Из жизни риддерских бергалов
Бергайер (berghauer, нем.) - это горнорабочий, рудокоп, переиначено по-русски - бергал. Именно так, назывались рабочие Рудного Алтая. Да и сейчас от жителей Риддера и Зыряновска можно услышать: «Бергалы мы».
В конце XIX века в Риддере побывала М. Швецова, посмотрела на жизнь и нравы рабочих, порасспрашивала стариков о былом. Итогом стал очерк, отрывок из него, в котором описывается жизнь горнорабочих в середине XIX века, приведен ниже.
Бергалы Зыряновского рудника
Еще в 1761 году был издан указ, по которому все служащие и рабочие на рудниках и заводах были избавлены от подушной подати и общих повинностей, и служба их приравнена к военной.
Позже горнорабочие делились на две группы: собственно, горнозаводских или мастеровых и урочников. Первые постоянно находились на работе в числе определенного числа часов в день. Вторые исполняли известные уроки, т.е. определенную работу, по окончании которой были свободны от казенной работы.
К обязательным работам привлекалось все мужское горнозаводское население, начиная с 7 лет, а потом (с 1849 года) с 8 лет. Мальчики до 12 лет должны были посещать заводскую школу, а в каникулярное время работали на разборе, т.е. на поверхности, где разбивали и сортировали руду.
До 1849 года служба была безсрочная; но в этом году, горнорабочие, прослужившие безпорочно 35 лет, получали право увольняться в отставку с сохранением казенного содержания. А в 1852 году срок обязательной службы был сокращен до 25 лет.
Тем не менее, благодаря тяжести руднично-заводских работ, лишь немногим удавалось прослужить безпорочно такой длинный период времени, а потому немногие и воспользовались правом увольнения.
Особенно тяжело было положение горнозаводских мастеровых. Так как работы на рудниках и заводах продолжались круглый год, днем и ночью, то для этого разряда рабочих не существовало праздников, и взамен последних была установлена трехсменная работа, при которой из трех недель одна давалась на отдых. Каждый рабочий обязан был работать одну неделю днем, другую - ночью, а третью неделю он был свободен от казенной работы и мог отдыхать или заниматься собственным хозяйством.
Рабочий день продолжался 12 часов. На обед особого времени не полагалось, обедали между делом тут же в горе, т.е. в шахте.
«Свету Божьяго целую неделю не видишь, - рассказывал мне 70-летний старик-горнорабочий, - с утра до ночи под землей сидишь, словно крот, как придет дневная смена. Да и в ночную не лучше - за ночь-то намаешься в горе, а день спишь».
Работа в дневную смену начиналась в 5 утра, но рабочие должны были являться на перекличку к 4 часам. «Зимой-то вовсе ночь еще, а ты бежишь по морозу на перекличку… Иной раз начальник долго не идет, одолеет сон - и ты свалишься тут же… А стали перекликать, ты не отозвался, не дослышал со сна - сейчас тебя с запискою к приставу - драть, значит. Ну наш брат большой, ничего еще - терпит, а ребятишкам вовсе трудно было. Иного парнишку мать не добудится, на руках сонного принесет - он и спит себе сердечный, а не отозвался - и ему розги».
Самая работа под землей, в грязи и воде, в вечном мраке, кажущемся еще непроницаемее от тусклого света бленд, которые освещают лишь небольшой круг и не могут разогнать лежащую за ним тьму кромешную. В могильной тишине, среди которой как-то дико и жутко слышать человеческий голос; в постоянном страхе, что вот-вот подгнившие деревянные крепи не выдержат напора земли, - произойдет обвал и заживо похоронит тебя, - эта работа была так тяжела, что риддерцы и сейчас еще вспоминают с содроганием.
«Бывало, работаешь буром, - вспоминают старики, - а сам слушаешь, не защелкает ли где: крепи-то гнилые были, ставились кое-как, то и дело щелк по шахте идет - крепи, значит, лопаются… Как заслышишь, и думаешь - ну смертынька твоя пришла! На земле смерть придет, все не так страшно: хоть на свету смерть примаешь, солнышко видишь, а в горе-то тьма, воздух тяжелый, иной раз свеча тухнет».
Вследствие плохого устройства шахт в прежнее время, обвалы и несчастия с рабочими не были редкостью. Один старик-горнорабочий рассказывал, что дважды был застигнут с товарищами обвалом, причем оба раза не обошлось без человеческих жертв - в первый раз убило двух человек, во второй одного, сам же рассказчик отделался ушибами. «Покуда не откопали нас - говорил он, - все смерти ждали - только и думы было, ум мутился».
Немудрено, что после двух недель такой работы, рабочий не в состоянии был заниматься своим хозяйством или каким бы то ни было трудом еще и в гульную неделю. Тело и дух требовали отдыха, и гульная неделя посвящалась в большинстве случаев пьянству, дававшему хоть временное забвение тяжелой действительности. Пьянство вело к ссорам, дракам и прочим поступкам, которые вели к наказаниям - и свободная неделя, вместо отдыха и удовольствия доставляла рабочему только новые неприятности.
М. Швецова, «Из поездки в Риддерский край», «Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. Книжка XXV», 1898 г., Омск, Тип. Окр. Штаба.
Фото с сайта Гос.архива ВКО
В конце XIX века в Риддере побывала М. Швецова, посмотрела на жизнь и нравы рабочих, порасспрашивала стариков о былом. Итогом стал очерк, отрывок из него, в котором описывается жизнь горнорабочих в середине XIX века, приведен ниже.
Бергалы Зыряновского рудника
Еще в 1761 году был издан указ, по которому все служащие и рабочие на рудниках и заводах были избавлены от подушной подати и общих повинностей, и служба их приравнена к военной.
Позже горнорабочие делились на две группы: собственно, горнозаводских или мастеровых и урочников. Первые постоянно находились на работе в числе определенного числа часов в день. Вторые исполняли известные уроки, т.е. определенную работу, по окончании которой были свободны от казенной работы.
К обязательным работам привлекалось все мужское горнозаводское население, начиная с 7 лет, а потом (с 1849 года) с 8 лет. Мальчики до 12 лет должны были посещать заводскую школу, а в каникулярное время работали на разборе, т.е. на поверхности, где разбивали и сортировали руду.
До 1849 года служба была безсрочная; но в этом году, горнорабочие, прослужившие безпорочно 35 лет, получали право увольняться в отставку с сохранением казенного содержания. А в 1852 году срок обязательной службы был сокращен до 25 лет.
Тем не менее, благодаря тяжести руднично-заводских работ, лишь немногим удавалось прослужить безпорочно такой длинный период времени, а потому немногие и воспользовались правом увольнения.
Особенно тяжело было положение горнозаводских мастеровых. Так как работы на рудниках и заводах продолжались круглый год, днем и ночью, то для этого разряда рабочих не существовало праздников, и взамен последних была установлена трехсменная работа, при которой из трех недель одна давалась на отдых. Каждый рабочий обязан был работать одну неделю днем, другую - ночью, а третью неделю он был свободен от казенной работы и мог отдыхать или заниматься собственным хозяйством.
Рабочий день продолжался 12 часов. На обед особого времени не полагалось, обедали между делом тут же в горе, т.е. в шахте.
«Свету Божьяго целую неделю не видишь, - рассказывал мне 70-летний старик-горнорабочий, - с утра до ночи под землей сидишь, словно крот, как придет дневная смена. Да и в ночную не лучше - за ночь-то намаешься в горе, а день спишь».
Работа в дневную смену начиналась в 5 утра, но рабочие должны были являться на перекличку к 4 часам. «Зимой-то вовсе ночь еще, а ты бежишь по морозу на перекличку… Иной раз начальник долго не идет, одолеет сон - и ты свалишься тут же… А стали перекликать, ты не отозвался, не дослышал со сна - сейчас тебя с запискою к приставу - драть, значит. Ну наш брат большой, ничего еще - терпит, а ребятишкам вовсе трудно было. Иного парнишку мать не добудится, на руках сонного принесет - он и спит себе сердечный, а не отозвался - и ему розги».
Самая работа под землей, в грязи и воде, в вечном мраке, кажущемся еще непроницаемее от тусклого света бленд, которые освещают лишь небольшой круг и не могут разогнать лежащую за ним тьму кромешную. В могильной тишине, среди которой как-то дико и жутко слышать человеческий голос; в постоянном страхе, что вот-вот подгнившие деревянные крепи не выдержат напора земли, - произойдет обвал и заживо похоронит тебя, - эта работа была так тяжела, что риддерцы и сейчас еще вспоминают с содроганием.
«Бывало, работаешь буром, - вспоминают старики, - а сам слушаешь, не защелкает ли где: крепи-то гнилые были, ставились кое-как, то и дело щелк по шахте идет - крепи, значит, лопаются… Как заслышишь, и думаешь - ну смертынька твоя пришла! На земле смерть придет, все не так страшно: хоть на свету смерть примаешь, солнышко видишь, а в горе-то тьма, воздух тяжелый, иной раз свеча тухнет».
Вследствие плохого устройства шахт в прежнее время, обвалы и несчастия с рабочими не были редкостью. Один старик-горнорабочий рассказывал, что дважды был застигнут с товарищами обвалом, причем оба раза не обошлось без человеческих жертв - в первый раз убило двух человек, во второй одного, сам же рассказчик отделался ушибами. «Покуда не откопали нас - говорил он, - все смерти ждали - только и думы было, ум мутился».
Немудрено, что после двух недель такой работы, рабочий не в состоянии был заниматься своим хозяйством или каким бы то ни было трудом еще и в гульную неделю. Тело и дух требовали отдыха, и гульная неделя посвящалась в большинстве случаев пьянству, дававшему хоть временное забвение тяжелой действительности. Пьянство вело к ссорам, дракам и прочим поступкам, которые вели к наказаниям - и свободная неделя, вместо отдыха и удовольствия доставляла рабочему только новые неприятности.
М. Швецова, «Из поездки в Риддерский край», «Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. Книжка XXV», 1898 г., Омск, Тип. Окр. Штаба.
Фото с сайта Гос.архива ВКО