Пир княза Даврита ("Византийская ночь", отрывок)
В конце 6 столетия славяне (склавины) усили напор на Восточную Римскую империю. Во главе одного из самых мощных вторжений стоял князь Даврит...
Старая версия первого романа: http://lit.lib.ru/k/koltashow_w_g/text_1750.shtml
Князь пировал. Злой и пьяный, он подымал золоченый рог. Ревели воинственные голоса. Смеялся Боз, щурился, глядя на огонь, разведенный прямо во дворе богатого дома. Эрманрих на столе мастерски рубил топором целиком зажаренного барана. Бранился Феодагат. Гунны пели неясные песни.
- Еще вина! Пусть будет праздник Перуна! Пусть боги пируют с нами. В огонь мясо и вина. Богам! Все им, милостивым и светлым!
Даврит тер ладонью подбородок, залитый медом и жиром.
- Феодагат, ты не веселишься, брат? Почему?
Костры и факелы освещали грубую роспись стен, узоры дорожек, мрамор старинных статуй. Красные лица варваров метались в огненных всплесках. Пугливые римляне бросали в огонь новые поленья.
- Князь, я жду.
- И я жду, друг! Но чего ждешь ты?
- Жду, пока вино ударит мне в голову.
- Друге! - громом обратился Даврит к приближенным. Грозно вонзил тонкой работы нож в доску стола. Дождался тишины. Глаза пьяные и трезвые глядели на него, моргая и неотрывно. - Многое мы прошли, друге, в это лето! Многие края обошли с мечом. Я обещал вам славу и богатства. И вы в золоте!
Толстый указательный палец князя устремился поверх голов. Блеснули рубины и изумруды на тяжелых перстнях.
- Слава! - грянули пьяные голоса.
Испугались слуги. Сжались хилыми телами.
- Эй, Тагадар! Ты меня понимаешь или уже гуляешь по сонным лугам, пьяный как весенний вепрь?
Широкоплечий воин тряхнул русой головой. Выкатил рыбьи глаза окутанные туманом опухших век. Жидкая борода задрожала. Рот раскрылся, показав неровные зубы.
- Любимый князь! - заорал дружинник.
Даврит захохотал. Опустился на плетеный стул. Дерзкие глаза горели над горбатым носом. Рубленные скулы дрожали.
Смеялись все. Даже согнанные силой слуги обменивались улыбками, угадывая разряженный гнев.
Князь прогонял беспокойство вином, верой союзников и могучей дружины. За месяцы войны он не покорил империи. Но он стал сильней. Юноши сделались опытней. Что если зазимовать здесь, не отходя далеко? Что если весной отсюда двинуться на проклятый город Константина? Припасы? Они есть! Беде неоткуда было прийти. Фракия лежала у его ног. Иллирия как испуганный уж жалась к воде и шипела в бессилии. Святозар и другие вожди не давали римским псам покоя. Повсюду, от Скодра до Никополя пробивались они, терзая слабое тело Византии. Склавины расселялись. Дружины и ополчения племен рвались к югу. Мешали горы Македонии. Преградой были и прочные стены больших городов. Дерзко стояла неприступная Фессалоника.
«Война не кончится в этот год, - думал Даврит. - Мы не умеем брать городов. Там где стены высоки, а защитники верят в себя, мы не забираем победы легко. Многое нам еще нужно постичь…»
- Ты задумался, князь?
- Пей Феодагат! Пей и ешь, брат и друг. Пусть будут сыты наши воины, наши кони и наши животы. Мечи наши уже сыты до самого снега.
Из сада доносились мужские и женские голоса. Слышались стоны и пьяный смех. В дружеских объятьях сцеплялись сильные варвары. Запах пота, железа и кожи перемешивался с мясными ароматами пищи. Зорко следили за безопасностью часовые из молодой дружины.
- Где мы будем зимовать, Даврит? Здесь или ближе к горам? Может быть, вернемся к югу, где лошадям хватит травы?
- Римляне всюду разбиты или прячутся как их плешивый цезарь Тиверий за каменной оградой. Отошлем новые обозы, тогда решим, брат. Тогда решим… Из Иллирика им не вырваться. Если весной римляне перебросят армию из Азии, мы ее разобьем. Одним натиском разобьем. И тогда у моих воинов будет больше доспехов и добрых лошадей.
«Верно, князь, - сказал себе гот. - Верно, только как мы возьмем столицу. Как и когда? Не лучше ли уйти сейчас за горы, а может и за Дунай? Кто знает, если авары захотят мстить, что тогда будет? Добычи у нас столько, что слюна у кагана, наверняка, бежит рекой. Двести гуннов ушли недавно к аварам. Степной правитель все знает о победах, все знает о взятых богатствах».
- Не бойся за аваров, старый волк, - князь хлопнул гота по могучему плечу. - Я знаю Баяна. Это жадная, но трусливая собака. Все что сделал я, мог сделать и он. Теперь он боится меня. Боится!
- Слава отважному Даврите! - заревели дружинники.
- Слава храброму Даврите! - поддержал их Феодагат.
Поднял серебряный рог. Выпил, рассеивая сомнения. В этого человека стоило верить. Он храбр, честен, умен. Незачем ему бояться кобыльих детей - аваров. Забылось предупреждение Валента о уязвимости тыла и коварстве римлян, всюду разбитых, загнанных в углы, но не сдавшихся и далеко еще не проигравших.
Покачиваясь, поднялся длинноусый склавин в волчьей безрукавке наброшенной поверх кольчуги. Друзья загудели. Ударили гусли. Полилась грозная песнь воинов явившихся из земли гор, болот и лесов. Гимн восхвалял отвагу, дружбу, мужество и богов.
Феодагат сглотнул горьковатую слюну. Мозолистые пальцы его сложились в кулак. Прижались к сердцу. Он пел, сбиваясь не столько в строфах, сколько в словах. Язык боевых братьев звучал знакомо, но трудно. Все было ясно и близко. Гот заплакал. Отважный герой из песни пал в неравной битве на чужой земле.
Накрашенная рабыня подлила ему вина. Он шлепнул ее по круглому заду. Подмигнул. Она засмеялась. Уселась ему на колени. Обвила могучую шею гладкими руками. Слезы о павшем герое высохли. В ход пошла грубая латынь, грубые объятья и грубые ласки.
Даврит обнимал боевых товарищей. Целовал в лоб и уста. Кружился в хороводе, вокруг огромного костра. Казалось, древние боги смеялись вместе с ним, вместе с храбрыми людьми, что он привел в этот чужой край. Ноги мужчин двигались быстро. Не было больше усталости. Не было больше похода, войны и невзгод.
Усатый склавин пел. Звенели гусли. Озорник Боз целовал пышную грудь черноокой служанки. Новые хозяева Балкан пировали. Вырубленный из дерева Перун принимал их подношения при свете факелов. Бородатые варвары резали свиней и овец. Кровью заливали землю подле угрюмого воинственного бога в остроконечном шлеме с широким наносником. Большими глазами смотрел Перун на своих необузданных детей.
- Всегда поровну! - орал Эрманрих. Разрубал очередного барана. Тряс мясом перед носом пьяного друга - склавина Борислава.
- Молнии Перуна, всегда по врагу… - бубнил тот в ответ. Хватал куски. Жевал. Заливал родопским вином.
Пировали все улицы. Пировали дома и стены. Пировали луга и рощи. Ржали лошади. Игриво рубились захмелевшие весельчаки. Бранились неудачливые грабители. Перун простирал свою руку на новые земли. Он отдавал их склавинам, как прежде другие боги даровали их готам и гуннам. Могло ли это быть навсегда?
Добрый Хорс подготовлял похмельное утро.