...который не вернется
Данный пост, пожалуй, смотрелся бы уместней и логичней в апреле. Однако идея этого странноватого текста пришла мне в голову не в апреле, а буквально на днях.
=======
Ночь была превосходной. Тихой, ясной, безлунной, чуть морозной. Звезды - такие огромные и яркие, какими они бывают только в океане - бриллиантовыми всполохами отражались на поверхности Атлантики. Черный дремлющий океан дышал спокойно и ровно. Его могучие легкие ни единым глубоким - глубже, чем необходимо - вдохом не тревожили холодного, чуть маслянистого на вид зеркала воды. Океан был безропотен и покорен. Он шептал что-то усыпляющее и нежно подталкивал в спину.
Его сонные воды обволакивали меня дружескими объятиями и, подхваченный невидимым, но ощутимым течением, я неслышно скользил по его безграничным просторам. В такую ночь просто хотелось жить.
Вокруг было много подобных мне. Кто-то больше, кто-то совсем малютка, а кто-то непревзойденных размеров колосс. Мы все очень разные и нет двух абсолютно одинаковых. Мы отличаемся друг от друга не только ростом, но и весом, и формой, и цветом. И по цвету даже возможно определить среди нас тех, кто совсем юн, а кто уже успел пожить и что-то повидать. Юные, они очень красивы, их цвет бирюзово-голубой. С возрастом мы утрачиваем этот невероятный цвет, с которым по чистоте и неправдоподобному волшебству оттенка не в состоянии состязаться даже небесная лазурь.
А еще мы иногда бываем черными. Это редкий окрас и для того, чтобы стать черным, необходимо перевернуться. Такое случается нечасто. Но все же случается.
Я же был просто белым - с красивой верхушкой в виде неправильной формы трезубца. Вполне возможно, эта форма являлась всего лишь капризом Посейдона.
Влекомые каждый своим течением, мы двигались по одному ему известному пути. Двигались неслышно и незаметно: ни плеска, ни шороха, ни умиротворяющей говорливости обязательных наших сопровождающих и попутчиков - белых "барашков".
Наша судьба целиком и полностью зависит от океана. Мы ничего не решаем сами: плывем туда, куда он велит, и живем ровно столько, сколько он позволит. Он чертит нам маршруты, которых мы покорно придерживаемся. Мы ни на что не в состоянии повлиять. Отколовшись раз и навсегда, мы все уходим в вечное плаванье. Невзирая на то, что нас много, все мы тотально одиноки. Но случается, что океанскую безграничность нашего одиночества нарушают.
Этот невероятный, исполинских размеров корабль я увидел задолго до того, как люди на нем увидели меня. Он был величественен, статен, и в отражении тысяч его электрических лампочек, свет которых падал вниз, на воду, под высокие борта, меркли даже звезды. Какой-то беззаботно-праздничный, величавый, увенчанный четырьмя огромными трубами желтого цвета, лайнер шел под всеми парами. Ничто не указывало на то, что капитан собирается снизить скорость корабля. Ярко освещенный, разрезая океанское полотно острым лезвием носа, лайнер двигался точно на меня.
Сначала ничего не происходило. Почему же они не реагируют?..
Потом на судне трижды прозвонил колокол, и его гулкий, раскатистый голос, слышный в морозном воздухе до последнего резонирующего звука, улетел ввысь и растворился в иссиня-черном небе.
Корабль стал сбавлять скорость. Но медленно, очень медленно. И так же медленно, слишком медленно, безумно медленно он стал уводить нос влево. Я слышал, как закипел океан под его винтами, как задрожал исполин, подчиняясь приказам "Полный назад!" и "Право на борт!", но время уже было безнадежно упущено.
Высокий борт со всей силы налетел на мое тело, и лайнер, обдирая мне бок, потащил меня вдоль всего своего гордого силуэта. Посыпались гигантские осколки на верхнюю палубу - оглушительно загрохотали по безупречно надраенному дереву, заскользили хаотично, сталкиваясь и разлетаясь в стороны. Визгом раздираемой обшивки, хрустом вырываемых заклепок, стоном вспарываемого металла закричал, захлебнулся болью корабль. И я понимал, я чувствовал своими травмами - он не ранен, он убит.
Лайнер оттолкнул меня, и я стал удаляться от него - по-прежнему ярко освещенного, нарядного, но уже погибающего.
Океан все еще был холоден и спокоен. Он не унес меня далеко. Я видел все и слышал все, что происходило. Это было жутко.
Исполин держался столько, сколько мог, но океан редко проявляет милосердие и не прощает ошибок. В море ошибаются люди, а расплачиваются за это корабли. Атлантика поглотила его, и он, обретя вечный покой, лег на ее дно абсолютной легендой.
После того, то произошло, будь я человеком, меня бы судили. Но в случившейся трагедии нет моей вины, поэтому судить меня - затея бессмысленная, ибо я не человек.
Я всего лишь айсберг.
Айсберг, с которым предположительно столкнулся "Титаник".
=======
Ночь была превосходной. Тихой, ясной, безлунной, чуть морозной. Звезды - такие огромные и яркие, какими они бывают только в океане - бриллиантовыми всполохами отражались на поверхности Атлантики. Черный дремлющий океан дышал спокойно и ровно. Его могучие легкие ни единым глубоким - глубже, чем необходимо - вдохом не тревожили холодного, чуть маслянистого на вид зеркала воды. Океан был безропотен и покорен. Он шептал что-то усыпляющее и нежно подталкивал в спину.
Его сонные воды обволакивали меня дружескими объятиями и, подхваченный невидимым, но ощутимым течением, я неслышно скользил по его безграничным просторам. В такую ночь просто хотелось жить.
Вокруг было много подобных мне. Кто-то больше, кто-то совсем малютка, а кто-то непревзойденных размеров колосс. Мы все очень разные и нет двух абсолютно одинаковых. Мы отличаемся друг от друга не только ростом, но и весом, и формой, и цветом. И по цвету даже возможно определить среди нас тех, кто совсем юн, а кто уже успел пожить и что-то повидать. Юные, они очень красивы, их цвет бирюзово-голубой. С возрастом мы утрачиваем этот невероятный цвет, с которым по чистоте и неправдоподобному волшебству оттенка не в состоянии состязаться даже небесная лазурь.
А еще мы иногда бываем черными. Это редкий окрас и для того, чтобы стать черным, необходимо перевернуться. Такое случается нечасто. Но все же случается.
Я же был просто белым - с красивой верхушкой в виде неправильной формы трезубца. Вполне возможно, эта форма являлась всего лишь капризом Посейдона.
Влекомые каждый своим течением, мы двигались по одному ему известному пути. Двигались неслышно и незаметно: ни плеска, ни шороха, ни умиротворяющей говорливости обязательных наших сопровождающих и попутчиков - белых "барашков".
Наша судьба целиком и полностью зависит от океана. Мы ничего не решаем сами: плывем туда, куда он велит, и живем ровно столько, сколько он позволит. Он чертит нам маршруты, которых мы покорно придерживаемся. Мы ни на что не в состоянии повлиять. Отколовшись раз и навсегда, мы все уходим в вечное плаванье. Невзирая на то, что нас много, все мы тотально одиноки. Но случается, что океанскую безграничность нашего одиночества нарушают.
Этот невероятный, исполинских размеров корабль я увидел задолго до того, как люди на нем увидели меня. Он был величественен, статен, и в отражении тысяч его электрических лампочек, свет которых падал вниз, на воду, под высокие борта, меркли даже звезды. Какой-то беззаботно-праздничный, величавый, увенчанный четырьмя огромными трубами желтого цвета, лайнер шел под всеми парами. Ничто не указывало на то, что капитан собирается снизить скорость корабля. Ярко освещенный, разрезая океанское полотно острым лезвием носа, лайнер двигался точно на меня.
Сначала ничего не происходило. Почему же они не реагируют?..
Потом на судне трижды прозвонил колокол, и его гулкий, раскатистый голос, слышный в морозном воздухе до последнего резонирующего звука, улетел ввысь и растворился в иссиня-черном небе.
Корабль стал сбавлять скорость. Но медленно, очень медленно. И так же медленно, слишком медленно, безумно медленно он стал уводить нос влево. Я слышал, как закипел океан под его винтами, как задрожал исполин, подчиняясь приказам "Полный назад!" и "Право на борт!", но время уже было безнадежно упущено.
Высокий борт со всей силы налетел на мое тело, и лайнер, обдирая мне бок, потащил меня вдоль всего своего гордого силуэта. Посыпались гигантские осколки на верхнюю палубу - оглушительно загрохотали по безупречно надраенному дереву, заскользили хаотично, сталкиваясь и разлетаясь в стороны. Визгом раздираемой обшивки, хрустом вырываемых заклепок, стоном вспарываемого металла закричал, захлебнулся болью корабль. И я понимал, я чувствовал своими травмами - он не ранен, он убит.
Лайнер оттолкнул меня, и я стал удаляться от него - по-прежнему ярко освещенного, нарядного, но уже погибающего.
Океан все еще был холоден и спокоен. Он не унес меня далеко. Я видел все и слышал все, что происходило. Это было жутко.
Исполин держался столько, сколько мог, но океан редко проявляет милосердие и не прощает ошибок. В море ошибаются люди, а расплачиваются за это корабли. Атлантика поглотила его, и он, обретя вечный покой, лег на ее дно абсолютной легендой.
После того, то произошло, будь я человеком, меня бы судили. Но в случившейся трагедии нет моей вины, поэтому судить меня - затея бессмысленная, ибо я не человек.
Я всего лишь айсберг.
Айсберг, с которым предположительно столкнулся "Титаник".