Конгресс
-- Приберегите свои остроты для более подходящего случая! -- огрызнулся Симингтон. Значит, мне удалось-таки задеть его за живое. Он разозлился. -- Вы все искали "источники демонизма", мерзлянчик вы этакий, ледышка моя допотопная... Так вот -- их нет. Ваша любознательность удовлетворена? Их просто-напросто нет, понимаете? Мы даем наркоз цивилизации, иначе она сама себе опротивела бы. Поэтому-то будить ее запрещено. Поэтому и вы вернетесь в ее лоно. Бояться вам нечего, это не только
безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны
трезво смотреть на вещи -- ради вас же.
-- Так вы это из альтруизма? Ну да, понятно, жертва во имя общего блага.
-- Если вы и впрямь так цените ужасную свободу мысли, -- заметил он сухо, -- советую оставить глупые колкости, иначе вы добьетесь того, что вмиг ее потеряете.
-- А вы хотите мне еще что-то сказать? Я слушаю.
-- В настоящий момент, кроме вас, я единственный человек в целом штате, который видит! Что у меня на глазах? -- добавил он
быстро, испытующе.
-- Темные очки.
-- Значит, мы видим одно и то же! -- воскликнул Симингтон. -- Химик, давший Троттельрайнеру отрезвин, возвращен к нормальной жизни и более ни в чем не сомневается. Сомневаться не позволено никому, неужели не ясно?
-- Позвольте, -- прервал я его. -- Похоже, вы и в самом деле стараетесь меня убедить. Странно. Собственно говоря, зачем?
... -- Затем, что действидцы -- не демоны! Обстоятельства нас вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, которые раздал нам жребий истории. Мы последним доступным нам способом даем утешенье, покой, облегчение, с трудом удерживаем в равновесии то, что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы последние Атланты этого мира. Если миру суждено погибнуть, пусть хоть не мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хоть заслонить ее чем-то. Это наш последний гуманный, человеческий долг.
-- Неужели совсем ничего нельзя изменить?
-- Сейчас две тысячи девяносто восьмой год, -- сказал Симингтон. -- Шестьдесят девять миллиардов людей живут на Земле легально и еще, надо думать, двадцать шесть миллиардов тайных уроженцев. Температура падает на четыре градуса в год; очень
скоро здесь будет ледник. Остановить обледенение мы не в силах, -- разве что замаскировать.
-- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы украшаете вход в него миленькими узорами?
-- Именно так. Мы -- последние добрые самаритяне. Все равно кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с вами; случайно это оказался я.
-- Да, да припоминаю: esse homo. [Се -- человек! (лат.).]
Но... погодите... сейчас... Я понял, чего вам надо! Вы хотите убедить меня, что без вас, эсхатологического анестезиолога, не обойтись. Раз нет хлеба -- наркоз страждущим. Не понимаю только, к чему вам мое обращение в вашу веру, если мне все равно придется тут же о нем позабыть? Если средства, которые вы применяете, так хороши, к чему заботиться о доказательствах? Достаточно пары капель кредобилина, и я с восторгом буду ловить каждое ваше слово, буду чтить вас и слушаться. Похоже, вы и сами не очень-то убеждены в достоинствах такого лечения, если вам по душе обычная старомодная болтовня, если вам приятней беседовать, чем орудоватьраспылителем! Вы, как видно, прекрасно знаете: психимическая победа -- всего лишь жульничество, на поле боя вы останетесь в одиночестве -- триумфатор с изжогой. Убедить, а после столкнуть в беспамятство -- вот чего вы хотите. Не выйдет! Раньше ты повесишься на своей благородной миссии вместе с теми вон девками, что скрашивают тебе труды по спасению. А все-таки настоящих хочется, без щетины?
Его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив со стула, он заревел:
-- У меня найдутся не только аркадийские средства! Есть и химический ад! (с)
Жадные дятлы из Верти-кали так ничего и не поняли.
безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны
трезво смотреть на вещи -- ради вас же.
-- Так вы это из альтруизма? Ну да, понятно, жертва во имя общего блага.
-- Если вы и впрямь так цените ужасную свободу мысли, -- заметил он сухо, -- советую оставить глупые колкости, иначе вы добьетесь того, что вмиг ее потеряете.
-- А вы хотите мне еще что-то сказать? Я слушаю.
-- В настоящий момент, кроме вас, я единственный человек в целом штате, который видит! Что у меня на глазах? -- добавил он
быстро, испытующе.
-- Темные очки.
-- Значит, мы видим одно и то же! -- воскликнул Симингтон. -- Химик, давший Троттельрайнеру отрезвин, возвращен к нормальной жизни и более ни в чем не сомневается. Сомневаться не позволено никому, неужели не ясно?
-- Позвольте, -- прервал я его. -- Похоже, вы и в самом деле стараетесь меня убедить. Странно. Собственно говоря, зачем?
... -- Затем, что действидцы -- не демоны! Обстоятельства нас вынуждают. Мы загнаны в угол, играем картами, которые раздал нам жребий истории. Мы последним доступным нам способом даем утешенье, покой, облегчение, с трудом удерживаем в равновесии то, что без нас рухнуло бы в пропасть всеобщей агонии. Мы последние Атланты этого мира. Если миру суждено погибнуть, пусть хоть не мучается. Если нельзя изменить реальность, нужно хоть заслонить ее чем-то. Это наш последний гуманный, человеческий долг.
-- Неужели совсем ничего нельзя изменить?
-- Сейчас две тысячи девяносто восьмой год, -- сказал Симингтон. -- Шестьдесят девять миллиардов людей живут на Земле легально и еще, надо думать, двадцать шесть миллиардов тайных уроженцев. Температура падает на четыре градуса в год; очень
скоро здесь будет ледник. Остановить обледенение мы не в силах, -- разве что замаскировать.
-- Мне всегда казалось, что в пекле будет адская стужа. А вы украшаете вход в него миленькими узорами?
-- Именно так. Мы -- последние добрые самаритяне. Все равно кому-то пришлось бы, сидя на этом вот месте, разговаривать с вами; случайно это оказался я.
-- Да, да припоминаю: esse homo. [Се -- человек! (лат.).]
Но... погодите... сейчас... Я понял, чего вам надо! Вы хотите убедить меня, что без вас, эсхатологического анестезиолога, не обойтись. Раз нет хлеба -- наркоз страждущим. Не понимаю только, к чему вам мое обращение в вашу веру, если мне все равно придется тут же о нем позабыть? Если средства, которые вы применяете, так хороши, к чему заботиться о доказательствах? Достаточно пары капель кредобилина, и я с восторгом буду ловить каждое ваше слово, буду чтить вас и слушаться. Похоже, вы и сами не очень-то убеждены в достоинствах такого лечения, если вам по душе обычная старомодная болтовня, если вам приятней беседовать, чем орудоватьраспылителем! Вы, как видно, прекрасно знаете: психимическая победа -- всего лишь жульничество, на поле боя вы останетесь в одиночестве -- триумфатор с изжогой. Убедить, а после столкнуть в беспамятство -- вот чего вы хотите. Не выйдет! Раньше ты повесишься на своей благородной миссии вместе с теми вон девками, что скрашивают тебе труды по спасению. А все-таки настоящих хочется, без щетины?
Его лицо исказила гримаса ярости. Вскочив со стула, он заревел:
-- У меня найдутся не только аркадийские средства! Есть и химический ад! (с)
Жадные дятлы из Верти-кали так ничего и не поняли.