Город
"А здесь хорошо..." На этой мысли ловишь себя внезапно и несколько парадоксально. Однако здесь действительно хорошо - особенно в солнечный день, особенно осенью. Прогуляться по засыпанным желтой кленовой листвой дорожкам, пошуршать ею, ничуть не смущаясь собственного хулиганства, и, прислушавшись к шепоту листьев под ногами, подумать, что этот шепот, порой, похож на голоса тех, кого уже давно нет.
И вроде как вокруг суетится город, несутся по дорогам разнокалиберные авто, скользят мимо почти бесшумные трамваи... Однако прогулка здесь обязательно настраивает на размышления о вечном, о сущем и о том, что там, за чертой. Мысли текут неспешно, размеренно, покачиваются как маятник, а потом поднимаешь глаза и видишь: вот дама с собачкой, а вон дама без собачки, но с коляской. Обе на прогулке, обе радуются погожему, осеннему деньку. Дама с коляской никуда не торопится, вышагивает по дорожке - аккурат вдоль ряда старых, поросших ярко-зеленым мхом надгробий.
Смотришь на эту мирную, залитую солнцем картинку и понимаешь: нигде жизнь и смерть не сплетаются столь тесно, как на кладбище.
В общем, все началось как обычно - то есть очень давно. Еще при императрице нашей Екатерине II. В 1770-1772 году случилась эпидемия чумы - это была последняя крупная вспышка данной болезни в Европе. Российскую империю сия зараза не миновала и, главным образом, ознаменовалась московским Чумным бунтом. Смертность в Москве достигала тысячи человек в день. Чума - болезнь чрезвычайно заразная, но народ во все века остается просто... народом. Этот народ не верил врачам (которые зачастую были иностранцами), не хотел соблюдать разумные предосторожности и рвался проводить молебны у Боголюбской иконы Божией Матери, ибо кто-то пустил слух, что она исцеляет. Ничего не напоминает, нет?..
Архиепископ Амвросий, стремясь предотвратить массовое скопление народа, дабы чума не распространялась, эти молебны запретил. Надо же... были когда-то и в РПЦ толковые люди... В ответ толпа убила архиепископа, разграбила два монастыря и пошла громить богатые дома (знатные москвичи поспешно уезжали из города, боясь заразиться), карантины и чумные больницы. Беспорядки длились всего три сентябрьских дня 1771 года, но это были жаркие дни. Подавить бунт во время чумы удалось только при помощи войск под командованием небезызвестного Григория Орлова.
В итоге, в декабре все того же 1771 года был издан указ, запрещающий погребения при церквях во всех городах империи. Указ повелевал хоронить всех умерших (и не только от чумы) за чертой города. Захоронениям надлежало находиться не менее, чем в 2-х километрах от границ города.
До Риги этот указ добрался лишь в 1773 году. Так в том же 73-ем, за границами тогдашнего города возникло кладбище, которое сейчас называется Большим.
Церкви, где можно было бы отпевать усопших, на кладбище изначально не было и это вызывало серьезные неудобства. Умерших сначала должны были отпеть в одной из городских церквей, а затем везти гроб за город. Но через городские ворота вывозить гробы разрешалось почему-то только 2 раза в день: в течение короткого периода сразу после их открытия и незадолго до их закрытия. Не знаю, чем конкретно была обусловлена столь суровая пропускная способность, но только стало ясно, что придется возводить церковь или хотя бы капеллу именно на кладбище.
Первая капелла Большого кладбища была, разумеется, деревянной.
С течением времени на Большом появилось предостаточно церквушек и часовен - как общего, так и индивидуального пользования.
Полноценную же церковь здесь построили в 1890 году. Потом, конечно, ее разрушали, разоряли, восстанавливали...
Вплоть до середины XX века Большое использовалось по прямому своему назначению, и тут похоронено действительно много видных и знаменитых в Латвии и даже за ее пределами людей.
Вот, например, имя - Вильгельм Фридрих Оствальд. Русско-немецкий химик и философ, лауреат Нобелевской премии по химии 1909 года, в честь которого назван один из кратеров на обратной стороне Луны.
Он родился и вырос в Риге, потом перебрался в Германию, работал там в Лейпцигском университете. Был почетным членом научных сообществ Германии, Швеции, Норвегии, Нидерландов, России, Великобритании и США. Он умер в Лейпциге и там же был изначально похоронен, но некоторые источники утверждают, что спустя какое-то время ученый был перезахоронен на Большом кладбище. Правда, подтверждения этому факту мне найти не удалось.
Так или иначе, а мемориальная доска все же имеет место быть.
Однако еще в начале века один из архитекторов предсказал, что, мол, лет эдак через 60-70-т кладбище придется закрыть и, благодаря своим разросшимся деревьям и заметным архитектурным ценностям, оно станет парком. Так оно и случилось - почти 70-т лет спустя.
До полного же своего закрытия в 1969 году, Большое периодически переживало не самые лучшие времена. Во-первых, до Второй мировой уехало довольно много прибалтийских немцев, а, во-вторых, и во время войны, в 44-ом в частности, эмигрировало много зажиточных рижан всякой разной национальной принадлежности. В итоге, ухаживать за оставшимися могилами было просто некому, и Большое постепенно утратило свой элитарный статус.
Разграбление кладбища началось еще во время войны - в поисках драгоценностей и ценных вещей, вандалы разрывали могилы и разрушали часовни и склепы. Если ничем таким поживиться не удавалось, то просто выламывали и увозили на продажу мраморные и гранитные памятники.
После окончания войны, уже при Латвийской ССР кладбище годами разрушали, грабили и вандалили. Частенько на почве, так сказать, личной неприязни к немцам. Исчезло без следа множество уникальных надгробий, оград кованного железа, надгробных камней и статуй...
Доходило даже до того, что утащенные с кладбища могильные ограды, представлявшие художественную ценность, использовали в центре города по прямому назначению - то есть что-нибудь ими огораживали.
История Большого того периода вообще напоминает лихо закрученный детектив. Одно время на кладбище, в заброшенных каплицах, скрывалась терроризировавшая всю округу банда. Когда милиция вычислила "место жительства" фигурантов, те за здорово живешь сдаться, разумеется, не пожелали и внесли некоторые поправки в сюжет, открыв по ментам пальбу из автоматов. В результате перестрелки многие памятники были повреждены еще больше. А в 53-м году, например, и вовсе судили директора Большого - за поставленную на широкую ногу торговлю памятниками. Бороться с уничтожением кладбища было безнадежно даже в тех редких случаях, когда расследование вела прокуратура. Кладбище-то немецкое...
Кладбище полностью закрыли в 1969 году. Закрыли, пересчитали все оставшиеся в наличие объекты, не утратившие несмотря ни на что архитектурной и художественной ценности, присвоили Большому статус мемориального парка и стали его восстанавливать.
А в лихие 90-ые всю землю, на которой раскинулось Большое кладбище (а это на минуточку 22 га не так, чтобы очень далеко от центра Риги, в хорошем районе) совершенно бесплатно прибрала к рукам Евангелическо-лютеранская церковь.
Нет, главный рэкет 90-ых это не бритоголовые ребята в малиновых пиджаках, вооруженные паяльниками и утюгами. Эти хотя бы некисло рисковали. Главный рэкет 90-ых (да и не только их) это смиренные святые отцы, вооруженные молитвой и неистребимой жаждой наживы. Эти не рисковали ничем, но урвать и нахапать успели не меньше ребят на "бумерах".
И знаете что? В результате сейчас за парком вообще никто не ухаживает. Вообще. Попы говорят, что они ухаживать не могут, ибо им принадлежит только земля (а за ней чего ухаживать, верно?), а захоронения - это исключительно ответственность родственников умершего. Поэтому вплоть до 2008 года за парком ухаживала и в парк вкладывала деньги Рижская дума. Рига абсолютно была не обязана этим заниматься, но попы считают (что-то до хрена они считают!), что благоустройство парка, находящегося на территории города, это долг и обязанность этого самого города. То есть идея наша, а бензин ваш. Знакомо.
А дальше - больше. Парк не является собственностью муниципалитета и поэтому вкладывать деньги в восстановление часовен и склепов, а также в благоустройство территории, запрещает закон. После же радикального сокращения столичного бюджета в 2009 году, Большое кладбище и вовсе вычеркнули из списка поднадзорных объектов.
Именно поэтому многие часовни, которые еще пару-тройку лет назад выглядели более-менее, сейчас стыдливо прикрываются деревянными лесами. Поддержка им нужна элементарно для того, чтоб они не развалились под настойчивыми и необратимыми усилиями Времени и не погребли под своими развалинами гуляющих. Хотя некоторые склепы уже тогда выглядели все же "менее", чем "более".
Фото 16-го года.
Уже в 16-ом году печальная летопись пустила свои корни не совсем там, где обычно эти корни должны находиться. Летопись явно перепутала уровни.
Некоторые каплицы действительно изумительно декорированы, однако сейчас этих дам разглядеть не позволят деревянные леса.
В 16-ом еще даже некоторые двери были распахнуты. Хотя и вряд ли гостеприимно. Но вандалов и бомжей это, естественно, привлекало.
И вот уже много лет Рижская дума пытается договориться с церковью о передаче городу прав собственности на территорию парка. Но не тут-то было! Эти отцы святые только в их личных фантазиях. Попы считают (нет, они реально до хрена считают - причем не своего), что просто так, за шиш без масла, такой огромный кусок земли они Риге отдать не могут. Однако они благородно готовы ее продать. Или обменять - на другой земельный участок или... на церковь Святого Петра. Знаменитых рижских "золотых петушков" почти по Пушкину знаете? Так вот это самый знаменитый и самый высокий "петушок", символ Риги, вот уже 8-мь веков парящий над городом. Дорогие петербуржцы, вам это как, ничего не напоминает?
В подобных ситуациях остаповская фраза "Вы не церкви, вас не обманут" начинает играть совсем иными красками.
Сейчас Большое вызывает противоречивые чувства. Нет, откровенно кладбищенской атмосферы тут уже не осталось - хотя многие могилы по-прежнему на месте.
Например, эта.
Джордж Армитстед. Этот человек достоин не просто отдельного абзаца, он достоин отдельного рассказа. Рижанин с шотландскими корнями, в русской среде именуемый Георгием Ивановичем, управлял Ригой с 1901 по 1912 годы и стал одним из самых успешных, толковых и результативных мэров за всю историю города. По мне так он вообще самый лучший мэр, и ни один из всех последующих градоначальников не подобрался к нему даже на йоту.
Его дед, Джордж Армитстед I, приехал в Ригу в 1812 году - для организации торговли льном. Вскоре он понял, что работать на чужого дядю не хочет, и открыл собственную фирму - по торговле лесом. У него было восемь детей и всем им он обеспечил достойное образование. Например, музыку в семье преподавал Рихард Вагнер.
Наш Георгий Иванович был внуком того самого, Джорджа Первого, и имя свое получил именно в честь деда. Окончивший с отличием Рижский политех (который, в свою очередь, не получилось в силу определенных причин окончить писателю Михаилу Пришвину), он поехал учиться в университеты Цюриха и Оксфорда. Потом сделал карьеру в железнодорожной отрасли и в общем-то совершенно не удивляет тот факт, что после смерти градоначальника, этого человека избрали мэром - 67 голосов против трех.
Именно при нем Рига пережила строительный расцвет и стала столицей югендстиля. Именно в эпоху его правления Рига стала третьим по промышленному развитию городом Российской империи - ее обгоняли только Москва и Санкт-Петербург. Именно он создал в Риге новый и нехарактерный район - город-сад, ныне называемый Межапарком (Meža parks - Лесной парк). Здесь в строительстве царили сугубо английские традиции: преимущественно малоэтажная застройка в окружении сосен и елей. И этот район до сих пор такой - практически в 15-20-ти минутах езды на авто от центра. Ах, как мне хотелось бы прикупить здесь домик! Но пока приходится довольствоваться тем, что у родителей квартирка на окраине Межика.
Именно Армитстед поспособствовал открытию первого на территории Северной Европы зоологического сада (кстати, все в том же Межике). Строительство типовых школ и больниц, первая народная библиотека с читальней, реорганизация системы оказания социальной помощи городскому населению, станции "скорой помощи" в каждом районе, разработка системы обеспечения городских домов питьевой водой хорошего качества - это все тоже Георгий Иванович.
Пока Армитстед был градоначальником, Рига держала третье место по объемам внешней торговли, а через Рижский торговый порт проходило на экспорт самое большое количество древесины во всей Российской империи.
Мало? Пожалуйте еще.
Армитстед стал активно развивать водные пути сообщения, при нем совершенствовалась система строительства железнодорожных путей. На пару с батюшкой реформатора советского кино Сергея Эйзенштейна, Михаилом Эйзенштейном, долгое время занимавшим должность руководителя департамента путей сообщения Лифляндской городской правы, он организовал железнодорожное сообщение с главными городами империи: Петербургом, Москвой, Варшавой и Вильно. В те времена "железка" явно лучше функционировала и была развита - из Риги можно было напрямую попасть в Берлин, например. А вот сегодня с этим проблемы...
В годы правления Георгия Ивановича в Риге отказались от конки и запустили электрический трамвай. При нем в городе появилось такси.
Два в одном: детище Армитстеда едет в город-сад Армитстеда. Мимо Большого.
Он добился того, что Рига стала центром имперской авто и авиапромышленности - именно здесь, на знаменитом заводе "Руссо-Балт" был сконструирован первый отечественный автомобиль и первый же отечественный авиационный двигатель. Ах, "Руссо-Балт", "Руссо-Балт"!.. Ничего не осталось от тебя, кроме музейных экспонатов.
И при этом сам градоначальник не имел личного авто и все годы своего правления добирался на работу на том самом трамвае, который сам же и запустил.
Объективно - за каких-то 12-ть лет Армитстед поднял Ригу с уровня периферийного и провинциального города до уровня европейского промышленного центра, которым Российская империя могла только гордиться.
Поэтому неудивительно, что в 1907 году император Николай II предложил Армитстеду занять пост градоначальника Санкт-Петербурга. На сие предложение рижанин ответил категоричным отказом. Эх, как же не повезло Петербургу! И как же повезло Риге.
Это был невероятный период. И это был невероятный человек.
Если наведаться на Большое в классически-мрачный, свинцовый, ноябрьский день, парк быстро приведет посетителя в чувство, заставив вспомнить его истории про привидений, упырей и оборотней. Покосившиеся кресты, заброшенные могилы, заколоченные часовни, поросшие мхом памятники поиграют с фантазией и настроением в небывалую игру. А когда в город приходит великий иллюзионист туман, стирая призрачными саваном грани между забвением и реальностью, парк сам просится на страницы мрачного готического романа: едешь мимо, а за окном будто показывают мистическую историю, и кто там, в этом тумане, и что там - совершенно неизвестно...
Приблизительно так это выглядит.
Фото из тырнета. Это не Большое кладбище, что-то другое.
А в солнечный день парк прекрасен. В свете жизнерадостных солнечных лучей не остается никаких тяжких тайн и даже откровенные подлости порой приобретают оттенок привлекательности.
Но даже при дневном свете с определенного ракурса Большое щедро демонстрирует готовые мизансцены все для того же готического романа в английском стиле.
А при поисках иллюстрации с туманом и крестами мне подвернулась еще одна картинка. И почему-то возникло полное ощущение, что где-то эта часовня и эти два дерева - перед ней и за ней - мне уже попадались...
Парк с лесом накренившихся крестов и обелисков, давно стал частью городского пейзажа. Сюда приходят гулять с колясками, сюда приводят детей, здесь встречаются вездесущие бегуны и собачники.
Или вот, со смехом и шумом, распевая песни из репертуара почему-то Андрея Губина, прошла мимо компашка. Покосились с любопытством на фотоаппарат - их удивил сам факт того, что в парке кто-то что-то зачем-то фотографирует - и утекли дальше, унеся с собой постепенно замирающее на расстоянии "Что же ты ищешь, мальчик-бродяга..."
Нет-нет, Губина слушала не эта компания.
Парк настолько привычен, что его уже мало кто ассоциирует с местом захоронения и вечного успокоения. Однажды на небольшой бесплатно-стихийной парковочке рядом с ним мы оставляли машину, когда ходили на квест. Зима, снегом все завалено. Приехали - темно, уезжали - еще темнее. Парк нависал за спиной черной, непроницаемой громадой, но ни у кого даже в мыслях не было испытать хотя бы подобие священного трепета. Никто даже не вспомнил, что там, в темени - некрополь.
Большое изначально было куда больше - сейчас его делит на две части улица. Говорят, что когда в этой улице у растущего города возникла потребность, дорогу, особо не церемонясь, прокладывали прямо поверх захоронений.
По ту сторону улицы участок гораздо меньше, но именно там находится фигура безголового ангела, при первой нашей встрече показавшаяся мне жуткой. Мне почудилось на мгновение, что в руках он держит собственную голову.
Все же иногда вредно иметь слишком бурную фантазию... Конечно, изначально у ангела голова была и именно там, где ей полагается быть - на плечах. Но во времена Второй мировой ангела головы лишили.
Это может звучать парадоксально, но здесь человек, медленно бредущий вдоль могильных плит и пытающийся разобрать на них надписи, более непривычное зрелище, чем человек шагающий быстро и равнодушно.
"Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!"
"Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!"
"И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!"
"Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь".
И долго еще можно бродить по застеленным листвой дорожкам дремлющего в ожидании зимы парка. Долго можно прислушиваться к шуму города и собственным ощущениям. Долго можно вчитываться в немецкие фамилии на уставших стоять прямо крестах...
Долго можно вглядываться в истрепанные Временем родовые гербы фамильных склепов.
Но, если позабыть и о голосе города, и о прохожих, и о бегунах, то кажется, что это сама Осень пришла сюда на прогулку. Посмотрела, сначала нахмурилась, посрывала гневно листья, швырнула на землю, укрыла могилы...
Затем задумалась и, непостоянная как счастье, улыбнулась, засмеялась, плеснула щедро солнечным светом, откровенно сыграла на контрасте, обманула, обвела вокруг пальца... И пока ты раздумываешь, обидеться тебе на нее или нет, она - озорная рыжая девчонка - уже прищурилась лукаво и кокетливо: "Ну что? Хороша я, хороша?" Хороша - когда в благостном настроении и не плачешь днями напролет слезами покорных тебе дождей.
А потом она успокаивается и, ступая неслышно мягкими лапами сфинкса, идет рядом. Дышит ветром, улыбается солнечными зайчиками, но молчит, позволяя остаться с собственными мыслями тет-а-тет.
Она провожает до выхода из парка, бросает вслед яркий вихрь желтых кленовых листьев и словно шепчет: "Я пока здесь останусь. Мне здесь хорошо..."
И вроде как вокруг суетится город, несутся по дорогам разнокалиберные авто, скользят мимо почти бесшумные трамваи... Однако прогулка здесь обязательно настраивает на размышления о вечном, о сущем и о том, что там, за чертой. Мысли текут неспешно, размеренно, покачиваются как маятник, а потом поднимаешь глаза и видишь: вот дама с собачкой, а вон дама без собачки, но с коляской. Обе на прогулке, обе радуются погожему, осеннему деньку. Дама с коляской никуда не торопится, вышагивает по дорожке - аккурат вдоль ряда старых, поросших ярко-зеленым мхом надгробий.
Смотришь на эту мирную, залитую солнцем картинку и понимаешь: нигде жизнь и смерть не сплетаются столь тесно, как на кладбище.
В общем, все началось как обычно - то есть очень давно. Еще при императрице нашей Екатерине II. В 1770-1772 году случилась эпидемия чумы - это была последняя крупная вспышка данной болезни в Европе. Российскую империю сия зараза не миновала и, главным образом, ознаменовалась московским Чумным бунтом. Смертность в Москве достигала тысячи человек в день. Чума - болезнь чрезвычайно заразная, но народ во все века остается просто... народом. Этот народ не верил врачам (которые зачастую были иностранцами), не хотел соблюдать разумные предосторожности и рвался проводить молебны у Боголюбской иконы Божией Матери, ибо кто-то пустил слух, что она исцеляет. Ничего не напоминает, нет?..
Архиепископ Амвросий, стремясь предотвратить массовое скопление народа, дабы чума не распространялась, эти молебны запретил. Надо же... были когда-то и в РПЦ толковые люди... В ответ толпа убила архиепископа, разграбила два монастыря и пошла громить богатые дома (знатные москвичи поспешно уезжали из города, боясь заразиться), карантины и чумные больницы. Беспорядки длились всего три сентябрьских дня 1771 года, но это были жаркие дни. Подавить бунт во время чумы удалось только при помощи войск под командованием небезызвестного Григория Орлова.
В итоге, в декабре все того же 1771 года был издан указ, запрещающий погребения при церквях во всех городах империи. Указ повелевал хоронить всех умерших (и не только от чумы) за чертой города. Захоронениям надлежало находиться не менее, чем в 2-х километрах от границ города.
До Риги этот указ добрался лишь в 1773 году. Так в том же 73-ем, за границами тогдашнего города возникло кладбище, которое сейчас называется Большим.
Церкви, где можно было бы отпевать усопших, на кладбище изначально не было и это вызывало серьезные неудобства. Умерших сначала должны были отпеть в одной из городских церквей, а затем везти гроб за город. Но через городские ворота вывозить гробы разрешалось почему-то только 2 раза в день: в течение короткого периода сразу после их открытия и незадолго до их закрытия. Не знаю, чем конкретно была обусловлена столь суровая пропускная способность, но только стало ясно, что придется возводить церковь или хотя бы капеллу именно на кладбище.
Первая капелла Большого кладбища была, разумеется, деревянной.
С течением времени на Большом появилось предостаточно церквушек и часовен - как общего, так и индивидуального пользования.
Полноценную же церковь здесь построили в 1890 году. Потом, конечно, ее разрушали, разоряли, восстанавливали...
Вплоть до середины XX века Большое использовалось по прямому своему назначению, и тут похоронено действительно много видных и знаменитых в Латвии и даже за ее пределами людей.
Вот, например, имя - Вильгельм Фридрих Оствальд. Русско-немецкий химик и философ, лауреат Нобелевской премии по химии 1909 года, в честь которого назван один из кратеров на обратной стороне Луны.
Он родился и вырос в Риге, потом перебрался в Германию, работал там в Лейпцигском университете. Был почетным членом научных сообществ Германии, Швеции, Норвегии, Нидерландов, России, Великобритании и США. Он умер в Лейпциге и там же был изначально похоронен, но некоторые источники утверждают, что спустя какое-то время ученый был перезахоронен на Большом кладбище. Правда, подтверждения этому факту мне найти не удалось.
Так или иначе, а мемориальная доска все же имеет место быть.
Однако еще в начале века один из архитекторов предсказал, что, мол, лет эдак через 60-70-т кладбище придется закрыть и, благодаря своим разросшимся деревьям и заметным архитектурным ценностям, оно станет парком. Так оно и случилось - почти 70-т лет спустя.
До полного же своего закрытия в 1969 году, Большое периодически переживало не самые лучшие времена. Во-первых, до Второй мировой уехало довольно много прибалтийских немцев, а, во-вторых, и во время войны, в 44-ом в частности, эмигрировало много зажиточных рижан всякой разной национальной принадлежности. В итоге, ухаживать за оставшимися могилами было просто некому, и Большое постепенно утратило свой элитарный статус.
Разграбление кладбища началось еще во время войны - в поисках драгоценностей и ценных вещей, вандалы разрывали могилы и разрушали часовни и склепы. Если ничем таким поживиться не удавалось, то просто выламывали и увозили на продажу мраморные и гранитные памятники.
После окончания войны, уже при Латвийской ССР кладбище годами разрушали, грабили и вандалили. Частенько на почве, так сказать, личной неприязни к немцам. Исчезло без следа множество уникальных надгробий, оград кованного железа, надгробных камней и статуй...
Доходило даже до того, что утащенные с кладбища могильные ограды, представлявшие художественную ценность, использовали в центре города по прямому назначению - то есть что-нибудь ими огораживали.
История Большого того периода вообще напоминает лихо закрученный детектив. Одно время на кладбище, в заброшенных каплицах, скрывалась терроризировавшая всю округу банда. Когда милиция вычислила "место жительства" фигурантов, те за здорово живешь сдаться, разумеется, не пожелали и внесли некоторые поправки в сюжет, открыв по ментам пальбу из автоматов. В результате перестрелки многие памятники были повреждены еще больше. А в 53-м году, например, и вовсе судили директора Большого - за поставленную на широкую ногу торговлю памятниками. Бороться с уничтожением кладбища было безнадежно даже в тех редких случаях, когда расследование вела прокуратура. Кладбище-то немецкое...
Кладбище полностью закрыли в 1969 году. Закрыли, пересчитали все оставшиеся в наличие объекты, не утратившие несмотря ни на что архитектурной и художественной ценности, присвоили Большому статус мемориального парка и стали его восстанавливать.
А в лихие 90-ые всю землю, на которой раскинулось Большое кладбище (а это на минуточку 22 га не так, чтобы очень далеко от центра Риги, в хорошем районе) совершенно бесплатно прибрала к рукам Евангелическо-лютеранская церковь.
Нет, главный рэкет 90-ых это не бритоголовые ребята в малиновых пиджаках, вооруженные паяльниками и утюгами. Эти хотя бы некисло рисковали. Главный рэкет 90-ых (да и не только их) это смиренные святые отцы, вооруженные молитвой и неистребимой жаждой наживы. Эти не рисковали ничем, но урвать и нахапать успели не меньше ребят на "бумерах".
И знаете что? В результате сейчас за парком вообще никто не ухаживает. Вообще. Попы говорят, что они ухаживать не могут, ибо им принадлежит только земля (а за ней чего ухаживать, верно?), а захоронения - это исключительно ответственность родственников умершего. Поэтому вплоть до 2008 года за парком ухаживала и в парк вкладывала деньги Рижская дума. Рига абсолютно была не обязана этим заниматься, но попы считают (что-то до хрена они считают!), что благоустройство парка, находящегося на территории города, это долг и обязанность этого самого города. То есть идея наша, а бензин ваш. Знакомо.
А дальше - больше. Парк не является собственностью муниципалитета и поэтому вкладывать деньги в восстановление часовен и склепов, а также в благоустройство территории, запрещает закон. После же радикального сокращения столичного бюджета в 2009 году, Большое кладбище и вовсе вычеркнули из списка поднадзорных объектов.
Именно поэтому многие часовни, которые еще пару-тройку лет назад выглядели более-менее, сейчас стыдливо прикрываются деревянными лесами. Поддержка им нужна элементарно для того, чтоб они не развалились под настойчивыми и необратимыми усилиями Времени и не погребли под своими развалинами гуляющих. Хотя некоторые склепы уже тогда выглядели все же "менее", чем "более".
Фото 16-го года.
Уже в 16-ом году печальная летопись пустила свои корни не совсем там, где обычно эти корни должны находиться. Летопись явно перепутала уровни.
Некоторые каплицы действительно изумительно декорированы, однако сейчас этих дам разглядеть не позволят деревянные леса.
В 16-ом еще даже некоторые двери были распахнуты. Хотя и вряд ли гостеприимно. Но вандалов и бомжей это, естественно, привлекало.
И вот уже много лет Рижская дума пытается договориться с церковью о передаче городу прав собственности на территорию парка. Но не тут-то было! Эти отцы святые только в их личных фантазиях. Попы считают (нет, они реально до хрена считают - причем не своего), что просто так, за шиш без масла, такой огромный кусок земли они Риге отдать не могут. Однако они благородно готовы ее продать. Или обменять - на другой земельный участок или... на церковь Святого Петра. Знаменитых рижских "золотых петушков" почти по Пушкину знаете? Так вот это самый знаменитый и самый высокий "петушок", символ Риги, вот уже 8-мь веков парящий над городом. Дорогие петербуржцы, вам это как, ничего не напоминает?
В подобных ситуациях остаповская фраза "Вы не церкви, вас не обманут" начинает играть совсем иными красками.
Сейчас Большое вызывает противоречивые чувства. Нет, откровенно кладбищенской атмосферы тут уже не осталось - хотя многие могилы по-прежнему на месте.
Например, эта.
Джордж Армитстед. Этот человек достоин не просто отдельного абзаца, он достоин отдельного рассказа. Рижанин с шотландскими корнями, в русской среде именуемый Георгием Ивановичем, управлял Ригой с 1901 по 1912 годы и стал одним из самых успешных, толковых и результативных мэров за всю историю города. По мне так он вообще самый лучший мэр, и ни один из всех последующих градоначальников не подобрался к нему даже на йоту.
Его дед, Джордж Армитстед I, приехал в Ригу в 1812 году - для организации торговли льном. Вскоре он понял, что работать на чужого дядю не хочет, и открыл собственную фирму - по торговле лесом. У него было восемь детей и всем им он обеспечил достойное образование. Например, музыку в семье преподавал Рихард Вагнер.
Наш Георгий Иванович был внуком того самого, Джорджа Первого, и имя свое получил именно в честь деда. Окончивший с отличием Рижский политех (который, в свою очередь, не получилось в силу определенных причин окончить писателю Михаилу Пришвину), он поехал учиться в университеты Цюриха и Оксфорда. Потом сделал карьеру в железнодорожной отрасли и в общем-то совершенно не удивляет тот факт, что после смерти градоначальника, этого человека избрали мэром - 67 голосов против трех.
Именно при нем Рига пережила строительный расцвет и стала столицей югендстиля. Именно в эпоху его правления Рига стала третьим по промышленному развитию городом Российской империи - ее обгоняли только Москва и Санкт-Петербург. Именно он создал в Риге новый и нехарактерный район - город-сад, ныне называемый Межапарком (Meža parks - Лесной парк). Здесь в строительстве царили сугубо английские традиции: преимущественно малоэтажная застройка в окружении сосен и елей. И этот район до сих пор такой - практически в 15-20-ти минутах езды на авто от центра. Ах, как мне хотелось бы прикупить здесь домик! Но пока приходится довольствоваться тем, что у родителей квартирка на окраине Межика.
Именно Армитстед поспособствовал открытию первого на территории Северной Европы зоологического сада (кстати, все в том же Межике). Строительство типовых школ и больниц, первая народная библиотека с читальней, реорганизация системы оказания социальной помощи городскому населению, станции "скорой помощи" в каждом районе, разработка системы обеспечения городских домов питьевой водой хорошего качества - это все тоже Георгий Иванович.
Пока Армитстед был градоначальником, Рига держала третье место по объемам внешней торговли, а через Рижский торговый порт проходило на экспорт самое большое количество древесины во всей Российской империи.
Мало? Пожалуйте еще.
Армитстед стал активно развивать водные пути сообщения, при нем совершенствовалась система строительства железнодорожных путей. На пару с батюшкой реформатора советского кино Сергея Эйзенштейна, Михаилом Эйзенштейном, долгое время занимавшим должность руководителя департамента путей сообщения Лифляндской городской правы, он организовал железнодорожное сообщение с главными городами империи: Петербургом, Москвой, Варшавой и Вильно. В те времена "железка" явно лучше функционировала и была развита - из Риги можно было напрямую попасть в Берлин, например. А вот сегодня с этим проблемы...
В годы правления Георгия Ивановича в Риге отказались от конки и запустили электрический трамвай. При нем в городе появилось такси.
Два в одном: детище Армитстеда едет в город-сад Армитстеда. Мимо Большого.
Он добился того, что Рига стала центром имперской авто и авиапромышленности - именно здесь, на знаменитом заводе "Руссо-Балт" был сконструирован первый отечественный автомобиль и первый же отечественный авиационный двигатель. Ах, "Руссо-Балт", "Руссо-Балт"!.. Ничего не осталось от тебя, кроме музейных экспонатов.
И при этом сам градоначальник не имел личного авто и все годы своего правления добирался на работу на том самом трамвае, который сам же и запустил.
Объективно - за каких-то 12-ть лет Армитстед поднял Ригу с уровня периферийного и провинциального города до уровня европейского промышленного центра, которым Российская империя могла только гордиться.
Поэтому неудивительно, что в 1907 году император Николай II предложил Армитстеду занять пост градоначальника Санкт-Петербурга. На сие предложение рижанин ответил категоричным отказом. Эх, как же не повезло Петербургу! И как же повезло Риге.
Это был невероятный период. И это был невероятный человек.
Если наведаться на Большое в классически-мрачный, свинцовый, ноябрьский день, парк быстро приведет посетителя в чувство, заставив вспомнить его истории про привидений, упырей и оборотней. Покосившиеся кресты, заброшенные могилы, заколоченные часовни, поросшие мхом памятники поиграют с фантазией и настроением в небывалую игру. А когда в город приходит великий иллюзионист туман, стирая призрачными саваном грани между забвением и реальностью, парк сам просится на страницы мрачного готического романа: едешь мимо, а за окном будто показывают мистическую историю, и кто там, в этом тумане, и что там - совершенно неизвестно...
Приблизительно так это выглядит.
Фото из тырнета. Это не Большое кладбище, что-то другое.
А в солнечный день парк прекрасен. В свете жизнерадостных солнечных лучей не остается никаких тяжких тайн и даже откровенные подлости порой приобретают оттенок привлекательности.
Но даже при дневном свете с определенного ракурса Большое щедро демонстрирует готовые мизансцены все для того же готического романа в английском стиле.
А при поисках иллюстрации с туманом и крестами мне подвернулась еще одна картинка. И почему-то возникло полное ощущение, что где-то эта часовня и эти два дерева - перед ней и за ней - мне уже попадались...
Парк с лесом накренившихся крестов и обелисков, давно стал частью городского пейзажа. Сюда приходят гулять с колясками, сюда приводят детей, здесь встречаются вездесущие бегуны и собачники.
Или вот, со смехом и шумом, распевая песни из репертуара почему-то Андрея Губина, прошла мимо компашка. Покосились с любопытством на фотоаппарат - их удивил сам факт того, что в парке кто-то что-то зачем-то фотографирует - и утекли дальше, унеся с собой постепенно замирающее на расстоянии "Что же ты ищешь, мальчик-бродяга..."
Нет-нет, Губина слушала не эта компания.
Парк настолько привычен, что его уже мало кто ассоциирует с местом захоронения и вечного успокоения. Однажды на небольшой бесплатно-стихийной парковочке рядом с ним мы оставляли машину, когда ходили на квест. Зима, снегом все завалено. Приехали - темно, уезжали - еще темнее. Парк нависал за спиной черной, непроницаемой громадой, но ни у кого даже в мыслях не было испытать хотя бы подобие священного трепета. Никто даже не вспомнил, что там, в темени - некрополь.
Большое изначально было куда больше - сейчас его делит на две части улица. Говорят, что когда в этой улице у растущего города возникла потребность, дорогу, особо не церемонясь, прокладывали прямо поверх захоронений.
По ту сторону улицы участок гораздо меньше, но именно там находится фигура безголового ангела, при первой нашей встрече показавшаяся мне жуткой. Мне почудилось на мгновение, что в руках он держит собственную голову.
Все же иногда вредно иметь слишком бурную фантазию... Конечно, изначально у ангела голова была и именно там, где ей полагается быть - на плечах. Но во времена Второй мировой ангела головы лишили.
Это может звучать парадоксально, но здесь человек, медленно бредущий вдоль могильных плит и пытающийся разобрать на них надписи, более непривычное зрелище, чем человек шагающий быстро и равнодушно.
"Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже!
Прохожий, остановись!"
"Не думай, что здесь - могила,
Что я появлюсь, грозя...
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!"
"И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились...
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!"
"Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь".
И долго еще можно бродить по застеленным листвой дорожкам дремлющего в ожидании зимы парка. Долго можно прислушиваться к шуму города и собственным ощущениям. Долго можно вчитываться в немецкие фамилии на уставших стоять прямо крестах...
Долго можно вглядываться в истрепанные Временем родовые гербы фамильных склепов.
Но, если позабыть и о голосе города, и о прохожих, и о бегунах, то кажется, что это сама Осень пришла сюда на прогулку. Посмотрела, сначала нахмурилась, посрывала гневно листья, швырнула на землю, укрыла могилы...
Затем задумалась и, непостоянная как счастье, улыбнулась, засмеялась, плеснула щедро солнечным светом, откровенно сыграла на контрасте, обманула, обвела вокруг пальца... И пока ты раздумываешь, обидеться тебе на нее или нет, она - озорная рыжая девчонка - уже прищурилась лукаво и кокетливо: "Ну что? Хороша я, хороша?" Хороша - когда в благостном настроении и не плачешь днями напролет слезами покорных тебе дождей.
А потом она успокаивается и, ступая неслышно мягкими лапами сфинкса, идет рядом. Дышит ветром, улыбается солнечными зайчиками, но молчит, позволяя остаться с собственными мыслями тет-а-тет.
Она провожает до выхода из парка, бросает вслед яркий вихрь желтых кленовых листьев и словно шепчет: "Я пока здесь останусь. Мне здесь хорошо..."