Информация к размышлению. Сорок четвертый день.
- Что-нибудь случилось, Альфред?
- Мать погибла.
Нойбауер нервно заерзал на сиденье. Только этого ему еще и не хватало! <...> нужно произносить какие-то слова, утешать.
- Мои соболезнования, Альфред, - коротко, по-военному четко сказал он, чтобы поскорее избавиться от этого неприятного долга. - Скоты! Убивать женщин и детей!..
- Мы их тоже бомбили. - Альфред не отрываясь смотрел на дорогу. - Первыми. Я сам там был. В Варшаве, Роттердаме и Ковентри. До ранения, пока меня не списали в тыл.
Нойбауер изумленно уставился на него. Да что же это такое сегодня? Сначала Сельма, теперь шофер! Что они все, с цепи посрывались, что ли?
- Это разные вещи, Альфред, - сказал он, - совсем разные вещи. Тогда это было обусловленно требованиями стратегии. А то, что делают они, - это чистейшей воды убийство.
Альфред не отвечал. Он думал о своей матери, о Варшаве и Роттердаме, о Ковентри и о жирном маршале, который командовал германской авиацией.
- Так рассуждать нельзя, Альфред, - продолжал Нойбауер. Альфред тем временем с остервенением взял очередной поворот. - Это уже почти измена! Я вас, конечно, понимаю, у вас горе, но все же... Будем считать, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Приказ есть приказ, и нам ни к чему угрызения совести. Раскаяния и сомнения - это не по-немецки. Фюрер знает, что делает, а мы выполняем его волю. Вот так. Он еще отплатит этим убийцам! Вдвойне и втройне! С помощью нашего секретного оружия! Мы еще бросим их на лопатки! Уже сейчас мы день и ночь обстреливаем Англию нашими снарядами Фау-1. Мы превратим их остров в кучу пепла, с помощью наших новейших открытий. В последний момент! А заодно и Америку! Они заплатят за все! Вдвойне и втройне... - Нойбауер почувствовал себя гораздо увереннее и уже почти верил в то, что говорил.
«Искра жизни». Эрих Мария Ремарк / Erich Maria Remarque
- Мать погибла.
Нойбауер нервно заерзал на сиденье. Только этого ему еще и не хватало! <...> нужно произносить какие-то слова, утешать.
- Мои соболезнования, Альфред, - коротко, по-военному четко сказал он, чтобы поскорее избавиться от этого неприятного долга. - Скоты! Убивать женщин и детей!..
- Мы их тоже бомбили. - Альфред не отрываясь смотрел на дорогу. - Первыми. Я сам там был. В Варшаве, Роттердаме и Ковентри. До ранения, пока меня не списали в тыл.
Нойбауер изумленно уставился на него. Да что же это такое сегодня? Сначала Сельма, теперь шофер! Что они все, с цепи посрывались, что ли?
- Это разные вещи, Альфред, - сказал он, - совсем разные вещи. Тогда это было обусловленно требованиями стратегии. А то, что делают они, - это чистейшей воды убийство.
Альфред не отвечал. Он думал о своей матери, о Варшаве и Роттердаме, о Ковентри и о жирном маршале, который командовал германской авиацией.
- Так рассуждать нельзя, Альфред, - продолжал Нойбауер. Альфред тем временем с остервенением взял очередной поворот. - Это уже почти измена! Я вас, конечно, понимаю, у вас горе, но все же... Будем считать, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Приказ есть приказ, и нам ни к чему угрызения совести. Раскаяния и сомнения - это не по-немецки. Фюрер знает, что делает, а мы выполняем его волю. Вот так. Он еще отплатит этим убийцам! Вдвойне и втройне! С помощью нашего секретного оружия! Мы еще бросим их на лопатки! Уже сейчас мы день и ночь обстреливаем Англию нашими снарядами Фау-1. Мы превратим их остров в кучу пепла, с помощью наших новейших открытий. В последний момент! А заодно и Америку! Они заплатят за все! Вдвойне и втройне... - Нойбауер почувствовал себя гораздо увереннее и уже почти верил в то, что говорил.
«Искра жизни». Эрих Мария Ремарк / Erich Maria Remarque