«Татьяна». МАМТ. 7 ноября 2014г. Татьяна-Диана Вишнёва.
Никогда не считала себя ценительницей современного балета, но к Дианиным исканиям и экспериментам относилась с уважением, и время от времени посещала различные хореографические действа с ее участием. Вот и сейчас оказалась на премьере балета Ноймайера. И надо сказать, вопрос «что я здесь делаю?» не возник ни разу, хотя впечатления неискушенного зрителя от представленного диковинного зрелища были таковы, что хотелось кричать попеременно то «браво», то «караул»)
Ноймайер, возможно предвидя подобную реакцию, предостерегал зрителей от поиска соответствия пушкинскому роману - «это моя реакция на роман - не интерпретация, не пересказ, это то, что роман сделал со мной» - заявлял балетмейстер.
Признаюсь, последовать совету мэтра и не искать соответствий, было непросто, хотя бы потому, что в отечестве нашем все, взращенные на лукоморье и коте учёном, уже по праву рождения считают себя пушкинистами, и от любой постановки «по мотивам» ожидают благоговейного отношения к первоисточнику, максимально полного воссоздания его буквы и духа. А уж предположение, что роман нашего великого соотечественника может быть лишь поводом для рефлексии, кажется и вовсе невозможным.
И вот - новый спектакль. Что это? Проекция сознания автора спектакля, требующий психоаналитической расшифровки и детализации мир его ассоциаций, фантазий, снов? Сон, навеянный чтением пушкинского романа и комментариев к нему, за миг до пробуждения? Да, пожалуй, знаменитый толкователь сновидений нашел бы в этом спектакле много материала для применения своих психоаналитических методик.
Фантазии, сны, химеры, соблазны, предвиденье, предчувствия - все это есть в спектакле. Сны разрастаются, становятся явью, фантазии и мечты сливаются с реальностью.
Что ж, может быть, и впрямь
«мы созданы из вещества того же,
что наши сны. И сном окружена
вся наша маленькая жизнь…»
Спектакль - сон хореографа (?) - странный, чужестранный рассказ о нашей русской жизни.
Все в нем удивительно. Неожиданные образы героев, отсутствие исторической и бытовой достоверности, смешение стилей и эпох определяют характер спектакля - порой поразительно увлекательного, порой вязкого и затянутого зрелища, не лишенного, к тому же, банальных клише о русской жизни.
Спектакль, пожалуй, слишком насыщен, калейдоскопичность происходящего на сцене утомляет, не позволяет расшифровать и понять сразу все постановочные ходы.
Вместе с тем, эта фантасмагория рождает эмоциональный отклик, и вот, уже чувствуешь себя вовлеченным в действо и сопереживающим героям.
А сопереживать есть кому. Диана Вишнёва создает поразительный, цельный и пронзительный образ. Каким-то непостижимым образом Диана доносит до зрителя все движения души своей героини, внешнее уступает место внутреннему, сокровенному. Чужая среди чужих, растерянно озирающаяся, угловатая, неловкая, она похожа на инопланетянку, случайно попавшую на Землю и, кажется, ей непривычна даже сила тяжести.
Трогательный, сиротский облик, нелепые движения, сквозь которые рвется боль, желание отгородиться от реальности, бегство в свой замкнутый мир, попытки сохранить себя в чуждой среде.
Татьяна Дианы Вишнёвой, несмотря на кажущуюся слабость, сохраняет верность себе. Цельная натура, не рассудком, а целостностью своего «я» она совершает свой нравственный выбор.
Ее отповедь Онегину - одна из самых сильных сцен в спектакле.
Онегин (блестящая работа Дмитрия Соболевского) - странный, кажущийся каким-то неживым, холодным и опустошенным, с лицом-маской, вдруг оживает от неожиданного поцелуя Татьяны в финале, и это пробуждение к жизни для него мучительно.
Музыкальное оформление спектакля подчеркивает дисгармоничность отношений героев, фантасмагоричность всего происходящего на сцене. Уже приняв, как аксиому, абсолютную условность всего происходящего, я не очень-то и удивилась, услышав в сцене именин у Лариных «цыпленка жареного»…
Вот такой удивительный спектакль был представлен вниманию зрителей: необычный, цепляющий и ошеломляющий.
Может быть, мэтр руководствовался революционным манифестом Сальвадора Дали: «искусство должно врываться в обывателя и рвать в клочья обывательское «я»?) А может быть, и не ставил таких целей.
Но забыть этот спектакль невозможно.
Ноймайер, возможно предвидя подобную реакцию, предостерегал зрителей от поиска соответствия пушкинскому роману - «это моя реакция на роман - не интерпретация, не пересказ, это то, что роман сделал со мной» - заявлял балетмейстер.
Признаюсь, последовать совету мэтра и не искать соответствий, было непросто, хотя бы потому, что в отечестве нашем все, взращенные на лукоморье и коте учёном, уже по праву рождения считают себя пушкинистами, и от любой постановки «по мотивам» ожидают благоговейного отношения к первоисточнику, максимально полного воссоздания его буквы и духа. А уж предположение, что роман нашего великого соотечественника может быть лишь поводом для рефлексии, кажется и вовсе невозможным.
И вот - новый спектакль. Что это? Проекция сознания автора спектакля, требующий психоаналитической расшифровки и детализации мир его ассоциаций, фантазий, снов? Сон, навеянный чтением пушкинского романа и комментариев к нему, за миг до пробуждения? Да, пожалуй, знаменитый толкователь сновидений нашел бы в этом спектакле много материала для применения своих психоаналитических методик.
Фантазии, сны, химеры, соблазны, предвиденье, предчувствия - все это есть в спектакле. Сны разрастаются, становятся явью, фантазии и мечты сливаются с реальностью.
Что ж, может быть, и впрямь
«мы созданы из вещества того же,
что наши сны. И сном окружена
вся наша маленькая жизнь…»
Спектакль - сон хореографа (?) - странный, чужестранный рассказ о нашей русской жизни.
Все в нем удивительно. Неожиданные образы героев, отсутствие исторической и бытовой достоверности, смешение стилей и эпох определяют характер спектакля - порой поразительно увлекательного, порой вязкого и затянутого зрелища, не лишенного, к тому же, банальных клише о русской жизни.
Спектакль, пожалуй, слишком насыщен, калейдоскопичность происходящего на сцене утомляет, не позволяет расшифровать и понять сразу все постановочные ходы.
Вместе с тем, эта фантасмагория рождает эмоциональный отклик, и вот, уже чувствуешь себя вовлеченным в действо и сопереживающим героям.
А сопереживать есть кому. Диана Вишнёва создает поразительный, цельный и пронзительный образ. Каким-то непостижимым образом Диана доносит до зрителя все движения души своей героини, внешнее уступает место внутреннему, сокровенному. Чужая среди чужих, растерянно озирающаяся, угловатая, неловкая, она похожа на инопланетянку, случайно попавшую на Землю и, кажется, ей непривычна даже сила тяжести.
Трогательный, сиротский облик, нелепые движения, сквозь которые рвется боль, желание отгородиться от реальности, бегство в свой замкнутый мир, попытки сохранить себя в чуждой среде.
Татьяна Дианы Вишнёвой, несмотря на кажущуюся слабость, сохраняет верность себе. Цельная натура, не рассудком, а целостностью своего «я» она совершает свой нравственный выбор.
Ее отповедь Онегину - одна из самых сильных сцен в спектакле.
Онегин (блестящая работа Дмитрия Соболевского) - странный, кажущийся каким-то неживым, холодным и опустошенным, с лицом-маской, вдруг оживает от неожиданного поцелуя Татьяны в финале, и это пробуждение к жизни для него мучительно.
Музыкальное оформление спектакля подчеркивает дисгармоничность отношений героев, фантасмагоричность всего происходящего на сцене. Уже приняв, как аксиому, абсолютную условность всего происходящего, я не очень-то и удивилась, услышав в сцене именин у Лариных «цыпленка жареного»…
Вот такой удивительный спектакль был представлен вниманию зрителей: необычный, цепляющий и ошеломляющий.
Может быть, мэтр руководствовался революционным манифестом Сальвадора Дали: «искусство должно врываться в обывателя и рвать в клочья обывательское «я»?) А может быть, и не ставил таких целей.
Но забыть этот спектакль невозможно.