Из записок А.Т. Рыбина о Сталине
Еще пример такого же рода. Однажды я спросил знаменитого летчика М. М. Громова, почему арестовали некоторых сотрудников его Летно-испытательного института. Он честно признался:
- Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали крамолы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого. Отдельные из них доказывали, что их самолет по летным качествам превосходит самолет другого конструктора, однако не запущен в производство. Такая неразбериха наблюдалась. Но от Сталина я не слышал, чтобы грозил мне арестом. Вот Ворошилов пообещал меня арестовать. Пожалуйста, говорю, можете, если я заслуживаю. Ворошилов на это ответил:
- Товарищ Громов, да я пошутил над вами.
Вот какие шутки тогда были в моде… Почти каждый не знал, чем закончится ночь. Одна меня тоже ошеломила. Это случилось уже в Большом театре. До трех часов я бдительно не смыкал глаз. Потом оставил на посту своего помощника Шепилова и прилег в артистической на диван. В пять проснулся - нет моих сослуживцев. Оказались врагами народа. А ведь я, ничего не подозревая, иногда беспечно забивал с ними «козла».
Так оперативно действовал новый глава НКВД Ежов, неказистый мужичок, для солидности надевший специально сшитую фуражку и шинель. Прежде он работал секретарем ЦК. Затем по решению Политбюро должен был укрепить органы честными партийными работниками. Но скоро превратился в «ежовые рукавицы», его портрет болталался на шестах во время демонстрации трудящихся на Красной площади.
Кто же мог рекомендовать этого забулдыгу на такой ответственный пост? Видно, Маленков, Микоян, Хрущев, Каганович. Однако никто из них, в том числе Ворошилов и Молотов, не сказали Сталину о пороке Ежова, который вместо чистки прежнего аппарата, пропадал у мясистой поклонницы из продмага и окончательно спился. А подручные тем временем орудовали вовсю, подсовывая на подпись бесконечные списки на арест невинных людей.
Как в таком состоянии Ежов мог заниматься делом Блюхера - уму непостижимо. Суть в том, что я, параллельно с работой в Большом театре, продолжал выполнять обязанности дежурного телохранителя. И когда Блюхер приезжал с Дальнего Востока в Москву, я постоянно сопровождал его. Жена Блюхера жила на Чистых прудах. Но там он редко бывал, предпочитая останавливаться в «Метрополе», где любил слушать цыганский хор, по ночам выступавший перед иностранцами.
Незадолго до ареста его вызвал к себе Ежов. Разговор длился часа полтора. Я просто сидел в приемной и то весь извелся. Наконец Блюхер вышел из кабинета, но тут же вернулся за позабытой фуражкой. Может быть, зря… Лишь один раз в жизни я слышал плохой отзыв об этом человеке прекрасной души. И вот его судьбу решало такое ничтожество…
По-прежнему подозревавший всех и вся начальственный аппарат НКВД требовал от рядовых сотрудников заведения новых дел на антисоветчиков. Только личный сотрудник для поручений Сталина генерал Румянцев неизменно критически относился к арестам, считая, что даже виновных в чем-то людей нужно просто вызвать и предупредить, чтобы не занимались пустой болтовней, не позорили советскую власть. До сих пор живы люди, которые благодаря ему избежали тяжких последствий. До сих пор они благодарны судьбе за встречу с умным и справедливым человеком.
Но мудрый Румянцев находился в Москве и даже в наркомате был, наверное, единственным с таким самостоятельным мнением. А по всей огромной стране судьбы повинных и невинных граждан решали тройки - секретарь обкома, председатель исполкома и начальник управления НКВД. Именно они ставили к стенке людей. По преданию, шефом троек был Каганович.
Где секретари горкомов и обкомов осуществляли действительное руководство, необходимый контроль, там людей зря не арестовывали. Убедительным примером тому служит принципиальность секретаря Сталинградского обкома А. Чуянова. Когда начальник НКВД Шаров и следователь Сац представили на утверждение список арестованных, подлежащих осуждению, Чуянов затребовал на ночь их дела и в результате пришел к выводу, что люди были арестованы без оснований, предложил освободить их. Тогда раздался грозный телефонный звонок из Москвы. Маленков разнес Чуянова за самоуправство. Тот мужественно стоял на своем. Возмущенный Маленков доложил все Сталину. Однако вождь не поддержал его. В итоге до и после войны у Чуянова сохранились со Сталиным хорошие деловые отношения.
Очень к месту здесь и воспоминания Главного маршала авиации А. Голованова, который однажды после доклада задержался. Сталин удивился:
- Вы что-то хотите спросить?
- Товарищ Сталин, а за что этот конструктор сидит в тюрьме?
- Говорят, за связь с иностранцами.
- Товарищ Сталин, вы верите этому?
- А вы верите?
- Нет, не верю!
- И я не верю. Всего хорошего.
В результате авиаконструктор был освобожден. Потом Голованов получил письмо от своего бывшего начальника Менсветова с просьбой помочь выбраться из заключения. При случае рассказал об этом Сталину, который спросил:
- Откуда он?
- Грузин. Из князей.
- Что-то я не слышал в Грузии князей Менсветовых.
Все равно Голованов попросил освободить его как арестованного необоснованно. Сталин все-таки уточнил:
- А вы уверены в невиновности Менсветова?
- Абсолютно!
Через некоторое время князь был на свободе и храбро сражался под командованием Голованова. После таких случаев плохо верится, что именно Сталин являлся инициатором ареста людей. Да к тому же без всяких на то оснований.
Однако самоуправство на местах и перегибы в органах НКВД были явными. Чуя, что пора за это держать ответ, Ежов стал всячески избегать Сталина. Тот звонит в наркомат - ему отвечают, будто нарком в ЦК. Запрашивает ЦК - слышит, что Ежов у себя или на даче. Лопнуло у вождя терпение. Послал полковника Кириллина с пакетом в Подлипки, наказав, чтобы Ежов сам расписался на конверте. Спасая шефа, это хотел сделать порученец Фатьянов. Но Кириллин был непреклонен. Ежов прочитал записку Сталина с вызовом на Пленум ЦК и помрачнел так, что озаботился даже сидящий рядом Фриновский, его заместитель по пограничной охране.
Пленум ЦК ВКП(б) состоялся в январе 1938 года. На нем выступал Сталин, осудив нарушения революционной законности со стороны НКВД, партийных организаций, наркомов и особых отделов Красной Армии. Ежов был снят. В НКВД развернулась ожесточенная критика, которой сегодня могла бы позавидовать любая гласность. Крыли, понятно, прежде всего начальство. По всей стране прошли бурные партийные собрания. Отовсюду решительно изгонялись клеветники, доносчики, подхалимы, карьеристы и прочая нечисть. В самом наркомате работала комиссия ЦК под председательством А. Андреева. В результате было освобождено от должности и отдано под суд тридцать тысяч следователей и других работников, причастных к беззакониям. Одновременно получили свободу сорок тысяч лишь военных. А всего было освобождено триста двадцать семь тысяч человек.
* * *
На многих расстрельных делах стояла подпись Хрущева, и многих людей он погубил из личной неприязни. Известна его ненависть к тем, кто хоть когда-то обидел его. В таком случае месть была неизбежна. Пусть даже через двадцать лет. Вот факты, которые существенно дополняют его облик.
Став в тридцать пятом году секретарем Московского горкома, Хрущев требовал поставить на свою машину правительственный сигнал, дать домой холодильник. Словом, обеспечить ему все соответствующие блага. Но Власик резонно возразил, что все это положено лишь члену Политбюро. Кто смел перечить всесильному тогда Хрущеву? Только принципиальный Власик. В 1952 году вместе с Берией Хрущев упек-таки его за решетку, а после освобождения поселил в коммуналку, где старик скончался от переживаний.
В октябре 1941 года по совету Маленкова и Берии Хрущев предложил Сталину для безопасности покинуть Москву. Верховный молча взял его под руку и вывел, точнее - выставил из кабинета. Разве это не оскорбительно?
Во время войны сын Хрущева от первой жены из Калиновки развлекался тем, что стрелял по бутылке, стоявшей на голове более младшего офицера. Кончилось это тем, что все-таки убил сослуживца. В результате остался без погон старшего лейтенанта и попал в штрафной батальон. В одном из боев сдался в плен. Без долгих раздумий немцы заставили его призывать красноармейцев по радио тоже сдаваться. Узнав об этом позорище, Сталин поручил партизанам добыть предателя. Его ликвидировали. Опережая роковой момент, Хрущев явился к Сталину с мольбой. Но бессердечный вождь отчеканил:
- Война есть война.
Как можно забыть подобное кощунство? А разве мог Хрущев забыть унижения, испытанные после бегства из-под Харькова, где он, член Военного совета Юго-Западного направления, бросил окруженные немцами войска и улетел в Москву? Еле-еле при помощи своих дружков отвертелся от суда Военного трибунала и целых полгода не показывался на глаза Сталину. Как только выдержал такое…
И разве не издевательство - после войны битых два часа держать почти навытяжку его, уже солидного члена Политбюро, и отчитывать на глазах у всей дачной охраны? Да потом еще тому же Лозгачеву иезуитски жаловаться:
- Вот, все меня называют жестоким, а как быть? Им, этим Иванам непомнящим, скажешь одно, а они все перепутают… А всякая государственная ошибка, словно снежный ком с горы, влечет за собой серию мелких ошибок…
И Хрущев за все отомстил Сталину сторицей, свалив на покойного собственные преступления. Сколько людей уничтожил собственной властью, когда возглавлял трибунальские тройки или не контролировал их работу как тот же Чуянов? Потому-то ему ничего не оставалось, как свалить на Сталина все репрессии, чтобы прикрыть собственные злодеяния. Собственные и дружков. Того же Микояна, который попросил Ежова «разобраться» с его семью заместителями, видно, не желавшими участвовать в совещаниях вроде того…
С высокой трибуны двадцатого съезда Хрущев оскорбил Ворошилова, заявив, что тот путается у него в ногах и мешает работать. Первый маршал пришел в свою машину и от обиды заплакал.
Последний пример. Хрущев страсть обожал чинопочитание. Во время спектакля в театре имени Е. Вахтангова он появился в ложе так, чтоб увидел весь зал. Стоящие зрители бурно аплодировали ему. А он милостиво раскланивался. При этом заметил на первом ряду единственного человека, продолжавшего сидеть. На следующий день позвонил ему:
- Ты что, всенародно демонстрируешь неуважение ко мне?!
- У меня ишиас, - пояснил Георгий Константинович Жуков, поневоле вынужденный слукавить.
- Знаю, знаю, какой у тебя ишиас, - угрожающе заключил Хрущев.
Думаю, этого было достаточно, чтобы спаситель Отечества превратился в опального пенсионера.
Шельмуя Сталина, Хрущев с трибуны намекал:
- Мы еще посмотрим, кто убил Кирова!
И дважды посылал в Ленинград самые бдительные комиссии, которые вернулись оттуда с пустыми руками.
Свалив на него все беззакония и репрессии, Хрущев заодно обвинил Сталина в том, что он тормозил развитие социалистического строительства. Сравним факты. Каким после победы революции являлся главный вопрос? Быть государству Советов независимым или попасть под влияние иностранного капитала. Для самостоятельности следовало максимально развивать всю нашу экономическую мощь.
Ленин заботился об электрификации страны, создании собственной индустрии, всемерной механизации сельского хозяйства, повышении общей культуры народа, которому по праву наследия принадлежит все искусство. Все эти заветы были выполнены. И каждая такая победа была естественно связана с именем Сталина - вождя социалистического государства, которое сокрушило бронированную машину мирового фашизма, а затем в небывало короткий срок буквально воскресло из руин. Эти очевидные факты признают даже империалисты. Но только - не Хрущев, сумевший в погоне за Америкой разорить нашу страну при помощи одной кукурузы. Не говоря уж о других вздорных экспериментах.
Однако на этом не успокоился. Прочитайте в его «Воспоминаниях» хотя бы страницы о роковых днях: «Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и физически ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность. Распрощались мы со Сталиным и разъехались.
Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа. Он замахнулся, так вроде, пальцем или кулаком, толкнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в хорошем расположении духа, то он меня всегда называл по-украински Микита. Ну, мы уехали тоже в хорошем настроении, потому что ничего за обедом не случилось, не всегда обеды кончались в таком хорошем тоне.
Я ожидал, что завтра выходной день, и Сталин нас обязательно вызовет. Поэтому я долго не обедал. Я не верил, что выходной день сможет быть пожертвован в нашу пользу. Нет и нет звонка. Уже было поздно, а я все дома. Разделся и даже лег в постель. Вдруг звонит Маленков и говорит:
- Вот, знаешь, сейчас звонили от Сталина ребята, чекисты, и они тревожно сообщили, что что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Я тебе звоню и уже позвонил Берии и Булганину. Выезжай прямо туда, к Сталину.
Я сейчас же вызвал машину. Мы зашли в дежурку, спросили:
- В чем дело? Как? Почему вы так думаете? Они говорят:
- Обычно Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонил, вызывал и просил чай. Другой раз он и кушал. Сейчас этого не было.
Тогда послали Матрену Петровну на разведку. Нам чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит, спит, и видно, под ним подмочено. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Сталин лежал в большой столовой, следовательно, он поднялся с постели, вышел в малую столовую и там упал, там он подмочился.
Когда нам сказали, что с ним вот такой случай произошел и что он теперь спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться и фиксировать свое присутствие, когда он в таком неблаговидном положении находится. Мы уехали по домам. Прошло какое-то небольшое время, опять звонок. Звонит Маленков и говорит:
- Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то со Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна, когда мы ее посылали, сказала, что он спит спокойно, это необычный сон. Надо еще поехать.
Вот мы приехали опять в эту дежурку. Приехал Каганович, приехал Ворошилов и приехали врачи. Из врачей помню профессора Лукомского. Мы зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Профессор Лукомский подошел очень осторожно. Я его понимал. Он, знаете, прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь. Берия даже грубовато сказал:
- Вы врач, так вы берите как надо.
Профессор Лукомский сказал, что правая рука Сталина не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние у него тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую. Сталин был в очень тяжелом положении. Врачи нам сказали, что при таком заболевании почти никто не мог вернуться к труду. Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги.
Однажды днем, я не помню, на какой день, Сталин вдруг как бы пришел в себя. Это было видно по выражению его лица, но он говорить не мог. Он поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передал свои чувства.
Как только Сталин заболел, Берия ходил и пыхал злобой против него. Он его ругал, он издевался над ним. Ну, просто невозможно было его слушать. Интересно, как только Сталин проявил на лице сознание, пришел в чувство и тем самым дал понять, что мог выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул. Вот это был истинный Берия. Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде возносил и боготворил и тут же плевался на него.
Кончилось наше дежурство, и я поехал домой. Только я лег, еще не уснул, звонок. Маленков звонит:
- Срочно приезжай, у Сталина ухудшение. Приезжай срочно.
Я сейчас же вызвал машину и поехал. Приехал. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Медики нам сказали, что он умирает, что это уже агония. Тут он перестал дышать. Собрались все. Все увидели, что умер Сталин. Приехала Светлана. Я ее встретил и когда встретил, то очень разволновался и заплакал. Я не мог сдержаться. Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть. Я оплакивал не только Сталина, а я волновался за будущее партии, за будущее страны, потому что я уже чувствовал, что сейчас Берия будет заправлять всем, что это - начало конца».
Теперь сравним оба текста. Если отвеять многословие, легко заметить главное: Хрущев скрыл больше, чем сказал. Скрыл приказ Маленкова Старостину больше никому не говорить о болезни Сталина. Скрыл разнос Берии, который тоже приказал Лозгачеву больше их не беспокоить, когда «товарищ Сталин крепко спит!». Словом, утаил, что они всячески оттягивали вызов к Сталину врачей, которых привезли только около девяти часов утра. Но при всем том не забыл похвалиться: «Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги». Каким образом?
Еще меня удивила сцена прощания Сталина: «Он поднял левую Руку и стал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передавал свои чувства». Надо полагать, самые добрые. И по Хрущеву, это произошло дня за два до смерти.
А вот что можно о том же самом прочитать в книге «Двадцать писем к другу» Светланы Аллилуевой: «Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный… Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, - это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, - тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то вверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но и угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился».
Разве не удивителен у Хрущева подобный переворот событий в свою пользу? Думаю, ложь тут очевидна. Остальную разницу, надеюсь, вы уловите сами. А какое же главное открытие сделали мы, прочитав книгу Хрущева? Оказывается, Сталин был пьяницей. Из всех рассуждений на эту тему я для краткости ограничусь одним: «Он еще в молодости имел склонность к пьянству. Видимо, это у него было наследственное». Вот так сюрприз! А мы-то об этом даже не подозревали. Чтобы доверчивые читатели не приняли всерьез очередной анекдот, на которые Хрущев был мастак, уточняю: Сталин предпочитал только вина «Цинандали» и «Телиани». Случалось, выпивал коньяк, а водкой просто не интересовался. Ее хлестали «соратники». Притом - за свой счет. Помните, Сталин скостил им пакетную доплату с двадцати пяти тысяч до восьми? Вот эти деньги шли в общий котел. Орлов тратил их на обеды для членов Политбюро.
Что касается самого Сталина… С 1930 по 1953 год охрана видела его «в невесомости» всего дважды: на дне рождения С. М. Штеменко и на поминках А. А. Жданова.
Все видели, что Сталин относился к Жданову с особым теплом. Поэтому после похорон устроил на даче поминки. Уезжая вечером домой, Молотов наказал Старостину:
- Если Сталин соберется ночью поливать цветы, не выпускай его из дома. Он может простыть.
Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:
- Откройте дверь.
- На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, - возразил Старостин.
- Повторяю: откройте дверь!
- Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.
- Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! - вспылил Сталин. - Вы мне больше не нужны.
- Есть! - козырнул Старостин, однако с места не двинулся.
Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:
- О чем вчера говорили - забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.
Интересной была ситуация, правда же? Ну, ее психологические тонкости вы сами оцените. А я подчеркну лишь вот что: если Сталин все-таки хотел поливать цветы и даже запомнил весь ночной разговор, значит, был не очень пьяным. Ведь так? Хотя чисто по-житейски тут все понятно - человек похоронил самого лучшего собеседника. С кем теперь обсуждать новые художественные книги? Потому имел полное право утолить свое горе.
Выходит, Хрущева опять занесло? К сожалению… Помните, как он признался: «Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть». Но даже спустя столько лет все равно продолжал сочинять про него небылицы. Тоже искренне? Вот какую сложную натуру имел человек…
Поэтому я, в знак протеста против его шараханий, в 1955 году подал в отставку…
Скажу еще, что сейчас некоторые обыватели хвалят Н. Хрущева за создание пятиэтажек сразу после смерти Сталина. Он-де многих переселил из подвалов. Но на какие деньги Хрущев строил пятиэтажки? Что, бог послал? Нет, не бог, а Сталин. Он после войны развернул невиданное строительство городов. Н. Хрущев взял деньги для строительства пятиэтажек из накопленной сталинской казны.
Сталин оставил народам СССР две с половиной тысячи тонн золота. Он за море не ездил и берег государственную копеечку. Подсчитайте, сколько стоят сейчас вояжи наших малых и больших правителей государству? Очень много. Все это на хребте трудового народа. А толк-то какой от их поездок? Один популизм…
Что Хрущев сделал, так это окончательно развалил компактные колхозы, соединив целые районы в один колхоз. Вот тогда-то и побежал крестьянин из деревни на все четыре стороны. По деревням прошел Мамай. Там осталось по одному-два дома. Многие деревни, например, на Урале, не существуют, их места заросли бурьяном.
Вообще наши руководители одержимы беспутными реформами. Хрущев проводил реформы, Брежнев тоже, Горбачев, Ельцин болел реформами на капиталистический лад…
- Аресты происходили потому, что авиаконструкторы писали крамолы друг на друга, каждый восхвалял свой самолет и топил другого. Отдельные из них доказывали, что их самолет по летным качествам превосходит самолет другого конструктора, однако не запущен в производство. Такая неразбериха наблюдалась. Но от Сталина я не слышал, чтобы грозил мне арестом. Вот Ворошилов пообещал меня арестовать. Пожалуйста, говорю, можете, если я заслуживаю. Ворошилов на это ответил:
- Товарищ Громов, да я пошутил над вами.
Вот какие шутки тогда были в моде… Почти каждый не знал, чем закончится ночь. Одна меня тоже ошеломила. Это случилось уже в Большом театре. До трех часов я бдительно не смыкал глаз. Потом оставил на посту своего помощника Шепилова и прилег в артистической на диван. В пять проснулся - нет моих сослуживцев. Оказались врагами народа. А ведь я, ничего не подозревая, иногда беспечно забивал с ними «козла».
Так оперативно действовал новый глава НКВД Ежов, неказистый мужичок, для солидности надевший специально сшитую фуражку и шинель. Прежде он работал секретарем ЦК. Затем по решению Политбюро должен был укрепить органы честными партийными работниками. Но скоро превратился в «ежовые рукавицы», его портрет болталался на шестах во время демонстрации трудящихся на Красной площади.
Кто же мог рекомендовать этого забулдыгу на такой ответственный пост? Видно, Маленков, Микоян, Хрущев, Каганович. Однако никто из них, в том числе Ворошилов и Молотов, не сказали Сталину о пороке Ежова, который вместо чистки прежнего аппарата, пропадал у мясистой поклонницы из продмага и окончательно спился. А подручные тем временем орудовали вовсю, подсовывая на подпись бесконечные списки на арест невинных людей.
Как в таком состоянии Ежов мог заниматься делом Блюхера - уму непостижимо. Суть в том, что я, параллельно с работой в Большом театре, продолжал выполнять обязанности дежурного телохранителя. И когда Блюхер приезжал с Дальнего Востока в Москву, я постоянно сопровождал его. Жена Блюхера жила на Чистых прудах. Но там он редко бывал, предпочитая останавливаться в «Метрополе», где любил слушать цыганский хор, по ночам выступавший перед иностранцами.
Незадолго до ареста его вызвал к себе Ежов. Разговор длился часа полтора. Я просто сидел в приемной и то весь извелся. Наконец Блюхер вышел из кабинета, но тут же вернулся за позабытой фуражкой. Может быть, зря… Лишь один раз в жизни я слышал плохой отзыв об этом человеке прекрасной души. И вот его судьбу решало такое ничтожество…
По-прежнему подозревавший всех и вся начальственный аппарат НКВД требовал от рядовых сотрудников заведения новых дел на антисоветчиков. Только личный сотрудник для поручений Сталина генерал Румянцев неизменно критически относился к арестам, считая, что даже виновных в чем-то людей нужно просто вызвать и предупредить, чтобы не занимались пустой болтовней, не позорили советскую власть. До сих пор живы люди, которые благодаря ему избежали тяжких последствий. До сих пор они благодарны судьбе за встречу с умным и справедливым человеком.
Но мудрый Румянцев находился в Москве и даже в наркомате был, наверное, единственным с таким самостоятельным мнением. А по всей огромной стране судьбы повинных и невинных граждан решали тройки - секретарь обкома, председатель исполкома и начальник управления НКВД. Именно они ставили к стенке людей. По преданию, шефом троек был Каганович.
Где секретари горкомов и обкомов осуществляли действительное руководство, необходимый контроль, там людей зря не арестовывали. Убедительным примером тому служит принципиальность секретаря Сталинградского обкома А. Чуянова. Когда начальник НКВД Шаров и следователь Сац представили на утверждение список арестованных, подлежащих осуждению, Чуянов затребовал на ночь их дела и в результате пришел к выводу, что люди были арестованы без оснований, предложил освободить их. Тогда раздался грозный телефонный звонок из Москвы. Маленков разнес Чуянова за самоуправство. Тот мужественно стоял на своем. Возмущенный Маленков доложил все Сталину. Однако вождь не поддержал его. В итоге до и после войны у Чуянова сохранились со Сталиным хорошие деловые отношения.
Очень к месту здесь и воспоминания Главного маршала авиации А. Голованова, который однажды после доклада задержался. Сталин удивился:
- Вы что-то хотите спросить?
- Товарищ Сталин, а за что этот конструктор сидит в тюрьме?
- Говорят, за связь с иностранцами.
- Товарищ Сталин, вы верите этому?
- А вы верите?
- Нет, не верю!
- И я не верю. Всего хорошего.
В результате авиаконструктор был освобожден. Потом Голованов получил письмо от своего бывшего начальника Менсветова с просьбой помочь выбраться из заключения. При случае рассказал об этом Сталину, который спросил:
- Откуда он?
- Грузин. Из князей.
- Что-то я не слышал в Грузии князей Менсветовых.
Все равно Голованов попросил освободить его как арестованного необоснованно. Сталин все-таки уточнил:
- А вы уверены в невиновности Менсветова?
- Абсолютно!
Через некоторое время князь был на свободе и храбро сражался под командованием Голованова. После таких случаев плохо верится, что именно Сталин являлся инициатором ареста людей. Да к тому же без всяких на то оснований.
Однако самоуправство на местах и перегибы в органах НКВД были явными. Чуя, что пора за это держать ответ, Ежов стал всячески избегать Сталина. Тот звонит в наркомат - ему отвечают, будто нарком в ЦК. Запрашивает ЦК - слышит, что Ежов у себя или на даче. Лопнуло у вождя терпение. Послал полковника Кириллина с пакетом в Подлипки, наказав, чтобы Ежов сам расписался на конверте. Спасая шефа, это хотел сделать порученец Фатьянов. Но Кириллин был непреклонен. Ежов прочитал записку Сталина с вызовом на Пленум ЦК и помрачнел так, что озаботился даже сидящий рядом Фриновский, его заместитель по пограничной охране.
Пленум ЦК ВКП(б) состоялся в январе 1938 года. На нем выступал Сталин, осудив нарушения революционной законности со стороны НКВД, партийных организаций, наркомов и особых отделов Красной Армии. Ежов был снят. В НКВД развернулась ожесточенная критика, которой сегодня могла бы позавидовать любая гласность. Крыли, понятно, прежде всего начальство. По всей стране прошли бурные партийные собрания. Отовсюду решительно изгонялись клеветники, доносчики, подхалимы, карьеристы и прочая нечисть. В самом наркомате работала комиссия ЦК под председательством А. Андреева. В результате было освобождено от должности и отдано под суд тридцать тысяч следователей и других работников, причастных к беззакониям. Одновременно получили свободу сорок тысяч лишь военных. А всего было освобождено триста двадцать семь тысяч человек.
* * *
На многих расстрельных делах стояла подпись Хрущева, и многих людей он погубил из личной неприязни. Известна его ненависть к тем, кто хоть когда-то обидел его. В таком случае месть была неизбежна. Пусть даже через двадцать лет. Вот факты, которые существенно дополняют его облик.
Став в тридцать пятом году секретарем Московского горкома, Хрущев требовал поставить на свою машину правительственный сигнал, дать домой холодильник. Словом, обеспечить ему все соответствующие блага. Но Власик резонно возразил, что все это положено лишь члену Политбюро. Кто смел перечить всесильному тогда Хрущеву? Только принципиальный Власик. В 1952 году вместе с Берией Хрущев упек-таки его за решетку, а после освобождения поселил в коммуналку, где старик скончался от переживаний.
В октябре 1941 года по совету Маленкова и Берии Хрущев предложил Сталину для безопасности покинуть Москву. Верховный молча взял его под руку и вывел, точнее - выставил из кабинета. Разве это не оскорбительно?
Во время войны сын Хрущева от первой жены из Калиновки развлекался тем, что стрелял по бутылке, стоявшей на голове более младшего офицера. Кончилось это тем, что все-таки убил сослуживца. В результате остался без погон старшего лейтенанта и попал в штрафной батальон. В одном из боев сдался в плен. Без долгих раздумий немцы заставили его призывать красноармейцев по радио тоже сдаваться. Узнав об этом позорище, Сталин поручил партизанам добыть предателя. Его ликвидировали. Опережая роковой момент, Хрущев явился к Сталину с мольбой. Но бессердечный вождь отчеканил:
- Война есть война.
Как можно забыть подобное кощунство? А разве мог Хрущев забыть унижения, испытанные после бегства из-под Харькова, где он, член Военного совета Юго-Западного направления, бросил окруженные немцами войска и улетел в Москву? Еле-еле при помощи своих дружков отвертелся от суда Военного трибунала и целых полгода не показывался на глаза Сталину. Как только выдержал такое…
И разве не издевательство - после войны битых два часа держать почти навытяжку его, уже солидного члена Политбюро, и отчитывать на глазах у всей дачной охраны? Да потом еще тому же Лозгачеву иезуитски жаловаться:
- Вот, все меня называют жестоким, а как быть? Им, этим Иванам непомнящим, скажешь одно, а они все перепутают… А всякая государственная ошибка, словно снежный ком с горы, влечет за собой серию мелких ошибок…
И Хрущев за все отомстил Сталину сторицей, свалив на покойного собственные преступления. Сколько людей уничтожил собственной властью, когда возглавлял трибунальские тройки или не контролировал их работу как тот же Чуянов? Потому-то ему ничего не оставалось, как свалить на Сталина все репрессии, чтобы прикрыть собственные злодеяния. Собственные и дружков. Того же Микояна, который попросил Ежова «разобраться» с его семью заместителями, видно, не желавшими участвовать в совещаниях вроде того…
С высокой трибуны двадцатого съезда Хрущев оскорбил Ворошилова, заявив, что тот путается у него в ногах и мешает работать. Первый маршал пришел в свою машину и от обиды заплакал.
Последний пример. Хрущев страсть обожал чинопочитание. Во время спектакля в театре имени Е. Вахтангова он появился в ложе так, чтоб увидел весь зал. Стоящие зрители бурно аплодировали ему. А он милостиво раскланивался. При этом заметил на первом ряду единственного человека, продолжавшего сидеть. На следующий день позвонил ему:
- Ты что, всенародно демонстрируешь неуважение ко мне?!
- У меня ишиас, - пояснил Георгий Константинович Жуков, поневоле вынужденный слукавить.
- Знаю, знаю, какой у тебя ишиас, - угрожающе заключил Хрущев.
Думаю, этого было достаточно, чтобы спаситель Отечества превратился в опального пенсионера.
Шельмуя Сталина, Хрущев с трибуны намекал:
- Мы еще посмотрим, кто убил Кирова!
И дважды посылал в Ленинград самые бдительные комиссии, которые вернулись оттуда с пустыми руками.
Свалив на него все беззакония и репрессии, Хрущев заодно обвинил Сталина в том, что он тормозил развитие социалистического строительства. Сравним факты. Каким после победы революции являлся главный вопрос? Быть государству Советов независимым или попасть под влияние иностранного капитала. Для самостоятельности следовало максимально развивать всю нашу экономическую мощь.
Ленин заботился об электрификации страны, создании собственной индустрии, всемерной механизации сельского хозяйства, повышении общей культуры народа, которому по праву наследия принадлежит все искусство. Все эти заветы были выполнены. И каждая такая победа была естественно связана с именем Сталина - вождя социалистического государства, которое сокрушило бронированную машину мирового фашизма, а затем в небывало короткий срок буквально воскресло из руин. Эти очевидные факты признают даже империалисты. Но только - не Хрущев, сумевший в погоне за Америкой разорить нашу страну при помощи одной кукурузы. Не говоря уж о других вздорных экспериментах.
Однако на этом не успокоился. Прочитайте в его «Воспоминаниях» хотя бы страницы о роковых днях: «Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и физически ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность. Распрощались мы со Сталиным и разъехались.
Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа. Он замахнулся, так вроде, пальцем или кулаком, толкнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в хорошем расположении духа, то он меня всегда называл по-украински Микита. Ну, мы уехали тоже в хорошем настроении, потому что ничего за обедом не случилось, не всегда обеды кончались в таком хорошем тоне.
Я ожидал, что завтра выходной день, и Сталин нас обязательно вызовет. Поэтому я долго не обедал. Я не верил, что выходной день сможет быть пожертвован в нашу пользу. Нет и нет звонка. Уже было поздно, а я все дома. Разделся и даже лег в постель. Вдруг звонит Маленков и говорит:
- Вот, знаешь, сейчас звонили от Сталина ребята, чекисты, и они тревожно сообщили, что что-то произошло со Сталиным. Надо будет поехать. Я тебе звоню и уже позвонил Берии и Булганину. Выезжай прямо туда, к Сталину.
Я сейчас же вызвал машину. Мы зашли в дежурку, спросили:
- В чем дело? Как? Почему вы так думаете? Они говорят:
- Обычно Сталин в такое время, часов в одиннадцать вечера, обязательно звонил, вызывал и просил чай. Другой раз он и кушал. Сейчас этого не было.
Тогда послали Матрену Петровну на разведку. Нам чекисты сказали, что они уже посылали Матрену Петровну посмотреть. Она пришла и сказала, что товарищ Сталин лежит, спит, и видно, под ним подмочено. Чекисты подняли Сталина и положили на кушетку в малой столовой. Сталин лежал в большой столовой, следовательно, он поднялся с постели, вышел в малую столовую и там упал, там он подмочился.
Когда нам сказали, что с ним вот такой случай произошел и что он теперь спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться и фиксировать свое присутствие, когда он в таком неблаговидном положении находится. Мы уехали по домам. Прошло какое-то небольшое время, опять звонок. Звонит Маленков и говорит:
- Звонили опять ребята от товарища Сталина. Они говорят, что все-таки что-то со Сталиным не так. Хотя Матрена Петровна, когда мы ее посылали, сказала, что он спит спокойно, это необычный сон. Надо еще поехать.
Вот мы приехали опять в эту дежурку. Приехал Каганович, приехал Ворошилов и приехали врачи. Из врачей помню профессора Лукомского. Мы зашли в комнату. Сталин лежал на кушетке, спал. Профессор Лукомский подошел очень осторожно. Я его понимал. Он, знаете, прикасался к руке Сталина, как к горячему железу, подергиваясь. Берия даже грубовато сказал:
- Вы врач, так вы берите как надо.
Профессор Лукомский сказал, что правая рука Сталина не действует. Парализована и левая нога. Он даже говорить не может. Состояние у него тяжелое. Сразу разрезали костюм, переодели и перенесли его в большую столовую. Сталин был в очень тяжелом положении. Врачи нам сказали, что при таком заболевании почти никто не мог вернуться к труду. Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги.
Однажды днем, я не помню, на какой день, Сталин вдруг как бы пришел в себя. Это было видно по выражению его лица, но он говорить не мог. Он поднял левую руку и начал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передал свои чувства.
Как только Сталин заболел, Берия ходил и пыхал злобой против него. Он его ругал, он издевался над ним. Ну, просто невозможно было его слушать. Интересно, как только Сталин проявил на лице сознание, пришел в чувство и тем самым дал понять, что мог выздороветь, и мы стали жать ему руку, Берия сейчас же бросился к Сталину, встал на колени, схватил его руку и начал ее целовать. Когда Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся и плюнул. Вот это был истинный Берия. Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде возносил и боготворил и тут же плевался на него.
Кончилось наше дежурство, и я поехал домой. Только я лег, еще не уснул, звонок. Маленков звонит:
- Срочно приезжай, у Сталина ухудшение. Приезжай срочно.
Я сейчас же вызвал машину и поехал. Приехал. Действительно, Сталин уже был в очень плохом состоянии. Медики нам сказали, что он умирает, что это уже агония. Тут он перестал дышать. Собрались все. Все увидели, что умер Сталин. Приехала Светлана. Я ее встретил и когда встретил, то очень разволновался и заплакал. Я не мог сдержаться. Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть. Я оплакивал не только Сталина, а я волновался за будущее партии, за будущее страны, потому что я уже чувствовал, что сейчас Берия будет заправлять всем, что это - начало конца».
Теперь сравним оба текста. Если отвеять многословие, легко заметить главное: Хрущев скрыл больше, чем сказал. Скрыл приказ Маленкова Старостину больше никому не говорить о болезни Сталина. Скрыл разнос Берии, который тоже приказал Лозгачеву больше их не беспокоить, когда «товарищ Сталин крепко спит!». Словом, утаил, что они всячески оттягивали вызов к Сталину врачей, которых привезли только около девяти часов утра. Но при всем том не забыл похвалиться: «Мы все сделали, чтобы Сталина поднять на ноги». Каким образом?
Еще меня удивила сцена прощания Сталина: «Он поднял левую Руку и стал показывать не то на потолок, не то на стену. У него на губах появилось что-то вроде улыбки. Потом стал нам жать руки, я ему подал руку, он ее пожал левой рукой. Пожатием руки он передавал свои чувства». Надо полагать, самые добрые. И по Хрущеву, это произошло дня за два до смерти.
А вот что можно о том же самом прочитать в книге «Двадцать писем к другу» Светланы Аллилуевой: «Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный… Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, - это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть, - тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то вверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но и угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился».
Разве не удивителен у Хрущева подобный переворот событий в свою пользу? Думаю, ложь тут очевидна. Остальную разницу, надеюсь, вы уловите сами. А какое же главное открытие сделали мы, прочитав книгу Хрущева? Оказывается, Сталин был пьяницей. Из всех рассуждений на эту тему я для краткости ограничусь одним: «Он еще в молодости имел склонность к пьянству. Видимо, это у него было наследственное». Вот так сюрприз! А мы-то об этом даже не подозревали. Чтобы доверчивые читатели не приняли всерьез очередной анекдот, на которые Хрущев был мастак, уточняю: Сталин предпочитал только вина «Цинандали» и «Телиани». Случалось, выпивал коньяк, а водкой просто не интересовался. Ее хлестали «соратники». Притом - за свой счет. Помните, Сталин скостил им пакетную доплату с двадцати пяти тысяч до восьми? Вот эти деньги шли в общий котел. Орлов тратил их на обеды для членов Политбюро.
Что касается самого Сталина… С 1930 по 1953 год охрана видела его «в невесомости» всего дважды: на дне рождения С. М. Штеменко и на поминках А. А. Жданова.
Все видели, что Сталин относился к Жданову с особым теплом. Поэтому после похорон устроил на даче поминки. Уезжая вечером домой, Молотов наказал Старостину:
- Если Сталин соберется ночью поливать цветы, не выпускай его из дома. Он может простыть.
Да, уже сказывались годы. Сталин легко простужался, частенько болел ангиной. Поэтому Старостин загнал ключ в скважину так, чтобы Сталин не мог открыть дверь. Впустую прокряхтев около нее, Сталин попросил:
- Откройте дверь.
- На улице дождь. Вы можете простыть, заболеть, - возразил Старостин.
- Повторяю: откройте дверь!
- Товарищ Сталин, открыть вам дверь не могу.
- Скажите вашему министру, чтобы он вас откомандировал! - вспылил Сталин. - Вы мне больше не нужны.
- Есть! - козырнул Старостин, однако с места не двинулся.
Возмущенно пошумев, что его, Генералиссимуса, не слушается какой-то охранник, Сталин ушел спать. Утром Старостин обреченно понес в машину свои вещи. Тут его вызвали к Сталину, который миролюбиво предложил:
- О чем вчера говорили - забудьте. Я не говорил, вы не слышали. Отдыхайте и приходите на работу.
Интересной была ситуация, правда же? Ну, ее психологические тонкости вы сами оцените. А я подчеркну лишь вот что: если Сталин все-таки хотел поливать цветы и даже запомнил весь ночной разговор, значит, был не очень пьяным. Ведь так? Хотя чисто по-житейски тут все понятно - человек похоронил самого лучшего собеседника. С кем теперь обсуждать новые художественные книги? Потому имел полное право утолить свое горе.
Выходит, Хрущева опять занесло? К сожалению… Помните, как он признался: «Искренне мне было жалко Сталина, искренне я оплакивал его смерть». Но даже спустя столько лет все равно продолжал сочинять про него небылицы. Тоже искренне? Вот какую сложную натуру имел человек…
Поэтому я, в знак протеста против его шараханий, в 1955 году подал в отставку…
Скажу еще, что сейчас некоторые обыватели хвалят Н. Хрущева за создание пятиэтажек сразу после смерти Сталина. Он-де многих переселил из подвалов. Но на какие деньги Хрущев строил пятиэтажки? Что, бог послал? Нет, не бог, а Сталин. Он после войны развернул невиданное строительство городов. Н. Хрущев взял деньги для строительства пятиэтажек из накопленной сталинской казны.
Сталин оставил народам СССР две с половиной тысячи тонн золота. Он за море не ездил и берег государственную копеечку. Подсчитайте, сколько стоят сейчас вояжи наших малых и больших правителей государству? Очень много. Все это на хребте трудового народа. А толк-то какой от их поездок? Один популизм…
Что Хрущев сделал, так это окончательно развалил компактные колхозы, соединив целые районы в один колхоз. Вот тогда-то и побежал крестьянин из деревни на все четыре стороны. По деревням прошел Мамай. Там осталось по одному-два дома. Многие деревни, например, на Урале, не существуют, их места заросли бурьяном.
Вообще наши руководители одержимы беспутными реформами. Хрущев проводил реформы, Брежнев тоже, Горбачев, Ельцин болел реформами на капиталистический лад…