что подумают царедворцы?»).
Он добавил к этому следующую глупость: из тщеславных соображений не поручил Ганнибалу верховное командование армией. Антиох, по своим наклонностям, был хорошим кавалерийским генералом, «Мюратом», но плохим стратегом. Обе крупнейшие битвы своей жизни - битву с римлянами при Магнесии и (в молодости) битву с Египтом при Рафии он проиграл по одной и той же схеме. В то время как царь, возглавляя отборную часть конницы, громил и преследовал левое крыло противника, противник уничтожал его собственное левое крыло и центр. Когда Антиох, утомившись преследованием, возвращался на поле боя, изменить уже ничего было нельзя.
«На правом же [фланге], где стоял сам Антиох, он пробил сплошную фалангу римлян, разделил ее и далеко преследовал. ...Между тем Антиох, преследуя далеко тех из римской фаланги, против кого он стоял, так как у них не было поставлено для помощи ни всадников, ни легковооруженных... дошел до римского укрепления. Когда же военный трибун, охранявший лагерь, встретив его свежими силами из охраны лагеря, задержал его стремительность, а бегущие, вновь осмелев благодаря слившимся с ними вспомогательным силам, обратились против врага, Антиох повернул назад, полный гордости, как бы одержав победу, ничего не зная из того, что произошло на другом его фланге. С ним встретился Аттал, брат Эвмена, с большим количеством конницы. Без большого затруднения Антиох их порубил и проехал через их ряды, не обращая внимания, что они, кружась еще около него, наносили ему незначительные потери. Но когда он увидел свое поражение и всю равнину, полную трупами его воинов, людей, коней и слонов, увидал, что его лагерь взят уже штурмом, тогда и Антиох бежал без оглядки и до полуночи прибыл в Сарды». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Возможно, в своем увлечении лихими чапаевскими атаками, Антиох стал жертвой не совсем продуманного подражания Александру Македонскому. Но Александр, хотя и бросался безответственно на врага во главе рыцарского клина, всегда направлял этот клин на самую главную часть вражеского войска, и победа на направлении главного удара означала и общую победу. Антиох же такого рода «видением» не обладал, а компенсировать этот недостаток с помощью Ганнибала не хотел, опасаясь, что тому достанется вся слава. В итоге получился абсурд: в битве, где решалась судьба его державы, не участвовал его лучший военспец, а самый отборный и сильный отряд его армии был заранее нейтрализован и обречен на заклание (об этом - ниже).
5) Пятой ошибкой Антиоха стало то, что, готовясь к решающей битве с Римом, он сделал ставку на «азиатчину» и азиатскую составляющую своей державы, вместо того чтобы опираться на ее европейское ядро. Единственная часть его войска, которая по стойкости и профессионализму могла сравниться с римлянами - это македонская фаланга. На ровной местности и с достаточным прикрытием флангов она в те времена была непобедима, и даже римские легионы не могли выдержать ее прямого натиска «лоб в лоб». Все победы римлян над македонской фалангой за всю историю их войн с эллинистическими державами были связаны с тем, что фаланга либо получала удары во фланг и тыл, либо заманивалась на неудобную для нее пересеченную местность. Антиох, имея огромную массу азиатских вспомогательных войск и возможность выбирать поле сражения, мог избежать обеих опасностей. Вместо этого он решил уподобиться персидскому царю и занял все поле сражения азиатским ополчением. Против лучшей армии Европы он выставил на поле серпоносные колесницы, индийских слонов, закованных в броню галльских владников, степных конных лучников, арабов на верблюдах, леммингов на евражках и прочий варварский и азиатский сброд. Для македонской фаланги при такой деспозиции вообще не хватило места на поле боя. Ее разместили неудобно и скученно, зажав между слонами (они ее в конце и растоптали). После первого же натиска римлян азиатский сброд разбежался вприпрыжку, а фаланга, в ее неудобном расположении, оказалась окружена со всех сторон и осыпаема метательными снарядами. Разумеется, профессионалы держались до последнего, но изменить что-либо в такой ситуации уже не могли.
«И вот македонская фаланга, поставленная для связи с конницей на узком четырехугольном пространстве, лишившись прикрытия всадников, с обеих сторон расступилась и приняла в себя легковооруженных, сражавшихся еще перед ее рядами, а затем опять сомкнулась. Когда же Домиций легко окружил ее большим количеством всадников и легковооруженных, так как она представляла плотно поставленный четырехугольник, она не могла ни двинуться вперед, ни развернуть своего строя ввиду его большой глубины; поэтому она стала терпеть бедствие. Они досадовали, что не имеют возможности сами воспользоваться своей военной опытностью, а представляют удобную мишень для нападения неприятеля со всех сторон. Однако, выставив со всех четырех сторон целый лес своих сарисс, они вызывали римлян вступить с ними в рукопашный бой и все время делали вид, что хотят напасть. Но они нигде не делали ни шагу вперед, будучи пешими и отягченными своим оружием, а врагов видя всюду на конях, особенно же потому, что боялись нарушить крепость своего строя; перестроиться иначе они бы не успели. Римляне же к ним не приближались и не вступали в рукопашный бой, боясь <опытности> людей, привычных к военному делу, их твердости и отчаянной решимости, но быстро кружась около них, они бросали все время в них дротики и стреляли из луков. И ни один удар их не был напрасным: такой массой стояли они на небольшом пространстве; они не могли ни уклониться от бросаемых в них копий и стрел, ни расступиться перед несущимися на них. Поэтому, неся уже большие потери, они стали поддаваться, так как ничего лучшего они сделать не могли, и стали шаг за шагом отступать, грозно обороняясь, вполне сохраняя порядок и внушая римлянам страх: они ведь и тогда не решались приблизиться к ним, но, нападая со всех сторон, наносили им потери, пока, наконец, слоны в македонской фаланге не были приведены в беспорядок и перестали слушаться своих вожаков; тогда весь их боевой порядок превратился в нестройное бегство». (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Если бы фаланга была поставлена более просторно, длинным фронтом, и не была зажата слонами, она могла бы продержаться немного дольше и дождаться возвращения отборной конницы Антиоха, с которой тот разрезал и оттеснил в лагерь римские легионы. А так Антиох прискакал уже к разбитому корыту. В итоге царю, ранее беспокоившемуся о том, чтобы Ганнибал не «примазался к его славе», не с кем было раделить позор поражения. Каждый встречный пенял ему на «слив», припоминая всю цепь совершенных ошибок.
«Друзья Антиоха упрекали его за необдуманную поспешность в разрыве отношений с римлянами, за его проявленную с самого начала неопытность и отсутствие ясного плана, за то, что он выпустил из рук Херсонес и Лисимахию со всем оружием и со всеми запасами, прежде чем испытать силы неприятеля, за то, что охрану Гелеспонта он оставил на произвол судьбы, когда сами римляне не надеялись так легко овладеть этим проходом. Упрекали его и за последний его неразумный поступок, за то, что всю силу своего войска сделал бесполезной, поставив в тесном и узком пространстве, и всю свою надежду основал на численности людей, собравшихся со всех сторон, людей, неопытных в военном деле, предпочтя их тем, которые благодаря долгому упражнению стали специалистами военного дела и у которых приобретенная в стольких войнах уверенность возросла до отваги и смелости. (Аппиан. Римская история. Книга XI)
Рискну предположить, что пренебрежение фалангой со стороны царя отчасти объяснялось соображениями внутренней политики. Македонское войско сохраняло традиции военной демократии, и по сути это было единственное «общественное мнение», с которым царю иногда приходилось считаться. Царь, вероятно, решил уязвить гордыню своих силовиков, показав, что прекрасно может справиться без их помощи, опираясь исключительно на «отряды кадыровцев». Фалангитов он дополнительно унизил тем, что поставил под начало командира отряда слонов. То есть, их статус в армии оказался ниже слоновьих погонщиков. Такая игра сдержек и противовесов характерна для любой Многонационалии, включая РФ. И, как показывает опыт современной России, правители таких стран склонны играть в эти игры даже перед лицом смертельной опасности. Сегодня, к примеру, единственная надежда на выживание для нынешней верхушки связана со ставкой на русский народ, на мобилизацию всех его усилий. Но политика подавления и унижения русских продолжается до сих пор, поскольку ведь иначе с ними придется делиться властью и собственностью.
6) Шестой и наиболее роковой ошибкой Антиоха была уверенность, что капитуляция на предложенных Римом условиях обойдется ему дешевле, чем продолжение войны. Римляне в эту эпоху еще играли роль «добрых следователей» и, блеснув благородством, предложили Антиоху те же условия мира, что и до его поражения при Магнесии. Единственное, что изменилось - сумма контрибуции, должная погасить все издержки Рима на ведение этой войны. Антиох, в сумме, обязался выплатить контрибуцию в размере 15 тысяч талантов серебра (40 целиком загруженных самосвалов «Камаз»), выдать римлянам «военного преступника» Ганнибала и сделать границей своей сферы влияния Таврский хребет (у основания полуострова Малая Азия). Он лишился права содержать военный флот, боевых слонов и передал своего сына в заложники.
Если учесть, что Антиох, продолжая эту войну, рисковал потерять престол или дождаться восстаний в восточных сатрапиях, то условия можно назвать весьма умеренными (это объясняли личным расположением Сципиона к царю, который еще до сражения отпустил из плена его сына). Сами по себе они были вполне совместимы с выживанием империи Селевкидов и даже позволяли ей продолжать экспансию на Восток. Но ничто не могло искупить потерю статуса равновеликой Риму державы и превращение Сирии в римского вассала. Престиж Антиоха III пострадал не только на международной арене, но и внутри страны. На это наложились серьезные финансовые трудности, поскольку гигантская контрибуция подорвала государственный бюджет. Чтобы собрать 40 камазов серебра, Антиоху пришлось потрошить храмовые сокровищницы. Когда, с небольшим отрядом телохранителей, он реквизировал ценности храма Бела в Южном Иране, толпа религиозных фанатиков взбунтовалась и разорвала на части потерявшего авторитет монарха.
Итак, отказ от продолжения решительной борьбы с Римом привел Антиоха к скорой и бесславной гибели от рук собственных подданных. Вряд ли последствия могли быть более тяжелыми, если бы он продолжил борьбу до конца. А ресурсы к сопротивлению у него были. Он мог бы вести войну на манер Александра Павловича, увлекая римлян в глубины своей необъятной державы, устраивая на их пути «выжженную землю» и беспокоя их тылы летучими отрядами. Поддержка операционной линии стала бы для Рима непосильным бременем. Римляне и их союзники в те времена к такой войне не были готовы и не стали бы углубляться дальше Малой Азии. Эффективность партизанской тактики продемонстрировал казус с войском победителей на обратном пути. Когда главная армия римлян с богатыми трофеями возвращались домой горными дорогами Фракии, местные дикие племена, которым забыли рассказать о «непобедимости Рима», их уничтожили почти поголовно и отобрали всю добычу. Чтобы подкупить всех горных фракийцев еще на этапе, когда римляне шли в Азию, Антиоху хватило бы с головой одного из тех сорока грузовиков с серебром, которые он обязался выплатить Риму.
Затягивание войны на долгие годы склонило бы Рим к более почетным условиям мира и к необходимости трактовать его страну как равностатусную державу, а не как вассала. Державная честь Селевкидов при этом осталась бы в неприкосновенности. Конечно, продолжая войну, Антиох рисковал получить дворцовый переворот или мятежи на восточных окраинах, но в этом случае он хотя бы погиб как герой, как «последний самурай», а не как церковный вор, удавленный собственным народом. При этом важно понимать, что в те времена (как показали последующие полвека истории) Империя Селевкидов была еще достаточно жизнеспособна, дворцовый переворот и мятежи в регионах не привели бы ее к развалу и даже к смене династии. Собственно, капитуляция перед Римом, навсегда подорвавшая престиж потомков Селевка, и запущенный после нее процесс «олакеивания вассала», как раз и включили механизм «полураспада» Державы не хуже, чем это сделало бы продолжение войны. С этими последствиями пришлось безуспешно бороться последующим правителям.
История поражения и гибели Антиоха интересна тем, что он, будучи самодержавным государем своей страны, то есть главным выгодополучателем победы и главным пострадавшим от поражения, избавлен от подозрений в предательстве. Если бы ту же серию ошибок совершило обычное должностное лицо, не избежать ему обвинений в работе на римлян и в коварном многоходовом умысле с целью погубить Державу. Это дает нам своеобразную реабилитацию Путина, которого многие сегодня считают предателем и агентом Запада. Если Антиох совершил все путинские ошибки просто по глупости, заведомо не являсь предателем и агентом Рима, то и Путин тоже мог сделать все это по глупости, без коварного умысла.
Продолжение следует…