Евгений Водолазкин. О средневековой письменности и современной литературе (конспект)
Цит. по: Текст и традиция : альманах, 1 / Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом) Рос. акад. наук, Музей-усадьба Л.Н. Толстого «Ясная Поляна». - СПб., 2013. C. 37-65.
«Отталкиваясь от литературы Нового времени, медиевистике удалось в свое время отрицательным образом определить целый ряд свойств средневековой письменности. Медиевистика искала в Средневековье то, чего в литературе Нового времени нет. Мне представляется, что нынешний уровень знаний о средневековых текстах - с одной стороны, и изменения, происходящие в современной литературе, - с другой, постепенно подводят нас к противоположной задаче: попытаться определить, что в современной литературе есть (появилось) от ее средневековой предшественницы.
Начну с присущей средневековой письменности фрагментарности. [С]редневековую письменность можно назвать литературой ножниц и клея. Новые тексты в значительной степени (степень зависит от жанра) складывались из фрагментов старых текстов. <...> Ключ к миру Божьему - в Священном Писании. Этот мир (в самых разных своих проявлениях) целен, а потому и фрагменты текста, отражающие эти проявления, в известном смысле универсальны и соединимы друг с другом... В конечном счете сама эта система - лишь отражение особенностей персонального сознания в Средние века... Как отмечал Д.С. Лихачев, средневековое искусство «стремится выразить коллективные чувства, коллективное отношение к изображаемому». Средневековье не имеет персонального стиля, есть лишь стиль жанра, который вполне допускает включение разностильных фрагментов. <...> Имя рядового книжника не важно читателю - важен созданный им текст.
Говоря о своеобразии литературы постсоветского периода, являющейся в узком смысле новейшей литературой, чаще всего упоминают философию и поэтику постмодернизма... То новое, что пришло в русскую литературу этого периода, связано, безусловно, с постмодернизмом... Соблюдая определенную симметрию в рассмотрении древнего и нового материала, начну с проблемы фрагментарности... Постмодернистский способ мышления в определенном смысле освобождает текст от обреченности быть собственностью и возвращает его к тому, что Карл Крумбахер применительно к Средневековью назвал «литературным коммунизмом»... Как уже было отмечено, прямо или косвенно цитаты Средневековья в большинстве случаев замыкались на Священном Писании. В отсутствие подобной замкнутости в Новое время (хотя цитатный потенциал Священного Писания остался велик и после Средневековья) роль суперкниги до некоторой степени выполняет литература как целое - по крайней мере, те тексты, которые способны быть узнанными.
Фрагментарная структура многих современных текстов очевидна, даже если речь не идет о заимствованиях из других произведений... Фрагменты некоторых романов объединяет лишь замысел их создателя - своего рода провиденциальность на уровне автора. Как и в средневековой письменности, тенденция к дроблению и цитатности сопровождается в современной литературе не менее мощным движением к объединению. Ощутимо вырос интерес к сборникам, включающим в себя тексты разных авторов - прежде всего тематическим... В области нон-фикшн ситуация очерчена еще более резко. Востребованность изданий энциклопедического типа, словно напоминая о популярности древнерусских «энциклопедических сборников», достигла невиданных прежде масштабов.
Центонная структура многих современных текстов открывает возможности и для разговора о пресловутой «смерти автора». Несмотря на несвойственную науке образность, «смерть автора» отражает вполне определенную тенденцию современной литературы, перекликающуюся с тем, что было в Средневековье. И хотя автор новейшего времени не устраняется, подобно средневековому, от подписи текстов, ослабление авторского начала, столь долго утверждавшегося Новым временем, очевидно. Автор не только становится до определенной степени редактором прежних текстов, но и осознает это.
Благодаря Интернету текстам была возвращена открытость, отобранная книгопечатанием Нового времени... Некоторые произведения (например, «Люди в голом» Андрея Аствацатурова) уже создаются в блогах, и даже если какой-то их этап фиксируется печатным изданием, ничто не мешает этим текстам по-летописному продолжать свое развитие в Интернете.
Главное, что бросается в глаза при взгляде на современную литературную продукцию, - это ее несомненное тяготение к невымышленному... В этом - еще один пункт их сходства со Средневековьем, нарративные тексты которого без зазоров укладывались в определение нон-фикшн... В настоящее время можно говорить если не о смерти художественности, то о ее размывании. Литература некоторым образом стремится к дохудожественному состоянию, которое повторится на новом этапе - с памятью о преодоленной художественности.
По-средневековому стирается также грань между профессиональным и непрофессиональным текстом, между элитарным и массовым. Особую роль в появлении новых текстов стал играть Интернет. К созданию текстов подключились те слои населения, которые прежде были обречены на молчание... Как и в Средневековье, мир на современном этапе становится текстом, хотя в каждом из случаев это разные тексты. Средневековый мир читался и толковался как состоявшийся текст - текст, написанный Богом, исключающий непродуманное и случайное... Для постмодерниста, того, кто завершает эпоху Нового времени, мир - это набор цитат, литература, отразившая его целиком и вразбивку. Но на этом этапе рождается и восприятие мира как потенциального текста, который творится вместе с бытием. Такое восприятие присуще, например, блогеру, описывающему минута за минутой прошедший день. Еще длящееся событие заранее переживается им как текст, который должен быть записан.
Подобно средневековой письменности, в современной литературе нехудожественные по своему происхождению фрагменты соседствует с художественными - даже в пределах одного текста. Разумеется, «нехудожественные» фрагменты в современных текстах обретают художественность контекстуально, но в самом смешении типов текста и стилей без труда угадывается Средневековье. Появление новых текстов (а значит, и новой поэтики) в эпоху Нового времени в той или иной степени означало отрицание прежних произведений и прежней поэтики. Бытование этой литературы зиждилось на идее эстетического прогресса, предполагающего смену одного стиля другим. В Средневековье, не знавшем идеи прогресса - ни в общественной жизни, ни в эстетике, - старое и новое не противопоставлены, и новые тексты инкорпорируют старые. Такого же рода симбиоз мы видим в литературе постмодернизма... Прогрессистский тип мышления, господствовавший все Новое время, не кажется теперь единственно возможным.
Свойственное современной культуре, выражаясь в духе Дж. Барнса, предчувствие конца имеет свои основания. Применительно к нашей теме можно предположить, что период литературы Нового времени - модерна - действительно заканчивается. Судя по всему, культуру ожидает не просто очередная смена типа художественности, как это было при смене великих стилей Нового времени. Вполне вероятно, что мы действительно находимся в начальной фазе новой формации - постмодерна.
Средневековье сменилось Новым временем, и письменность сменилась литературой. Прямое наследование предполагает отталкивание, причем наследник обычно развивает то, чего нет в предшественнике. Новое время в литературе развивало прежде всего индивидуальное начало, оно стало временем необходимого разграничения и обособления - текстов, авторов, читателей. Тексты приобрели завершенность, авторы - индивидуальный стиль, а читатели - соответствующие их склонностям сегменты книжной продукции. Нынешний этап развития культуры доказывает, однако, что и это положение вещей не окончательно. Я бы не отважился сказать, что маятник до предела качнулся в обратную сторону и от литературы мы сейчас в полной мере возвращаемся к письменности. Речь, скорее, может идти о гегелевской триаде, в которой эпоха постмодерна является синтезом Средневековья и Нового времени. Наступает, возможно, не «новое Средневековье» (термин Н. А. Бердяева), но эпоха, очень Средневековью созвучная, рифмующаяся с ним.
Общим местом являются утверждения о демократичности постмодернизма, о свойственной ему разрушительной (и очистительной) силе, сминающей авторитеты и иерархии... Как раз наоборот. Созвучная постмодернизму поэтика Средневековья являлась проводником авторитарного (в понимании М.М. Бахтина) дискурса. Фрагментированный гипертекст, в котором все части потенциально соединимы друг с другом, для авторитарного дискурса предоставляет неограниченные возможности. Чем больше в этом тексте раздроблено индивидуальное, тем сильнее проступает всеобщее. Что будет этим всеобщим - остается только гадать... Разрушив традицию, постмодернизм сам становится традиционным... Вполне возможно, мы уже идем по средневековому пути и являемся свидетелями нового создания литературы».