* * *
На хóлмах Грузии, у дикой кошки,
В туманном Гёттингене, у отца
Всех местных яблок, в сырости чухонской,
В земле Манаса и его орды,
Под небом голубым, где вечный город
Сияет золотом, у Чёрных гор,
На синей этикетке «Слънчев Бряга»,
В вигваме Гайаваты, близ дворца,
Где скалится из-за стекла Джоконда,
В гостях у Месси, возле серых глыб
Градчан и Вышеграда, в вечной дымке,
Взирающей на Вальсингамов пир,
У чёрта на рогах, у Бога в ступе...
Как всех нас по вселенной разнесло
Очередным плевком Большого взрыва!
Не в первый раз. Ну да, не в первый раз,
Но каждый раз, как первый. Понимаю:
Историки нас ничему не учат,
Истерики бессмысленны, они
Лишь сотрясанье воздуха, когда бы
Нашёлся свежий воздух на планете.
Я понимаю: испокон веков
История должна быть глуховата
К отдельным всхлипам, к частностям людским,
К сиюминутным горестям прослойки,
К тому, что отмирают голоса,
К тому, что растр Казанского собора,
Наложенный на улицу Бен-Гвир,
Даёт предельно стремную картинку,
К тому, что прежнее тепло руки
Теперь лишь пара строчек в переписке.
Я понимаю, что в конце концов
Мы все скорее будем на Босфоре,
Чем в сказочной хрущобе на Ланском.
И я беру стандартный лист бумаги
И вывожу на нём такие строки:
«Я никогда не возвращусь назад.
Я никогда не оглянусь назад.
Я никогда не вспомню всё, что было» -
И ниже, будто подпись, - «Nevermore!».
И эту безысходную расписку,
Весь перечень неисполнимых клятв
Я вешаю себе на холодильник,
На девственную дверцу, под магнит,
Где в сизой дымке контур Петербурга,
И два кота, укрывшись под зонтом,
Мурлычут: «Здесь так холодно и грустно -
Всё как мы любим!». Глупые коты!
В туманном Гёттингене, у отца
Всех местных яблок, в сырости чухонской,
В земле Манаса и его орды,
Под небом голубым, где вечный город
Сияет золотом, у Чёрных гор,
На синей этикетке «Слънчев Бряга»,
В вигваме Гайаваты, близ дворца,
Где скалится из-за стекла Джоконда,
В гостях у Месси, возле серых глыб
Градчан и Вышеграда, в вечной дымке,
Взирающей на Вальсингамов пир,
У чёрта на рогах, у Бога в ступе...
Как всех нас по вселенной разнесло
Очередным плевком Большого взрыва!
Не в первый раз. Ну да, не в первый раз,
Но каждый раз, как первый. Понимаю:
Историки нас ничему не учат,
Истерики бессмысленны, они
Лишь сотрясанье воздуха, когда бы
Нашёлся свежий воздух на планете.
Я понимаю: испокон веков
История должна быть глуховата
К отдельным всхлипам, к частностям людским,
К сиюминутным горестям прослойки,
К тому, что отмирают голоса,
К тому, что растр Казанского собора,
Наложенный на улицу Бен-Гвир,
Даёт предельно стремную картинку,
К тому, что прежнее тепло руки
Теперь лишь пара строчек в переписке.
Я понимаю, что в конце концов
Мы все скорее будем на Босфоре,
Чем в сказочной хрущобе на Ланском.
И я беру стандартный лист бумаги
И вывожу на нём такие строки:
«Я никогда не возвращусь назад.
Я никогда не оглянусь назад.
Я никогда не вспомню всё, что было» -
И ниже, будто подпись, - «Nevermore!».
И эту безысходную расписку,
Весь перечень неисполнимых клятв
Я вешаю себе на холодильник,
На девственную дверцу, под магнит,
Где в сизой дымке контур Петербурга,
И два кота, укрывшись под зонтом,
Мурлычут: «Здесь так холодно и грустно -
Всё как мы любим!». Глупые коты!