Дядя Ваня. Театр им. Вахтангова. Ноябрь 2016г.
Удивительный спектакль поставили в Вахтанговском театре.
Казалось бы, и стиль не вполне традиционный - нет этого привычного усадебного антуража, продолжительных чаепитий, самоваров с чайными сервизами, венских стульев, сидящих вполоборота к зрителям актёров, выстроенности, статичности, продуманной многозначительности монологов.
Декорации весьма условны, действие - с элементами гротеска и буффонады, персонажи экспрессивны и эксцентричны, что, впрочем, вполне в вахтанговских традициях, но несколько непривычно для чеховских спектаклей.
И всё, кажется, как-то не всерьёз, всё как-то слишком театрально в этой постановке, но, незаметно для зрителя на этом эксцентричном фоне вдруг проступает такая правда жизни, зрелищность и внешняя выразительность оборачиваются таким глубоким психологизмом, что видишь на сцене не персонажей, а живых людей с их тоской о несбывшемся и несбыточном, горечью и отчаянием: и немного нелепого, непосредственного, похожего на большого ребёнка, с такой неудобной для окружающих искренностью и честностью дядю Ваню (поразительная актёрская работа Сергея Маковецкого), и пугающего своей эмоциональной глухотой эгоцентричного профессора Серебрякова (в замечательном исполнении Владимира Симонова), и маленькую, мужественную Соню (Мария Бердинских), и уставшего от жизни доктора Астрова (Владимир Вдовиченков).
О чём грустят, о какой необыкновенной яркой жизни тоскуют эти растерянные, сломленные жизнью люди? Почему мечутся, как в лабиринте, и не могут найти выход?
Бунтуют и терпят поражение?
В чём причина этой потерянности, чего не хватает этим людям - обыкновенной воли, цельности, сочувствия, поддержки и понимания окружающих?
Но, знающий, казалось бы, всё о жизни и людях автор не даёт ответа.
И подступают слёзы, когда со сцены звучит «Те, которые будут жить через сто-двести лет после нас и для которых мы пробиваем теперь дорогу, помянут ли нас добрым словом?».
Из театра выходишь в каком-то неспокойном, растревоженном состоянии.
Выходишь, вдыхаешь холодный зимний воздух, оглядываешься по сторонам -
и мягкий свет арбатских фонарей, огни кружащих по московским бульварам троллейбусов - все эти привычные картины наполняются каким-то новым, утешительным смыслом. Ну, что ж…Вздохнув, поднимаешь голову - и видишь чёрное ночное небо над затихающим городом. Небо в алмазах.
Казалось бы, и стиль не вполне традиционный - нет этого привычного усадебного антуража, продолжительных чаепитий, самоваров с чайными сервизами, венских стульев, сидящих вполоборота к зрителям актёров, выстроенности, статичности, продуманной многозначительности монологов.
Декорации весьма условны, действие - с элементами гротеска и буффонады, персонажи экспрессивны и эксцентричны, что, впрочем, вполне в вахтанговских традициях, но несколько непривычно для чеховских спектаклей.
И всё, кажется, как-то не всерьёз, всё как-то слишком театрально в этой постановке, но, незаметно для зрителя на этом эксцентричном фоне вдруг проступает такая правда жизни, зрелищность и внешняя выразительность оборачиваются таким глубоким психологизмом, что видишь на сцене не персонажей, а живых людей с их тоской о несбывшемся и несбыточном, горечью и отчаянием: и немного нелепого, непосредственного, похожего на большого ребёнка, с такой неудобной для окружающих искренностью и честностью дядю Ваню (поразительная актёрская работа Сергея Маковецкого), и пугающего своей эмоциональной глухотой эгоцентричного профессора Серебрякова (в замечательном исполнении Владимира Симонова), и маленькую, мужественную Соню (Мария Бердинских), и уставшего от жизни доктора Астрова (Владимир Вдовиченков).
О чём грустят, о какой необыкновенной яркой жизни тоскуют эти растерянные, сломленные жизнью люди? Почему мечутся, как в лабиринте, и не могут найти выход?
Бунтуют и терпят поражение?
В чём причина этой потерянности, чего не хватает этим людям - обыкновенной воли, цельности, сочувствия, поддержки и понимания окружающих?
Но, знающий, казалось бы, всё о жизни и людях автор не даёт ответа.
И подступают слёзы, когда со сцены звучит «Те, которые будут жить через сто-двести лет после нас и для которых мы пробиваем теперь дорогу, помянут ли нас добрым словом?».
Из театра выходишь в каком-то неспокойном, растревоженном состоянии.
Выходишь, вдыхаешь холодный зимний воздух, оглядываешься по сторонам -
и мягкий свет арбатских фонарей, огни кружащих по московским бульварам троллейбусов - все эти привычные картины наполняются каким-то новым, утешительным смыслом. Ну, что ж…Вздохнув, поднимаешь голову - и видишь чёрное ночное небо над затихающим городом. Небо в алмазах.