Продолжение разговора.
Мне семь лет, и я очень люблю шоколадные конфеты. А мои родители считают, что много шоколадных конфет вредно. Кроме того, я расту в эпоху советского союза, конфеты не всегда бывают или бывают редко. Частично мне эти конфеты дают, частично я их таскаю когда никто не видит; иногда добываю совсем уж не общепринятыми способами. Как - не спрашивайте, все равно не расскажу. При этом мне совершенно не хочется скандалов, упреков и выяснений откуда взялись эти конфеты и сколько конкретно я их съела. Мне хочется быть в хороших отношениях с родителями, хочется, чтобы они меня не ругали, а наоборот поощряли и восхищались. Налицо конфликт потребностей. Как я его решаю? Я достаю эти конфеты, используя авантюрное мышление, которого не занимать. Кто-то другой, вероятно, от конфет отказывается. Еще кто-то вынимает из родителей душу, требуя и прося. Кто-то отбирает их у соседа. Все мы разные, и дети в том числе.
Наконец я вырастаю. Теперь я способна купить себе огромное количество конфет, их хватит чтобы с ног до головы покрыться сыпью. Казалось, конфликт исчерпан, тема закрыта. Ешь сколько влезет. Но тут выясняется, что вовсе и нет. Купить конфет я могу, а паттерн остался и тихо зудит в углу.
Попробуем вглядеться внимательнее. У меня есть потребность, и есть другая потребность. Мне хочется конфет и одновременно хочется одобрения. Конфеты в данном контексте выражают желание чего-то. Одобрение тоже можно рассматривать в широком контексте: цена за хорошее или плохое поведение, расплата. Нам все так же свойственно хотеть конфет и не хотеть порицания. Вырастая, мы хотим все того же: есть конфеты, и чтобы нам за это ничего не было. Самое смешное, что из внешнего мира порицания может и не последовать. Кто смеет указывать взрослому сколько конфет ему есть? Но мы хотим большего: мы хотим, чтобы внутренний голос, наконец, перестал тихонько шептать «хватит жрать».
Мы ждем этого момента и ждем, а он не наступает. И не наступит, все уже сложилось. Понимание того, кто именно нас в детстве лишал конфет и каким именно образом это делали, безусловно, важно, но никогда не будет решающим для нашей настоящей жизни. Понимание важно, потому что мы обнаруживаем конфликтную точку и освобождаем эмоции, застрявшие в ней. В то же самое время оно не важно, потому что мы уже не там. Многие видят в терапии машину времени. Определил откуда ноги растут - и все волшебным образом поменялось. Но само по себе нахождение конфликтной точки еще не есть решение. Оно работает иначе. В глубинах психики запускается самостоятельный корректирующий процесс. На поверхности же возникает вопрос: как я хочу поступать со своей находкой дальше. Оба процесса очень важны; ни один из них не работает без второго. На первый наше влияние мизерно, если вообще есть. Мы можем его лишь аккуратно отслеживать и слушать, что он нам говорит и куда ведет дальше. Это из области искусства. А вот во втором процессе, который на поверхности, мы играем главную скрипку.
Здесь начинается работа, требующая немалого мужества. Начинаешь по-настоящему выяснять для себя - действительно ли я хочу конфет, именно этих или каких-то других, или может вовсе и не конфет, а мармелада. Когда определяешь, что же именно хочется, появляется вопрос, готова ли я платить за свое желание. Если готова - какую именно цену. Это по-настоящему взрослый разговор, бытие взрослым. Потому что если хочу и готова, то это мой собственный, никем не навязанный, выбор. Тогда уже не имеет значения, что думают мои «родители». Потому что я взрослая и кредитоспособная. Выбрала - заплатила. Как результат своего желания я готова покрыться сыпью, заработать несварение, потратить деньги. Это мое решение и я несу за него ответственность. Мы не знаем, что будет если съесть килограмм конфет - может будет, а может нет, зависит от организма. Но я готова рискнуть, потому что это моя потребность. Или я не вижу смысла рисковать и это, опять же, мое собственное решение. Тогда я буду искать альтернативы конфетам, чтобы прийти к равновесию между желанием и ценой. Разница в одном: на этот компромисс я подписываюсь сама, а не в присутствии «родителей».
У меня появляется свободный выбор, который бесценен, сколько бы я за него не заплатила. Это дает ощущение свободы и управления своей жизнью. И эта свобода примиряет с виной, потому что я делаю то, что мне хочется делать и самостоятельно плачу за свое решение. Меняется парадигма.
Наконец я вырастаю. Теперь я способна купить себе огромное количество конфет, их хватит чтобы с ног до головы покрыться сыпью. Казалось, конфликт исчерпан, тема закрыта. Ешь сколько влезет. Но тут выясняется, что вовсе и нет. Купить конфет я могу, а паттерн остался и тихо зудит в углу.
Попробуем вглядеться внимательнее. У меня есть потребность, и есть другая потребность. Мне хочется конфет и одновременно хочется одобрения. Конфеты в данном контексте выражают желание чего-то. Одобрение тоже можно рассматривать в широком контексте: цена за хорошее или плохое поведение, расплата. Нам все так же свойственно хотеть конфет и не хотеть порицания. Вырастая, мы хотим все того же: есть конфеты, и чтобы нам за это ничего не было. Самое смешное, что из внешнего мира порицания может и не последовать. Кто смеет указывать взрослому сколько конфет ему есть? Но мы хотим большего: мы хотим, чтобы внутренний голос, наконец, перестал тихонько шептать «хватит жрать».
Мы ждем этого момента и ждем, а он не наступает. И не наступит, все уже сложилось. Понимание того, кто именно нас в детстве лишал конфет и каким именно образом это делали, безусловно, важно, но никогда не будет решающим для нашей настоящей жизни. Понимание важно, потому что мы обнаруживаем конфликтную точку и освобождаем эмоции, застрявшие в ней. В то же самое время оно не важно, потому что мы уже не там. Многие видят в терапии машину времени. Определил откуда ноги растут - и все волшебным образом поменялось. Но само по себе нахождение конфликтной точки еще не есть решение. Оно работает иначе. В глубинах психики запускается самостоятельный корректирующий процесс. На поверхности же возникает вопрос: как я хочу поступать со своей находкой дальше. Оба процесса очень важны; ни один из них не работает без второго. На первый наше влияние мизерно, если вообще есть. Мы можем его лишь аккуратно отслеживать и слушать, что он нам говорит и куда ведет дальше. Это из области искусства. А вот во втором процессе, который на поверхности, мы играем главную скрипку.
Здесь начинается работа, требующая немалого мужества. Начинаешь по-настоящему выяснять для себя - действительно ли я хочу конфет, именно этих или каких-то других, или может вовсе и не конфет, а мармелада. Когда определяешь, что же именно хочется, появляется вопрос, готова ли я платить за свое желание. Если готова - какую именно цену. Это по-настоящему взрослый разговор, бытие взрослым. Потому что если хочу и готова, то это мой собственный, никем не навязанный, выбор. Тогда уже не имеет значения, что думают мои «родители». Потому что я взрослая и кредитоспособная. Выбрала - заплатила. Как результат своего желания я готова покрыться сыпью, заработать несварение, потратить деньги. Это мое решение и я несу за него ответственность. Мы не знаем, что будет если съесть килограмм конфет - может будет, а может нет, зависит от организма. Но я готова рискнуть, потому что это моя потребность. Или я не вижу смысла рисковать и это, опять же, мое собственное решение. Тогда я буду искать альтернативы конфетам, чтобы прийти к равновесию между желанием и ценой. Разница в одном: на этот компромисс я подписываюсь сама, а не в присутствии «родителей».
У меня появляется свободный выбор, который бесценен, сколько бы я за него не заплатила. Это дает ощущение свободы и управления своей жизнью. И эта свобода примиряет с виной, потому что я делаю то, что мне хочется делать и самостоятельно плачу за свое решение. Меняется парадигма.