Песнь о даче показаний
Приходил дознаватель, татарин с зелеными глазами. С экзотическим отчеством Шалдырбулкандырович, ну примерно с таким. Брал показания по факту возгорания.
Чувствуешь себя важно, когда у тебя не глупо спрашивают как-чего-когда, а берут показания по факту.
Дал официальный бланк, долго показывал пальцем куда давать показания, куда ставить подпись, куда чего. Даже примерно текст подсказал - Я, такая-то такая-то, проживающая по такому-то адресу, в такой-то день такого-то месяца пребывала по вышеозначенному адресу, в такое-то время, почувствовав запах дыма, прошествовала на балкон, где обнаружила факт возгорания...
А это нам обидно(с). Ничего я не пребывала и вовсе я не прошествовала, у меня чувство языка, между прочим. И вообще, меня обучают меня давать показания! Ха-ха. Я и безо всяких Шалбурдынкардыровичей чего угодно дам. И я написала красиво. Ну, примерно.
"Я, такая-то растакая-то, проживающая в славном Городе, в славном городе героическом. Да во месяце во июнюшке, за три дня до солнцестояния, находяся во родном дому, я ткала холсты я готовила чУдны яствия, чУдны яствия да напиточки. Чу! Сказали мне мои нОздерьки. Мои чуткие, мои трепетны. Слышишь запахи нездоровыя, пахнет дымом плохим, химическим? Я, доверившись чувству тайному, чувству тайному да тревожному, повлеклася во светлицу моей рОдной матери. Ах, нехорошо, нехорошо было во светлице-то. За её окном огнь буйствовал. Огнь буйствовал и буянствовал. Дым стоял чёрною стеной, норовил пролезть в мАлу щёлочку. Пламень огненный да убийственный охватил балкон, рвался в небеса. И погибли в огне сини цветики, вместе с ящиком полостмассовым. Погорела доска гладильная, что хранилася у матери моей хозяйственной. Охватил огонь малу лавочку, что была у нас для отдохновения. Рамы вспыхнули синим пламенем, страшным пламенем, химическим. Стёклы треснули, стёклы лопнули, стёклы брызнули в разны стороны. А еще в огне погибли два тазика, десять досточек, двадцать тряпочек. Три посудинки непонятные, да подставочка да под ёлочку. А ещё моя матерь хозяйственна хоронила на балконе стары лекции, стары лекции филологически. Ибо вся семья у нас филологическа, филологическа-педагогическа. Вот убытки-то, вот потерюшки, вот пойдём-то мы бОсы-хОлодны, да по миру-то, бЕдны сироты.
А про то смолчу, как мой суженый, Володимир-свет-Алексеевич, воевал огонь силой малою, силой малою, синим тазиком. И про то смолчу, как я кинулась, дева хрупкая, дева нежная, как я бросилась на железну дверь, вызволять соседей из пламени (Ну, что хрупкая, наврала слегка. Ладно, не слегка. Просто наврала)."
Вот такие вот показания я по факту дала возгорания, дознавателю Шалбурдыковичу, дознавателю басурманскому...
Ну, примерно.
Извините, увлеклась. В общем, дала, что смогла, одних подписЕй с меня взяли шесть штук на официальном бланке. И, главное, у меня все шесть - разные. А чего, у меня глазомера нет и стресс, к чёртовой бабушке. Имею право.
Чувствуешь себя важно, когда у тебя не глупо спрашивают как-чего-когда, а берут показания по факту.
Дал официальный бланк, долго показывал пальцем куда давать показания, куда ставить подпись, куда чего. Даже примерно текст подсказал - Я, такая-то такая-то, проживающая по такому-то адресу, в такой-то день такого-то месяца пребывала по вышеозначенному адресу, в такое-то время, почувствовав запах дыма, прошествовала на балкон, где обнаружила факт возгорания...
А это нам обидно(с). Ничего я не пребывала и вовсе я не прошествовала, у меня чувство языка, между прочим. И вообще, меня обучают меня давать показания! Ха-ха. Я и безо всяких Шалбурдынкардыровичей чего угодно дам. И я написала красиво. Ну, примерно.
"Я, такая-то растакая-то, проживающая в славном Городе, в славном городе героическом. Да во месяце во июнюшке, за три дня до солнцестояния, находяся во родном дому, я ткала холсты я готовила чУдны яствия, чУдны яствия да напиточки. Чу! Сказали мне мои нОздерьки. Мои чуткие, мои трепетны. Слышишь запахи нездоровыя, пахнет дымом плохим, химическим? Я, доверившись чувству тайному, чувству тайному да тревожному, повлеклася во светлицу моей рОдной матери. Ах, нехорошо, нехорошо было во светлице-то. За её окном огнь буйствовал. Огнь буйствовал и буянствовал. Дым стоял чёрною стеной, норовил пролезть в мАлу щёлочку. Пламень огненный да убийственный охватил балкон, рвался в небеса. И погибли в огне сини цветики, вместе с ящиком полостмассовым. Погорела доска гладильная, что хранилася у матери моей хозяйственной. Охватил огонь малу лавочку, что была у нас для отдохновения. Рамы вспыхнули синим пламенем, страшным пламенем, химическим. Стёклы треснули, стёклы лопнули, стёклы брызнули в разны стороны. А еще в огне погибли два тазика, десять досточек, двадцать тряпочек. Три посудинки непонятные, да подставочка да под ёлочку. А ещё моя матерь хозяйственна хоронила на балконе стары лекции, стары лекции филологически. Ибо вся семья у нас филологическа, филологическа-педагогическа. Вот убытки-то, вот потерюшки, вот пойдём-то мы бОсы-хОлодны, да по миру-то, бЕдны сироты.
А про то смолчу, как мой суженый, Володимир-свет-Алексеевич, воевал огонь силой малою, силой малою, синим тазиком. И про то смолчу, как я кинулась, дева хрупкая, дева нежная, как я бросилась на железну дверь, вызволять соседей из пламени (Ну, что хрупкая, наврала слегка. Ладно, не слегка. Просто наврала)."
Вот такие вот показания я по факту дала возгорания, дознавателю Шалбурдыковичу, дознавателю басурманскому...
Ну, примерно.
Извините, увлеклась. В общем, дала, что смогла, одних подписЕй с меня взяли шесть штук на официальном бланке. И, главное, у меня все шесть - разные. А чего, у меня глазомера нет и стресс, к чёртовой бабушке. Имею право.