Музыка шла откуда-то сверху…
Мы сидели на лестничной клетке шестнадцатиэтажного дома типовой застройки 80-х годов («пожарная» лестница там отделена от квартир полностью, попасть на нее можно только через дверь с лифтовой площадки) и проводили свой ежевечерний подростковый досуг. Была середина 90-х годов, самое унылое время года - то ли конец осени, то ли начало зимы, в общем - кажется, снег уже выпал. Темнота за окном, темнота на лестничной клетке, темнота в душе. Но - с проблесками надежды и юношеского огня, несмотря ни на что. В то время для нас эти проблески, во многом, выражались в музыке, в «русском роке», в несмелых тогда еще собственных «пробах пера», в стихах… В тот вечер мы, традиционно сделав пеший круг по нашему спальному району, сидели со Славой Горбулиным у окна на батарее (которая, подогревая наши пятые точки, упорно оставляла на них, соответствующие своим ячейкам, следы), беседовали о чем-то… и тут… сначала невнятно, потом - все отчетливее и отчетливее, мы начали слышать музыку. Она звучала откуда-то сверху. Кажется, играли на гитаре, играли ладно, «музыкально». Промешкавшись какое-то время, мы решили посмотреть, что там. Я пошел по лестнице вверх, вверх с нашего 10-ого этажа - и музыка постепенно приближалась…
…точно так же, как и мы - на батарее лестничной клетки 16-ого, верхнего этажа - сидели два парня с гитарой. В таких же огромных бесформенных «пуховиках» по тогдашней моде, относительно «патлатые». Они увидели меня, как только я завернул на последний лестничный пролет, поднимаясь к ним. Притихли. Слегка напряглись (на лестнице стояла почти полная темнота, вначале они могли увидеть толко силуэт. Обрывки света просачивались на лестницу только из-под двери к лифтам, да через окна попадали далекие отблески светящихся окон соседних домов). Я поздоровался вполне дружелюбно - все, что связано с условной «подъездной романтикой», «рок-музыкой» и прочим подобным, крайне притягивало меня, в образе этих двух парней я сразу почувствовал условных «своих». В ответ было несколько невразумительное - и, пожалуй, даже напряженное - бурчание, ответное приветствие было скорее следствием соблюдения норм этикета (в подъездах это тоже норма, если вы сомневались), нежели выражением желания продолжить общение. Следом подтянулся Слава. Я пробормотал что-то успокоительное, мол - «все нормально, все свои», потом - попытался навести мосты, типа «что играете? А такого-то? А такого?» И мне удалось попасть в точку. Как уже потом стало ясно (впоследствии главный герой этого текста подтвердил мою догадку), «ключевым словосочетанием» был «ранний Цой», а еще точнее - песня «Дождь для нас». Депрессивная, романтичная, чувственная, в общем-то, песня, очень хорошо отвечавшая в то время моему мироощущению. И один из парней - коротко, по тем меркам, стриженный (на самом деле - немногим длиннее «классической» мужской стрижки, особо длинные волосы он никогда не носил), взял гитару - и очень качественно, точно спел эту песню. Очень похоже подражающий Цою голос, точные аккорды.
Не помню, сколько мы так сидели. Не помню, пили ли мы что-то (тогда, в конце 95-ого года, алкоголь еще не стал для нас, подростков-неформалов, чем-то ежедневным и необходимым в нашем экзистенциальном времяпрепровождении) - кажется, нет. Помню, что второй парень - более патлатый и светловолосый, имеющий небольшие проблемы с дикцией, спел что-то русское и яростное, но тоже вполне себе рок-н-ролльное (как я узнал позже, это был Башлачев, «Плясать в Огне»). Но тогда мне был ближе романтичный и несущий в себе определенную эстетику стиль раннего Цоя. Стиль, так точно передаваемый тем, кто был с прической покороче.
И под конец он спел песню. Романтичную до предела. Несколько наивную, довольно прямолинейную и явно стилизованную, но близкую мне. Как я и подумал сразу, это была его песня. И была она, конечно, посвящена Цою. «Человек в черном, на белом коне… повернись ко мне… песней своей…»
https://www.realrocks.ru/songs/1755687
На часах было, наверное, часов около 11 вечера. Мы все спустились на лифте вниз, на какое-то время остановились на улице, пообщались, попытались «наладить мосты». Светлый, патлатый - его звали Алексей - заявил, что ему ехать аж на ВДНХ (или Ботанический Сад - куда-то туда). Второй сказал, что живет здесь же, в нашем районе - на улице Бакулева. Особенно не проявляя инициативы к дальнейшему общению, он все же оставил свои контакты, нехотя пробормотал что-то про «только рано с утра не звони…» и прочее. Его звали Стас.
Стас Измайлов. 1996 год.
. . .
Во многом, история подросткового периода Стаса 90-95 гг (тогда ему было 13-18 лет) связана с Андреем Жестковым, «Жестиком» (который совершенно опосредованно от Стаса в будущем станет барабанщиком и басистом моей группы, мир тесен!). Вместе они проводили время, играли на гитарах у метро, зарабатывая порой приличные деньги, попадали под «рэкет», попадали в омоновские автобусы… Был случай - приехали домой к незнакомому человеку по его по просьбе, спели для его умирающего родственника…
Конечно, ходили на рок-концерты. Коммуникабельный Жестик познакомился как-то у Стены Цоя с его бывшим охранником, который впоследствии стал бесплатно проводить их на концерты в Олимпийском - рок в России был на пике популярности…
На праздники и памятные даты навещали последнюю спутницу Цоя, Наташу - она жила недалеко от нашего района, в Беляево. Наташа выделяла их, вежливых и культурных (по сравнению с другими фанами) - и как-то подарила пластинку «Последний Герой» французского издания. Сейчас это - коллекционная редкость. Они стояли, замерев, не помня себе от счастья, молча, а потом произнесли: «Спасибо, Наташа, но… как мы ее делить-то будем»? Наташа молча забрала пластинку и вернулась с тремя вещицами Цоя: ногтеточкой, крабиком в янтаре и… знаменитой брошью в виде дракона, с которой Цой часто мелькал на фотографиях. Брошь досталась Стасу. Нередко он надевал «дракончика» на себя, я видел его не раз - увы, впоследствии он был утерян при достаточно мутных обстоятельствах. Про эту брошь есть немало обсуждений в интернете…
При таких интересах и увлечениях, совершенно логично, что ребята собрали свою группу. Песни писал Стас. Репетировали во доме престарелых, где мама Стаса работала завхозом. Там же были сделаны записи группы - назвали они ее «Каприз» - с неким намеком на группу «Кино», на которую ребята ориентировались стилистически. Песни Стас тоже писал, отчасти подражая Цою - но это не было прямое заимствование, хотя его влияние в текстах и, особенно - в манере исполнения - безусловно, ощущается. Но стоит немного поиграться как раз с подачей материала - и, вероятно, ассоциации с «главной группой того времени» уже перестанут быть настолько явными.
Уже в те годы у Стаса была довольно активная личная жизнь, постоянная девушка, отношения с которой, правда, нельзя было назвать простыми. В 95-ом году Жестик ушел в армию, работа с группой начала буксовать. Примерно в этот период мы и встретились с ним в том самом подъезде…
. . .
Полагаю, в тот момент Стас переживал не самый простой период в своей жизни - и не был особо расположен к общению (в дальнейшем его «закрытость» и неготовность идти на контакт не раз повторялись в различных ситуациях, но дело было не в мизантропии и не в подчеркнутом стремлении к одиночеству - Стас был человеком достаточно сложной психологической организации). Несмотря на это, мы начали общаться. Я позвонил ему, как и обещал (о, эта моя обязательность!) - и позвонил «не рано утром», Стас сонным ленивым голосом что-то отвечал. Контакт был налажен. Позже мы встретились - и он передал мне послушать кассету с записями своей группы. СВОЕЙ ГРУППЫ! Для меня в то время это был космос. И, кажется, в тот же визит, он принес первую в моей жизни кассету Башлачева. Причем кассета эта была Лехина (или у Лехи переписанная) - того самого его спутника в нашу первую встречу. Вторая кассета повлияла впоследствии на меня несравненно больше, но и «Каприз», копию записи которого я тут же сделал, толкнул меня на некие размышления, вызвал неподдельный интерес. Именно эту копию я впоследствии и оцифровал - найти исходник теперь очень сложно…
Осознанно или нет, Стас создавал вокруг себя некий «романтичный флер», и особо не распространялся о своей жизни. Однако, достаточно быстро я понял, что он - человек скорее одинокий, атмосфера его песен отчасти отражала ситуацию в реальной жизни. Несмотря на большое количество знакомых, в нашем районе близких друзей у него практически не было. Про общение с противоположным полом он тоже особо не распространялся. В тот момент он, кажется, уже забросил учебу и не имел постоянной работы - именно поэтому ему не стоило рано звонить по телефону: он предпочитал подольше поспать. Жил он при этом с матерью в однокомнатной квартире… Некоторые вещи казались мне странными, но я (воспитанный все же в интеллигентной семье мальчик-неформал!) старался не задавать лишних вопросов.
Стас стал приходить к нам на постоянное место встреч, на лестничную клетку 10-ого этажа 4-ого подъезда (впоследствии мы дали этому месту обозначение 4/10). Иногда с гитарой. Наш круг будущих выпускников (большинство из нас было в 11-ом, последнем классе школы) все расширялся, становился теснее. Стас был на тот момент самым старшим - в среднем, на полтора-два года старше остальных, в том возрасте это еще имело какое-то значение. Своей игрой на гитаре, как и своей подчеркнутой обособленностью и акцентированным наличием некоего жизненного опыта - он вызывал уважение, интерес. Но ни с кем не сближался, ни с кем всерьез не дружил. Он всегда был сам по себе, в своем мире. Несколько отстранен и задумчив…
Часть нашей компании тех лет: Тимур, Слава, Ваш Непокорный, Кирилл и Стас
Во многом, именно благодаря Стасу, я начал вспоминать свои слабые навыки игры на гитаре (классической!), начал изучать простые аккорды. Стас (подбиравший песни сам, на слух - причем в нюансах и красках!) показывал мне, как играть «классику русского рока», нюансы исполнения. В то время я просто-таки фонтанировал творчеством: постоянно писал совершенно спонтанные, часто - малограмотные и банальные (но местами-таки интересные!) стихи, какие-то наброски текстов песен. Стоило мне узнать третий аккорд - как я тут же написал «песню» (! - шутки шутками, но вышедшая в том же году некоторое время спустя «the Roof is on Fire» написана на тех же аккордах!) - гимн про наш «подъезд», постоянное место встречи. Стас смотрел на все это снисходительно, но все же - я чувствовал! - внимательно. При всем своем показном «хладнокровии» и «отстраненности», он не был «равнодушным человеком». Просто старался скрывать эмоции.
О многом можно догадываться, многое можно «читать между строк» и «чувствовать» - но пока нет фактов, все это остается домыслами. Уже потом, спустя некоторое время, я узнал обрывочно о его непростой личной истории, оставившей следы и шрамы на душе и на теле. Ступор в развитии группы, видимо - и творческий кризис тоже, сделали свое дело. Чувствительный, чрезвычайно восприимчивый, Стас уже к 18-ти годам «закрылся» и «отстранился». Во всяком случае, попытался. Во всяком случае, сделал вид.
Я не раз спрашивал его: почему ты не продолжаешь работу с группой? Почему ты не хочешь начать выступать? Почему, почему… ответы были, как правило, расплывчатые и неясные - хотя, какие-то формальные причины, наверное, были. Да, конечно, в этой жизни нам так часто мешают «обстоятельства»… И мы продолжали встречаться в теплых подъездах той холодной зимой, и время от времени - петь песни.
. . .
Полгода спустя, весной 96-ого года (ближе к выпускному), компания наша набрала максимальную силу. Стас был ее неотъемлемой частью. Во всяком случае, «числился в списке бойцов». Бурлящая, бузящая, пьяная и пьянящая «тусовка»… в ней можно было выделить многих - юношеская харизма так и «перла». По ходу дела, к нам начали присоединяться и старшие товарищи, компания ширилась во все стороны… мы начали все чаще встречаться не только в подъездах, но и на квартирах (время кафе и ресторанов еще не пришло). Большинство из нас поступило в институты, некоторые - в военные, с соответствующим форматом проживания и дисциплиной, кому-то предстояло уехать в другой город… Начиналась некая «дифференциация» по интересам и направлениям деятельности.
Коллективно вспомнили один случай… лето, мои родители - на даче, а у меня дома - «теплая компания». Как водится, пили, общались, играли на гитаре. Паша «Бесс» сел смотреть «Иглу» по видеомагнитофону (так уж случилось, что до этого он ни разу ее не видел). Стас сначала присоединился, начал комментировать… и Паша сказал ему, что смотрит фильм в первый раз. Стас сразу заявил, что в этом случае не будет мешать, встал, закрыл в комнату все двери - и ретировался. Потом, уже под утро… как водится, часть «бойцов» мы уже «потеряли», остальные были в подпитии. Я же не был особо пьян, был как-то на удивление сдержан - какая-то легкая грусть, сосредоточенность и… кажется, та самая некая «отстраненность» накрыли меня. Стас как раз засобирался домой, я решил пройтись с ним, на другой конец района. Уже рассвело, но район еще спал. Уходя, я сказал парням, чтобы не бузили, не будили дом. О чем мы говорили тогда со Стасом? Не вспомнить. Но было какое-то ощущение единения, словно мы оказались на одном уровне восприятия реальности, наконец - стали равными… А пока я шел обратно, с другого конца района я отчетливо слышал голоса с моего балкона, парни не хотели давать людям спать. Как оказалось, они тоже прекрасно видели меня с 15-ого этажа на расстоянии 300-400 метров - и всю дорогу «вели», наблюдали. Забавные и добродушные времена нашей юности…
15 августа большая часть нашей дружной компании отправилась к Стене Цоя. По традиции, на «день памяти» там была толпа, раздробленная на отдельные кучки, в каждой из которой эпицентром был человек с гитарой, исполнявший песни Цоя. Гитара порой переходила из рук в руки, уровень исполнения отличался порой весьма существенно. Стас долго не проявлял инициативу - пока я не попросил у кого-то дать сыграть и не передал ему гитару. И Стас сыграл - классно, качественно - лучше многих! - что было ожидаемо, помню - я гордился нашим товарищем. Но оценить виртуозность исполнения смогли не все слушатели - Стас это отметил. Примитивное бренчание и громкие вопли вполне устраивали большинство в уже «подогретой» толпе…
. . .
Из Стаса непросто было вытащить информацию, разговорить - если он сам этого не хотел. Но иногда он «раскрывался», углублялся в рассуждения - и позиция его бывала довольно оригинальной. Например, Стас недолюбливал Майка Науменко. Почему? Сейчас сложно точно вспомнить причину. Вроде, где-то как-то ему показалось, что Майк в чем-то ущемил Цоя (в наше время, если верить фильму "Лето", кому-то может показаться все с точностью до наоборот). При этом он понимал, что все это - причина надуманная . Но… «ложечки нашлись, а осадочек-то остался»… Хотя, возможно, дело было в эстетике Майка, Стасу совсем не близкой. Стас был именно эстетом - и в одежде (скромной, но, как правило, стильной), и в поведении, и в восприятии различных проявлений реальности. Тот же Башлачев, полагаю, был слишком неэстетичен для него, особенно - по форме подачи материала. Как и Летов. Т.е. он понимал силу текста, чувствовал по-своему глубинную мощь, стоящую за этими авторами, где-то даже признавал интересные музыкальные решения, но… эстетически это было не его. И все тут.
К Кинчеву у Стаса было несколько двоякое отношение. С одной стороны, он с удовольствием подбирал и играл многие его песни (о, как мы орали в десяток глоток "Все это рок-н-ролл»!), с другой… экспрессия Кинчева временами была ему чужда, как мне кажется. Помню его повествование о том, как осенью 93-его года во время известных политических событий и волнений в Москве, они с Жестиком торчали у метро Коньково, играли на гитарах, собрав вокруг себя небольшую толпу, подошел ОМОН предупредил: комендантский час! Расходитесь! Но расходиться никто не хотел - и менты начали всех класть на асфальт, «срубать» - а Жестик залез на какое-то возвышение, откуда его сложно было сразу достать - и начал играть «Черную Метку». «Чуткий час времени «Ч»»… И вокруг на асфальте лежали уложенные ОМОНовцами слушатели, и песня попала в напряженный нерв действительности… Стаса с Жестиком тоже, в результате, скрутили - и отвезли всех в отделение. Стас вспоминал этот случай, с одной стороны, с некоторым восторгом, но с другой… ему - человеку со своим - весьма специфическим! - внутренним миром, - в какой-то степени - даже интроверту, - несколько претила улично-площадная эстетика «протеста». Впрочем… Такое смешение различных чувств в те времена испытывали мы, что точно установить это уже вряд ли возможно.
Наша общая знакомая Надя вспоминает, что он защищал Мумий Тролль, над которым она смеялась (очевидно, эстетика Марка Болана и «новой волны» была ему близка - я помню, он любил и уважал Duran Duran). Классическое «Браво» с Агузаровой предпочитал «позднему» с Хавтаном. Хвалил Zdob si Zdub (и их кавер на «Видели Ночь»). Разговоры о Земфире проходили достаточно мягко и обтекаемо. Над песней "Пожалуйста, только не умирай!", которую Надя ему цитировала, ржал: «Да, хочу, чтоб соседей кто-нибудь убил! Достали своим ремонтом!»
Помню, мы не раз обсуждали фильм «Игла» (еще бы!). Я наивно спросил, почему герой Цоя (Моро) так спокойно простил Спартаку долг после его демонстративной клоунады. «Зато он воспользовался его людьми, чтобы проучить Врача (Мамонова)» - со взрослой серьезностью ответил мне Стас. Этой версии я придерживаюсь до сих пор.
. . .
1997-ой год я вспоминаю смутно. Компания наша еще бурлила, но как мы тогда общались со Стасом - не вспомнить…
Спустя какое-то время, примерно в начале 98-ого года, у нас случилась ссора. По большому счету, случилась она не на пустом месте - зрела какое-то время. Стас в это время начал акцентировать внимание на разнице в возрасте со многими из нас (хотя она становилась все менее очевидной и все более теряла значение), делая это порой достаточно вызывающе… и это не было мной проигнорировано. Мы перестали общаться - надолго, года на 3-4. Довольно упрямый и гордый в те годы, Стас сам не выходил на контакт - и я не спешил это делать по тем же причинам. И хотя у меня была своя, достаточно насыщенная жизнь - Стаса в ней все же стало не хватать. Во всяком случае - в первое время… Иногда мы даже коротко пересекались где-то - но не общались. Конечно, какая-то информация о нем доходила до меня, но время скрыло все это собой, нивелировало ее значение.
Вспоминается один - довольно характерный, однако, случай, о котором мне поведал Слава Горбулин. В то время он уже активно выступал со своей группой 28 Панфиловцев, которая не раз «разогревала» на концертах культовую Гражданскую Оборону. На одном из концертов - в кинотеатре Марс - произошел неприятный инцидент с правоохранительными органами, Слава был избит - и довольно серьезно, с переломом ребер. Об этом написали и в газетах. Стас - который весьма скептически относился к этому направлению «протестного рока» и не слишком плотно общался со Славой на тот момент, неожиданно позвонил ему, выразил сожаления и поддержку по поводу произошедшего, а главное - довольно искренне поздравил с успехом, с развитием творческой деятельности. Славу это несколько удивило - и этот случай тоже определенным образом характеризует Стаса.
Слава Горбулин и Стас Измайлов, 1996
Наше примирение произошло случайно - и довольно неожиданно. Где-то летом 2001-ого года вышеупомянутая Надя позвонила мне - и пригласила в гости, обмолвившись, что там меня кто-то ждет. И тут, кажется, Стас взял у нее трубку (это было еще время стационарных телефонов, время «мобильников» только начиналось) - и очень доброжелательно поприветствовал меня, сказав, что да, ждет меня на общение и будет рад видеть. И я пошел. У меня не было за душой никаких обид, я не держал на него зла - и мы на удивление легко и с удовольствием пообщались, стоя на балконе с видом на зеленый, кажется, летний, район. Он изменился. Воспринимал все легче, конструктивнее, спокойнее. Даже «добрее» - именно это слово будет уместно. При этом он так же неплохо выглядел (я всегда считал его привлекательным для девушек парнем), был все так же (достаточно стильно, хотя и скромно) одет, - в целом, внешне не слишком поменялся. Или я тогда не заметил? Но… в нем проявились совершенно новые для меня качества… принятие, успокоение? Смирение?
Со Стасом. Предположительно 2002 год.
Потом мы виделись время от времени, периодически - там же, на квартире Нади, на ее днях рождения, в частности. Пересматриваю фото - спокойное, улыбчивое лицо, ощущение гармонии… Только изредка вдруг лицо это принимало задумчивое выражение. Пару раз он приходил ко мне домой. Один раз помню точно - я торчал дома безвылазно с переломом ноги, ко мне регулярно приезжала девушка, а время от времени навещали друзья. Со Стасом мы просидели целый вечер и, кажется, выпили не одну бутылку водки. И очень тепло пообщались. Я ставил ему какие-то наши записи, что-то такое, творческое мы обсуждали… И все было весьма конструктивно. Была весна 2003 года. Тогда он уже работал на автомойке. И работал там долго, много лет. И не стремился куда-то уйти, кажется - его все устраивало.
. . .
Эта автомойка… мне тогда была не совсем понятна. Работа эта не считалась престижной, и очень слабо гармонировала в моем представлении с его образом - романтического героя с гитарой… Совершенно неожиданный (и очень актуальный для меня в данный момент!) ракурс этой ситуации раскрыла совсем недавно Надя. Приведу ее фразу почти дословно: «на тот момент он уже не видел смысла развиваться в чем-то, кроме приведения машин к идеальному внешнему виду, в чем - как он меня уверял, - он был лучший. Жил там сутками, часто оставался на ночь, чтобы доделать работу. Ему было реально в кайф сдать машину в лучшем виде - и получить в качестве награды, помимо денег, не просто одобрение, а УДИВЛЕНИЕ - что машину так вот смогли внешне улучшить!». По сути, это - очень талантливое и точное описание профессии настоящего детейлера, не только по функциям - но и по призванию. Меня этот взгляд на мировоззрение и мировосприятие Стаса того времени поначалу поверг в шок, стал настоящим открытием, и даже откровением… Стас покинул этот мир как раз в тот момент, когда я начал плотно заниматься этой областью…
Сейчас, постепенно собирая все эти факты воедино, я думаю: а не психологический ли склад интроверта не дал Стасу, в конце концов, активно развивать свое творческое направление? И не эти ли качества затянули его в процесс детейлинга (мойки)? Ведь интроверту сложно транслировать свои послания вовне, сложно даже с группой-то, порой, работать - не то, что перед толпой выступать. Зато эти качества очень хорошо подходят для доведения внешнего вида автомобилей до состояния «идеала», находясь с ними долгое время в положении «один на один»…
. . .
Период первой половины и середины 2000-х был для Стаса во многом переломным. Некоторые события в личной жизни, а главное - переезд в другой район, в Южное Бутово, сильно повлияли на него. Казалось бы - они с мамой переехали в новый дом, у него теперь была своя комната, да и сам район, несмотря на удаленность, был достаточно приятный - и стремительно развивался. Но для Стаса переезд стал настоящим испытанием, он был очень привязан к нашему району - и не хотел уезжать. Словно что-то надломилось в нем с этим переездом…
Время от времени, мы встречались на автобусной остановке. Я ехал на работу, он - как правило с работы (даже переехав в другой район, он продолжал работать на мойке в нашем районе). Машины у меня еще не было, поэтому в тот период я нередко встречался на остановке со старыми знакомыми, общался с ними по пути… Однажды, мы в очередной раз встретились там со Стасом, - моя группа как раз только-только выпустила альбом (Ветви и Молнии? Взгляд на солнце?!) - и я подарил ему диск. Тогда все эти физические носители, само понятие «альбом», который можно взять в руки, посмотреть обложку, еще многое значили, звучали весомо. Стас был «в нежном лирическом настроении» - слегка помят (видно, что с похмелья), видимо - не выспавшийся… Но выглядел в целом прилично, традиционно в черном… Улыбался, держал диск в руках с уважением, поздравил меня… Было приятно, но больше было… как-то странно. Словно что-то окончательно переменилось, сменилась эпоха.
. . .
Постепенно здоровье Стаса начало ухудшаться, начались проблемы с ногами. Плохо помню этот момент и конкретные даты, но, вроде бы, он перестал работать на автомойке - и, по большей части, сидел дома, в Бутово. В тот период он активно звонил мне на ГОРОДСКОЙ телефон, а меня все время не было дома, я и жил-то дома далеко не всегда. А он - тушевался, упорно не звонил на мобильный. Я появлялся дома, мама говорила мне: "Тебе Стас звонил". Я отвечал: «Ну, дай ему мой мобильный, пусть туда звонит!» Но он долго и упорно старался не звонить на мобильный. Потом, правда, начал - но как-то стеснительно и неуверенно…
Я плохо помню эти разговоры - порой, они тянулись достаточно долго. Иногда мне казалось, что он не трезв (пожалуй, не казалось). Но я всегда понимал, что он безумно одинок, заперт в клетке (уже двухкомнатной, но все равно - клетке!) с пожилой мамой. Ходить ему было все сложнее, ему начали выплачивать деньги по инвалидности. Причину его болезни я так и не смог до конца понять…
Наконец, я до него доехал - в конец Южного Бутово, где он жил последние годы. Кажется, это было лето 2013-ого, возможно - конец весны. Я приехал на авто, мой немолодой, но ухоженный, Мерседес вызвал у Стаса интерес. Он вышел с палочкой, заметно сутулясь, идти ему было тяжело. Одет был все так же, традиционно - но несколько помято. И в целом - выглядел нездоровым, можно сказать - "запущенным" - молодым человеком. Кажется, был слегка выпивши. Мы отправились к пруду, который был от его дома буквально в пяти минутах ходьбы. Сидели там, у воды, общались. Я старался быть тактичным, но помню, что постоянно недоумевал: как до такого состояния довел себя этот человек? С чего все началось, почему не было принято своевременных мер? Что дальше, чем мы можем помочь?! На эти вопросы, по большому счету, я так и не нашел ответа.
Мы (Надя, ее брат Саша, еще ряд знакомых) пытались помочь ему собрать новый компьютер, провести интернет, чтобы он мог постоянно с нами общаться, расширить свой кругозор, быть «на контакте с миром». Мы были готовы все это не только оплатить, но и решить организационные вопросы. Но постоянно находились какие-то непонятные препятствия, какие-то сложности… и он так и оставался на одном лишь телефоне, запертый в своей квартире со своим собственным миром наедине.
Как-то Надя позвонила мне обеспокоенная. Мол, не может дозвониться до Стаса. И мама его не брала трубку. «Что-то случилось» - уверенно говорила она. Я предлагал не делать поспешных выводов. Но… до мамы мы все же дозвонились. Она плакала. Стас скончался.
На прощание - оно проходило в морге ЦКБ РАН в Ясенево, это место раньше называли «Узкое» (там рядом усадьба Узкое) - собралось не много народу. Помню Надю, помню несколько удивленную, уже заметно округлившуюся, физиономию Пети «Пятака», помню почти не изменившуюся внешне за 20 лет Лену (в юношестве Стас с Жестиком тоже приходили к ней на этаж, пели песни…) Но на кладбище мы поехали лишь впятером: мама, двое родственников из Калининграда, я и Алексей - тот самый, который был со Стасом при первой нашей встрече. Хоронили под Москвой, на семейной могиле в поселке Володарского. Отпевали ли? Уже не помню. Маленькое кладбище возле храма выходит на высокий берег Пахры. Красивый вид открывается оттуда… Я был за рулем, вез всю честную компанию - и, конечно, не мог выпить там, на высоком берегу, помянуть. А очень хотелось. Поэтому я курил…
После похорон мы подъехали к берегу реки Москвы - она совсем недалеко, прошли все вместе по какой-то набережной, чтобы немного развеяться… Потом я отвез маму, Галину Ивановну, и ее родственников домой, в Бутово. А мы с Лехой заехали ко мне, я оставил машину, помянули, все как положено. Договорились снова встретиться - благо, живем недалеко друг от друга. Но как-то все…
Так уж случилось… уже пять лет спустя, почти в то же самое время - в самом начале осени - по работе я проезжал мимо тех мест, проехал по поселку Володарского. И что-то зашевелилось в памяти, что-то подсказало: я был здесь. И здесь где-то лежит Стас… Я позвонил Лехе - он подтвердил, где-то там. Нашел по карте Храм, кладбище. И подъехал туда на обратном пути. Да, точно, это здесь. Мы с моим коллегой протолкались по маленькому кладбищу, нашли могилу. Так же вышли на высокий берег, постояли. На могиле уже был памятник, фотография. Годы жизни - без точных, почему-то, дат. Сфотографировал памятник, отослал друзьям. И, вернувшись домой, понял, что пришло время написать это небольшое воспоминание. Вот оно.
. . .
Вся эта история оставляет много вопросов. Почему не.., как так, отчего это все… Остается, безусловно, ощущение неких несбывшихся надежд, не реализованного потенциала. Но… что мы знаем? В одной из переписок Надя написала о Стасе очень коротко, но очень характерно: «фактов не помню, остались лишь ощущения тепла и доброты». Произошедшие в нем перемены, пусть и удивляли тех, кто знал его в юности, по факту гораздо сильнее проявили простые (и такие ценные!) человеческие качества, которые, конечно, были в нем и раньше - но не были так заметны, явно не демонстрировались.
И все же, когда я вспоминаю Стаса - первым всплывает образ, увиденный мной в самом начале знакомства. Как и герой написанной им песни - «Человек в черном на белом коне», он остался в некоей загадочной, романтической дымке - и ускакал в неизвестном нам направлении, оставив, правда, совсем немного песен и текстов. И память о том, как здорово может человек озвучивать любое - даже подъездное! - времяпрепровождение, как качественно и эстетично можно исполнять на гитаре песни в любой, даже пьяной и бузящей, компании. Главное, чтобы тебя хотели слышать. И пусть большая часть этой истории замешана на подростковой романтике, вполне определенном возрасте и вполне конкретных временах - я по-прежнему уверен: там была Музыка. И музыка шла откуда-то сверху.
P.S. Послушать сохранившиеся репетиционные записи группы "Каприз" Стаса Измайлова можно здесь: https://www.realrocks.ru/id238243/music/