Город встретил серостью и какой-то бесконечной затасканностью промышленных зон. Ничто не напоминало и не свидетельствовало о боевом прошлом этого места. Даже конечная автобуса была оборудована только скверным асфальтом и лужами. Впрочем, чего еще ждать в конце сентября? Любой дожливый день становится повелителем серого и большым мастером обнажать все провинциальное. Даже в столичных городах.
А тут - скромный уездный городок.
Маленький мостик, за ним сразу налево, мимо бывшего Гостинного двора, переделанного ныне под продуктовый магазин, и до самого конца улицы, упирающейся в крутой бок Невы и памятник Петру Первому - маршрут был тщательно изучен еще до вояжа. На месте же дополнительно помог сориентироваться лаконичный указатель: "Крепость "Орешек"".
Петр оказался на месте. Вокруг не было никого. Хотя именно откуда-то отсюда должны отправляться катера-кораблики. Соотвественно, где-то здесь же непременно должна происходить бойкая торговля билетами. Но будка с гордой надписью "Касса" не подавала признаков жизни.
Однако что только не делает рубль животворящий! Стоило лишь извлечь бумажник, как оконце в волшебный мир речных путешествий тут же отворилось.
А дальше был только кораблик, отчаливший от небольшой пристани и до своей передислокации явно бороздивший воды Невы несколько в иных широтах.
На борту оказалось помимо меня еще только пять пассажиров: эстремалов, желающих потоптаться по одной из страниц родной истории, набралось немного. Мы отвалили от берега под строгим взглядом бронзового Петра.
Однако путешествие по воде заняло ну совсем уж мало времени и послужило яркой иллюстрацией поговорки: "Близок локоть да не укусишь". То есть близко от берега "Орешек" да поди, доберись. Не успел кораблик отчалить и обогнуть небольшую косу, как, словно вынырнув из Невы, показалась крепость. До сих пор мощные стены выглядели абсолютно неприступными, острая кровля башен уткнулась в налитое свинцовой тяжестью небо. "Орешек" взирал на приближающийся катер тяжело и мрачно.
Однако форпост давно утратил свое военное значение. И столь же давно смирился с наплывом посетителей. Хотя раньше - так уж склеился бетон истории! - посетители смирялись с "Орешком". Правда, справедливости ради напомним - посетители эти были невольными.
Ореховый остров, конечно, место для крепости идеальное - вокруг вода, до берега недалеко, и в то же время ни один корабль не проскочит незаметно. Лакомый кусочек в истоке Невы, и кто только не боролся за право обладать им!
Шведы, пожалуй, старались больше всех - не хотели викинги, чтоб Новгородская республика разжилась выходом к морю. Именно шведы дали крепости имя Нотебург - что, собственно, и значит "Крепость "Орех"". И долго потом этот орешек был не по зубам русским, что бесконечно радовало шведов. Радовало так сильно, что, упиваясь собственными победами, не заметили они, как обращается постепенно в прах русское царство. Не понимали они, что рождается на месте царства со всеми его безобидными патриархальными забавами и устоем, молодая и сильная Империя. Не слышали они за муками этого рождения грозной поступи первого русского императора...
Петр Алексеич со шведами церемониться не пожелал. Двенадцать дней осады, и шведы в "Орешке" получают на орехи. И чтобы не быть разделанным под орех, комендант крепости выносит царю ключи. "Правда, что зело жесток сей орех был, однако ж, слава Богу, счастливо разгрызен".
Трофей свой Петр тут же переименовал, назвав Шлиссельбургом - "ключ-городом".
Первое, что впечатляет здесь, это стены. Невероятно толстые, призванные сохранить от любого супостата, хоть это и не оригинальные стены "Орешка" - те, возведения 1323 года, были, согласно строительному духу времени, деревянными.
Наверно, именно они, именно стены производили самое первое и самое неприятное впечатление на тех, кого привозили сюда не в качестве защитников крепости, а в качестве узников.
Да-с, война откатилась дальше, земли вокруг стали русскими, и "Орешек" превратился чуть ли не в баласт. Тут-то и стал он одним росчерком императорского пера государевой тюрьмой. Сказано-сделано, у Петра Алексеича все происходило быстро, и дабы место не простаивало (а свято место, как известно, пусто не бывает) царь-батюшка сослал в крепость свою родную сестру, Марию Алексеевну. Она-то и стала номером один в списке знаменитых узников "Орешка".
С глаз долой, из сердца - вон. В этих стенах побывали и первая жена Петра, Евдокия Лопухина, и те, кто помог взойти на престол Анне Иоанновне - братья Долгорукие и князь Голицин. Вслед за недругами Анна Иоанновна отправила сюда привезенного из Курляндии фаворита - Бирона.
И, главное, именно здесь, с 1754 по 1764 год, содержался "к несчастью родившийся" некоронованный император российский Иоанн VI Антонович, ставший самой большой загадкой и тайной дома Романовых.
Вариация на тему русской Железной Маски, император-младенец, официально правивший год, был свергнут дочерью Петра, Елизаветой. Сначала и его, и его родителей самодержица хотела выслать из России. Но за любой границей, человек, являющийся законным наследником российского престола, был крайне опасен.
Поэтому сначала был острог, потом перевод в крепость под Ригой, а затем уж в Холмогоры, где ребенка окончательно отобрали у родителей. Говорят, жил он в одном доме с ними, буквально за стенкой, но настолько изолированно, что родители даже не догадывались об этом.
Сейчас сложно судить, как оно было на самом деле, но якобы Иоанн Антонович грамоте обучен не был да и говорил с трудом. Но с другой стороны, исторические документы свидетельствуют, что он прекрасно умел и читать, и писать, знал о своем царском происхождении, но мечтал не управлять империей, а жить уединенно в монастыре. Да и не знал он вовсе, как управлять государством...
В Шлиссельбург Ивана перевели указом императрицы Елизаветы Петровны, опасавшейся новых заговоров и переворотов. Говорят даже, что она подумывала передать престол "известному узнику", но только с 1759 года у бывшего императора стали проявляться признаки неадекватного поведения, и Елизавете стало ясно, что вернуть законному наследнику украденную у него корону уже невозможно.
В общем, долго еще Иоанн Антонович жил в одиночной камере в "Орешке", и ни Петр III, взошедший на престол после Елизаветы, ни Екатерина II, свергнувшая супруга с этого самого престола, не знали, что делать с самым опасным узником Российской империи. Да и до узников ли было дело? Времена видите, какие бодрые были? Романовы активно играли в игру "Подсиди своего соседа".
Смерть Иоанна была столь же трагична, как и прожитая короткая жизнь, - при очередной попытке освобождения бывшего императора, он был убит. Однако существует ничем официально не подтвержденная версия, что попытку освобождения спровоцировала сама Екатерина - у нее было кому оставить престол и лишние претенденты на корону ей были не нужны.
Где похоронен несчастный император, доподлинно неизвестно. Вроде даже была его могила непосредственно в том самом месте, где ныне находятся развалины церкви и монумент защитникам "Орешка".
Этот маленький кусочек суши на ровной глади Невы произвел противоречивое впечатление. До поездки, на просторах интернета, попалась на глаза фотография - лето, то ли закат, то ли восход, река - ровная как зеркало, ни души... И "Орешек" глядится в него: загадочно, волнующе, безмятежно... Хочется сразу же здесь побывать. Остров заманивает и будто обещает: "Здесь ждут всякого покой и уединение". На деле же эти обманчивые заверения оборачивались иным постулатом: "Оставь надежду всяк сюда входящий".
Романтическая безмятежность раннего летнего утра и ласковых солнечных лучей на деле оказывалась ложью.
С одной стороны - безумно интересное место. С другой...
Другая сторона будет посложней. По ощущениям - насквозь пропитанный кровью остров: здесь расстреляли, здесь - казнили. За этот кусочек земли и на этом кусочке земли постоянно кто-то умирал - вне зависимости от времени и формы правления. И близость Дороги жизни только усиливала это чувство.
Вообще несезон - это прекрасно. Несезон позволяет остаться с местом один на один - чтобы почувствовать. Я именно так и предпочитаю - чувствовать.
В стенах старой тюрьмы было неуютно и жутко: ни единого посетителя, ни единого звука, ни единого движения. Вошел и замер: коридор, двери, смирительные рубахи, комнаты допросов.
В минуту остаешься с призраками тет-а-тет и представляешь, что попал сюда на долгие года. Становится панически страшно - нет, ни за что, только не в эту комнату с маленьким оконцем, безликими серыми стенами и равнодушным бетонным полом!
За одной из дверей с написью "Только для персонала" возникает движение, звучат приглушенные голоса, и химера моментально исчезает. Успокойся, глупое воображение, лучше сочиняй другие истории.
В новой тюрьме поражает даже не здание, не камеры и не холод. Хотя все это в сочетании с серостью дня дает полноценное представление о том, как это - сидеть здесь. Нет, все меркнет на фоне простой цитаты из дневника человека, давно обратившегося в прах.
Особенно остро проникаешься этими словами, когда вываливает на улицу толпа беззаботных школьников, унося с собой шум и гам, и наступает действительно тишина.
Здесь во многих местах тихо, и это поражает. Даже на берегу Ладоги. Словно внезапно звук выключили во всем мире. Статичная картинка, ни ветринки - сливающийся с небом горизонт, одинокий рыбак. Поплавок не шевельнется... Но только вдруг резко нырнет, коротко клюнет - тык! тык! - и подсекай...
Смотришь на мыс, из-за которого начиналась Дорога жизни, пробуешь уместить безуспешно всю ее длину в видоскатель, и терпишь фиаско - нужен "ширик". Боже, какой же длинной она была!.. Бесконечной. Жуткой. Кажется, только стоя у самой кромки воды холодного озера, стоя в оглушающем беззвучье, можно понастоящему прочувствовать стылый ужас тех людей, тех дней и той дороги. И не было возможности сказать "нет", нельзя было развернуться, недопустимо было отказаться. Двигаться по ней можно было только вперед.
Но вот снова приносятся школьники, и гвалт их голосов вторгается в беззвучие. Они кричат, запускают по поверхности озера "лягушек" и громко выясняют какие-то свои, очень важные детские дела. Голоса учительницы, призывающей к порядку, никто не слышит.
Я прекрасно помню подобные школьные экскурсии - мы точно также ничего не слушали и не слышали. То, что рассказывали, казалось скучным и неинтересным. Нормальное дело, нормальные школьники.
Просто тогда мы тоже еще не умели чувствовать.