Клара Фролих. Сочельник, трактир "Три ольхи". Кабинетка...
План по светлому блоку перевыполнен. Ужжасно неловко. Начать игру человеком с амнезией и мастерским произволом вспомнить о себе под конец такое... Короче, Мефисто, извини, но я продолжу тебе мешать в любом обличье. Ты мой Кроули, я твой Азирафель % Финальный разговор в тринадцатом нумере нас двоих - это было... Ох, это было.
Ну, теперь поподробнее.
...А вы когда-нибудь приходили в себя ночью в лесу, где декабрьская стужа, злая вьюга и ни души, одни волки? Вы входили, чудом добравшись до человеческого жилья, в трактир "Три ольхи", где оказались застигнуты пургой люди, идущие на роджественскую службу в церковь, - и не могли ответить на вопрос, кто вы и откуда, а как вас зовут, вы вроде можете сказать, но совсем не уверены, что помните правильно? Клара Фролих - словно чья-то жестокая шутка, ведь "Клара" означает "ясная, чистая", а "Фролих" - "радостная". Где уж тут радоваться!
Меня усадили к огню и дали горячего глинтвейна, осторожно расспрашивали. А я могла только твердить: "Не помню... Не знаю...". Вглядывалась в лица, ища узнавания, старалась заговорить с каждым. И молилась, молилась - попросив помолиться за себя и местных священников. Попробовала поучаствовать в гадании на вещах - и ненароком предсказала стужу на сердце и вечное движение по кругу доброй женщине Марте. Вот вам крест, я и не предполагала тогда, что она ведьма! Зато Марта тоже случайно сделала предсказание, глядя на мой кулон с Девой Марией: мол, грустная девица, не будет ей счастья. Тогда я даже не могла предположить, насколько истинны оба предсказания.
Между тем меня всё ещё никто не узнавал, а я вроде бы все испробовала. Но тут девица по прозванью Эрика стала рассказывать рождественскую историю, и я поучаствовала в ее разыгрывании - в роли покинутой овечки. Бе-е-е! А в конце истории от всего сердца пожелала, чтобы с Эрикой случилось что-нибудь хорошее (склероз, я не помню, что ей пожелала, кажется, найти того, кого ищет!) и чтобы заблудшая овца в эту ночь нашлась.
Молитвы и вера в чудо, кажется, сработали: я вспомнила, что в лесу видела волка, стоящего над телом распростертой на снегу девушки, вспомнила свое жгучее желание, чтобы не случилось злого дела, вспомнила, как волк тоже превратился в еще одну девушку... Дальше пустота. Но в Лиэль из трактира я узнала ту, что лежала в беспамятстве - и Лиэль подтвердила, что это не привиделось мне: они с сестрой были в плену у великанов и бежали, украв ожерелье, позволившее второй девице обернуться волком и умчать сестру. Но затем едва не произошла трагедия - а после моего появления девушка-волк исчезла, а я якобы растворилась в воздухе. Так утверждала Лиэль - но я, конечно, решила, что она просто испугалась и ей померещилось.
Я продолжала ходить и рассматривать людей. И заметила странного господина, все время выигрывавшего в кости. К нему то и дело подходили люди. Дитер Теуфиль - имя казалось мне странно знакомым и внушавшим необъяснимую тревогу. И тогда я, вместо рождественской истории о памяти, которая, может, напомнила кому-нибудь обо мне, решилась рассказать историю о девушке, которая ценой своей собственной души выкупила у черта проданные ему души людей целой деревни. И попыталась напомнить о божественной милости - ибо Господь объявил торг этой души, столь прекрасной в своём милосердии. Ибо для Господа значение имеет дух, а не буква договора. Оглядываясь назад, я не могу не видеть в этом рассказе воли Провидения.
Рождественские истории звучали еще - так, послушав егеря Карла, я так растрогалась, что от всей души пожелала, чтобы исполнилось его заветное желание; после истории вернувшейся живой и здоровой сестры Лиэль - чтобы их матушка снова превратилась из кошки в человека. На всё воля Божья!
И просто истории: мне хотелось помочь и девушке, которая встретила волшебного жениха и не знает, нечистый это или добрый дух; помочь бродяжке Эльзе, которая рассказала историю о некой принцессе, отказывавшей женихам, так, что я сразу почувствовала - это ее история. И, конечно, хотелось помочь Йоханну и Эрике, чья судьба казалась по-настоящему несправедливой: девица рассказала, что провела 5 лет у горных карликов, думая, что отсутствовала не больше недели, а когда вернулась, обнаружила, что ее жених стал священником. Во время гаданий на жениха Эрика после первого круга замыслила ужасное: не говорить "Чур сего места!", а дождаться нечистого, чтобы тот указал ей путь. Я почувствовала зло и прервала обряд, задув свечи и вызвав горькое возмущение. Тогда я и не знала, что на мгновение опередила тянущуюся к Эрике когтистую руку. Но даже в гаданиях нельзя заигрывать со злом - только с миром духов. И то, возможно, не стоит - я не видела никого в зеркальном коридоре, хотя надеялась, что, может, кто-то ждет меня в этом мире.
Очередной собеседник рассказал мне о доброй женщине Кэтхен, к которой ходят люди за советом, и я подумала, что это последнее средство вспомнить, кто я. И та действительно поведала мне о волшебном цветке, который цветет раз в сто лет на Рождество и может исполнить три желания. Но добраться до него может не каждый. Нужно быть готовым исполнить желания не только свои, но и чужие; отказаться от мести за свои беды, многим пожертвовать. Кэтхен отправила меня искать людей, которым можно было бы помочь. Но чем больше я узнавала сидящих в трактире, тем больше мне казалось, что каждый из них нуждается в помощи, что исполнения трех желаний мало, а мое - пустяк по сравнению с чужими, с чужой горечью и болью. И Кэтхен сказала - чтобы пойти за цветком, надо отдать последнее и самое дорогое. Но что у меня есть? Только плащ, однако дело явно не в вещи.
И вдруг меня узнали. Эльза из страны горных духов, да и сама Эрика! И я сама вспомнила, как отправилась к карлам, чтобы попытаться освободить Эрику, по неосторожности попавшую к ним на много лет и не понимающую этого, не понимающую, что разбито сердце ждущего ее жениха. Вспомнила я, как осталась вместо нее, как заинтересовала самую младшую из горных духов, Эльзу, рассказами о Рождестве - и как сбежали мы в Сочельник побыть с людьми на мессе, но перед порогом трактира я оставила Эльзу из-за дурного предчувствия и разрушила оборотные чары на девушке-волке, потеряв после этого память.
А еще я вспомнила, что когда-то у меня был муж. Но кто он? И кто же я? Зовут ли меня Хельга, как я представилась карлам? Как я могла оставить семью?! Эльза была уверена, что мой муж - кожевенник Маттиас, но он не узнал меня, а я - его, хотя помню, что еще в тот момент, когда, замерзшая и испуганная, я появилась в трактире, он отнесся ко мне с заботой и вниманием.
Меж тем в воздухе словно стало сгущаться зло. Упал, корчась от болей, Людвиг; вылеченный, он затем сам перерезал себе горло, но потом ожил. Другого послушника укусил волк, а потом и сам он накинулся на сидящую рядом девушку и стал рвать ее зубами. Его пронзили мечом - и никто даже не хотел помолиться за его душу. И не одна я почувствовала в этом несправедливость - мы опустились на колени вместе с Терезой - той, которую некоторые кликали ведьмой, но сердце которой показалось мне по-настоящему чистым.
И послушник встал. Без малейших признаков помутнения рассудка. И позволил себя на вский случай связать во имя безопасности окружающих.
А я вспомнила, что Маттиас действительно мой муж. И зовут меня на самом деле Маргарита.
У Маттиаса тоже словно пелена перед глазами рассеялась - недаром карла говорила, что на меня наложены какие-то чары. Я молила его о прощении и с ужасом узнала, что наш сын и сетра моего мужа погибли в огне - наш дом в Бюслау после моего исчезновения подожгли разбойники, которых подговорила ведьма. Ведьма. Марта.
Мы хотели понять, за что она так ненавидела нас. А Марта ответила, будто бы я мешала ей. Я никак не могла понять, о чем она говорит, но почувствовала к ней благодарность хотя бы за то, что она дала честный ответ. Еще один раз мы поговорили - уже с глазу на глаз. И она настаивала, что я своим присутствием защищала деревню, а когда ушла, Марта вновь получила возможность творить, что ей вздумается. Равновесие. Она упрекнула меня в том, что я ради одной девчонки бросила целую деревню. И что я могла ей возразить? Что могла противопоставить ее жестокому равновесию? Разве только глубокое убеждение, что как спасение целого мира не стоит слезы ребенка, так и мысль о благополучии многих не должна мешать желанию помочь одному - невинному существу, волею случая жестоко лишившемуся счастья.
Но чем больше я смотрела вокруг, тем больше мне хотелось помочь им всем - каждому, каждой душе. Опять покидая мужа? Вот оно, самое дорогое и последнее...
Близится полночь, и тягостен спор: фея спрашивает, какие конкретно желания я могу загадать; вместе с Куэнделл и мужем они пытаются убедить меня, что нет смысла исполнять желания людей, которые этого недостойны: люди и будут тогда все время ждать "взрослого", который погладит их по головке и решит все их проблемы. Люди не хотят выбирать, говорят они мне. Люди просят забрать у них необходимость выбора, ужасаются они. Нельзя потакать им, утвержают они. Нельзя нарушать их свободную волю, настаивают они. И мне нечего возразить - но разве может прощение быть чем-то ограничено? Разве есть конечное число, сколько раз можно прощать? Разве оставлять людей без возможности чуда не означает учить их плавать, бросив в воду?
И тогда я понимаю, что мне не нужен цветок, чтобы исполнить то, что у меня на сердце.
То, что происходит дальше, невозможно описать словами. Я не могу описать ни себя, ни того, с кем заключил однажды договор в борьбе за душу Йоханна. Я спустился в мир людей и был должен жить среди них, не применяя осознанно свою силу - а взамен тот, Другой, обещал не искушать больше бедного священника. Но я нарушил соглашение, когда спас в лесу двух девушек - и потерял память о своей истинной сущности, а договор оказался расторгнут. Возможно, в этом и была ловушка: как можно заставить меня перестать сочувствовать? Я до сих пор не знаю, насколько намеренно применил свою силу. А может быть, ему, Другому, просто не дано представить, что я не могу видеть нуждающегося в помощи и остаться в стороне, и он не замышлял подвоха.
Но сейчас я сильнее. И все, чего я хочу, - еще одного шанса. Для каждого. Для Марты, для Эрики и Йоханна, готовых перестать разбираться в средствах достижения цели... И возможности остаться здесь, на земле, - для себя.
Тот, Другой, в ярости. А я чувствую себя виноватым - словно я украл его победу. И снова ткнул его носом, что он "часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо". Мне нечего ему толком возразить - да и как я могу ответить на его вопросы вместо Того, кому они на самом деле предназначены? Вроде бы мы оба - порознь - увидели для Эрики и Йоханна одинаковый путь. Действительно, нужно ли непременно соблюдать букву правил, чтобы любить господа и оставаться добрым человеком? Разве хочет Господь разлуки любящих сердец, думал я. Необязательно молиться в церкви, убеждал их мой собеседник. "В чем разница, почему мне нельзя было идти с ними, а им - со мной, это такое наказание для меня? - кричал он со слезами на глазах. - Разве я недостоин прощения и шанса? Разве я не пытался сделать что-то новое? Разве я просил у них души? Разве я умалил их свободу выбора? Разве у меня нет свободы вовсе, а все предрешено так, что я недостоин создавать?"
Разве он не видит огромной любви, думал я. Разве он не видит свободы выбора, которая дается ему, думал я. Разве он не понимает, что, созидая из жажды добиться внимания для себя, а не ради людей, он умаляет само свое творение. Разве не он только что хотел, чтобы его сперва научили. Разве слушал он когда-нибудь наставления, разве не приходится "бросать его в воду", потому что он до всего хочет дойти только сам, но разве не приходится останавливать его, пока он не совершил ошибку, губительную прежде всего для него самого?
Это невозможно описать словами.
- Ну ладно, - кажется, все-таки успокаивается он. - Знаешь что? У меня нет желания возвращаться ни туда, - показывает он пальцем вверх, - ни туда, - стучит своей неизменной тростью в пол. - Я остаюсь здесь, с людьми.
- Мне жаль тебя огорчать, - грустно улыбаюсь я ему. - Но я остаюсь тоже.
- Так! Ближайшие 20 лет я планирую провести во Франции, и оставь меня в покое!
- Не волнуйся. Я буду здесь, в Германии.
Вряд ли тринадцатый нумер трактира "Три ольхи" слышал когда-нибудь подобный разговор.
Но теперь есть шанс, что еще услышит. И я буду на это надеяться.
Обсуждать финальную беседу и общую ее концепцию я практически не готова. Имея вводную, которая звучала примерно так: "Ты человек, у тебя амнезия, но ты можешь пожелать что-то хорошее тому, кто рассказывает рождественскую историю", - я прикинула, что могу максимум быть доброй волшебницей. И к финальному повороту была, мягко говоря, не совсем готова. А уж к сеансу психотерапии с продвинутым Мефистофелем - тем более %
И вообще, темный блок играть забористей, я всегда это говорила. А так мне кажется, что было сложно вытянуть, и я до конца, думаю, и не вытянула. То есть мне поигралось чудесно - но не знаю, насколько хорошо удалось сделать игру другим, кроме мастеров. Жаль, финальная рождественская история не случилась, но я чувствовала, что не имею права ее делать.
В общем, мне кажется, что я остаюсь человеком. Это сложнее и лучше.
Так что перейдем к спасибам)
Пронизанный до самой сердцевины
Тоской тех лет и жаждою добра,
Я всех, кто жил в тот полдень лучезарный,
Опять припоминаю благодарно.
Тор, Элли, Нелли, низкий вам поклон. Такая светлая игра, такая добрая магия. В вашу игру стала играть даже погода!
Дорогой муж, спасибо тебе. Ты и так знаешь, за что. За веру, надежду и любовь. За то, что ждал и ждешь.
...Но столько средств есть с некоторых пор
Отбить у черта душу беззаконно!
Дорогой Мефисто, спасибо за встречу. И прости. Но надеюсь, немного лучше тебе стало. У меня есть ощущение, что мы в одной лодке, в общем-то. И еще мне кажется, что рождественская история про собаку и море - для тебя.
(И отдельное спасибо тому, чей был коньяк! На трезвую голову я бы умерла от страха).
Дорогая Фея, спасибо за то, что я опять немножко в вас, фей, верю.
Дорогая Марта, вы прекрасны. Такая ведьма, какую я всегда себе представляла. Не успела ничего вам пожелать, хотя, может, мастера что-нибудь и зачтут, им я говорила)
Дорогой герр Теуфиль, ты, конечно, спалился со своей фамилией на стадии сетки ролей, но в этом определенно что-то есть :) Образ получился - тютелька в тютельку! Эх, так и прослушала я принципы удачной игры в кости...
(Да: черти, после игры читающие стихи, - это воспоминание будет согревать меня еще долго. Как и Фауст, играющий на фортепиано).
Дорогая Эрика, спасибо за игру! Я как-то с самого начала, еще ничего не зная, начала играть "в тебя". Удивительно. А теперь - Реформация!
Дорогой Боро, спасибо за исповедь!
Дорогая Цецилия, я не могла не ржать, хотя знаю, что нельзя так раскалываться! И история про глаз и крылышко мыши - это здорово. И гадание удалось.
Дорогая карла Эльза, спасибо! Настоящий горный дух.
Дорогой лесной дух-егерь-охотник, спасибо за историю про море! Неисповедимы пути!
Спасибо всем, кто сделал этот мир таким настоящим! Спасибо вам, игроки, спасибо вам, мастера и "бойцы невидимого кухонного фронта".
Мне очень стыдно перед Эхом - я ведь заинтересовалась стоящими на полу блюдцем и чашкой...
Дорогая Катя, спасибо тебе за дирндль!
P.S.: трудно у меня выходят мистические сущности. Всё время лезу обратно в человека :)
Ну, теперь поподробнее.
...А вы когда-нибудь приходили в себя ночью в лесу, где декабрьская стужа, злая вьюга и ни души, одни волки? Вы входили, чудом добравшись до человеческого жилья, в трактир "Три ольхи", где оказались застигнуты пургой люди, идущие на роджественскую службу в церковь, - и не могли ответить на вопрос, кто вы и откуда, а как вас зовут, вы вроде можете сказать, но совсем не уверены, что помните правильно? Клара Фролих - словно чья-то жестокая шутка, ведь "Клара" означает "ясная, чистая", а "Фролих" - "радостная". Где уж тут радоваться!
Меня усадили к огню и дали горячего глинтвейна, осторожно расспрашивали. А я могла только твердить: "Не помню... Не знаю...". Вглядывалась в лица, ища узнавания, старалась заговорить с каждым. И молилась, молилась - попросив помолиться за себя и местных священников. Попробовала поучаствовать в гадании на вещах - и ненароком предсказала стужу на сердце и вечное движение по кругу доброй женщине Марте. Вот вам крест, я и не предполагала тогда, что она ведьма! Зато Марта тоже случайно сделала предсказание, глядя на мой кулон с Девой Марией: мол, грустная девица, не будет ей счастья. Тогда я даже не могла предположить, насколько истинны оба предсказания.
Между тем меня всё ещё никто не узнавал, а я вроде бы все испробовала. Но тут девица по прозванью Эрика стала рассказывать рождественскую историю, и я поучаствовала в ее разыгрывании - в роли покинутой овечки. Бе-е-е! А в конце истории от всего сердца пожелала, чтобы с Эрикой случилось что-нибудь хорошее (склероз, я не помню, что ей пожелала, кажется, найти того, кого ищет!) и чтобы заблудшая овца в эту ночь нашлась.
Молитвы и вера в чудо, кажется, сработали: я вспомнила, что в лесу видела волка, стоящего над телом распростертой на снегу девушки, вспомнила свое жгучее желание, чтобы не случилось злого дела, вспомнила, как волк тоже превратился в еще одну девушку... Дальше пустота. Но в Лиэль из трактира я узнала ту, что лежала в беспамятстве - и Лиэль подтвердила, что это не привиделось мне: они с сестрой были в плену у великанов и бежали, украв ожерелье, позволившее второй девице обернуться волком и умчать сестру. Но затем едва не произошла трагедия - а после моего появления девушка-волк исчезла, а я якобы растворилась в воздухе. Так утверждала Лиэль - но я, конечно, решила, что она просто испугалась и ей померещилось.
Я продолжала ходить и рассматривать людей. И заметила странного господина, все время выигрывавшего в кости. К нему то и дело подходили люди. Дитер Теуфиль - имя казалось мне странно знакомым и внушавшим необъяснимую тревогу. И тогда я, вместо рождественской истории о памяти, которая, может, напомнила кому-нибудь обо мне, решилась рассказать историю о девушке, которая ценой своей собственной души выкупила у черта проданные ему души людей целой деревни. И попыталась напомнить о божественной милости - ибо Господь объявил торг этой души, столь прекрасной в своём милосердии. Ибо для Господа значение имеет дух, а не буква договора. Оглядываясь назад, я не могу не видеть в этом рассказе воли Провидения.
Рождественские истории звучали еще - так, послушав егеря Карла, я так растрогалась, что от всей души пожелала, чтобы исполнилось его заветное желание; после истории вернувшейся живой и здоровой сестры Лиэль - чтобы их матушка снова превратилась из кошки в человека. На всё воля Божья!
И просто истории: мне хотелось помочь и девушке, которая встретила волшебного жениха и не знает, нечистый это или добрый дух; помочь бродяжке Эльзе, которая рассказала историю о некой принцессе, отказывавшей женихам, так, что я сразу почувствовала - это ее история. И, конечно, хотелось помочь Йоханну и Эрике, чья судьба казалась по-настоящему несправедливой: девица рассказала, что провела 5 лет у горных карликов, думая, что отсутствовала не больше недели, а когда вернулась, обнаружила, что ее жених стал священником. Во время гаданий на жениха Эрика после первого круга замыслила ужасное: не говорить "Чур сего места!", а дождаться нечистого, чтобы тот указал ей путь. Я почувствовала зло и прервала обряд, задув свечи и вызвав горькое возмущение. Тогда я и не знала, что на мгновение опередила тянущуюся к Эрике когтистую руку. Но даже в гаданиях нельзя заигрывать со злом - только с миром духов. И то, возможно, не стоит - я не видела никого в зеркальном коридоре, хотя надеялась, что, может, кто-то ждет меня в этом мире.
Очередной собеседник рассказал мне о доброй женщине Кэтхен, к которой ходят люди за советом, и я подумала, что это последнее средство вспомнить, кто я. И та действительно поведала мне о волшебном цветке, который цветет раз в сто лет на Рождество и может исполнить три желания. Но добраться до него может не каждый. Нужно быть готовым исполнить желания не только свои, но и чужие; отказаться от мести за свои беды, многим пожертвовать. Кэтхен отправила меня искать людей, которым можно было бы помочь. Но чем больше я узнавала сидящих в трактире, тем больше мне казалось, что каждый из них нуждается в помощи, что исполнения трех желаний мало, а мое - пустяк по сравнению с чужими, с чужой горечью и болью. И Кэтхен сказала - чтобы пойти за цветком, надо отдать последнее и самое дорогое. Но что у меня есть? Только плащ, однако дело явно не в вещи.
И вдруг меня узнали. Эльза из страны горных духов, да и сама Эрика! И я сама вспомнила, как отправилась к карлам, чтобы попытаться освободить Эрику, по неосторожности попавшую к ним на много лет и не понимающую этого, не понимающую, что разбито сердце ждущего ее жениха. Вспомнила я, как осталась вместо нее, как заинтересовала самую младшую из горных духов, Эльзу, рассказами о Рождестве - и как сбежали мы в Сочельник побыть с людьми на мессе, но перед порогом трактира я оставила Эльзу из-за дурного предчувствия и разрушила оборотные чары на девушке-волке, потеряв после этого память.
А еще я вспомнила, что когда-то у меня был муж. Но кто он? И кто же я? Зовут ли меня Хельга, как я представилась карлам? Как я могла оставить семью?! Эльза была уверена, что мой муж - кожевенник Маттиас, но он не узнал меня, а я - его, хотя помню, что еще в тот момент, когда, замерзшая и испуганная, я появилась в трактире, он отнесся ко мне с заботой и вниманием.
Меж тем в воздухе словно стало сгущаться зло. Упал, корчась от болей, Людвиг; вылеченный, он затем сам перерезал себе горло, но потом ожил. Другого послушника укусил волк, а потом и сам он накинулся на сидящую рядом девушку и стал рвать ее зубами. Его пронзили мечом - и никто даже не хотел помолиться за его душу. И не одна я почувствовала в этом несправедливость - мы опустились на колени вместе с Терезой - той, которую некоторые кликали ведьмой, но сердце которой показалось мне по-настоящему чистым.
И послушник встал. Без малейших признаков помутнения рассудка. И позволил себя на вский случай связать во имя безопасности окружающих.
А я вспомнила, что Маттиас действительно мой муж. И зовут меня на самом деле Маргарита.
У Маттиаса тоже словно пелена перед глазами рассеялась - недаром карла говорила, что на меня наложены какие-то чары. Я молила его о прощении и с ужасом узнала, что наш сын и сетра моего мужа погибли в огне - наш дом в Бюслау после моего исчезновения подожгли разбойники, которых подговорила ведьма. Ведьма. Марта.
Мы хотели понять, за что она так ненавидела нас. А Марта ответила, будто бы я мешала ей. Я никак не могла понять, о чем она говорит, но почувствовала к ней благодарность хотя бы за то, что она дала честный ответ. Еще один раз мы поговорили - уже с глазу на глаз. И она настаивала, что я своим присутствием защищала деревню, а когда ушла, Марта вновь получила возможность творить, что ей вздумается. Равновесие. Она упрекнула меня в том, что я ради одной девчонки бросила целую деревню. И что я могла ей возразить? Что могла противопоставить ее жестокому равновесию? Разве только глубокое убеждение, что как спасение целого мира не стоит слезы ребенка, так и мысль о благополучии многих не должна мешать желанию помочь одному - невинному существу, волею случая жестоко лишившемуся счастья.
Но чем больше я смотрела вокруг, тем больше мне хотелось помочь им всем - каждому, каждой душе. Опять покидая мужа? Вот оно, самое дорогое и последнее...
Близится полночь, и тягостен спор: фея спрашивает, какие конкретно желания я могу загадать; вместе с Куэнделл и мужем они пытаются убедить меня, что нет смысла исполнять желания людей, которые этого недостойны: люди и будут тогда все время ждать "взрослого", который погладит их по головке и решит все их проблемы. Люди не хотят выбирать, говорят они мне. Люди просят забрать у них необходимость выбора, ужасаются они. Нельзя потакать им, утвержают они. Нельзя нарушать их свободную волю, настаивают они. И мне нечего возразить - но разве может прощение быть чем-то ограничено? Разве есть конечное число, сколько раз можно прощать? Разве оставлять людей без возможности чуда не означает учить их плавать, бросив в воду?
И тогда я понимаю, что мне не нужен цветок, чтобы исполнить то, что у меня на сердце.
То, что происходит дальше, невозможно описать словами. Я не могу описать ни себя, ни того, с кем заключил однажды договор в борьбе за душу Йоханна. Я спустился в мир людей и был должен жить среди них, не применяя осознанно свою силу - а взамен тот, Другой, обещал не искушать больше бедного священника. Но я нарушил соглашение, когда спас в лесу двух девушек - и потерял память о своей истинной сущности, а договор оказался расторгнут. Возможно, в этом и была ловушка: как можно заставить меня перестать сочувствовать? Я до сих пор не знаю, насколько намеренно применил свою силу. А может быть, ему, Другому, просто не дано представить, что я не могу видеть нуждающегося в помощи и остаться в стороне, и он не замышлял подвоха.
Но сейчас я сильнее. И все, чего я хочу, - еще одного шанса. Для каждого. Для Марты, для Эрики и Йоханна, готовых перестать разбираться в средствах достижения цели... И возможности остаться здесь, на земле, - для себя.
Тот, Другой, в ярости. А я чувствую себя виноватым - словно я украл его победу. И снова ткнул его носом, что он "часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо". Мне нечего ему толком возразить - да и как я могу ответить на его вопросы вместо Того, кому они на самом деле предназначены? Вроде бы мы оба - порознь - увидели для Эрики и Йоханна одинаковый путь. Действительно, нужно ли непременно соблюдать букву правил, чтобы любить господа и оставаться добрым человеком? Разве хочет Господь разлуки любящих сердец, думал я. Необязательно молиться в церкви, убеждал их мой собеседник. "В чем разница, почему мне нельзя было идти с ними, а им - со мной, это такое наказание для меня? - кричал он со слезами на глазах. - Разве я недостоин прощения и шанса? Разве я не пытался сделать что-то новое? Разве я просил у них души? Разве я умалил их свободу выбора? Разве у меня нет свободы вовсе, а все предрешено так, что я недостоин создавать?"
Разве он не видит огромной любви, думал я. Разве он не видит свободы выбора, которая дается ему, думал я. Разве он не понимает, что, созидая из жажды добиться внимания для себя, а не ради людей, он умаляет само свое творение. Разве не он только что хотел, чтобы его сперва научили. Разве слушал он когда-нибудь наставления, разве не приходится "бросать его в воду", потому что он до всего хочет дойти только сам, но разве не приходится останавливать его, пока он не совершил ошибку, губительную прежде всего для него самого?
Это невозможно описать словами.
- Ну ладно, - кажется, все-таки успокаивается он. - Знаешь что? У меня нет желания возвращаться ни туда, - показывает он пальцем вверх, - ни туда, - стучит своей неизменной тростью в пол. - Я остаюсь здесь, с людьми.
- Мне жаль тебя огорчать, - грустно улыбаюсь я ему. - Но я остаюсь тоже.
- Так! Ближайшие 20 лет я планирую провести во Франции, и оставь меня в покое!
- Не волнуйся. Я буду здесь, в Германии.
Вряд ли тринадцатый нумер трактира "Три ольхи" слышал когда-нибудь подобный разговор.
Но теперь есть шанс, что еще услышит. И я буду на это надеяться.
Обсуждать финальную беседу и общую ее концепцию я практически не готова. Имея вводную, которая звучала примерно так: "Ты человек, у тебя амнезия, но ты можешь пожелать что-то хорошее тому, кто рассказывает рождественскую историю", - я прикинула, что могу максимум быть доброй волшебницей. И к финальному повороту была, мягко говоря, не совсем готова. А уж к сеансу психотерапии с продвинутым Мефистофелем - тем более %
И вообще, темный блок играть забористей, я всегда это говорила. А так мне кажется, что было сложно вытянуть, и я до конца, думаю, и не вытянула. То есть мне поигралось чудесно - но не знаю, насколько хорошо удалось сделать игру другим, кроме мастеров. Жаль, финальная рождественская история не случилась, но я чувствовала, что не имею права ее делать.
В общем, мне кажется, что я остаюсь человеком. Это сложнее и лучше.
Так что перейдем к спасибам)
Пронизанный до самой сердцевины
Тоской тех лет и жаждою добра,
Я всех, кто жил в тот полдень лучезарный,
Опять припоминаю благодарно.
Тор, Элли, Нелли, низкий вам поклон. Такая светлая игра, такая добрая магия. В вашу игру стала играть даже погода!
Дорогой муж, спасибо тебе. Ты и так знаешь, за что. За веру, надежду и любовь. За то, что ждал и ждешь.
...Но столько средств есть с некоторых пор
Отбить у черта душу беззаконно!
Дорогой Мефисто, спасибо за встречу. И прости. Но надеюсь, немного лучше тебе стало. У меня есть ощущение, что мы в одной лодке, в общем-то. И еще мне кажется, что рождественская история про собаку и море - для тебя.
(И отдельное спасибо тому, чей был коньяк! На трезвую голову я бы умерла от страха).
Дорогая Фея, спасибо за то, что я опять немножко в вас, фей, верю.
Дорогая Марта, вы прекрасны. Такая ведьма, какую я всегда себе представляла. Не успела ничего вам пожелать, хотя, может, мастера что-нибудь и зачтут, им я говорила)
Дорогой герр Теуфиль, ты, конечно, спалился со своей фамилией на стадии сетки ролей, но в этом определенно что-то есть :) Образ получился - тютелька в тютельку! Эх, так и прослушала я принципы удачной игры в кости...
(Да: черти, после игры читающие стихи, - это воспоминание будет согревать меня еще долго. Как и Фауст, играющий на фортепиано).
Дорогая Эрика, спасибо за игру! Я как-то с самого начала, еще ничего не зная, начала играть "в тебя". Удивительно. А теперь - Реформация!
Дорогой Боро, спасибо за исповедь!
Дорогая Цецилия, я не могла не ржать, хотя знаю, что нельзя так раскалываться! И история про глаз и крылышко мыши - это здорово. И гадание удалось.
Дорогая карла Эльза, спасибо! Настоящий горный дух.
Дорогой лесной дух-егерь-охотник, спасибо за историю про море! Неисповедимы пути!
Спасибо всем, кто сделал этот мир таким настоящим! Спасибо вам, игроки, спасибо вам, мастера и "бойцы невидимого кухонного фронта".
Мне очень стыдно перед Эхом - я ведь заинтересовалась стоящими на полу блюдцем и чашкой...
Дорогая Катя, спасибо тебе за дирндль!
P.S.: трудно у меня выходят мистические сущности. Всё время лезу обратно в человека :)