Ингушетия и Чечня
Текст про поездку в Назрань и Грозный в конце июля 2007 г. Изначально был разослан по электронной почте большому количеству друзей и знакомых, один из которых это все опубликовал (спросив разрешение уже постфактум). Теперь вот публикую я.
Адрес - http://sutyajnik.ru/articles/182.html
"...Из детства помню детский дом в ауле,
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу..."
В. Высоцкий
На прошлой неделе я наконец-то слетал в Ингушетию и Чечню. Я 5 лет занимался делами о нарушениях прав человека в ходе вооруженного конфликта на Северном Кавказе, но до этого ни разу не складывалось слетать туда. В Правозащитный центр «Мемориал» пришло письмо из Европейского Суда по правам человека о предстоящем 26 июля 2006 г. решении по делу Мусаев и другие против России. Оно касалось одного из страшнейших эпизодов «второй чеченской войны» - массового расстрела (как потом скажет Суд - «хладнокровной казни») более 50 мирных жителей в пос. Новые Алды под Грозным 5 февраля 2000 г. Вообще-то я не занимался этим делом в Страсбурге (безграничная благодарность моей коллеге Дине, которая все сделала в ЕСПЧ, и всем в грозненском и назрановском офисах, собиравшим доказательства), но решению по Новым Алдам предшествовало 3 решения по «чеченским» делам, которые вел я.
Поэтому меня решили задействовать в освещении и этого решения заодно.
Было решено провести пресс-конференцию по этому делу в г. Грозном.
Поэтому 25 июля я и директор ПЦ «Мемориал» Т.И. Касаткина вылетели в Назрань.
Первое, что видишь в Назрани, выбравшись из летающего гроба Як-42, - Международный аэропорт Магас. Раньше он назывался Назрань, а еще раньше - Слепцовская, по названию ближайшей крупной станицы (до Назрани - 27 км, а Магас - еще дальше за Назранью). Еще несколько лет назад там стоял небольшой железный вагончик, а сейчас - небольшой, но просторный современный аэропорт (надписи дублируются на английском). Почему он международный, выяснить было непросто, но коллеги все же вспомнили, что когда-то раньше из Назрани раз в неделю был рейс в Казахстан. Отличие от других аэропортов - его охраняют люди с автоматами.
По дороге из аэропорта в Назрань проезжаем кафе «Рузвельт». Уже в самой Назрани (в самом Назрани?) - магазин «Халяль продукт Москва» (как-то мне кажется, что Москва - не самое халяльное направление…)
Назрань представляет из себя очень большую южную деревню. Тем не менее, сейчас это город (причем оказалось, что слово «Назрань» мужского рода: на въезде постамент «Назрань основан в 1781 г.») За 15 лет раздельного существования Чечни и Ингушетии, особенно во время президентства Руслана Аушева, в Назрани было многое построено - гостиница, телецентр, новые районы. А в 1992 г. это был всего лишь не самый развитый райцентр Чечено-Ингушетии. И сейчас в Ингушетии гордость за строительство выражается так: «Это построил Аушев» (презрение - «это построил Зязиков», нынешний президент; в Назрановском офисе «Мемориала» висит фото улицы Путина в одном горном селе - вот ее и построил Зязиков). Скоро в Назрани откроется кинотеатр «Матрица» (да-да, «matrix has you»). Это может не показаться важным для тех, кто живет в больших городах, в столицах, но для малюсенькой Ингушетии - это событие. Об этом ощущении - «гордиться тем, что построил, а не тем, что когда-то сможешь отвоевать» - замечательно написала покойная ныне Галина Ковальская в статье про Аушева «Генерал в тени Кавказа» («Итоги», 27 августа 1996 г.) В Ингушетии я часто вспоминал эту статью.
Мне, приехавшему впервые, сделали «обзорную экскурсию» по Ингушетии. Новая столица, которую начал строить Аушев, - Магас («столица» в переводе с ингушского). Это единственный «настоящий» город в Ингушетии, с президентским, парламентским и правительственным дворцами, зданиями всех республиканских и федеральных учреждений, пяти-шестиэтажными домами. Еще не так давно там была пустая равнина. Ингуши гордятся Магасом, но чеченцы всегда говорят: «Разве это город? Вот Грозный до войны - это город!» Действительно, Магас оставляет ощущение искусственности, как и все «придуманные», а не стихийно-исторически сложившиеся города и столицы.
Из Магаса едем к мемориалу репрессированным народам (на фото). Он сделан в стиле старинных ингушских крепостей. Внутри музей с фотографиями и другими экспонатами о репрессиях и депортации северокавказских народов. Потом стенд про осетино-ингушский конфликт 1992 г., который называется не иначе, как «геноцид». (Естественно, осетины тоже называют это геноцидом, но уже геноцидом осетин). Рядом с мемориалом стоит ряд могильных камней (фото 2): они были когда-то сняты с могил и пущены на строительство, но потом найдены (подчас - случайно) и извлечены из стен, из бордюров…
Едем по направлению к пос. Майский - там живут переселенцы из Пригородного района Северной Осетии, где в 1992 г. и произошел кровавый конфликт. Сразу за Назранью - блок-пост на осетино-ингушской границе. Молодой милиционер проверяет документы. Объяснения, что едет ПЦ «Мемориал» не помогает. Я вызываю подозрение. Он хочет, чтобы я вышел из машины, но вдруг отдает мне паспорт и пропускает нас. Наш водитель Израэл говорит, что старший офицер сказал ему по-ингушски пропустить нас.
Не доезжая Майского, сворачиваем в пос. Новый, образовавшийся из вагончиков переселенцев, стоящих там уже 15 лет (фото 3). Только останавливаемся, чтобы поговорить с жителями, нас догоняет милицейская «Нива» (ингушская милиция, хотя мы формально в Северной Осетии).
Выходят два милиционера, один из них не в форме, но зато с автоматом. Спрашивают, кто мы такие, что делаем, говорят, что это для нашей же безопасности, а то ездят боевики, фотографируют вот как вы, а потом по ночам атакуют. Это может быть правдой, может быть перестраховкой (сейчас в Ингушетии чуть ли не каждую ночь перестрелки, отвечать как всегда - милиции), может - и «акцией устрашения» (на боевиков мы похожи меньше всего, и они это понимают прекрасно). По соображениям безопасности я не фотографировал больше на улицах (всегда могли бы подойти и поинтересоваться, не теракт ли я планирую. Под этим предлогом Зара Муртазалиева получила 8 лет тюрьмы за фото в торговом центре «Охотный Ряд» в Москве).
Встречаем одну из женщин, живущую в вагончиках. У нее три вагончика, составленные вместе. Она приглашает зайти. Каменный пол, застеленный линолеумом, духота, кровать одна, живут там она с мужем, трое детей, один из которых недавно женился, жена живет теперь с ними. Есть электричество и газ, вода в колонке. Женщина предлагает нам чай, но мы уже уезжаем.
Едем к Азамату, бывший депутат ингушского парламента, друг «Мемориала». Хороший дом и сад. Уютная терраса. Разговариваем о жизни и ситуации вообще, о Короленко и Чехове, о разных способах и тарифах подключения к Интернету… Азамат (его имя переводится как «гражданин», он говорит «пытаюсь соответствовать, но не могу») оставил впечатление очень светлого человека.
На дорогах Ингушетии и Чечни, БТР является равноправным участником дорожного движения. Мы один обогнали.
Ужинаем в забегаловке под названием «Полная чаша». Очень вкусно и дешево. Суп почему-то называется «соус». Уже половиной порции можно наестся. Рекорд поставили на третий день, заплатив за обед на двоих 90 рублей. Национальное ингушское блюдо - галушки с мясом. Галушки из кукурузной муки обмакиваются в бульон, мясо (очень вкусная вареная
говядина) - отдельно. Вкусно. Сытно. Дешево. Очень вкусный свежий хлеб и ингушские сыры.
Ночевать едем в гордость Ингушетии - гостиницу «Асса». Для «Мемориала» всегда есть номера. В фойе гостиницы сидят трое милиционеров с автоматами - охрана.
Утром гуляем у пруда рядом с «Ассой», видны ледяные шапки Кавказских гор. Вершина Казбека будто висит в небесах.
Потом едем в Грозный. Правда не по трассе Ростов-Баку (поэтому я так и не увидел блок-поста «Кавказ-1»), а через Слепцовскую, чтобы забрать по дороге коллегу. Блок-пост на чечено-ингушской границе охраняют федералы (весь арсенал виден - колючая проволока, ежи и т.д.), но нас не останавливают (остановят на обратном пути, но, глянув на удостоверение начальства, пропустят без вопросов). Граница Чечни и Ингушетии определяется на местности не географическим объектом и не блок-постом. Понимаешь, что въехал в Чечню, когда появляются портреты Кадырова-отца, Кадырова-сына и Путина («святаго духа») в разных комбинациях. Выезжаем на трассу Ростов-Баку. Никогда я здесь не был, но когда проезжаем Шаами-Юрт, я ищу глазами остатки разбомбленного пикапа «Красного Креста». Здесь 29 октября 1999 г. российская авиация разбомбила колонну беженцев, покидавших Грозный и остановившихся в многокилометровой пробке у блок-поста «Кавказ-1». Дело Исаева, Юсупова и Базаева против России.
На въезде в Грозный блок-пост, но нас не останавливают. После въезда - дендропарк «имени Героя России Рамзана Ахматовича Кадырова». Прямо так и называется.
Вскоре после въезда вижу дамбу через Сунжу. По ту сторону - Новые Алды. Там 5 февраля 2000 г. был ад.
Едем по «проспекту имени Кадырова А.А.» С определенного места его перекрывают («Рамзан катается», - говорит коллега), едем в объезд, иногда - по жутким грунтовым дорогам с пробками. Два разрушения, в 1995 и в 2000 г., очень сильно изменили Грозный географически.
Некоторых зданий больше никогда не будет, новые иногда построены на месте парков. В XIX в., когда грозненской нефтью заинтересовались английские и голландские компании, они строили здесь дома в своем стиле. Их больше нет. Больше нет набережной Сунжи. Все восстановленное воспринимается теми, кто хорошо знал город до войн, как фальшивка.
Приезжаем в офис. Там стоит ваза - подарок экс-президента Алханова (фото 4). Встречаюсь с одним из наших заявителей. Обсуждаем пресс-конференцию. Агентство «Грозинформ» нам отказало в помещении, будем проводить ее в офисе.
До объявления решения остается еще некоторое время, меня везут по Грозному. У памятника Ахмату Кадырову на проспекте Победы дежурят два милиционера с автоматами. Грозный сейчас массово восстанавливают. Очень много домов отштукатурено и покрашено снаружи, особенно если они выходят на главные улицы, а во дворах - руины. Есть еще кварталы руин.
Но их уже нужно искать. Останавливаемся у одного из восстановленных домов на окраине Грозного. Заходим в подъезд - тоже все покрашено, но лестница в подвал еще серьезно разрушена. Выходим, женщина спрашивает нас с балкона, ищем ли мы кого. Отвечаем, что просто смотрим, как живут люди. Она приглашает нас к себе. Есть электричество и газ, есть даже вода, но только в общей трубе. Кран к ней приделан самостоятельно. Она говорит, что внутри ее семья восстанавливала все сама, но и квартира не была так сильно разрушена, как квартиры двумя этажами выше. Предлагает чай, но мы отказываемся. «А Кирилл пусть переезжает в Грозный, женим!» - говорит она. Мы прощаемся и едем в офис. Интернет работает без проблем (что бывает не всегда), мы скачиваем решение Суда, и я пишу пресс-релиз.
Пресс-конференция проходит в маленьком помещении мемориальского офиса.
Он забит до отказа (фото 5). Приходят родственники убитых в Новых Алдах, журналисты (две телекамеры!, в Москве никогда больше одной не бывало), зам. министра печати, зам. уполномоченного по правам человека ЧР, члены «Общественной палаты» ЧР. Такого на московских пресс-конференциях не бывает. Мы немного говорим, показываем 13 минут из видео, снятого жителями Новых Алдов через 4 дня после расстрела поселка. Здесь родственники убитых не выдерживают и плачут. На них налетают 2 фотографа. Это вызывает у меня отвращение. На слушаниях 24 октября 2004 г. в Страсбурге я просто попросил секьюрити Суда прогнать фотографов, которые просто ослепили вспышками трех заявителей. Сейчас хочется сделать то же самое, но нет секьюрити и прогонять некуда - офис забит.
Это событие снова напоминает мне о том, для кого и для чего я работаю в светлых офисах Москвы, Парижа, Лондона. Для них, для жертв, потерявших своих близких в жестоком расстреле.
После пресс-конференции едем в Новые Алды, чтобы передать заявительнице по другому делу резюме на русском решения по приемлемости ее жалобы. Старая женщина рассказывает нам о сыне, которого «исчезли» во время зачистки. Предлагает чай, но мы торопимся и уезжаем. Долго прощаемся. Нас встречает на выходе коллега Усам: «Ох уж эти долгие ингушские прощания!» Израэл: «Чеченские не короче!»
Пока мы были у заявительницы, Усам, оставшийся в машине, подарил пареньку, пережившему расстрел в Новых Алдах, свой единственный экземпляр мемориальского доклада «Зачистка. Преднамеренные преступления против гражданского населения». В машине он спрашивает, есть ли еще оставшиеся экземпляры. Татьяна Ивановна Касаткина
отвечает: «Осталось только 10, на случай судов».
На перекрестке Урус-Мартан - Алхан-Юрт встречаем коллегу Докку, который должен был быть на пресс-конференции, но не приехал.
Оказалось, не знал. Происходит следующий разговор между ним (ДИ) и Татьяной Касаткиной (ТИК):
ТИК: Тебе же звонил Ахмед, чтобы пригласить на пресс-конференцию и сказать, что ты выступаешь!
ДИ: Звонил.
ТИК: На каком языке говорили?
ДИ: Как всегда, он - на ингушском, я - на чеченском.
ТИК: Тогда все понятно!
ДИ: Но потом мы говорили на русском!!!
Говорим с Доккой, потом прощаемся и уезжаем в Ингушетию. Маленькие речки Сунжа, Асса, Форганга, Гехи с невысокими деревьями на берегах кажутся совсем игрушечными. Едем почти всегда параллельно Сунженскому хребту - он невысокий, с плавными, спокойными, элегантными очертаниями. Очень расслабляет.
На следующее утро едем в офис, но адвокат, с которым мы хотели обсудить ситуацию в Пригородном районе, занят на допросе. Так что смотрим фотографии с пресс-конференции, я заезжаю в дружественную организацию «Чеченский комитет национального спасения» к Руслану Бадалову поставить печати в командировочные удостоверения. У него висит в офисе чеченский флаг, но на нем европейские звездочки (почему-то только 9). Интеграция, понимаешь…
Приходит адвокат, но у нас только полчаса на разговор о Пригородном районе, чего явно недостаточно. Уезжаем из офиса почти в час, едем обедать, потом в час двадцать выезжаем в аэропорт. Ехать 30 километров, вылет в два сорок. ТИК убеждает меня, что еще рано выехали. Приезжаем без пятнадцати два, регистрируемся, проходим контроль безопасности. Подозрение вызывает недопитая бутылка минералки в моем рюкзаке, но пропускают. Вообще, контроль безопасности - профанация, т.к. провожающие попадают и в салон самолета. Республика маленькая, все всем родственники… Ну как тут вводить современные меры безопасности?.. Вылет задерживается, и впрямь - рано приехали. Летим обратно почему-то на ТУ-134 другой компании (в Назрань летели «Центр-Авиа», из Назрани - «Космос», оба названия мне ничего не говорят), но отремонтированном.
Во Внуково - паспортный контроль и контроль безопасности на прилете.
Это внутренний рейс. Идиотская мера борьбы с терроризмом - ну какой террорист полетит в Москву самолетом???
30.07.2007
Адрес - http://sutyajnik.ru/articles/182.html
"...Из детства помню детский дом в ауле,
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу..."
В. Высоцкий
На прошлой неделе я наконец-то слетал в Ингушетию и Чечню. Я 5 лет занимался делами о нарушениях прав человека в ходе вооруженного конфликта на Северном Кавказе, но до этого ни разу не складывалось слетать туда. В Правозащитный центр «Мемориал» пришло письмо из Европейского Суда по правам человека о предстоящем 26 июля 2006 г. решении по делу Мусаев и другие против России. Оно касалось одного из страшнейших эпизодов «второй чеченской войны» - массового расстрела (как потом скажет Суд - «хладнокровной казни») более 50 мирных жителей в пос. Новые Алды под Грозным 5 февраля 2000 г. Вообще-то я не занимался этим делом в Страсбурге (безграничная благодарность моей коллеге Дине, которая все сделала в ЕСПЧ, и всем в грозненском и назрановском офисах, собиравшим доказательства), но решению по Новым Алдам предшествовало 3 решения по «чеченским» делам, которые вел я.
Поэтому меня решили задействовать в освещении и этого решения заодно.
Было решено провести пресс-конференцию по этому делу в г. Грозном.
Поэтому 25 июля я и директор ПЦ «Мемориал» Т.И. Касаткина вылетели в Назрань.
Первое, что видишь в Назрани, выбравшись из летающего гроба Як-42, - Международный аэропорт Магас. Раньше он назывался Назрань, а еще раньше - Слепцовская, по названию ближайшей крупной станицы (до Назрани - 27 км, а Магас - еще дальше за Назранью). Еще несколько лет назад там стоял небольшой железный вагончик, а сейчас - небольшой, но просторный современный аэропорт (надписи дублируются на английском). Почему он международный, выяснить было непросто, но коллеги все же вспомнили, что когда-то раньше из Назрани раз в неделю был рейс в Казахстан. Отличие от других аэропортов - его охраняют люди с автоматами.
По дороге из аэропорта в Назрань проезжаем кафе «Рузвельт». Уже в самой Назрани (в самом Назрани?) - магазин «Халяль продукт Москва» (как-то мне кажется, что Москва - не самое халяльное направление…)
Назрань представляет из себя очень большую южную деревню. Тем не менее, сейчас это город (причем оказалось, что слово «Назрань» мужского рода: на въезде постамент «Назрань основан в 1781 г.») За 15 лет раздельного существования Чечни и Ингушетии, особенно во время президентства Руслана Аушева, в Назрани было многое построено - гостиница, телецентр, новые районы. А в 1992 г. это был всего лишь не самый развитый райцентр Чечено-Ингушетии. И сейчас в Ингушетии гордость за строительство выражается так: «Это построил Аушев» (презрение - «это построил Зязиков», нынешний президент; в Назрановском офисе «Мемориала» висит фото улицы Путина в одном горном селе - вот ее и построил Зязиков). Скоро в Назрани откроется кинотеатр «Матрица» (да-да, «matrix has you»). Это может не показаться важным для тех, кто живет в больших городах, в столицах, но для малюсенькой Ингушетии - это событие. Об этом ощущении - «гордиться тем, что построил, а не тем, что когда-то сможешь отвоевать» - замечательно написала покойная ныне Галина Ковальская в статье про Аушева «Генерал в тени Кавказа» («Итоги», 27 августа 1996 г.) В Ингушетии я часто вспоминал эту статью.
Мне, приехавшему впервые, сделали «обзорную экскурсию» по Ингушетии. Новая столица, которую начал строить Аушев, - Магас («столица» в переводе с ингушского). Это единственный «настоящий» город в Ингушетии, с президентским, парламентским и правительственным дворцами, зданиями всех республиканских и федеральных учреждений, пяти-шестиэтажными домами. Еще не так давно там была пустая равнина. Ингуши гордятся Магасом, но чеченцы всегда говорят: «Разве это город? Вот Грозный до войны - это город!» Действительно, Магас оставляет ощущение искусственности, как и все «придуманные», а не стихийно-исторически сложившиеся города и столицы.
Из Магаса едем к мемориалу репрессированным народам (на фото). Он сделан в стиле старинных ингушских крепостей. Внутри музей с фотографиями и другими экспонатами о репрессиях и депортации северокавказских народов. Потом стенд про осетино-ингушский конфликт 1992 г., который называется не иначе, как «геноцид». (Естественно, осетины тоже называют это геноцидом, но уже геноцидом осетин). Рядом с мемориалом стоит ряд могильных камней (фото 2): они были когда-то сняты с могил и пущены на строительство, но потом найдены (подчас - случайно) и извлечены из стен, из бордюров…
Едем по направлению к пос. Майский - там живут переселенцы из Пригородного района Северной Осетии, где в 1992 г. и произошел кровавый конфликт. Сразу за Назранью - блок-пост на осетино-ингушской границе. Молодой милиционер проверяет документы. Объяснения, что едет ПЦ «Мемориал» не помогает. Я вызываю подозрение. Он хочет, чтобы я вышел из машины, но вдруг отдает мне паспорт и пропускает нас. Наш водитель Израэл говорит, что старший офицер сказал ему по-ингушски пропустить нас.
Не доезжая Майского, сворачиваем в пос. Новый, образовавшийся из вагончиков переселенцев, стоящих там уже 15 лет (фото 3). Только останавливаемся, чтобы поговорить с жителями, нас догоняет милицейская «Нива» (ингушская милиция, хотя мы формально в Северной Осетии).
Выходят два милиционера, один из них не в форме, но зато с автоматом. Спрашивают, кто мы такие, что делаем, говорят, что это для нашей же безопасности, а то ездят боевики, фотографируют вот как вы, а потом по ночам атакуют. Это может быть правдой, может быть перестраховкой (сейчас в Ингушетии чуть ли не каждую ночь перестрелки, отвечать как всегда - милиции), может - и «акцией устрашения» (на боевиков мы похожи меньше всего, и они это понимают прекрасно). По соображениям безопасности я не фотографировал больше на улицах (всегда могли бы подойти и поинтересоваться, не теракт ли я планирую. Под этим предлогом Зара Муртазалиева получила 8 лет тюрьмы за фото в торговом центре «Охотный Ряд» в Москве).
Встречаем одну из женщин, живущую в вагончиках. У нее три вагончика, составленные вместе. Она приглашает зайти. Каменный пол, застеленный линолеумом, духота, кровать одна, живут там она с мужем, трое детей, один из которых недавно женился, жена живет теперь с ними. Есть электричество и газ, вода в колонке. Женщина предлагает нам чай, но мы уже уезжаем.
Едем к Азамату, бывший депутат ингушского парламента, друг «Мемориала». Хороший дом и сад. Уютная терраса. Разговариваем о жизни и ситуации вообще, о Короленко и Чехове, о разных способах и тарифах подключения к Интернету… Азамат (его имя переводится как «гражданин», он говорит «пытаюсь соответствовать, но не могу») оставил впечатление очень светлого человека.
На дорогах Ингушетии и Чечни, БТР является равноправным участником дорожного движения. Мы один обогнали.
Ужинаем в забегаловке под названием «Полная чаша». Очень вкусно и дешево. Суп почему-то называется «соус». Уже половиной порции можно наестся. Рекорд поставили на третий день, заплатив за обед на двоих 90 рублей. Национальное ингушское блюдо - галушки с мясом. Галушки из кукурузной муки обмакиваются в бульон, мясо (очень вкусная вареная
говядина) - отдельно. Вкусно. Сытно. Дешево. Очень вкусный свежий хлеб и ингушские сыры.
Ночевать едем в гордость Ингушетии - гостиницу «Асса». Для «Мемориала» всегда есть номера. В фойе гостиницы сидят трое милиционеров с автоматами - охрана.
Утром гуляем у пруда рядом с «Ассой», видны ледяные шапки Кавказских гор. Вершина Казбека будто висит в небесах.
Потом едем в Грозный. Правда не по трассе Ростов-Баку (поэтому я так и не увидел блок-поста «Кавказ-1»), а через Слепцовскую, чтобы забрать по дороге коллегу. Блок-пост на чечено-ингушской границе охраняют федералы (весь арсенал виден - колючая проволока, ежи и т.д.), но нас не останавливают (остановят на обратном пути, но, глянув на удостоверение начальства, пропустят без вопросов). Граница Чечни и Ингушетии определяется на местности не географическим объектом и не блок-постом. Понимаешь, что въехал в Чечню, когда появляются портреты Кадырова-отца, Кадырова-сына и Путина («святаго духа») в разных комбинациях. Выезжаем на трассу Ростов-Баку. Никогда я здесь не был, но когда проезжаем Шаами-Юрт, я ищу глазами остатки разбомбленного пикапа «Красного Креста». Здесь 29 октября 1999 г. российская авиация разбомбила колонну беженцев, покидавших Грозный и остановившихся в многокилометровой пробке у блок-поста «Кавказ-1». Дело Исаева, Юсупова и Базаева против России.
На въезде в Грозный блок-пост, но нас не останавливают. После въезда - дендропарк «имени Героя России Рамзана Ахматовича Кадырова». Прямо так и называется.
Вскоре после въезда вижу дамбу через Сунжу. По ту сторону - Новые Алды. Там 5 февраля 2000 г. был ад.
Едем по «проспекту имени Кадырова А.А.» С определенного места его перекрывают («Рамзан катается», - говорит коллега), едем в объезд, иногда - по жутким грунтовым дорогам с пробками. Два разрушения, в 1995 и в 2000 г., очень сильно изменили Грозный географически.
Некоторых зданий больше никогда не будет, новые иногда построены на месте парков. В XIX в., когда грозненской нефтью заинтересовались английские и голландские компании, они строили здесь дома в своем стиле. Их больше нет. Больше нет набережной Сунжи. Все восстановленное воспринимается теми, кто хорошо знал город до войн, как фальшивка.
Приезжаем в офис. Там стоит ваза - подарок экс-президента Алханова (фото 4). Встречаюсь с одним из наших заявителей. Обсуждаем пресс-конференцию. Агентство «Грозинформ» нам отказало в помещении, будем проводить ее в офисе.
До объявления решения остается еще некоторое время, меня везут по Грозному. У памятника Ахмату Кадырову на проспекте Победы дежурят два милиционера с автоматами. Грозный сейчас массово восстанавливают. Очень много домов отштукатурено и покрашено снаружи, особенно если они выходят на главные улицы, а во дворах - руины. Есть еще кварталы руин.
Но их уже нужно искать. Останавливаемся у одного из восстановленных домов на окраине Грозного. Заходим в подъезд - тоже все покрашено, но лестница в подвал еще серьезно разрушена. Выходим, женщина спрашивает нас с балкона, ищем ли мы кого. Отвечаем, что просто смотрим, как живут люди. Она приглашает нас к себе. Есть электричество и газ, есть даже вода, но только в общей трубе. Кран к ней приделан самостоятельно. Она говорит, что внутри ее семья восстанавливала все сама, но и квартира не была так сильно разрушена, как квартиры двумя этажами выше. Предлагает чай, но мы отказываемся. «А Кирилл пусть переезжает в Грозный, женим!» - говорит она. Мы прощаемся и едем в офис. Интернет работает без проблем (что бывает не всегда), мы скачиваем решение Суда, и я пишу пресс-релиз.
Пресс-конференция проходит в маленьком помещении мемориальского офиса.
Он забит до отказа (фото 5). Приходят родственники убитых в Новых Алдах, журналисты (две телекамеры!, в Москве никогда больше одной не бывало), зам. министра печати, зам. уполномоченного по правам человека ЧР, члены «Общественной палаты» ЧР. Такого на московских пресс-конференциях не бывает. Мы немного говорим, показываем 13 минут из видео, снятого жителями Новых Алдов через 4 дня после расстрела поселка. Здесь родственники убитых не выдерживают и плачут. На них налетают 2 фотографа. Это вызывает у меня отвращение. На слушаниях 24 октября 2004 г. в Страсбурге я просто попросил секьюрити Суда прогнать фотографов, которые просто ослепили вспышками трех заявителей. Сейчас хочется сделать то же самое, но нет секьюрити и прогонять некуда - офис забит.
Это событие снова напоминает мне о том, для кого и для чего я работаю в светлых офисах Москвы, Парижа, Лондона. Для них, для жертв, потерявших своих близких в жестоком расстреле.
После пресс-конференции едем в Новые Алды, чтобы передать заявительнице по другому делу резюме на русском решения по приемлемости ее жалобы. Старая женщина рассказывает нам о сыне, которого «исчезли» во время зачистки. Предлагает чай, но мы торопимся и уезжаем. Долго прощаемся. Нас встречает на выходе коллега Усам: «Ох уж эти долгие ингушские прощания!» Израэл: «Чеченские не короче!»
Пока мы были у заявительницы, Усам, оставшийся в машине, подарил пареньку, пережившему расстрел в Новых Алдах, свой единственный экземпляр мемориальского доклада «Зачистка. Преднамеренные преступления против гражданского населения». В машине он спрашивает, есть ли еще оставшиеся экземпляры. Татьяна Ивановна Касаткина
отвечает: «Осталось только 10, на случай судов».
На перекрестке Урус-Мартан - Алхан-Юрт встречаем коллегу Докку, который должен был быть на пресс-конференции, но не приехал.
Оказалось, не знал. Происходит следующий разговор между ним (ДИ) и Татьяной Касаткиной (ТИК):
ТИК: Тебе же звонил Ахмед, чтобы пригласить на пресс-конференцию и сказать, что ты выступаешь!
ДИ: Звонил.
ТИК: На каком языке говорили?
ДИ: Как всегда, он - на ингушском, я - на чеченском.
ТИК: Тогда все понятно!
ДИ: Но потом мы говорили на русском!!!
Говорим с Доккой, потом прощаемся и уезжаем в Ингушетию. Маленькие речки Сунжа, Асса, Форганга, Гехи с невысокими деревьями на берегах кажутся совсем игрушечными. Едем почти всегда параллельно Сунженскому хребту - он невысокий, с плавными, спокойными, элегантными очертаниями. Очень расслабляет.
На следующее утро едем в офис, но адвокат, с которым мы хотели обсудить ситуацию в Пригородном районе, занят на допросе. Так что смотрим фотографии с пресс-конференции, я заезжаю в дружественную организацию «Чеченский комитет национального спасения» к Руслану Бадалову поставить печати в командировочные удостоверения. У него висит в офисе чеченский флаг, но на нем европейские звездочки (почему-то только 9). Интеграция, понимаешь…
Приходит адвокат, но у нас только полчаса на разговор о Пригородном районе, чего явно недостаточно. Уезжаем из офиса почти в час, едем обедать, потом в час двадцать выезжаем в аэропорт. Ехать 30 километров, вылет в два сорок. ТИК убеждает меня, что еще рано выехали. Приезжаем без пятнадцати два, регистрируемся, проходим контроль безопасности. Подозрение вызывает недопитая бутылка минералки в моем рюкзаке, но пропускают. Вообще, контроль безопасности - профанация, т.к. провожающие попадают и в салон самолета. Республика маленькая, все всем родственники… Ну как тут вводить современные меры безопасности?.. Вылет задерживается, и впрямь - рано приехали. Летим обратно почему-то на ТУ-134 другой компании (в Назрань летели «Центр-Авиа», из Назрани - «Космос», оба названия мне ничего не говорят), но отремонтированном.
Во Внуково - паспортный контроль и контроль безопасности на прилете.
Это внутренний рейс. Идиотская мера борьбы с терроризмом - ну какой террорист полетит в Москву самолетом???
30.07.2007