Николай Щербань: Видно, сам Господь мне напророчил, быть от жизни вечно без ума
Оригинал взят у moryakukrainy в Николай Щербань: Видно, сам Господь мне напророчил, быть от жизни вечно без ума
«Будьте снисходительны к моим заблуждениям», - обращается к читателю Николай Щербань в своей «Исповеди». Это шестая уже книга стихов и дневниковых заметок. В наш век громких лозунгов и непоколебимой уверенности многих в собственной правоте эти слова звучат необычно. Без малого восемь десятков лет, четыре высших образования, значительный журналистский и преподавательский опыт не превратили Николая Трофимовича в просветленного гуру, нашедшего все ответы. Наоборот, он готов впечатляться, видеть новое, задавать вопросы себе и другим. О нынешних студентах и их воспитании, линейном и ассоциативном мышлении, о Париже и женщинах беседуем с Николаем Трофимовичем в свой первый день восьмидесятого года от рождения
«Для меня не существует языковых преград», - отвечает преподаватель факультета журналистики ОНУ на предложение «Моряка Украины» общаться на русском. - Потому что, владея худо-бедно английским, французским, и плюс к этому - язык жестов и человеческий взгляд, ты поймешь любого человека. Даже того индуса, который знает только язык слона». Родной для Николая Трофимовича - украинский, но он убежден, что языковые различия - не препятствие для общения. Сожалеет, что не знает идиш: до совершеннолетия он жил в Ананьеве, традиционно еврейском местечке Одесской области, в окружении еврейских детей.
Да и в его первом институте, рассказывает Николай Щербань, было много студентов-евреев. В Одесском государственном педагогическом институте иностранных языков он изучал французскую филологию. Потом будет Сорбонна - отделение для аспирантов Института фонетики Парижского университета и английское отделение в Одесском университете имени Мечникова. Четвертое образование Николая Трофимовича - не филологическое, он выпускник Военно-дипломатической академии Советской Армии, в прошлом - кадровый офицер.
«Напевне, Бог давав ті сили, щоб ми залишились людьми.
Нас мати гаряче любила, щоб не черствіли серцем ми»
Военный, журналист, преподаватель, поэт… О чем спросить в первую очередь? Открываю первое стихотворение «Исповеди»: «Стираются в памяти лица друзей, / Уходят в беспамятство годы и даты, / И сердце все глуше стучит виновато, / С душой не желая расстаться моей»... Что из прожитого помнится лучше всего? «Помню каждую деталь детства, - рассказывает Николай Трофимович. - Мы были в оккупации, мама осталась одна. Ей было 27 лет от роду - молодая вдова, и мы с братом у нее на руках. Мама была учительницей. Страшно выживала. Как она выжила, как нас вырастила, я до сих пор не могу понять. Это величие женщины-украинки, которая может все снести ради своих детей. Помнится бедность ужасающая. Делились крошкой последней. Какие отзывчивые, какие добрые люди жили в селе».
До 1945-го семья Николая Щербаня жила в Успеновке, Гуляйпольского района Запорожской области. Николай Трофимович к слову упоминает «выдающегося деятеля всемирной революции, который был в Гуляйполе», - батька Махно: «Может быть, что-то от него мне передалось. Я очень анархичный и неорганизованный человек». Верится с трудом: почти 26 лет службы в армии, преподавательская деятельность слабо сочетаются с неорганизованностью... «Обстоятельства делают человека четким механизмом, - отвечает на мое недоумение Николай Трофимович и продолжает: - Я могу на полуслове оборвать себя и заняться совсем другим. Или что-то писать - и мне вдруг не хочется продолжать. Могу перескочить с темы на тему». По словам моего собеседника, в этом его часто упрекает супруга: «Она считает, что я ничего в жизни не достиг, потому что я несосредоточенный, распыляюсь, неорганизованный и прочее и прочее». Николай Трофимович делает короткую паузу и улыбается: «Может быть. May be. Можливо».
Эту черту отмечают и его студенты - будущие журналисты: жалуются, что за ним тяжело писать конспект. «Я им объясняю, почему перескакиваю с мысли на мысль, - делится Николай Трофимович. - «Не потому, что я не знаю, чем закончить предыдущую, а потому что я ограничен во времени. А мне хочется научить вас мобильно, ассоциативно мыслить. Когда я с вами разговариваю, я творю текст, а не читаю по конспектам. Я импровизирую. Но у вас мышление закодированное, узконаправленное, как лазерный луч, потому что так вас воспитали в школе. И ВУЗ продолжает так воспитывать».
Современная система образования Николая Щербаня очень огорчает, особенно то, что в ВУЗах сейчас не занимаются воспитанием студентов. Как создать новую систему, на чем ее строить? «Нужно коренным образом менять программы, - считает Николай Трофимович. - От детского сада через среднюю школу до высшего учебного заведения. Но эти воспитательные концепции не должны носить характер трафарета, не должны предполагать зубрежку». С уважением и восхищением собеседник «Моряка Украины» вспоминает своих преподавателей из Одесского педагогического: они оканчивали учебные заведения еще до революции, учились в Париже, Берлине, Лондоне. Кураторы организовывали чаепития, учили студентов пользоваться столовыми приборами, объясняли, как ухаживать за девушкой, как разговаривать со взрослой женщиной.
«Хочу любить - желаний не скрываю.
Все успокоит мой последний вздох…»
На протяжении всего разговора с Николаем Трофимовичем вопрос о женщине витает в воздухе. В его поэтическом творчестве - и пейзажная, и философская лирика, но все-таки кажется, что основная тема - любовная. Судя по рассказам Николая Щербаня, она действительно привлекает внимание читателей в первую очередь. «Подарила жена один из сборников своей подруге. Эта подруга звонит через пару дней и говорит: «Как ты можешь жить с таким мерзавцем?», - делится Николай Трофимович. Не всякий читатель понимает, что художественное произведение - не автобиография. Но автора это не расстраивает: «Я не пишу в расчете на кого-то».
«Рассуждать о женщине, наверное, не стоит, - говорит Николай Щербань. - Потому что у каждого свое восприятие и понимание женщины. Очень индивидуальное. От и до. У кого-то возвышенное. Но только возвышенное восприятие женщины не всегда женщину устраивает. У кого-то - физиологическое, у кого-то еще какое-то, до мазохизма. Тоже имеет место в жизни».
Нельзя игнорировать, отрицать те или иные жизненные явления. Эту мысль Николай Трофимович старается доносить на своих лекциях. «Я всегда говорю студентам: «Ничего стыдного в жизни не бывает. Это человеческие проявления. Вы можете принимать - не принимать, осуждать - не осуждать, но это не значит, что вы должны подражать или говорить, что этого нет. Журналист должен понимать, что жизнь настолько разнообразна: и неожиданно трагична, драматична, и смешная, и комедийная, и какая угодно», - говорит Николай Щербань.
Свои впечатления и рассуждения он тут же записывает. Для этого в карманах всегда есть ручки и листики бумаги. Николай Трофимович говорит, что лучше всего ему думается и пишется в общественном транспорте, когда со всех сторон давка и он зажат попутчиками: «На меня иногда смотрят, как на сумасшедшего, но я должен записать. Потому что бывают мысли, которые могут забыться, я их просто не вспомню. На меня кто-то произвел впечатление - я записал, чтобы не потерять». Иногда после этого не удается разобрать собственные записи, делится Николай Щербань: «Много текстов пропадает, но ничего».
«Париж, Париж - сплошной обман.
Остался в памяти навеки…»
Был в его жизни случай, когда сразу потерял огромное количество стихов. В Париже, рассказывает Николай Трофимович, мог писать по 10-15 в день. По возвращении из Франции всю эту пачку оставил дома, в Ананьеве, а сам был призван в армию. Просил отчима спрятать рукописи - «чтобы ни одна живая душа не видела». Рассчитывал, что вернется - поработает над ними. Оказалось, отчим не понял его слова, восприняв буквально, и сжег рукописи… Отдельные впечатления о жизни в Париже память хранит, но тексты, увы, не восстановить.
Когда Николай Щербань приехал учиться в Сорбонну, ему было 24 года: поразил контраст с советской действительностью, это абсолютно разные миры. «Я мог позволить себе общаться с людьми, которые раскованно мыслили, были «незаштампованными» - наверное, оттуда взял то, что потом создавало мне трудности в жизни, - рассуждает Николай Трофимович. - После этого я был призван в армию. И когда мне говорил какой-то прапорщик, когда я проходил курс молодого бойца: «Сказал «люминевый, а не «алюминиевый», значит «люминевый» - и все! И никаких гвоздей, никакой мысли, ничего другого!», все существо противилось этому. Я чувствовал себя дискомфортно, я не знал, что делать. Но со временем пришло понимание, что и в такой ситуации, если ты не полный идиот, ты найдешь свою тропинку».
О военной карьере говорит сдержанно - «соответствовала моим возможностям». Предлагали и генеральскую должность, но надо было ехать в Читу, а супруга поехать не могла. «Ну не на развод же идти с человеком, которого ты любишь, ради карьеры, ради генеральского лампаса! - говорит Николай Трофимович. - Ничего страшного. Ничего трагического не случилось. Я остаюсь самим собой, со своими проблемами, с миром, который я обожаю». С женой живут вот уже 55 лет, ей посвящен сборник «Исповедь»: «Самой любимой Женщине, жене моей, Людмиле». Вместе супруги прошли через многие жизненные ситуации, вырастили сына - хирурга, радуются успехам внучки - студентки Института социальных наук ОНУ.
«Окно» подходит к концу, а перед следующей парой по журналистскому мастерству преподавателю нужно успеть еще на одну встречу. Помимо сказанного, за сорок минут общения он успевает коснуться еще множества тем: почему ему не нужен миллион и зачем будущим журналисткам учиться прыгать с третьего этажа, какие уровни морали существуют и по какому принципу заключаются браки… И хотя Николай Трофимович называет себя «списанной торбой», сетует, что ассоциативное мышление начинает давать сбой и он ходит по кругу уже известных ассоциаций и аналогий, - а чтобы выйти из него, необходимо сменить обстановку, среду, например, поехав в Европу, - становится очевидным, что вопросов и проблем, которыми он фонтанирует, хватит не на один поток студентов. Позаимствовать его эрудицию и опыт им, конечно, не удастся, но заразиться искренним любопытством и любовью к жизни - наверняка получится.
Елена Ворожейкина
Фото Анатолия Венгрука
«Будьте снисходительны к моим заблуждениям», - обращается к читателю Николай Щербань в своей «Исповеди». Это шестая уже книга стихов и дневниковых заметок. В наш век громких лозунгов и непоколебимой уверенности многих в собственной правоте эти слова звучат необычно. Без малого восемь десятков лет, четыре высших образования, значительный журналистский и преподавательский опыт не превратили Николая Трофимовича в просветленного гуру, нашедшего все ответы. Наоборот, он готов впечатляться, видеть новое, задавать вопросы себе и другим. О нынешних студентах и их воспитании, линейном и ассоциативном мышлении, о Париже и женщинах беседуем с Николаем Трофимовичем в свой первый день восьмидесятого года от рождения
«Для меня не существует языковых преград», - отвечает преподаватель факультета журналистики ОНУ на предложение «Моряка Украины» общаться на русском. - Потому что, владея худо-бедно английским, французским, и плюс к этому - язык жестов и человеческий взгляд, ты поймешь любого человека. Даже того индуса, который знает только язык слона». Родной для Николая Трофимовича - украинский, но он убежден, что языковые различия - не препятствие для общения. Сожалеет, что не знает идиш: до совершеннолетия он жил в Ананьеве, традиционно еврейском местечке Одесской области, в окружении еврейских детей.
Да и в его первом институте, рассказывает Николай Щербань, было много студентов-евреев. В Одесском государственном педагогическом институте иностранных языков он изучал французскую филологию. Потом будет Сорбонна - отделение для аспирантов Института фонетики Парижского университета и английское отделение в Одесском университете имени Мечникова. Четвертое образование Николая Трофимовича - не филологическое, он выпускник Военно-дипломатической академии Советской Армии, в прошлом - кадровый офицер.
«Напевне, Бог давав ті сили, щоб ми залишились людьми.
Нас мати гаряче любила, щоб не черствіли серцем ми»
Военный, журналист, преподаватель, поэт… О чем спросить в первую очередь? Открываю первое стихотворение «Исповеди»: «Стираются в памяти лица друзей, / Уходят в беспамятство годы и даты, / И сердце все глуше стучит виновато, / С душой не желая расстаться моей»... Что из прожитого помнится лучше всего? «Помню каждую деталь детства, - рассказывает Николай Трофимович. - Мы были в оккупации, мама осталась одна. Ей было 27 лет от роду - молодая вдова, и мы с братом у нее на руках. Мама была учительницей. Страшно выживала. Как она выжила, как нас вырастила, я до сих пор не могу понять. Это величие женщины-украинки, которая может все снести ради своих детей. Помнится бедность ужасающая. Делились крошкой последней. Какие отзывчивые, какие добрые люди жили в селе».
До 1945-го семья Николая Щербаня жила в Успеновке, Гуляйпольского района Запорожской области. Николай Трофимович к слову упоминает «выдающегося деятеля всемирной революции, который был в Гуляйполе», - батька Махно: «Может быть, что-то от него мне передалось. Я очень анархичный и неорганизованный человек». Верится с трудом: почти 26 лет службы в армии, преподавательская деятельность слабо сочетаются с неорганизованностью... «Обстоятельства делают человека четким механизмом, - отвечает на мое недоумение Николай Трофимович и продолжает: - Я могу на полуслове оборвать себя и заняться совсем другим. Или что-то писать - и мне вдруг не хочется продолжать. Могу перескочить с темы на тему». По словам моего собеседника, в этом его часто упрекает супруга: «Она считает, что я ничего в жизни не достиг, потому что я несосредоточенный, распыляюсь, неорганизованный и прочее и прочее». Николай Трофимович делает короткую паузу и улыбается: «Может быть. May be. Можливо».
Эту черту отмечают и его студенты - будущие журналисты: жалуются, что за ним тяжело писать конспект. «Я им объясняю, почему перескакиваю с мысли на мысль, - делится Николай Трофимович. - «Не потому, что я не знаю, чем закончить предыдущую, а потому что я ограничен во времени. А мне хочется научить вас мобильно, ассоциативно мыслить. Когда я с вами разговариваю, я творю текст, а не читаю по конспектам. Я импровизирую. Но у вас мышление закодированное, узконаправленное, как лазерный луч, потому что так вас воспитали в школе. И ВУЗ продолжает так воспитывать».
Современная система образования Николая Щербаня очень огорчает, особенно то, что в ВУЗах сейчас не занимаются воспитанием студентов. Как создать новую систему, на чем ее строить? «Нужно коренным образом менять программы, - считает Николай Трофимович. - От детского сада через среднюю школу до высшего учебного заведения. Но эти воспитательные концепции не должны носить характер трафарета, не должны предполагать зубрежку». С уважением и восхищением собеседник «Моряка Украины» вспоминает своих преподавателей из Одесского педагогического: они оканчивали учебные заведения еще до революции, учились в Париже, Берлине, Лондоне. Кураторы организовывали чаепития, учили студентов пользоваться столовыми приборами, объясняли, как ухаживать за девушкой, как разговаривать со взрослой женщиной.
«Хочу любить - желаний не скрываю.
Все успокоит мой последний вздох…»
На протяжении всего разговора с Николаем Трофимовичем вопрос о женщине витает в воздухе. В его поэтическом творчестве - и пейзажная, и философская лирика, но все-таки кажется, что основная тема - любовная. Судя по рассказам Николая Щербаня, она действительно привлекает внимание читателей в первую очередь. «Подарила жена один из сборников своей подруге. Эта подруга звонит через пару дней и говорит: «Как ты можешь жить с таким мерзавцем?», - делится Николай Трофимович. Не всякий читатель понимает, что художественное произведение - не автобиография. Но автора это не расстраивает: «Я не пишу в расчете на кого-то».
«Рассуждать о женщине, наверное, не стоит, - говорит Николай Щербань. - Потому что у каждого свое восприятие и понимание женщины. Очень индивидуальное. От и до. У кого-то возвышенное. Но только возвышенное восприятие женщины не всегда женщину устраивает. У кого-то - физиологическое, у кого-то еще какое-то, до мазохизма. Тоже имеет место в жизни».
Нельзя игнорировать, отрицать те или иные жизненные явления. Эту мысль Николай Трофимович старается доносить на своих лекциях. «Я всегда говорю студентам: «Ничего стыдного в жизни не бывает. Это человеческие проявления. Вы можете принимать - не принимать, осуждать - не осуждать, но это не значит, что вы должны подражать или говорить, что этого нет. Журналист должен понимать, что жизнь настолько разнообразна: и неожиданно трагична, драматична, и смешная, и комедийная, и какая угодно», - говорит Николай Щербань.
Свои впечатления и рассуждения он тут же записывает. Для этого в карманах всегда есть ручки и листики бумаги. Николай Трофимович говорит, что лучше всего ему думается и пишется в общественном транспорте, когда со всех сторон давка и он зажат попутчиками: «На меня иногда смотрят, как на сумасшедшего, но я должен записать. Потому что бывают мысли, которые могут забыться, я их просто не вспомню. На меня кто-то произвел впечатление - я записал, чтобы не потерять». Иногда после этого не удается разобрать собственные записи, делится Николай Щербань: «Много текстов пропадает, но ничего».
«Париж, Париж - сплошной обман.
Остался в памяти навеки…»
Был в его жизни случай, когда сразу потерял огромное количество стихов. В Париже, рассказывает Николай Трофимович, мог писать по 10-15 в день. По возвращении из Франции всю эту пачку оставил дома, в Ананьеве, а сам был призван в армию. Просил отчима спрятать рукописи - «чтобы ни одна живая душа не видела». Рассчитывал, что вернется - поработает над ними. Оказалось, отчим не понял его слова, восприняв буквально, и сжег рукописи… Отдельные впечатления о жизни в Париже память хранит, но тексты, увы, не восстановить.
Когда Николай Щербань приехал учиться в Сорбонну, ему было 24 года: поразил контраст с советской действительностью, это абсолютно разные миры. «Я мог позволить себе общаться с людьми, которые раскованно мыслили, были «незаштампованными» - наверное, оттуда взял то, что потом создавало мне трудности в жизни, - рассуждает Николай Трофимович. - После этого я был призван в армию. И когда мне говорил какой-то прапорщик, когда я проходил курс молодого бойца: «Сказал «люминевый, а не «алюминиевый», значит «люминевый» - и все! И никаких гвоздей, никакой мысли, ничего другого!», все существо противилось этому. Я чувствовал себя дискомфортно, я не знал, что делать. Но со временем пришло понимание, что и в такой ситуации, если ты не полный идиот, ты найдешь свою тропинку».
О военной карьере говорит сдержанно - «соответствовала моим возможностям». Предлагали и генеральскую должность, но надо было ехать в Читу, а супруга поехать не могла. «Ну не на развод же идти с человеком, которого ты любишь, ради карьеры, ради генеральского лампаса! - говорит Николай Трофимович. - Ничего страшного. Ничего трагического не случилось. Я остаюсь самим собой, со своими проблемами, с миром, который я обожаю». С женой живут вот уже 55 лет, ей посвящен сборник «Исповедь»: «Самой любимой Женщине, жене моей, Людмиле». Вместе супруги прошли через многие жизненные ситуации, вырастили сына - хирурга, радуются успехам внучки - студентки Института социальных наук ОНУ.
«Окно» подходит к концу, а перед следующей парой по журналистскому мастерству преподавателю нужно успеть еще на одну встречу. Помимо сказанного, за сорок минут общения он успевает коснуться еще множества тем: почему ему не нужен миллион и зачем будущим журналисткам учиться прыгать с третьего этажа, какие уровни морали существуют и по какому принципу заключаются браки… И хотя Николай Трофимович называет себя «списанной торбой», сетует, что ассоциативное мышление начинает давать сбой и он ходит по кругу уже известных ассоциаций и аналогий, - а чтобы выйти из него, необходимо сменить обстановку, среду, например, поехав в Европу, - становится очевидным, что вопросов и проблем, которыми он фонтанирует, хватит не на один поток студентов. Позаимствовать его эрудицию и опыт им, конечно, не удастся, но заразиться искренним любопытством и любовью к жизни - наверняка получится.
Елена Ворожейкина
Фото Анатолия Венгрука