модус операнди
5 марта 1953 года умирает Иосиф Виссарионович Сталин.
«Эта смерть, - вспоминает Зинаида Николаевна, жена Б. Пастернака, - его потрясла, но, когда я попросила его написать стихи на смерть Сталина, он наотрез отказался, сославшись на то, что умер очень жестокий человек, погубивший всю интеллигенцию» (Б. Пастернак. Второе рождение. С. 403).
14 марта этого же года Борис Леонидович пишет Александру Фадееву, руководителю советской литературы того времени:
"Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворенного начала, широчайшей общности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа. <...> Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля, где мы родились и которую уже и раньше любили за ее порыв и тягу к такому будущему, стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид!" (Б. Пастернак. Т. 9.. С. 722-723).
Я в общем-то последний человек, который готов осуждать советских деятелей культуры за то, что им, чтобы доказать свою лояльность, приходилось вслух говорить то, чего они не думают. И даже считаю это крайне ненормальной ситуацией, хотя и понимаю, отчего это происходило.
Но с Пастернаком меня всегда удивляло то, что его "засталинские" стихи при этом были написаны очень искренне, с большим душевным чувством. Как и это письмо Фадееву.
Вот Анна Андреевна Ахматова тоже писала "засталинские" стихи. Что не удивительно - одного ее мужа наши расстреляли, другого сгноили в лагере, сын у нее сидел не раз и не один год и отнюдь не в тепличных условиях, как жулик Солженицын. Но у Ахматовой эти стихи в общем-то на ̶о̶т̶ъ̶е̶б̶и̶т̶е̶с̶ь̶ отвяжитесь, чисто формальные. В отличие от Пастернака, который вкладывал душу.
«Эта смерть, - вспоминает Зинаида Николаевна, жена Б. Пастернака, - его потрясла, но, когда я попросила его написать стихи на смерть Сталина, он наотрез отказался, сославшись на то, что умер очень жестокий человек, погубивший всю интеллигенцию» (Б. Пастернак. Второе рождение. С. 403).
14 марта этого же года Борис Леонидович пишет Александру Фадееву, руководителю советской литературы того времени:
"Как поразительна была сломившая все границы очевидность этого величия и его необозримость! Это тело в гробу с такими исполненными мысли и впервые отдыхающими руками вдруг покинуло рамки отдельного явления и заняло место какого-то как бы олицетворенного начала, широчайшей общности, рядом с могуществом смерти и музыки, могуществом подытожившего себя века и могуществом пришедшего ко гробу народа. <...> Какое счастье и гордость, что из всех стран мира именно наша земля, где мы родились и которую уже и раньше любили за ее порыв и тягу к такому будущему, стала родиной чистой жизни, всемирно признанным местом осушенных слез и смытых обид!" (Б. Пастернак. Т. 9.. С. 722-723).
Я в общем-то последний человек, который готов осуждать советских деятелей культуры за то, что им, чтобы доказать свою лояльность, приходилось вслух говорить то, чего они не думают. И даже считаю это крайне ненормальной ситуацией, хотя и понимаю, отчего это происходило.
Но с Пастернаком меня всегда удивляло то, что его "засталинские" стихи при этом были написаны очень искренне, с большим душевным чувством. Как и это письмо Фадееву.
Вот Анна Андреевна Ахматова тоже писала "засталинские" стихи. Что не удивительно - одного ее мужа наши расстреляли, другого сгноили в лагере, сын у нее сидел не раз и не один год и отнюдь не в тепличных условиях, как жулик Солженицын. Но у Ахматовой эти стихи в общем-то на ̶о̶т̶ъ̶е̶б̶и̶т̶е̶с̶ь̶ отвяжитесь, чисто формальные. В отличие от Пастернака, который вкладывал душу.