Живые. Борода
В деревне Зотино мы прожили несколько лет. На одной с нами улице обитал знатный местный огородник дед Антонов. Маленький сухонький старичок, всё лето ходивший в чёрной, посеревшей от пыли, спортивной шапочке. За неухоженную всклоченную растительность на подбородке в народе его прозвали Бородой, так что и фамилию-то уже мало кто помнил.
Приехал он откуда-то с юга Казахстана, где многие годы работал завхозом. И был настолько деятельным и рукастым, что в ходе своей трудовой жизни потерял на этих самых руках половину пальцев. Но, тем не менее, брался за всё, и на самом деле к любому труду относился качественно и ответственно. А потому у него всё и всегда получалось. Но более всего получались рассказы о своей одарённости, а также тупости и лени всех окружающих.
Едкого, острого на язык и не стесняющегося наделять других всевозможными непечатными эпитетами и характеристиками старика деревня не любила и побаивалась. А собственная семья просто изнывала под гнётом его тирании.
Сын Славка был таким же рукастым и не менее противным человеком. Но на удивление у меня с обоими сложились добрососедские отношения, а со Славкой и того более - почти дружба.
Огород у бороды был действительно знатный - единственный в своём роде на всю округу. Обширный участок земли около дома, повсеместно занятый только картофельными посадками, у него был разбит на бесчисленные грядки с оригинальной самодельной системой водоснабжения, где вода вручную подавалась от колодца, и шла самотёком по всевозможным желобам к трём или четырём шинам от «К-700», приспособленным под ёмкости. Шины были грамотно расставлены по всей длине огорода. И полив всех этих грядок, грядищ и грядочек больше не представлялся столь невозможным делом, как могло показаться на первый взгляд.
Пока Борода самозабвенно обрабатывал взлелеянный им огород, Славка с упоением маньяка лишал жизни всевозможную скотину. В деле убийства он знал толк, и потому его звали для забоя то в один, то в другой двор. Он мог часами рассказывать как и куда надо ткнуть скотину ножом, чтобы она более не противилась расправе.
По сути это был местный идеолог садизма, настольной книгой которого стали журналы «Вне закона», информацией из которых он щедро делился с деревенскими подростками.
И если у меня, кое что видевшего в жизни, подобная информация вызывала отторжение, то для подрастающих отщепенцев Слава был неким гуру - проповедником преступного мира.
Выпить Антоновы любили, но так, чтобы это не мешало каждодневному труду, который стал непреложной и неоспоримой ценностью их внутреннего мира.
Стоит ли говорить, что для любой другой религии места там не было. Но было раздолье для богоборчества. Впрочем, это их и погубило.
- Валя! Твою мать! Что за гадость ты притащила в дом - неистовствовал Борода, на чём свет стоит кляня супругу за найденную им в доме Библию - спалить её к чертям собачьим! Не будет в моём доме этого опиума для народа! Никогда не будет!
Слабые попытки утихомирить мужа не дали никаких результатов и книга была торжественно вынесена на двор для расправы. Но тут вмешался сын:
- Папа, чего добру пропадать - бумага хорошая - в самый раз для самокруток.
Славкины доводы о перемене участи ненавистной книги были услышаны, и сожгли только обложку.
Книга умирала долго. Пару месяцев в полупрозрачные листы отец и сын заворачивали махорку и табак недокуренных папирос и сигарет. И от Бытия до Откровения Иоанна Богослова курился в небо ядовитый дым, перемежавшийся пошлыми шутками и прибаутками.
А через год деда Антонова не стало. Умирал он долго и мучительно. Один за другим схлопывались сосуды его организма. И районные хирурги кромсали его тело, отрезав поначалу одну, поражённую гангреной, ногу. И Борода смастерил себе протез. Но вскоре он лишился и другой ноги. С тех пор я его больше не видел. Рассказывали, что вслед за ногами в больнице так же лихо оттяпали ему и руку, но вторую не успели. И примерно через месяц, совершенно отчаявшийся старик умер от гангрены, а сгнивший обрубок человеческого тела был захоронен на местном кладбище.
Но мы к тому времени успели переселиться в районный центр.
Озеро Чуманово недалеко от Зотино - единственное пригодное для купания. На Сухорёбром, куда долгие годы сбрасывали отходы когда-то существовавшего скотного двора и зернохранилища, давно исчезла рыба и мало кто рисковал плавать. А озеро Земляничное от стоков некогда стоявших над ним общественной бани и машдвора потеряло не только цвет и свежесть, но и само название. Теперь его называли не иначе, как Поганка.
Слава - здоровый двадцатисемилетний парень - любил купаться. Он хорошо плавал и глубоко нырял. Ему нравились завистливые взгляды подростков, не рисковавших выплывать на середину озера.
В тот день Слава очередной раз устраивал «показательные выступления». Здесь, в самом центре Чуманёнка, он чувствовал себя, словно рыба в воде. Нырнул раз и другой, а на третий - больше не появился на поверхности.
Когда его безжизненное тело наконец достали со дна озера, спасать было уже поздно. Голубые Славкины глаза удивлённо смотрели в ясное синее небо, но они уже не видели ничего.
Нет, он не утонул - медики не обнаружили в его лёгких ни грамма воды. Он умер от разрыва сердца…
Тётя Валя - жена Бороды и Славкина мать переехала в другую деревню. Дом она не смогла ни продать, ни отдать, и он уже много лет стоит пустой и заброшенный, всё более и более теряя свой первоначальный вид. Да и стоит ли ещё? Вполне возможно, что за последние полгода его растащили на дрова. А огород? Земля, конечно, осталась. Заросшая бурьяном высотой в человеческий рост земля...
Приехал он откуда-то с юга Казахстана, где многие годы работал завхозом. И был настолько деятельным и рукастым, что в ходе своей трудовой жизни потерял на этих самых руках половину пальцев. Но, тем не менее, брался за всё, и на самом деле к любому труду относился качественно и ответственно. А потому у него всё и всегда получалось. Но более всего получались рассказы о своей одарённости, а также тупости и лени всех окружающих.
Едкого, острого на язык и не стесняющегося наделять других всевозможными непечатными эпитетами и характеристиками старика деревня не любила и побаивалась. А собственная семья просто изнывала под гнётом его тирании.
Сын Славка был таким же рукастым и не менее противным человеком. Но на удивление у меня с обоими сложились добрососедские отношения, а со Славкой и того более - почти дружба.
Огород у бороды был действительно знатный - единственный в своём роде на всю округу. Обширный участок земли около дома, повсеместно занятый только картофельными посадками, у него был разбит на бесчисленные грядки с оригинальной самодельной системой водоснабжения, где вода вручную подавалась от колодца, и шла самотёком по всевозможным желобам к трём или четырём шинам от «К-700», приспособленным под ёмкости. Шины были грамотно расставлены по всей длине огорода. И полив всех этих грядок, грядищ и грядочек больше не представлялся столь невозможным делом, как могло показаться на первый взгляд.
Пока Борода самозабвенно обрабатывал взлелеянный им огород, Славка с упоением маньяка лишал жизни всевозможную скотину. В деле убийства он знал толк, и потому его звали для забоя то в один, то в другой двор. Он мог часами рассказывать как и куда надо ткнуть скотину ножом, чтобы она более не противилась расправе.
По сути это был местный идеолог садизма, настольной книгой которого стали журналы «Вне закона», информацией из которых он щедро делился с деревенскими подростками.
И если у меня, кое что видевшего в жизни, подобная информация вызывала отторжение, то для подрастающих отщепенцев Слава был неким гуру - проповедником преступного мира.
Выпить Антоновы любили, но так, чтобы это не мешало каждодневному труду, который стал непреложной и неоспоримой ценностью их внутреннего мира.
Стоит ли говорить, что для любой другой религии места там не было. Но было раздолье для богоборчества. Впрочем, это их и погубило.
- Валя! Твою мать! Что за гадость ты притащила в дом - неистовствовал Борода, на чём свет стоит кляня супругу за найденную им в доме Библию - спалить её к чертям собачьим! Не будет в моём доме этого опиума для народа! Никогда не будет!
Слабые попытки утихомирить мужа не дали никаких результатов и книга была торжественно вынесена на двор для расправы. Но тут вмешался сын:
- Папа, чего добру пропадать - бумага хорошая - в самый раз для самокруток.
Славкины доводы о перемене участи ненавистной книги были услышаны, и сожгли только обложку.
Книга умирала долго. Пару месяцев в полупрозрачные листы отец и сын заворачивали махорку и табак недокуренных папирос и сигарет. И от Бытия до Откровения Иоанна Богослова курился в небо ядовитый дым, перемежавшийся пошлыми шутками и прибаутками.
А через год деда Антонова не стало. Умирал он долго и мучительно. Один за другим схлопывались сосуды его организма. И районные хирурги кромсали его тело, отрезав поначалу одну, поражённую гангреной, ногу. И Борода смастерил себе протез. Но вскоре он лишился и другой ноги. С тех пор я его больше не видел. Рассказывали, что вслед за ногами в больнице так же лихо оттяпали ему и руку, но вторую не успели. И примерно через месяц, совершенно отчаявшийся старик умер от гангрены, а сгнивший обрубок человеческого тела был захоронен на местном кладбище.
Но мы к тому времени успели переселиться в районный центр.
Озеро Чуманово недалеко от Зотино - единственное пригодное для купания. На Сухорёбром, куда долгие годы сбрасывали отходы когда-то существовавшего скотного двора и зернохранилища, давно исчезла рыба и мало кто рисковал плавать. А озеро Земляничное от стоков некогда стоявших над ним общественной бани и машдвора потеряло не только цвет и свежесть, но и само название. Теперь его называли не иначе, как Поганка.
Слава - здоровый двадцатисемилетний парень - любил купаться. Он хорошо плавал и глубоко нырял. Ему нравились завистливые взгляды подростков, не рисковавших выплывать на середину озера.
В тот день Слава очередной раз устраивал «показательные выступления». Здесь, в самом центре Чуманёнка, он чувствовал себя, словно рыба в воде. Нырнул раз и другой, а на третий - больше не появился на поверхности.
Когда его безжизненное тело наконец достали со дна озера, спасать было уже поздно. Голубые Славкины глаза удивлённо смотрели в ясное синее небо, но они уже не видели ничего.
Нет, он не утонул - медики не обнаружили в его лёгких ни грамма воды. Он умер от разрыва сердца…
Тётя Валя - жена Бороды и Славкина мать переехала в другую деревню. Дом она не смогла ни продать, ни отдать, и он уже много лет стоит пустой и заброшенный, всё более и более теряя свой первоначальный вид. Да и стоит ли ещё? Вполне возможно, что за последние полгода его растащили на дрова. А огород? Земля, конечно, осталась. Заросшая бурьяном высотой в человеческий рост земля...