Пикассо
Если бы мне приспичило сиюминутно что-нибудь растиражировать, первым делом я бы размножила магниты с глазами Пикассо. Глаза на пружинках. Чтобы уставшим от жизни людям добрые люди прикрепляли их на спину. Глаза Пикассо будут притянуть к ним энергию жизни. Жизнь сбежать не успеет. Таковы глаза у Пикассо. Как у моей собаки, когда она чем-то обижена. Когда с глаз долой убрали игрушки. Глаза черного бульдога. Французского. С белым кашне на груди. Он, как и художники, любит ассоциировать себя с игрушками. Пикассо всю жизнь прожил во Франции. Под своей итальянской фамилией. Самый известный испанец. Самый странный художник. Дружил исключительно с литераторами. А я только с художниками. Но я не Пикассо.
Хотя дружбой это назвать невозможно. Скорее некоторая привязанность. К некоторым художникам, чьим-то картинам. Шарфам или пальто. А у Гертруды Стайн было все только три привязанности - картины, машины и пес. Но я не Гертруда. У нее был Пикассо в друзьях и ум. Надо уметь дружить с собственным умом. У меня не всегда выходит. Мне не достает литературного влияния. Но мои глаза мешают мне дружить с литераторами. Литераторы любят мои глаза. Но я не могу им ответить тем же. Мой глаз не может зацепиться даже за их пальто. Чтобы быть ближе к языку, я сознательно прикрепила себя к Одессе. Там можно зацепиться за глаза, язык и одежду. В Одессе в 80-е года наркоманы задавали стиль в одежде, походке, интеллектуальной мысли. Кепка-наркомка, пиджак, перекинутый через руку, специфическая походка, томик Уайльда в руке. Чего уж там говорить о мадам Тартаковской с наших номеров на Нежинской. Там, где живет Стас. Остается только стоять и молчать. Пока она выносит ведро к помойке на другую сторону улицы. В благоговейном оцепенении стоять, как перед портретом Пикассо. А какие у ней глаза, когда пробежит крыса! А в Москве и у художников глаза такие, как будто по ним все время бегают крысы. Умные, но какие-то вялые. Придется и для них тиражировать.
Хотя дружбой это назвать невозможно. Скорее некоторая привязанность. К некоторым художникам, чьим-то картинам. Шарфам или пальто. А у Гертруды Стайн было все только три привязанности - картины, машины и пес. Но я не Гертруда. У нее был Пикассо в друзьях и ум. Надо уметь дружить с собственным умом. У меня не всегда выходит. Мне не достает литературного влияния. Но мои глаза мешают мне дружить с литераторами. Литераторы любят мои глаза. Но я не могу им ответить тем же. Мой глаз не может зацепиться даже за их пальто. Чтобы быть ближе к языку, я сознательно прикрепила себя к Одессе. Там можно зацепиться за глаза, язык и одежду. В Одессе в 80-е года наркоманы задавали стиль в одежде, походке, интеллектуальной мысли. Кепка-наркомка, пиджак, перекинутый через руку, специфическая походка, томик Уайльда в руке. Чего уж там говорить о мадам Тартаковской с наших номеров на Нежинской. Там, где живет Стас. Остается только стоять и молчать. Пока она выносит ведро к помойке на другую сторону улицы. В благоговейном оцепенении стоять, как перед портретом Пикассо. А какие у ней глаза, когда пробежит крыса! А в Москве и у художников глаза такие, как будто по ним все время бегают крысы. Умные, но какие-то вялые. Придется и для них тиражировать.