ГОРДИЕВ УЗЕЛ В ИСТОРИИ ЭВОЛЮЦИОНИЗМА В XX ВЕКЕ
Давно я ничего не давал в LJ. Дам мой первый январский материал 2023 года для нашей научной группы «Наука-Орнитология». Там это в общем-то «off», а здесь самое то для рубрики «история эволюционизма». Для зоолога, которого интересуют морфология, экология, поведение (и даже систематика), вершиной объяснительной парадигмы неизбежно оказываются концепции эволюции и, более конкретно, идеи о том, каковы механизмы трансформации живого - биологической организации (БО). Естественно, что вторую половину 19-го века и весь 20-й век эти идеи мучили сознание многих и многих естествоиспытателей, натуралистов, биологов. Ибо сила тайны соразмерна её значимости для ума. И хотя заболтать можно что угодно (в век сетевой культуры вдвойне) тайна «развития жизни» на Земле остается в немалой мере тайной и в наши дни. То есть, как был некий плюрализм серьезных мнений ещё в 1859 г. (первая публикация «Происхождения видов…» Чарльза Дарвина), так и сейчас. Раз за разом набегают на подмываемый берег знания волны сомнений и волны уверенности, сменяя друг друга в их повторяемой цветности и даже в приносимом на гребне волны «мусоре».
Книга Э.И.Колчинского «Единство эволюционной теории в разделенном мире XX века» издана в издательстве «Нестор-История» С-П, в 2014 году. Эдуард Израилевич (его, увы, не стало в 2020-м году) - человек известный, питерский. Специалист именно по истории эволюционизма (учения об эволюции), последователь в этом деле К.М.Завадского. По образованию он, впрочем, не биолог (философский факультет С-П гос. унив-та) и хотя всю жизнь плотно общался с биологами-эволюционистами, в самой сути когнитивных развилок в анализе механизмов эволюции он, прямо скажем (и без обид), не сильно разбирался. Но это и не так важно. В голове Э.И. преобладал исторический модус мышления, и, как историк, он хорошо «препарировал» социопсихологический и этнопсихологический контекст всех перипетий в «истории борьбы, побед и поражений» тех и других течений в эволюционизме (эти три слова гораздо точнее передают суть происходившего, чем, скажем, слово «развитие учения»), причем, в конкретике имен и конкретике времени. Разбирая всё это (борьбу, победы, поражения) раздельно для "англо-американского языкового пространства" (часть 2), "русскоязычного пространства" (часть 3) и "немецкоязычного пространства" (часть 4). Что очень правильно (такое разделение). Части 2 и 4 здесь наиболее интересные (для меня, по крайней мере).
К слову сказать, по поводу «развития» представлений о механизмах эволюции (удерживая в голове, что «борьба» далеко не всегда есть «развитие»). В 1963 году в США (Сан-Диего, Калифорния) было создано Общество и Институт креационных исследований (очень богатое общество, а связь «денег и музыки» тоже хорошо известна) и вскоре это "новое старое объяснение эволюции" захватило Латинскую Америку, Африку, мусульманский мир, а затем ... (страшно сказать) ... Канаду, Австралию, Новую Зеландию и .... Англию». Так что, как подытоживает Э.И. на стр. 46, "в начале 2000-х выяснилось, что только 48% англичан верят, что теория эволюции лучше, чем креационизм, описывает происхождение и развитие жизни на Земле". Это в Англии! - Про США и Канаду, или, скажем, Италию и Испанию, даже и говорить не будем (сколько процентов). Впрочем, классический креационизм (когда отрицается эволюция, т.е. трансформация БО, вообще) - это дело в основном протестанское (снова этнопсихология, социопсихология и т.д. - без этого никуда). Сознание европейского католика давно уже приучено к идее эволюции (Тейяр-де-Шарден и другие), а в православии этому вопросу попросту не уделялось сколь-нибудь значимого внимания (но теперь уделяется: среди грантов РФФИ ныне есть и гранты по эволюционной теологии, недавно показали). И надеюсь, что даже бёрдвотчеры знают, что «идея эволюции» и «факты эволюции» (гео- и палео- летопись) − это не Дарвин (это задолго до него!). Дарвин - это идея естественного отбора (natural selection на англ. языке), т.е. это идея о механизме трансформации живого (эволюции) и увеличения разнообразия без апелляции к иррациональному [были и другие идеи «без апелляции» - разные варианты сальтационизма, в том числе в рамках внутренне заложенной в матрицу живого целесообразности развития, «психогенез» живой материи в контексте космологии, номогенез Берга и т.д.].
Кстати, Тейяра-де-Шардена любил (и переводил в Америке!) Ф.Добржанский (и не только он из «конструкторов» СТЭ), бывший почетным членом Нью-Йоркской общины («православный генетик-эволюционист»). Вообще-то генетика религии никогда не мешала. Нисколько. Ведь нетрудно представить себе бога «Великим генетиком». Можно его представить и «главным айтишником»» одновременно. На экране у него сложнейшее компьютерное плато, а в руках тонкие инструменты-пипеточки. И где надо, он меняет гомеобокс, а где надо, и весь Hox-ген (гулять, так гулять) и конечно же не наугад, не через пробы и ошибки (не случайно), а зная прекрасно, что и как заменить, чтобы был нужный результат, сразу же или через пару миллионов лет. И поскольку не наугад, то тут уж точно даже отдельные расы могут быть чуть лучше, а другие отдельные чуть хуже. Ничего не поделаешь (смиряться надо − кому что досталось) − под веру … подведены научные основания, генетические … Правда, 6-ть дней творил только Бог. Но «ом» по арамейски - это любой промежуток времени, даже и очень долгий. Так что кто же знает, где кончается «день первый» и начинается «день седьмой»?
В общем, ещё раз: знание генетики вере не мешает. Признание эволюции как контролируемой трансформации генетического материала тоже ничему не мешает. А вот признание естественного отбора единственной движущей силой эволюции (Дарвин) - немного «не очень». Но тоже не смертельно. Всегда можно сослаться на предпоследнего папу, который выпустил буллу, где сказано, что кафолическая церковь признает естественный отбор [но это он скорее всего так «сморозил», как мне объяснял один знающий клерикал, − не разобрался, что «эволюция» и «естественный отбор» не совсем одно и то же].
В общем, достопочтимый Э.И. на генетику тоже молился, но не отрицал и естественный отбор, т.е. признавал геноселекционизм, называя его по традиции СТЭ, единственной серьезной теорией и считавший его настоящим синтезом (без кавычек) общей идеи Дарвина (о дифференцированном переживании фенотипов как механизме «перестроек» …) с великой наукой генетикой. Принимал именно теорией, а не просто идеей, победившей все варианты сальтационизма (в том числе телеологический сальтационизм, столь близкий немецкому коллективному мышлению конца 19-го и вплоть до середины 20-го столетия, в силу его глубокой связи с немецкой идеалистической философией), а также (победившей) вообще «не понятно что» (ну то есть непонятное автору, всё честно), − всякие там ЭТЕ (даже и М.А.Шишкин упоминается), всяких там Яблонок и Лэмб (2005), Вест-Эберхард (2003) и другие варианты «неоламаркизма», как трактует это уважаемый историк. Удивительно, но если всё то же самое (в чем суть ЭТЭ) обнаруживается в высказываниях Р.Гольдшмидта или же И.И.Шмальгаузена, то это совсем другое дело, − это только креативный поиск на расширение системы смыслов СТЭ (оба «великих» трактуются у Э.И. как несомненные «конструкторы СТЭ», забытые западом, хотя среди «их» главных конструкторов окажутся Фёдор Добржанский (только «натурализованный» русский) и Эрнст Майр (только «натурализованный» немец). Из самих американцев остается разве что палеонтолог Джордж Симпсон, который, кстати, был наименее «генетизированным» из всех конструкторов и с большим сарказмом употреблял словосочетание «генетический вид».
Уоддингтона Э.И. почти не вспоминает (мало, только во второй части), и он тоже (конечно же!) один из конструкторов СТЭ (и наши «эпигенетики» Камшилов и Оленов, наверное тоже - даны в общей галерее портретов). Впрочем, называй хоть горшком, как гласит пословица, только …. (чуть перекладывая смысл) не перевирай сути. Это я уже о понимании Э.И. сути тех или иных авторских воззрений. Но и здесь его непонимание ненамеренное (простительное). Ну не его это конёк. Он историк и философ, а не биолог-эволюционист. И что может быть даже важнее, он history-minded person, а не mashinery-minded person (разделение Р.Мак-Артура, 1972). У Э.И. надо брать только историческую канву. Здесь он «в своей среде» и отлично показал, что во всех трёх «языковых пространствах» весь 20-й век шла непримиримая борьба за первенство идей (хотя из пулемета стреляли не везде) и отлично показаны своего рода социально-политические обстоятельства, побудившие её направленность. Эти вопросы особенно детально разобраны для Германии 1910-х − 1940-х годов, т.е. как возникала, в конкретике имен и времени, чисто биологическая (подведены строгие «генетические основания») - концепция расовой гигиены (евгеника - только частное от общего во всём этом контексте). И какие там имена! Заглядишься. Первым поборником «расовой гигиены» будет, конечно же, великий Эрнст Геккель (1834-1919). И на эти грабли, биологи (молекулярные), похоже, готовы наступать неоднократно, - об этом уже пишут Яблонка и Лэмб в своей замечательной книге «Evolution in four dimensions» (Jablobka, Lamb 2005).
Так вот, как же так вдруг с 1940-го по 1960-й год «откристаллизовалась» концепция геноселекционизма (СТЭ), принятая «на ура» почти сразу только в англо-американском языковом пространстве и уже с большими уклонениями от «правильного» понимания сути геноселекционизма (как пишет Э.И.) в немецком языковом пространстве. [До первой мировой войны именно «немецкое пространство» было однозначным центром мировой науки, и с переоткрытия в Европе «законов Менделя» здесь шёл гораздо более сложный и запутанный процесс осмысления «фактов генетики», начиная с немалого перевирания Геккелем «в нужные ему варианты» текстов Дарвина: самого Дарвина, т.е. в англ. варианте, почти никто в Германии и Австрии тогда не читал, да и в России многие биологи тоже долго читали Дарвина в переводах с немецкого]. Не менее со скрипом (и в последствии с отзвуком пулеметных очередей) шел процесс и в русскоязычном пространстве, тесно связанном тогда с немецким (одна и та же культура организации науки − понимание мотива и цели научной деятельности как служения …; стиль отношений между институтами науки и власти и т.д). Всё это подробно (в деталях) описывается автором. В общем, завершая это Введение, подытожим в конкретике времени и имен, как же всё очень быстро свершилось с «синтезом» дарвинизма и генетизма в англо-американском языковом пространстве, наиболее освобожденным в те годы от очередной мировой (и уж точно «всеевропейской») войны.
В 1947 году под эгидой Национального исследовательского совета США в штате Нью-Джерси состоялась конференция, в которой участвовали ученые из Англии и США, "представители самых различных отраслей биологии..." (Mayr, 1980; публикация материалов прошла под редакцией Г.Джепсена, Э.Майра и Дж.Г.Симпсона,− Genetics... 1949). На этой конференции, совпавшей с 90-летним юбилеем труда Дарвина, было провозглашено "завершение строительства дарвинизма XX века", получившего название СТЭ («современного синтеза», «нового синтеза» − со слов Джулиана Хаксли). "Казалось что прежние противоречия между специалистами по микро- и макро- эволюции, полевыми исследователями и [лабораторными] экспериментаторами ушли в прошлое. Все были убеждены, что за 15−20 лет удалось осуществить синтез основных эволюционных идей" (стр. 25). Основой для эйфорических выводов стали обобщающие труды Добржанского (1937), Джул. Хаксли (1942), Майра (1942) и Симпсона (1944). Правда, в части 4 Э.И. дает общую ясную картину, что не все «были убеждены». Немецких и австрийских биологов там (в Нью-Джерси в 1947-м году) почти не было. Кто ещё продолжал быть в плену, кто был уволен (в сообразности со степенью «вины») со своих научных позиций и постов сразу же после войны, и почти все были подвергнуты остракизму со стороны англо-америк. сообщества. Не коснулось это, впрочем, Бурхарда Ренша, поскольку он был другом Эрнста Майра, а отчасти и великого Штреземанна (простили за великость). Шмальгаузен не смог приехать (Тимофеев-Ресовский, «ведущий генетик Германии по 1945 г.» уже тоже «не мог», поскольку был как бы в плену). К.Уоддингтону не дали визу в США (писал об этом раньше; у Э.И. об этом ничего нет, но есть ву Э.Яблонки).
Позднее, уже в обзоре 1949 г., Добржанский и Симпсон включили в список «создателей СТЭ» несколько фамилий из России, Франции и Германии (от России − Четверикова и Дубинина - «отцов» популяционной генетики; Тимофеев-Ресовский шел у него в списке «от Германии»). Ещё более список был расширен Майром в 1980-м году. Уоддингтон и Шмальгаузен были там уже перечислены в числе «создателей СТЭ» [но не Гольдшмидт - с ним Майр рассорился вчистую: Гольдшмидт стал открыто выступать аж против роли географической изоляции (!), т.е. возможностей отбора в создании вида в ГИ: мол, расы создаются через накопление «мутаций» в ГИ, но виды образоваться так не могут - 30 лет он мучился с расами непарного шелкопряда, собранными со всей Палеарктики и особенно на ДВ, и безрезультатно, хотя новые расы в пределах той же «нормы реакции» создавались]. Так или иначе, но по авторитетной здесь оценке Э.И. СТЭ прочно укоренилось к концу 1950-х годов именно в англоязычном биологическом сообществе" (стр.45).
Впрочем, ещё и в 1980-м году Эрнст Майр всё ещё сомневался (на уровне деклараций, по крайней мере), а есть полное согласие в понимании эволюционного процесса под брендом СТЭ (других «конструкторов», кроме него, уже и не осталось к тому времени). Суть того, что он принимал как СТЭ, сводилась к следующему толкованию (в стиле Джулиана Хаксли): «градуалистическая эволюция (постепенная, без резких скачков в фенотипе) может быть объяснена в терминах мелких генетических изменений, рекомбинаций и упорядочивания генетических вариаций путем естественного отбора» (Huxley 1963). В последствии Майр уточнил, что «синтез» включил в себя две важных концепции: (1) дискретный (корпускулярный) характер генетической изменчивости и (2) доминирующую роль малых мутаций в эволюции.
При этом Э.И. отмечает, что «среди западных архитекторов СТЭ» Майр был изначально единственным, кто считал дарвиновский механизм (медленное накопление изменений в поколениях через дифференцированное переживание фенотипов) достаточным для объяснения всей органической эволюции, включая макро-эволюцию и становление человека (стр.38). Поразительно, но именно в этой точке представления Майра сообразны существу ЭТЭ, по меньшей мере, в «русском варианте» (статьи М.А.Шишкина, А.С.Раутиана, А.П.Расницына; книга Гродницкого). Другое дело, что отбор понимается у них по-разному (в ЭТЭ это не сито для мутаций), и процессуальность изменений онтогенеза (в поколениях) понимается по-разному, как и тот уровень изменчивости БО, который выступает сырым материалом для «оценки» отбором.
Однако ко второй половине 1980-х годов отношение к СТЭ в мире уже серьезно изменилось, как заключает Э.И. Мощная критика пошла со стороны набиравшей силу палеонтологии и снова «от эмбриологии», причем от американской. Гоулд (Gould) и Элдридж выступили с теорией прерывистого равновесия (по фактам детальной палеолетописи. Если Элдридж был умеренным критиком СТЭ (говорил о "незавершенном синтезе", как и многие у нас из профессуры университетов в 1970-е-1990-е гг.), то Гоулд не стеснялся декларировать неспособность СТЭ к развитию и её бесплодность в разрешении серьезных эволюционных вопросов. [К слову сказать, когда я был постдоком в Англии, в 1994 г., все английские студенты, палеонтологи-позвоночники в лаборатории Майка Бентона, исповедовали рисунок и механизмы эволюции по Гоулду и Элдриджу]. Э.И. даже вынужден где-то отметить (стр.39, но дает такую слабину только один раз в книге), что ".. в исторической ретроспективе сегодняшнего дня [СТЭ выглядит] не столько целостной концепцией, .... сколько сформировавшимся в 1930-х-1950-х годах ... общим пространством познавательных практик, гипотез, положений, методов .... из которого каждый участник извлекал механизм эволюции, чтобы использовать его для обоснования различных и порою несоизмеримых метафизико-эпистемологических конструкций и парадигм в смысле Т. Куна".
Но поскольку «гнев вызывает гнев», то «реакцией» на недипломатичные (хотя и честные) выступления Гоулда было развитие в рамках СТЭ уже совсем радикальных по абсолютизации «фактора генов» теоретических построений (и снова с апелляцией к давним расчетам Фишера и Райта), таковых как концепция социобиологии, давшей в конце концов философию докинизма, где геноселекционизм был привлечен, т.е. уже в своих до абсурдного крайних вариантах (абсолютизации роли генетической изменчивости в создании новшеств фенотипа и в сведении отбора к образу «сита для мутаций») для объяснения эволюции поведения, даже таких его форм или «стратегий» как альтруизм (помощничество). Принципиальным оппонентом Гоулда почти по всем вопросам, как отмечает Э.И., здесь выступал Джон Мейнард Смит и впоследствии, соответственно, Р.Докинс, которые довели представления об эволюции в СТЭ уже до откровенной профанации («театр абсурда») в таких вербальных клише как "эволюция генов" (дарвиновский отбор превратился в "отбор генов"). Примечательно, что в энциклопедиях, в том числе в Википедии, Джон Мейнард Смит (как и Райт, Фишер, Холдейн) всегда называется "биологом" и "генетиком" (а можно ещё назвать его этологом, поскольку он применил "теорию игр" для анализа поведения в его генетических аспектах). Но это, мягко говоря, не совсем точно (и очередной обман поколений студентов). Если Райт и Фишер были только математиками (истоки мат-статистики), то Мейнард Смит был инженером (техником космических аппаратов) и напросился работать к Холдейну (кто был биостатистиком и математиком опять же). Его понимание собственно биологических аспектов живой организации и, в частности, знание фактов из сектора биологии развития (как и фактов из «жизни животных») вряд ли когда-либо было сообразным какому-либо серьёзному уровню.
В общем, для самого Э.И., видимо, и в 21 веке ничего существенного не случилось [раз труды Гольдшмидта, Уоддингтона, Шмальгаузена были только поискиами «внутри» парадигмы СТЭ; раз Шишкин и Гродницкий, Jablonka и Lamb, West-Eberhard - это «происки неоламаркизма», а эво-дево - не реанимация сальтационизма в вопросах макро-эволюции], хотя идеям сальтационизма Э.И. вроде бы подтекстом сочувствует. Но как это бывает, в курсе изложения триумфа СТЭ во второй половине XX века Э.И. сам же четко обозначает (не осознавая этого!) тот самый «портал» в новое измерение (понимание механизма эволюции), который в принципе не виден «изнутри» СТЭ. Это происходит в главе 10.5. «Феногенетика и физиология развития» (стр. 526) внутри 4-части книги, посвященной «немецкоязычному пространству». На самом деле главу можно было бы назвать и «Эпигенез и регуляция развития».
Оказывается, что уже в 1918 г. профессор университета в Халле, Валентин Геккер, опубликовал книгу «Анализ признаков с точки зрения истории развития» (феногенетика)» (Haeker, 1918), в которой изложил план новой исследовательской программы, названной им феногенетикой. Целью феногенетики было обозначено решение важной проблемы, ставшей особенно актуальной после возникновения генетики (начало XX века). А именно: каков механизм действия генов в онтогенезе? Каким образом… гены контролируют онтогенетические процессы и тем самым вызывают формирование признаков организма"? [т.е. каким образом они управляют цепочками формативных процессов, ведущих к цели наподобие траектории движения самонаводящейся ракеты, повторяемо в длительной череде поколений; даже если в генах и заключена какая-то специфичная информация - как именно она реализуется на дистанции от молекулярных событий транскрипции и трансляции до таких макро-явлений как строение целостно функционирующих органов, тканей и всего организма, т.е. той огромной дистанции, которая именуется развитием − development ?).
Казалось бы простой и ясный вопрос не только для любого эмбриолога, но и нефетишизированного лексикой геноселекционизма зоолога (и ботаника тоже). Такой вопрос мог бы задать и школьник. [Вот есть машина, отец её водит, и есть какой-то чертеж устройства машины от «конструктора», но чертеж - это листочек бумаги с каракулями, а машина - это макро-агрегат, где «много железа» и всяких модульных устройств (снова агрегатов, для каждого свой чертеж). Как же все они (и всё вместе - единая система) физически собираются с такой завидной точностью и повторяемостью, ведь одной бумагой этого не объяснишь, слишком много чего ещё вовлечено (сборочная лента и собирающие агрегаты, включая и десятки рабочих, - это тоже почти машина, «внешние» факторы в их разнообразии, и образов точности воспроизведения на уровне молекулярных событий, тех же транскрипции и трансляции, здесь явно недостаточно. Другая масштабность и другой уровень сложности]. Да даже для понимания повторяемости митоза и мейоза (важнейшие цито-события) образов причинной точности транскрипции и трансляции недостаточно. Опять же сложность другого уровня. Отсюда и концепция биологического поля (А.Г.Гурвич) - одна из самых сложных в биологии.
Удивительно, но как ранних генетиков (менделизм и школа Моргана), так и выросший на их платформе геноселекционизм (СТЭ), эти вопросы вообще не интересовали. Развитие (development) - огромная дистанция между генами (химией ДНК) и взрослым организмом (сложнейшим макроагрегатом) и сложнейшая регуляция этого процесса на всей дистанции (повторяемость регуляции в поколениях в том числе, что и есть наследственность, а отнюдь не физическая передача цитоплазмы и ядра с хромосомами - это трюизм) - была выброшена за борт на уровне коллективного мышления генетиков как биоинформатиков (их волновали только чертеж на бумаге и манипуляции с этим чертежом). Геккер же предлагал использовать для реализации его программы (феногенетики) методы сравнительной эмбриологии. Для начала понять, чем же обусловлены различия между разными состояниями одного и того же признака фенотипа, потом проследить развитие признака в обратном порядке, от взрослой стадии, чтобы понять, на какой-стадии развития возникает расхождение (эти стадии он назвал фенокритическими стадиями). А затем снова идти от фенокритической стадии «вверх», изучая все промежуточные процессы развития, которые приводят к выбранным для анализа признакам.
Всё то, что обозначил Геккер (ещё до статей и книг Гольдшмидта и Шмальгаузена (!), которых интересовало то же самое), это не только нынешний интерес эво-дево, как методологии, но и изначальный интерес ЭТЭ, как концепции наследственности и теории системного механизма трансформации структуры (БО). К 1925 г. Геккер полагал, что феногенетика нашла понимание и сторонников в Германии. Однако после его смерти в 1927 г. предложенная им программа была здесь быстро забыта. Как пишет Э.И. (ссылаясь на исследование О.Р.Белозёрова, 2001) феногенетика не получила поддержки и в другой генетической державе - США, где с 1910-х годов доминировала школа Т.Г.Моргана, у которой были другие интересы. Программа феногенетики была отчасти воспринята только в СССР (вероятно, здесь и должны быть ссылки на работы групп Шмальгаузена и Камшилова, но их нет). Правда Э.И. отмечает, что программа фегогенетики отчасти была возвращена в Германию Тимофеевым-Ресовским. И что основой для её ренессанса был четко выявленный группой С.С.Четверикова факт, что «основу популяционной изменчивости разных морфологических аберраций в [диких] популяциях дрозофилы (D. funebris) составляют не четкие менделеевские мутации (которые только и интересовали группу Моргана и её дочерние лаб-группы в Европе), а группа изменений … со сложным и запутанным характером наследования». «При этом сходные отклонения от нормального фенотипа ... зависели в своем наследовании от разных генотипов».
Тимофеев-Ресовский назвал это «Изучением условий фенотипического проявления различных наследственных признаков» [об условиях же всегда писал и Камшмлов; в последствии появились и были введены в оборот такие важные термины как «пенетрантность» и «экспрессивность» (Timofeeff-Ressovsky, Fogt, 1926; сложная регуляция времени и места «действия гена»]. Э.И., увы, явно не осознает (имхо), что это и есть «начала» ЭТЭ (потому что не понимает, в чем суть ЭТЭ; впрочем, не только он …. ЭТЭ вообще не понятна history-minded persons, у них «не переключается» регистр работы в иной режим: с иной фокусировкой внимания, тубус калейдоскопа не проворачивается, заклинило …). Но все-таки неожиданно выдает, что «Тимофеев-Ресовский пришел к заключениям, созвучным выводам его современника Р.Б.Гольдшмидта» (стр. 527). Поскольку именно Гольдшмидт первым понял, что «действие генов, контролирующих развитие, состоит в изменении относительных скоростей разных стадий дифференциации». И в этом плане «гены уподоблялись им ферментам или гормонам, активность которых зависит от их количества …» (стр.530) [а гормоны по Шпеману - неспецифические индукторы порогово-количественного действия; при этом специфичность реакции разных клеточных зачатков (ткани, органа) на действие одного и того же выброшенного в кровь гормона определяется зрелостью и структурой самого зачатка, а не функциональной спецификой гормона - нет такой специфики]. Р.Гольдшмидт первым четко осознал, что «множество … изменений [фенотипа] связанных [коррелирующих] с конкретным локусом, не касаются самой структуры гена…», но связаны с локальной ситуацией (динамика обмена веществ), которая и задает «свойства гена» (как переменную величину) очень по-разному в разных по времени и месту точках активности локуса на разных стадиях онтогенеза. При повторяющихся процессах клеточных взаимодействий (многие из которых относятся к процессам самосборки, т.е. авторегулируемых, автокатализируемых, в том числе и по принципу усиления флуктуаций) повторяется и та локальная ситуация (т.е. череда или каскад таких ситуаций), которая с неизбежностью повторяемо диктует особые «свойства» гена (в их проецировании на фенотип), в данной точке и данном времени X на разных стадиях онтогенеза. Никакой собственной специфики (относительно признаков фенотипа) у гена (отрезка химии ДНК) нет и быть не может. [Исключение, - когда «признаками фенотипа» выступают сами белки - структурные белки, дыхательные белки и т.д., но это менее 1% разнообразия «продуктов» генов, и такими же «признаками фенотипа» выступают липидные мембраны (комплексы) клетки, полисахариды (все сложные биохимические циклы) и т.д., вплоть до катионов, создающих мембранные токи, которые к химии ДНК вообще не имеют отношения (не реплецируются на ДНК].
То что это всё основы ЭТЭ, Э.И. вряд ли рефлексировал (см. выше в том же абзаце), так что вся эта глава выглядит как белая ворона внутри долгого повествования о «медленном» и нескончаемом триумфе СТЭ (концепции «геноселекционизма» - когда генам как раз приписываются имманентные дискретно-специфичные свойства, которые как бы являются непреложной составляющей данного участка химии ДНК (и следовательно к передаче этой химии через гаметы и сводится суть понятия «наследственность» − жуткий редлукционизм), однозначно транслируемые в химию белка (кодировка) и далее в признаки фенотипа (как именно? − это и хотел знать Геккер, но других генетиков это малое интересовало, потому что это уже «слишком сложно») в её борьбе с разными концепциями сальтационизма и «психизма» живой материи. Всё остальное (всё что не понятно) Э.И. автоматом относил к «неаламаркизму» (вся книга - сплошные «измы») или же приписывал «расширенной» структуре СТЭ [вообще-то эво-дево в ряде версий - это снова «генетический сальтационизм», но этот вопрос Э.И. совсем не обсуждает].
На этом и закончу. Увы, при всем моем интересе к сей «большой повести» как исторической канве о борьбе «правильной» (генетической) эволюционистики за свою «расовую чистоту» (аллегория) в XX веке, если переключить регистр восприятия информации в другой режим (кнопка «содержательность» вместо кнопки «историчность»), то сразу же приходят в ум слова Эммануила Канта, которые где-то в ниге цитирует и сам автор: "мы живем и умираем" в тюрьме наших концептуальных каркасов".
Вот ссылка на более подробную информацию об авторе в Википедии - Я благодарен ему за эту книгу (большой труд) и не жалею того времени, которое потратил на её чтение и (местами) вычитывание. Чего желаю и другим (коллегам), по меньшей мере всем тем, кто преподает биологию (даже и в школе). - Это то же самое, как полезно хотя бы грубо знать историю 19−20 веков, даже и только своего материка, которая так или иначе, но выступает «матрицей» для всех социо-культурных процессов, происходивших и происходящих в обществе. А наука это тоже социо-культурный процесс − не на «платоновских» небесах вершится. Книга, конечно, толстая (822 стр.), но и странички нынче не тонкие, мелованные, плюс кегль шрифта вполне себе «для почтенного возраста», так что терпимо. Заполучив какое-нибудь ОРЗ а-ля «грипп» или «ковид» за три−четыре дня вполне можно осилить.