Маска
В один прекрасный летний день барыня с своими приживалками расхаживала по гостиной и подошла к окну. Перед окном был разбит палисадник, и на самой средней клумбе, под розовым кусточком, лежала Муму и тщательно грызла кость. Барыня увидала ее.
- Боже мой! - воскликнула она вдруг, - что это за собака?
- Это Муму, Герасима-с, дворника.
- Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, - говорила госпожа, - подойди, глупенькая... не бойся...
- Подойди, подойди, Муму, к барыне, - твердили приживалки, - подойди.
Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места.
- Ах, какая же ты! - промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить ее, но Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдернула руку... Произошло мгновенное молчание. Муму слабо визгнула, как бы жалуясь и извиняясь... Барыня отошла и нахмурилась. Внезапное движение собаки ее испугало.
- Отнести ее вон, - проговорила изменившимся голосом старуха. - Скверная собачонка! какая она злая! И на что немому собака? Кто ему позволил собак у меня на дворе держать? Чтоб ее сегодня же здесь не было.
. . .
После обеда Герасим отправился на сеновал. Настала ночь, лунная, ясная. Лежал Герасим как вдруг почувствовал, будто его дергают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился; но вот опять его дернули, сильнее прежнего; он вскочил... Перед ним, сверкая пастью полной белых сильных зубов, вертелась Муму. Она в одно мгновенье облизала ему нос, глаза, усы и бороду... Он постоял, подумал, осторожно стащил с головы собаки зелёную деревянную маску, оглянулся и, удостоверившись, что никто его не увидит, благополучно сунул её за пазуху. Муму, приняв свой обычный вид, успокоилась и, свернувшись клубком, улеглась рядом. Спустя некоторое время она сперва подняла голову, потом едва слышно зарычала и вскочила на ноги. Герасим обернулся, увидал замелькавшие огни и тени в окнах и, почуяв сердцем беду, схватил Муму под мышку, вбежал в каморку и заперся.
Гаврила подошел к двери, стукнул в нее кулаком, крикнул:
- Отвори. Послышался сдавленный лай; но ответа не было. - Говорят, отвори! - повторил он.
- Да, Гаврила Андреич, - заметил снизу Степан, - ведь он глухой - не слышит. Все рассмеялись.
- Как же быть? - возразил сверху Гаврила.
- А у него там дыра в двери, - отвечал Степан, - так вы палкой-то пошевелите. Гаврила нагнулся.
- Он ее армяком каким-то заткнул, дыру-то.
- А вы армяк пропихните внутрь. Тут опять раздался глухой лай.
- Вишь, вишь, сама сказывается, - заметили в толпе и опять рассмеялись. Гаврила почесал у себя за ухом.
- Нет, брат, - продолжал он наконец, - армяк-то ты пропихивай сам, коли хочешь. - А что ж, извольте! И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просунул внутрь армяк и начал болтать в отверстии палкой, приговаривая: «Выходи, выходи!» Он еще болтал падкой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась - вся челядь тотчас кубарем скатилась с лестницы, Гаврила прежде всех. На пороге стоял зелёноголовый монстр, с огромной пастью, огромными желтыми глазищами и длинным кроваво-красным языком.
- Сюрприииз! - громко крикнул жестами из глубины каморки Герасим.
- Боже мой! - воскликнула она вдруг, - что это за собака?
- Это Муму, Герасима-с, дворника.
- Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, - говорила госпожа, - подойди, глупенькая... не бойся...
- Подойди, подойди, Муму, к барыне, - твердили приживалки, - подойди.
Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места.
- Ах, какая же ты! - промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить ее, но Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдернула руку... Произошло мгновенное молчание. Муму слабо визгнула, как бы жалуясь и извиняясь... Барыня отошла и нахмурилась. Внезапное движение собаки ее испугало.
- Отнести ее вон, - проговорила изменившимся голосом старуха. - Скверная собачонка! какая она злая! И на что немому собака? Кто ему позволил собак у меня на дворе держать? Чтоб ее сегодня же здесь не было.
. . .
После обеда Герасим отправился на сеновал. Настала ночь, лунная, ясная. Лежал Герасим как вдруг почувствовал, будто его дергают за полу; он весь затрепетал, однако не поднял головы, даже зажмурился; но вот опять его дернули, сильнее прежнего; он вскочил... Перед ним, сверкая пастью полной белых сильных зубов, вертелась Муму. Она в одно мгновенье облизала ему нос, глаза, усы и бороду... Он постоял, подумал, осторожно стащил с головы собаки зелёную деревянную маску, оглянулся и, удостоверившись, что никто его не увидит, благополучно сунул её за пазуху. Муму, приняв свой обычный вид, успокоилась и, свернувшись клубком, улеглась рядом. Спустя некоторое время она сперва подняла голову, потом едва слышно зарычала и вскочила на ноги. Герасим обернулся, увидал замелькавшие огни и тени в окнах и, почуяв сердцем беду, схватил Муму под мышку, вбежал в каморку и заперся.
Гаврила подошел к двери, стукнул в нее кулаком, крикнул:
- Отвори. Послышался сдавленный лай; но ответа не было. - Говорят, отвори! - повторил он.
- Да, Гаврила Андреич, - заметил снизу Степан, - ведь он глухой - не слышит. Все рассмеялись.
- Как же быть? - возразил сверху Гаврила.
- А у него там дыра в двери, - отвечал Степан, - так вы палкой-то пошевелите. Гаврила нагнулся.
- Он ее армяком каким-то заткнул, дыру-то.
- А вы армяк пропихните внутрь. Тут опять раздался глухой лай.
- Вишь, вишь, сама сказывается, - заметили в толпе и опять рассмеялись. Гаврила почесал у себя за ухом.
- Нет, брат, - продолжал он наконец, - армяк-то ты пропихивай сам, коли хочешь. - А что ж, извольте! И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просунул внутрь армяк и начал болтать в отверстии палкой, приговаривая: «Выходи, выходи!» Он еще болтал падкой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась - вся челядь тотчас кубарем скатилась с лестницы, Гаврила прежде всех. На пороге стоял зелёноголовый монстр, с огромной пастью, огромными желтыми глазищами и длинным кроваво-красным языком.
- Сюрприииз! - громко крикнул жестами из глубины каморки Герасим.