«Учительская газета», №24 от 11 июня 2019
Формула Пушкина
Есть книги, написанные на языке улицы, - это Зощенко. Есть книги, написанные на лабораторно очищенном русском языке, - таков Набоков. Есть книги, написанные на изнасилованном русском, - это Платонов. Есть даже роман, написанный на русском как иностранном, - «Захват Московии» Михаила Гиголашвили, и я перечитываю его регулярно, потому что тоже учу иностранцев русскому языку.
Им я объясняю, что Пушкин - это растворимая литература: его присутствие невидимо, но ощутимо, как рафинад в чае. «Мой дядя самых честных правил», «Подруга дней моих суровых», «Что пройдет, то будет мило» - всё это впиталось в русский язык, навсегда изменив его вкус и состав. Самая длинная литературная цитата в собрании великого коллекционера афоризмов Константина Душенко - из пушкинского «Памятника», который даётся почти целиком и целиком же сбылся. Растворимый (или, как говорил Достоевский, всеотзывчивый) Пушкин недаром стал самым подходящим среди писателей героем анекдотов, в первую очередь хармсовских, но и «Веселые ребята» Пятницкого и Доброхотовой-Майковой тоже ничего.
Порой мне кажется, что Пушкин предвосхитил даже блоги. «Онегин» и «Повести Белкина» сегодня выглядят как самые фейсбукоориентированные тексты русской классики: фрагментарность, приветы френдам, море флуда, рисунки на полях, автокомментарии, фейковые аккаунты типа «рассказано титулярным советником А.Г.Н.». Пушкин называл «Онегина» романом в стихах, Тютчев видел в нём лишь «хорошую поэму», но писательский гений проявился, как и было обещано, через двести лет: в «Онегине» предсказан блог. «Забалтываюсь донельзя», жаловался автор Дельвигу, в отсутствии фейсбука обходясь «Онегиным».
Коль скоро я зашёл с козырей - с метафор, то вот ещё одна. Пишу эту колонку перед радийным эфиром, куда позвали поговорить, разумеется, об имениннике. Тема была заявлена - «ЭлектроПушкин»: ему ведь в этом году 220. Почему ток всё еще бежит по проводам?
Понять его гениальность (и продемонстрировать её другим, например, ученикам) на самом деле легко - по рекламному принципу «до» и «после»: прочитайте любую сатиру Кантемира, а потом «Сказку о царе Салтане», и почувствуете пропасть. Но понять, почему становится радостнее, когда вспоминаешь насквозь зацитированное Лукоморье - сложнее, и тогда все отделываются общими фразами: мол, он ведь «наше всё». Между тем «нашим всем» Пушкин служит всего 160 лет - с 1859 года, когда Аполлон Григорьев одарил нас соответствующей формулой. Смахивая на национальную идею, она всем оказалась впору, но сам адресат предложил вариант получше.
От всех остальных литератур русская отличается склонностью к поучительству. Классики постоянно чему-то учат - правда, порой не тому и иногда сами того не желая. «Не убий!», грозит хмурый Достоевский. «Не спеши!», машет рукой создатель Обломова. Не болтай!», качает головой неразговорчивый Чехов. «Возлюби народ свой как самого себя!», рыдает Некрасов. А Пушкин?
«Письмо твое <…> крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер, погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята, мальчишки станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри - холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы».
Для твиттерной эпохи есть вариант покороче: «Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет».
«Не хандри» - такой совет Пушкин дал не только Плетневу, но и всей русской литературе. Она, правда, его не послушалась и последующие двести лет только тем и занималась, что хандрила. Но ещё не всё потеряно.
- Кто сейчас президент России? - спросил китайских студентов преподаватель.
- Пушкин! - хором перепутали студенты.
Есть книги, написанные на языке улицы, - это Зощенко. Есть книги, написанные на лабораторно очищенном русском языке, - таков Набоков. Есть книги, написанные на изнасилованном русском, - это Платонов. Есть даже роман, написанный на русском как иностранном, - «Захват Московии» Михаила Гиголашвили, и я перечитываю его регулярно, потому что тоже учу иностранцев русскому языку.
Им я объясняю, что Пушкин - это растворимая литература: его присутствие невидимо, но ощутимо, как рафинад в чае. «Мой дядя самых честных правил», «Подруга дней моих суровых», «Что пройдет, то будет мило» - всё это впиталось в русский язык, навсегда изменив его вкус и состав. Самая длинная литературная цитата в собрании великого коллекционера афоризмов Константина Душенко - из пушкинского «Памятника», который даётся почти целиком и целиком же сбылся. Растворимый (или, как говорил Достоевский, всеотзывчивый) Пушкин недаром стал самым подходящим среди писателей героем анекдотов, в первую очередь хармсовских, но и «Веселые ребята» Пятницкого и Доброхотовой-Майковой тоже ничего.
Порой мне кажется, что Пушкин предвосхитил даже блоги. «Онегин» и «Повести Белкина» сегодня выглядят как самые фейсбукоориентированные тексты русской классики: фрагментарность, приветы френдам, море флуда, рисунки на полях, автокомментарии, фейковые аккаунты типа «рассказано титулярным советником А.Г.Н.». Пушкин называл «Онегина» романом в стихах, Тютчев видел в нём лишь «хорошую поэму», но писательский гений проявился, как и было обещано, через двести лет: в «Онегине» предсказан блог. «Забалтываюсь донельзя», жаловался автор Дельвигу, в отсутствии фейсбука обходясь «Онегиным».
Коль скоро я зашёл с козырей - с метафор, то вот ещё одна. Пишу эту колонку перед радийным эфиром, куда позвали поговорить, разумеется, об имениннике. Тема была заявлена - «ЭлектроПушкин»: ему ведь в этом году 220. Почему ток всё еще бежит по проводам?
Понять его гениальность (и продемонстрировать её другим, например, ученикам) на самом деле легко - по рекламному принципу «до» и «после»: прочитайте любую сатиру Кантемира, а потом «Сказку о царе Салтане», и почувствуете пропасть. Но понять, почему становится радостнее, когда вспоминаешь насквозь зацитированное Лукоморье - сложнее, и тогда все отделываются общими фразами: мол, он ведь «наше всё». Между тем «нашим всем» Пушкин служит всего 160 лет - с 1859 года, когда Аполлон Григорьев одарил нас соответствующей формулой. Смахивая на национальную идею, она всем оказалась впору, но сам адресат предложил вариант получше.
От всех остальных литератур русская отличается склонностью к поучительству. Классики постоянно чему-то учат - правда, порой не тому и иногда сами того не желая. «Не убий!», грозит хмурый Достоевский. «Не спеши!», машет рукой создатель Обломова. Не болтай!», качает головой неразговорчивый Чехов. «Возлюби народ свой как самого себя!», рыдает Некрасов. А Пушкин?
«Письмо твое <…> крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер, погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши - старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята, мальчишки станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо. Вздор, душа моя; не хандри - холера на днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы».
Для твиттерной эпохи есть вариант покороче: «Говорят, что несчастие хорошая школа; может быть. Но счастие есть лучший университет».
«Не хандри» - такой совет Пушкин дал не только Плетневу, но и всей русской литературе. Она, правда, его не послушалась и последующие двести лет только тем и занималась, что хандрила. Но ещё не всё потеряно.
- Кто сейчас президент России? - спросил китайских студентов преподаватель.
- Пушкин! - хором перепутали студенты.