С Днём Победы
Наконец-то День Победы пришелся на выходной, и я в относительном покое принимаюсьза то, что упоминала четыре раза уже, но всё никак не писалось - вспоминаю своего деда Хамзу, чей день рождения условно тоже был записан девятым мая.
В 2013, в 2014, в 2018 и в 2019 г я писала об этом. С тех пор уточнение - моя мама помнит, что день рождения дед записал девятым мая еще до войны, когда получал паспорт. Добиться этого ему было нелегко.
Дед Хамза родился в селе у станции Чишма в 80 км от Уфы. Из-за его близости к Уфе до сих пор бытует присказка "Деньги есть - Уфа гуляем, денег нет - Чишма сидим", которую и дед мой цитировал. Село было татарское - в Башкирии есть и татарские поселения, в основном уходящие корнями в эпоху переселения.
Таким было и родное село моего деда, он из мишарей, пришедших в башкирские степи с Волги в 17 веке. Изначально пять татарских семей переселились примерно в 1640 годах по указу об охране вновь завоеванных башкирских земель. Им давались бОльшие наделы земли, если они соглашались креститься, давалось иногда и дворянство, (отсюда князья Максютовы, соседи Лермонтовых). Прибыли они в Башкирию из деревни рядом с Тулой, расположенной у впадения реки Упа в Оку. Им были отведены "дикие земли", которые они возделывали и разводили на них животных. Обо всём этом были записи церковных (мусульманских) книгах, ведшихся по-арабски и продолжавшихся и до 20 века, но по обстоятельствам дед этих книг уже не видал, хотя и помнил о их существовании. Татары мало смешивались с башкирами, женились в широком смысле "среди своих", и в результате в их селе подавляющее большинство носили либо фамилию Мусин, либо Максютов. Дед мой Максютов.
Он родился последним, примерно девятым ребёнком у Хисама и его жены Гярифы, в 1916 году (предположительно, по зубам, так-то может и в 1915). Хисам был уже в возрасте и сильно религиозным - в мечети был чем-то вроде старосты, но ученым (имамом) не был, просто крестьянин. Гярифа была младше его. Она умерла в 1921 или 1922 г в возрасте около сорока лет - надорвалась, таская на себе мешки с зерном и мукой. Некоторые старшие братья моего деда участвовали и в революции, и в гражданской войне, причем на разных сторонах - "красный" брат погиб в Сибири, по этому поводу отец сказал "собаке собачья смерть". "Белый" брат вернулся в село из Китая, по требованию Хисама, написавшего ему, что прошла амнистия для белых, не обвиняемых в убийствах. Впоследствии "белый" брат выучился на учителя, преподавал физику-математику в Самарканде.
После смерти матери примерно пятилетнего Хамзу должна была забрать в свою семью самая старшая из сестёр (она была практически на 20 лет старше). Её об этом просила перед смертью мать. У неё, однако, был муж и собственные дети, и лишний ребёнок "не пришёлся", так что в школу в семь лет Хамза пошёл опять из отчего дома. Отец его не жаловал, ему тоже ни к чему был в его возрасте и без женщины в семье маленький ребёнок. Отец проводил много времени в мечети. Характер деда сформировался, видимо, в эти ранние годы и сильным, и замкнутым, и угрюмым. Другие дети его прогоняли, он не чувствовал себя в селе дома.
Один год дед не мог учиться в школе как "лишенец", болтался по селу без друзей, "собака была друг".
Его привечал учитель в школе, и он же договорился о том, чтобы в возрасте девяти лет Хамзу отправить учиться в школу-интернат в ФЗУ в Уфу. Никто не хотел отдавать детей в "русскую школу", а пришла разнарядка. Дал с собой письмо-рекомендацию, и Хамза ушел из села с обозом зерна. Шли по степи, всё как у Чехова - волки, страшно, чужие люди.
В Уфе он не стал общительнее - жил в интернате, жил потом и в квартире директора школы, так как уживался с другими по-прежнему плохо. Учился, видимо, успешно - после школы окончил ФЗУ и в 16 лет собирался получать паспорт и идти работать на завод. Не тут-то было. Паспорта ему не дали: вызвали в милицию и объяснили, что отец его - "лишенец", и что сам отец написал на него по сути донос, причём преувеличив свою роль и положение в мечети, чтобы сыну паспорта не давали. Помимо личной неприязни, я могу только предположить давление, чтобы сын вернулся в село - такой мог быть мотив отца, но это характеризует и село, и отношения, и косность того времени.
Дед был в отчаянии - в 1932 году положение "лишенца" было тупиковым. На помощь пришёл директор ФЗУ, который посоветовал ему пробираться на севера и там наработать себе рабочий стаж и получать паспорт вдалеке от родных мест, "чтобы не нашли". Тоже дал рекомендательное письмо к какому-то своему знакомому на лесосплаве на Индигирке. И вот молодой человек 16 лет (как мой Коля!), татарин, еле-еле разбиравший что-то по-русски, отправился на перекладных поездах через полстраны - зарабатывать стаж.
Дед добрался до лесосплава, первое время работал там метчиком - это человек, прыгаюший по бревнам, стоящим в затоне во много слоев, и шлёпающий свою фиолетовую печать на бревна определенного сорта и толщины, для последующей сортировки крюком в отдельный "рукав". Гибли эти метчики постоянно - провалился ногой между бревнами, ушел в ледяную воду под брёвна, даже искать никто не станет. Дед выбрался из метчиков в учетчики, благодаря уму и сообразительности, а впоследствии он таки получил паспорт и ушёл из лесной промышленности в золотоискатели, еще дальше на восток.
Я мало знаю про этот период, это были опасные, но и в каком-то смысле цветущие годы для деда, судя по скупым сведениям. Он был нелюдим, ни с кем не водил дружбы - поэтому ему доверяли хранить утаённые золото и намытые камни, которые люди умудрялись не вносить в официальную бухгалтерию, несмотря на строжайший контроль и охрану. Это были вольнонаемные, но оперировали бригады в краю лагерей - если кто испытал на себе "тайга закон- прокурор медведь"- так это дед. В нём это развило еще большую замкнутость, терпение и необыкновенное присутствие духа и решительность, каким и я его помню. В этот период он сделал даже небольшую карьеру - выучился бухгалтерии (тоже посылали разнарядку, никто из работяг не хотел ехать учиться, а дед сообразил и пошел на курсы от системы золотодобычи) и вёл учёт (если подумать - и официальный, и видимо - серую бухгалтерию тоже). Его переводили в разные места от этой системы - работал и в Душанбе, и во Фрунзе, и в Тифлисе. Служил он там в натурально бухгалтером - ездил в командировки по инвентаризации и учёту, со временем огляделся, устроился на квартире, сшил себе щеголеватую форму - талия в рюмочку, белый китель - и, видимо, как-то оттаял, начал знакомиться с товарищами. Так он и ушел на Великую Отечественную, призванный 26 июня 1941года из Тифлиса.
На войне он отнюдь уже не в штабе служил - был в пехоте и в морском десанте. Был ранен в участвовал в исторической высадке десанта в Керчи в мае 1942г (прямо с кораблей в море у берега, и в наступление) - исторический "провал Мехлиса". Был ранен и контужен, вернулся в строй и воевал дальше. Возвращаться "домой" ему было некуда.
Дед дошел до Берлина, участвовал в штурме как боец ударной армии. Такая армия переформировывалась, вступала в сражение на несколько дней, недель, теряла половину состава, уходила на переформирование. Они после битвы за Берлин уже расслабились, собрались смотаться в Париж - это было возможно, некоторые побывали - но приказали нестись танками в восставшую Прагу. Остановили на подходе, немцев в Праге подавили, и дед победу встретил в чешской деревне. Потом он стоял с частью в Германии, потом их вывели на переформирование в составе Иркутско-Пинской танковой дивизии в бывшие польские территории - в город Гродно, где он и познакомился с моей бабушкой, приехавшей свежей выпускницей строительного техникума, "на восстановление".
Бабушка с дедушкой поженились в 1946г. Дед был совершенно несведущ ни в мирной, ни в семейной жизни, но как и во многих, прошедших войну и лишения, в нём жило огромное стремление создать свой дом и семью. К свадьбе он подарил бабушке платье -пошел на рынок и купил, как ему представлялось, отличное платье. Так что замуж бабушка вышла в коричневом бархате:) Устраивать праздник наняли повара и девушку (Гродно! остатки былых буржуазных услуг!), но не догадались, что в ЗАГСе не сразу регистрируют, а месяц испытательный срок, так что праздновали с друзьями на месяц раньше, чем фактически зарегистрировались.
И впоследствии тоже дед всегда "одевал" жену - в командировках покупал ткани, одежду, обувь, даже белье, и всё с большим и неожиданным вкусом, причем и в размер попадал.
Они наверняка рассчитывали на относительно большую семью с детьми. К тому же, как татарский мужчина, дед считал само собой разумеющимся желание иметь сына. Но в этом им не повезло. Тогда не было известно понятие резуса, но бабушка была резус-отрицательна, а дед - положителен. Бабушка хронически не вынашивала. В какой-то момент дед выбросил "целую коллекцию" бабушкиных туфель на каблуке, считая их причиной. К счастью, один ребёнок, моя мама, родился живым - на этот раз бабушка поехала к своим родителям в Янги-Юль и существенную часть беременности провела, лежа во дворе под деревом, надеясь, что это поможет. На самом деле, мама тоже резус-отрицательна.
Бабушка с дедушкой так и обосновались в Гродно. Дед служил в военной части, бабушка - в строительном управлении. Часть деда командировали в Германию в 1952г - дед и бабушка поехали вместе. Должны были и с мамой, но ей неправильно написали отчество в документах, и конечно - по тем временам это было быстро не исправить. Маму забрали на следующий год, а пока что в Гродно срочно приехали мама и сестры бабушки - смотреть за ребенком. Вернулись они из Германии в 1955г, мама пошла в школу.
В пятидесятые же годы дед восстановил связи со своей семьей, и даже всей семьей они ездили в гости в село. Связи эти так и остались прохладными, оно и неудивительно, но некоторые ветки родственников со стороны деда у нас есть.
В детстве моей мамы отец играл роль гостя. Дед так и работал бухгалтером и, как бы сейчас сказали, аудитором в военных частях, много ездил, дослужился до начфина. Должность его была по сути полковничья, но для дальнейшей карьеры надо было вступать в партию, а дед категорически не хотел - новые проверки, у него был горький опыт. Остался в майорах, отвечал за крупные финансовые проекты - строительство объектов глубокого залегания (до 200м), военные такие шахты. Приезжал ненадолго домой и снова уезжал.
Возможно, поэтому он оказался чрезвычайно заинтреесованным и преданным дедом, когда родилась внучка, а он вышел на пенсию. Возил меня в коляске в парк, играл со мной, постоянно разговаривал, даже научился заплетать косы. На вопрос "чья ты?" я в раннем детстве бодро отвечала "дедулина!". Мы с дедом слушали радиоприемник - он ловил радиостанции разных стран мира и объяснял мне про эти страны. Дед очень любил географию и путешествовать - именно он подписался и выкупил почти все тома Зикмунда и Ганзелки, на которых я выросла. Играя с дедом в "города", я каждый раз слышала короткие (и, видимо, сильно цензурированные) истории про то, где и как дед бывал в этих городах - Акмолинск, Актюбинск, Бодайбо, Курган - размах был невообразимым. И со мной, и с братом дед охотно и много играл в шашки и шахматы - он был удивительно сильный игрок для самоучки. Для брата это сыграло свою роль в шахматах.
Бабушка и дед говорили меж собой по-татарски. По их представлениям, это был невыигрышный язык в существовавшей тогда иерархии СССР. Дед говорил по-русски с акцентом, и это его донимало, так что маму они ограждали, и она не подцепила язык. К моему детству они, наверное, расслабились, так что я постоянно слышала татарский язык, гостя у них летом по три месяца, и в детстве довольно много понимала, как это и бывает с детьми. Сейчас бОльшая часть слов испарилась, но голос деда помню, как живой - два слова, "янум" и "бала" - "дорогая" и "ребенок", как дед обращался к бабушке и ко мне в годы моего детства.
В 2013, в 2014, в 2018 и в 2019 г я писала об этом. С тех пор уточнение - моя мама помнит, что день рождения дед записал девятым мая еще до войны, когда получал паспорт. Добиться этого ему было нелегко.
Дед Хамза родился в селе у станции Чишма в 80 км от Уфы. Из-за его близости к Уфе до сих пор бытует присказка "Деньги есть - Уфа гуляем, денег нет - Чишма сидим", которую и дед мой цитировал. Село было татарское - в Башкирии есть и татарские поселения, в основном уходящие корнями в эпоху переселения.
Таким было и родное село моего деда, он из мишарей, пришедших в башкирские степи с Волги в 17 веке. Изначально пять татарских семей переселились примерно в 1640 годах по указу об охране вновь завоеванных башкирских земель. Им давались бОльшие наделы земли, если они соглашались креститься, давалось иногда и дворянство, (отсюда князья Максютовы, соседи Лермонтовых). Прибыли они в Башкирию из деревни рядом с Тулой, расположенной у впадения реки Упа в Оку. Им были отведены "дикие земли", которые они возделывали и разводили на них животных. Обо всём этом были записи церковных (мусульманских) книгах, ведшихся по-арабски и продолжавшихся и до 20 века, но по обстоятельствам дед этих книг уже не видал, хотя и помнил о их существовании. Татары мало смешивались с башкирами, женились в широком смысле "среди своих", и в результате в их селе подавляющее большинство носили либо фамилию Мусин, либо Максютов. Дед мой Максютов.
Он родился последним, примерно девятым ребёнком у Хисама и его жены Гярифы, в 1916 году (предположительно, по зубам, так-то может и в 1915). Хисам был уже в возрасте и сильно религиозным - в мечети был чем-то вроде старосты, но ученым (имамом) не был, просто крестьянин. Гярифа была младше его. Она умерла в 1921 или 1922 г в возрасте около сорока лет - надорвалась, таская на себе мешки с зерном и мукой. Некоторые старшие братья моего деда участвовали и в революции, и в гражданской войне, причем на разных сторонах - "красный" брат погиб в Сибири, по этому поводу отец сказал "собаке собачья смерть". "Белый" брат вернулся в село из Китая, по требованию Хисама, написавшего ему, что прошла амнистия для белых, не обвиняемых в убийствах. Впоследствии "белый" брат выучился на учителя, преподавал физику-математику в Самарканде.
После смерти матери примерно пятилетнего Хамзу должна была забрать в свою семью самая старшая из сестёр (она была практически на 20 лет старше). Её об этом просила перед смертью мать. У неё, однако, был муж и собственные дети, и лишний ребёнок "не пришёлся", так что в школу в семь лет Хамза пошёл опять из отчего дома. Отец его не жаловал, ему тоже ни к чему был в его возрасте и без женщины в семье маленький ребёнок. Отец проводил много времени в мечети. Характер деда сформировался, видимо, в эти ранние годы и сильным, и замкнутым, и угрюмым. Другие дети его прогоняли, он не чувствовал себя в селе дома.
Один год дед не мог учиться в школе как "лишенец", болтался по селу без друзей, "собака была друг".
Его привечал учитель в школе, и он же договорился о том, чтобы в возрасте девяти лет Хамзу отправить учиться в школу-интернат в ФЗУ в Уфу. Никто не хотел отдавать детей в "русскую школу", а пришла разнарядка. Дал с собой письмо-рекомендацию, и Хамза ушел из села с обозом зерна. Шли по степи, всё как у Чехова - волки, страшно, чужие люди.
В Уфе он не стал общительнее - жил в интернате, жил потом и в квартире директора школы, так как уживался с другими по-прежнему плохо. Учился, видимо, успешно - после школы окончил ФЗУ и в 16 лет собирался получать паспорт и идти работать на завод. Не тут-то было. Паспорта ему не дали: вызвали в милицию и объяснили, что отец его - "лишенец", и что сам отец написал на него по сути донос, причём преувеличив свою роль и положение в мечети, чтобы сыну паспорта не давали. Помимо личной неприязни, я могу только предположить давление, чтобы сын вернулся в село - такой мог быть мотив отца, но это характеризует и село, и отношения, и косность того времени.
Дед был в отчаянии - в 1932 году положение "лишенца" было тупиковым. На помощь пришёл директор ФЗУ, который посоветовал ему пробираться на севера и там наработать себе рабочий стаж и получать паспорт вдалеке от родных мест, "чтобы не нашли". Тоже дал рекомендательное письмо к какому-то своему знакомому на лесосплаве на Индигирке. И вот молодой человек 16 лет (как мой Коля!), татарин, еле-еле разбиравший что-то по-русски, отправился на перекладных поездах через полстраны - зарабатывать стаж.
Дед добрался до лесосплава, первое время работал там метчиком - это человек, прыгаюший по бревнам, стоящим в затоне во много слоев, и шлёпающий свою фиолетовую печать на бревна определенного сорта и толщины, для последующей сортировки крюком в отдельный "рукав". Гибли эти метчики постоянно - провалился ногой между бревнами, ушел в ледяную воду под брёвна, даже искать никто не станет. Дед выбрался из метчиков в учетчики, благодаря уму и сообразительности, а впоследствии он таки получил паспорт и ушёл из лесной промышленности в золотоискатели, еще дальше на восток.
Я мало знаю про этот период, это были опасные, но и в каком-то смысле цветущие годы для деда, судя по скупым сведениям. Он был нелюдим, ни с кем не водил дружбы - поэтому ему доверяли хранить утаённые золото и намытые камни, которые люди умудрялись не вносить в официальную бухгалтерию, несмотря на строжайший контроль и охрану. Это были вольнонаемные, но оперировали бригады в краю лагерей - если кто испытал на себе "тайга закон- прокурор медведь"- так это дед. В нём это развило еще большую замкнутость, терпение и необыкновенное присутствие духа и решительность, каким и я его помню. В этот период он сделал даже небольшую карьеру - выучился бухгалтерии (тоже посылали разнарядку, никто из работяг не хотел ехать учиться, а дед сообразил и пошел на курсы от системы золотодобычи) и вёл учёт (если подумать - и официальный, и видимо - серую бухгалтерию тоже). Его переводили в разные места от этой системы - работал и в Душанбе, и во Фрунзе, и в Тифлисе. Служил он там в натурально бухгалтером - ездил в командировки по инвентаризации и учёту, со временем огляделся, устроился на квартире, сшил себе щеголеватую форму - талия в рюмочку, белый китель - и, видимо, как-то оттаял, начал знакомиться с товарищами. Так он и ушел на Великую Отечественную, призванный 26 июня 1941года из Тифлиса.
На войне он отнюдь уже не в штабе служил - был в пехоте и в морском десанте. Был ранен в участвовал в исторической высадке десанта в Керчи в мае 1942г (прямо с кораблей в море у берега, и в наступление) - исторический "провал Мехлиса". Был ранен и контужен, вернулся в строй и воевал дальше. Возвращаться "домой" ему было некуда.
Дед дошел до Берлина, участвовал в штурме как боец ударной армии. Такая армия переформировывалась, вступала в сражение на несколько дней, недель, теряла половину состава, уходила на переформирование. Они после битвы за Берлин уже расслабились, собрались смотаться в Париж - это было возможно, некоторые побывали - но приказали нестись танками в восставшую Прагу. Остановили на подходе, немцев в Праге подавили, и дед победу встретил в чешской деревне. Потом он стоял с частью в Германии, потом их вывели на переформирование в составе Иркутско-Пинской танковой дивизии в бывшие польские территории - в город Гродно, где он и познакомился с моей бабушкой, приехавшей свежей выпускницей строительного техникума, "на восстановление".
Бабушка с дедушкой поженились в 1946г. Дед был совершенно несведущ ни в мирной, ни в семейной жизни, но как и во многих, прошедших войну и лишения, в нём жило огромное стремление создать свой дом и семью. К свадьбе он подарил бабушке платье -пошел на рынок и купил, как ему представлялось, отличное платье. Так что замуж бабушка вышла в коричневом бархате:) Устраивать праздник наняли повара и девушку (Гродно! остатки былых буржуазных услуг!), но не догадались, что в ЗАГСе не сразу регистрируют, а месяц испытательный срок, так что праздновали с друзьями на месяц раньше, чем фактически зарегистрировались.
И впоследствии тоже дед всегда "одевал" жену - в командировках покупал ткани, одежду, обувь, даже белье, и всё с большим и неожиданным вкусом, причем и в размер попадал.
Они наверняка рассчитывали на относительно большую семью с детьми. К тому же, как татарский мужчина, дед считал само собой разумеющимся желание иметь сына. Но в этом им не повезло. Тогда не было известно понятие резуса, но бабушка была резус-отрицательна, а дед - положителен. Бабушка хронически не вынашивала. В какой-то момент дед выбросил "целую коллекцию" бабушкиных туфель на каблуке, считая их причиной. К счастью, один ребёнок, моя мама, родился живым - на этот раз бабушка поехала к своим родителям в Янги-Юль и существенную часть беременности провела, лежа во дворе под деревом, надеясь, что это поможет. На самом деле, мама тоже резус-отрицательна.
Бабушка с дедушкой так и обосновались в Гродно. Дед служил в военной части, бабушка - в строительном управлении. Часть деда командировали в Германию в 1952г - дед и бабушка поехали вместе. Должны были и с мамой, но ей неправильно написали отчество в документах, и конечно - по тем временам это было быстро не исправить. Маму забрали на следующий год, а пока что в Гродно срочно приехали мама и сестры бабушки - смотреть за ребенком. Вернулись они из Германии в 1955г, мама пошла в школу.
В пятидесятые же годы дед восстановил связи со своей семьей, и даже всей семьей они ездили в гости в село. Связи эти так и остались прохладными, оно и неудивительно, но некоторые ветки родственников со стороны деда у нас есть.
В детстве моей мамы отец играл роль гостя. Дед так и работал бухгалтером и, как бы сейчас сказали, аудитором в военных частях, много ездил, дослужился до начфина. Должность его была по сути полковничья, но для дальнейшей карьеры надо было вступать в партию, а дед категорически не хотел - новые проверки, у него был горький опыт. Остался в майорах, отвечал за крупные финансовые проекты - строительство объектов глубокого залегания (до 200м), военные такие шахты. Приезжал ненадолго домой и снова уезжал.
Возможно, поэтому он оказался чрезвычайно заинтреесованным и преданным дедом, когда родилась внучка, а он вышел на пенсию. Возил меня в коляске в парк, играл со мной, постоянно разговаривал, даже научился заплетать косы. На вопрос "чья ты?" я в раннем детстве бодро отвечала "дедулина!". Мы с дедом слушали радиоприемник - он ловил радиостанции разных стран мира и объяснял мне про эти страны. Дед очень любил географию и путешествовать - именно он подписался и выкупил почти все тома Зикмунда и Ганзелки, на которых я выросла. Играя с дедом в "города", я каждый раз слышала короткие (и, видимо, сильно цензурированные) истории про то, где и как дед бывал в этих городах - Акмолинск, Актюбинск, Бодайбо, Курган - размах был невообразимым. И со мной, и с братом дед охотно и много играл в шашки и шахматы - он был удивительно сильный игрок для самоучки. Для брата это сыграло свою роль в шахматах.
Бабушка и дед говорили меж собой по-татарски. По их представлениям, это был невыигрышный язык в существовавшей тогда иерархии СССР. Дед говорил по-русски с акцентом, и это его донимало, так что маму они ограждали, и она не подцепила язык. К моему детству они, наверное, расслабились, так что я постоянно слышала татарский язык, гостя у них летом по три месяца, и в детстве довольно много понимала, как это и бывает с детьми. Сейчас бОльшая часть слов испарилась, но голос деда помню, как живой - два слова, "янум" и "бала" - "дорогая" и "ребенок", как дед обращался к бабушке и ко мне в годы моего детства.